Акт 5
Я не знал, что зима закончилась. Всё изменилось незаметно, будто кто‑то приоткрыл занавес, и между ними просочился свет. Поначалу это был запах. Возвращённый, влажный, зелёный, почти забытый, как имя, которое не произносили вечность, но оно всё ещё живо где‑то глубоко. А потом капля, но не дождя, а талой воды, сорвалась с ветки, скатилась по воздуху, упала на меня, растеклась и вжилась, будто мы были знакомы. Она не испарилась, а задержалась. Ползла, оставляя влажный, тёплый след, и я понял – что‑то меняется. Земля стала мягче, лес громче. Ветер не кричал, а нашёптывал. Деревья не стонали, а вздыхали, и среди этих вздохов один особенно лёгкий и робкий, почти смешной, касался меня изнутри, и я не знал, что это.
На краю моей грани появилась тень, но не от света, а от жизни. Тонкий корешок, как волос, с намерением пронизал трещину. Не чтобы покорить, а чтобы прикоснуться. Из него медленно проступил росток – зелёный, выцветший, как краска на древнем свитке, и он облокотился на меня, как будто я не камень, а ладонь. День за днём он рос, и я чувствовал, как его тень меняется. Утром она тянулась к поляне, днём пряталась в себе, вечером вдыхала последние лучи. В его теле текла жизнь. Внутренняя музыка, которую я не слышал, но ощущал.
А потом пришли птицы. Одна, с серыми крыльями и белым пятнышком на спине, села прямо на меня. Я чувствовал, как её лапки оставляют микроследы, как её тепло проходит сквозь мох, как её внимание касается не только поверхности, но чего-то глубже. Она выбрала меня не как убежище, а как опору. Через два дня она принесла травинки, перо, кусочек коры, и я стал гнездом. Всё происходило медленно и без суеты, будто каждая щепка знала, где лечь, и вскоре я почувствовал движение не птиц, а самой жизни. В рассветной тишине я ощущал, как яйца становятся чем‑то большим, и когда в один из дней раздался тонкий писк, я не удивился.
Я не был домом, не был родителем, я просто был, и этого было достаточно, чтобы быть частью. Так весна вплеталась в меня. Необратимо и без рвения, как свет, что не приходит, а просачивается. Как жизнь, что не шумит, а оседает, слой за слоем. И я принимал, в каждом ростке, в каждом перышке, в каждой ночи.
Я не искал смысла, но всё ощущалось смыслом. Даже если это просто лист, дрожащий у моего основания, или насекомое под мхом, или птенец, что впервые открывает глаза и видит меня. Не как камень, а как то, на чём всё можно построить.