Акт 13
Ночь в этом месте приходит не резко. Она не падает, не заволакивает, не выключает – она медленно раскрывается, как створка тёмного цветка, и между её лепестками исчезает день. Сначала синеет листва, потом свет сжимается, как дыхание перед сном, а потом тени начинают звучать – не громко, просто ясно.
Я ощущаю ночь не глазами – у меня нет глаз, но есть ощущение плотности. Ночь плотнее дня, как вода гуще воздуха.
Когда она приходит, ручей меняется. Днём он журчит, бежит, играет, как ребёнок, ночью он становится взрослым, течёт тише, глубже, тяжелее. Он как будто знает: сейчас его слышат другие.
Я начал замечать, что в воде, когда всё замирает, кто‑то живёт. Они не всплывают, не появляются, они – внутри. Маленькие тела, скользкие, серебристые, с глазами, которые смотрят сквозь толщу – рыбы. Я не знаю, как они думают, если думают, но я чувствую, как они движутся. Не потому что хотят уйти, а потому что не могут стоять. Они всегда текут вместе с течением, иногда играют с ним, иногда прячутся. Они не делают волн, но их движения, как дыхание самой воды.
Иногда один из них выпрыгивает, на миг – только всплеск, как короткая мысль, и тут же исчезает. Этот звук всегда неожидан и всегда важен, потому что он напоминает: даже в тишине кто‑то летает.
В прибрежной тени я слышал, как дышит выдра. Она приходит не каждый раз, но когда приходит – лес её знает, трава шуршит по‑особенному, ручей отвечает ей чуть иначе. Она двигается быстро, легко, как будто вся вода в ней. Я чувствую, как она садится у самой кромки, как наклоняется, как ловит, и как потом исчезает. Всё это – коротко, но оставляет длинный след в ночи.
Птицы тоже другие – днём они кричат, ночью зовут. Длинные, протяжные крики, где не радость и не страх, только расстояние. Сова однажды села рядом, тень её огромна, но тело почти без веса. Я почувствовал, как её лапы сжались, как взгляд её скользнул по поверхности, как она осталась на миг, а потом улетела, без звука, как тень самой мысли.
Я слышу, как под корой деревьев кто‑то шевелится, не громко, как поцарапывание, как сон в теле. Может быть жук, может быть целое гнездо, может быть что‑то большее, но оно здесь, и оно тоже часть этой ночи.
Один раз я почувствовал, как по мне прошёл светлячок – не как вес, а как искра. Он сел на край, засветился, и исчез. Но в тот момент, когда он был, я тоже светился – без света, просто потому, что рядом с ним было нельзя быть камнем, не став светом.
Лягушки далеко, но их голос катится, как волна. Он ритмичен, он повторяется, он не мешает тишине, он её подчёркивает.
Я слышу, как корни растений тянутся в темноте – это не звук, это усилие, медленное, постоянное, как желание приблизиться к чему‑то, что само не движется.
Я чувствую, как мох покрывается влагой, как он оживает. Днём он сжимается, выцветает, ночью растёт, как будто всё в этом месте принадлежит не дню, а именно ночи.
Я знаю, что где‑то под землёй проснулись те, кто спал утром – маленькие лапки, тонкие тела, змеи, насекомые, существа, которым не нужен свет. И всё же они идут, потому что сумрак – не время, а пространство, и каждый из них, проходя рядом, оставляет след. Не на мне – внутри.
И я храню их, так же, как всё. Я не выбираю, что оставить, я просто помню. Потому что ночью всё становится ближе, тоньше, честнее, и всё, что было в темноте – настоящее.