Глава 6
Запись в Дневнике Эллисы Дэвис:
Утро. Зеркало в ванной с позолотой. И снова ОНО. Правый глаз превратился в крошечное, пульсирующее солнце. Я вжалась в холодную плитку, рука сама потянулась к веку. "Не сейчас, только не сейчас", – прошептала я, чувствуя, как сердце колотится о ребра. Свет погас так же внезапно, как появился. Слава всем забывчивым богам – никто не заметил. Мама внизу, на кухне, ее тонкие пальцы обвили чашку капучино из севрского фарфора. Папа за столом, его взгляд скользил по строкам отчета на платиновом планшете (дед Дэвис и его империя не ждут). Его эмпатический радар дрогнул: "Солнышко, опять плохо спалось? Кошмар?" Я кивнула, натянув самую беззаботную улыбку: "Да, обычный. Ничего страшного." В его зеленых глазах мелькнула знакомая тень – не просто забота, а что-то глубже. Знание? Чувствует ли он эту чертовщину? Главное – не стал копать. Спасибо, пап.
А в голове – одна мысль. Мерфи. Как назойливая мелодия, которая заела. Иногда так ясно вспоминаю, как мы валялись на лужайке у Шармов, ржали до слёз над глупостями, и он не был "Чудиком", а просто Мерфом. Моим лучшим другом. Хочу крикнуть: "Давай как раньше! Просто будем рядом!" Но между нами – пропасть двух лет молчания и колючая проволока его обиды. Мы... осторожно прощупываем почву? Или роем окопы глубже? Сегодня у Саеры и Авраама. Все свои: Рази, Невада, Зак, Инал... и он. Посмотрим.
Рази и Невада знают. Про глаз, про кошмары, про этот хаос внутри меня. Рази недавно сама начала видеть вещие – сны, вспышки будущего, как размытые кадры. Она напугана, но держится крепче меня. Нам есть на кого опереться друг в дружке. Надеюсь, вечер без сюрпризов. Хотя... Ладно, пора одеваться. Люблю этот момент – создавать броню из бархата, шелка и собственного стиля. Никаких мешков! Сегодня – платье. Винно-красный бархат, облегающее, как вторая кожа, с дерзким асимметричным вырезом на плече и тончайшими сетчатыми рукавами до локтя. Ботинки на устойчивом каблуке. Вызов? Возможно. Мерфи точно язву отпустит. "Ведьмочка собирается на бал?" – услышу наверняка. Фух. Глубокий вдох. Поехали.
***
Вечерний воздух Твайлайт Хиллс был напоен ароматом дорогих цветов с клумб и легкой прохладой. Лиса вышла из величественного особняка Дэвисов, поправляя тонкую золотую цепочку с кулоном-восьмеркой на запястье – талисман, чье значение она все еще не понимала. У подъезда, отражая свет фонарей, ждал мощный, полированный до зеркального блеска Range Rover Velar Зака. Разиэль, в шелковом костюме насыщенного индиго, жестикулировала, живо что-то рассказывая Заку. Тот, в безупречно скроенной рубашке и темных джинсах, терпеливо слушал, опершись о дверцу, его карие глаза были внимательны. Инал, в лимитированных кроссовках и худи, с азартом пытался залезть на капот.
«Инал, слезай! – мягко, но властно произнес Зак, одним плавным движением снимая младшего Шарма, как котенка. – Не царапай красоту.»
Невада, в идеально сидящих черных брюках и роскошном кашемировом свитере, стояла чуть в стороне. Ее темные глаза были задумчивы и тревожны, взгляд устремлен куда-то вдаль, за пределы уютного освещенного круга. Мерфи Миллер, в черных идеально сидящих джинсах, черной водолазке и кожаной куртке, прислонился к другой дверце. Его голубые глаза, холодные и сканирующие, как радары, мгновенно нашли Лису, когда она вышла на освещенное крыльцо. Взгляд скользнул по ее платью, задержался на секунду на открытом плече, и ехидная усмешка тронула его губы.
«Опа! – крикнул он, и его голос прозвучал громче, чем нужно в вечерней тишине. – Ведьмочка десантировалась! Успела с шабаша? Помело припарковала в гараже?» Он сделал театральную паузу, оглядев ее с ног до головы. «А прикид... – его голос смягчился на полтона, – огневой, Дэвис. Серьезно. На устрашение гостей Саеры? Или на кого-то конкретно нацелилась?»
Тепло, знакомое и раздражающе-приятное, разлилось по груди Лисы, смешиваясь с привычной досадой. Она гордо подняла подбородок, проходя мимо него к открытой двери машины. «Заткнись, Чудик, – парировала она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – И не называй меня так. А зависть – не лучшая черта характера. Твой вкус в одежде – это крик души о помощи, но я не психолог.» Она поймала теплый, предостерегающий взгляд Зака, который держал дверь.
«Лис, – сказал Зак спокойно. – Садись. Место ждет. Нева, поехали?» Его взгляд мягко подтолкнул Неваду к машине. Мерфи фыркнул, уступая дорогу Неваде, но его взгляд скользнул по платью Лисы еще раз – уже без усмешки, просто оценивающе.
Дорога пролетела в шумных спорах Инала и Рази о последнем релизе дорогой шведской группы, под аккомпанемент сложной электронной музыки, льющейся из безупречной акустической системы. Лиса устроилась у окна, уткнувшись лбом в прохладное стекло, стараясь не смотреть на затылок Мерфи на переднем сиденье. Тепло в груди пульсировало в такт его редким репликам в адрес Зака или Инала.
Дом Авраама и Саеры, шедевр современной архитектуры из стекла и светлого дерева, дышал теплом и гостеприимством. Аромат дорогих специй – кардамона, шафрана – смешивался с запахом свежих цветов в огромных напольных вазах. Саера, в струящемся платье мягкого саржевого оттенка, которое не скрывало, а подчеркивало округлившийся животик, светилась умиротворенным счастьем. Авраам, в безупречной белой рубашке и темных брюках, с гордостью представил гостя:
«Друзья, позвольте представить вам Джонатана Паркера. Джон – блестящий молодой специалист в нашей юридической фирме, буквально вчера выиграл сложное дело о наследстве. Джон, это самые дорогие моему сердцу люди: семья и друзья детства.»
Джонатан, парень лет двадцати, одет в дорогой, но чуть кричащий костюм из синего бархата, с аккуратной прической и навязчиво-приветливой улыбкой, начал обход, пожимая руки. Его движения были чуть слишком энергичны, а взгляд – чрезмерно заинтересованным при виде девушек. Подойдя к Лизе, он не просто пожал руку. Слегка театральным, но не лишенным изящества жестом он поднес ее руку к губам, задержав поцелуй чуть дольше обычного светского приветствия. Его пальцы были теплыми и чуть влажными.
«Эллиса Дэвис! – воскликнул он с искренним, но слишком громким энтузиазмом. Его глаза, карие и живые, искренне восхищались. – Ожидания, основанные на рассказами Авраама, превзойдены! Слышал о вашем возвращении в Твилайт Хиллс. Этот контраст просто завораживает! – Он жестом обозначил ее волосы и платье. – Темная, таинственная глубина и... такой яркий, запоминающийся стиль! Вы буквально излучаете энергию!»
Лиса насильственно выдернула руку, чувствуя легкий дискомфорт, скорее от навязчивости, чем от пошлости. «Спасибо, мистер Паркер, – сказала она вежливо, но холодно. – Но, пожалуйста, просто Лиса.» Она поймала мгновенно насторожившийся взгляд Рази и жесткий, оценивающий – Невады. Мерфи наблюдал с каменным лицом, опершись о косяк двери в столовую, но в его голубых глазах бушевала буря презрения к этой показной галантности. Всего четыре года разницы, а ведет себя как герой дешевого романтического сериала, – подумала Лиса с досадой.
За длинным столом, сервированным хрусталем и лиможским фарфором с тонкой золотой каймой, царило оживление. Рази, Лиса и Невада быстро окружили Саеру вопросами.
«Саер, чувствуешь, как малыш пинается? – спросила Рази, ее глаза сияли неподдельной радостью. Ее пальцы непроизвольно коснулись виска – новый нервный жест, появившийся с первыми видениями. – Это же невероятно!»
«О да! – Саера положила руку на живот, ее лицо озарила нежная улыбка. – Как маленький футболист. Особенно когда я пытаюсь уснуть или когда Авраам читает ему вслух свои скучные юридические кейсы. Тут он особенно активен!» Она рассмеялась.
«Токсикоз прошел?» – спросила Лиса, стараясь не замечать, как Джонатан, занявший место рядом, пытается поймать ее взгляд.
«Слава богу, да! – Саера сделала облегченный жест. – Теперь только постоянный здоровый аппетит и желание спать на ходу. Но это уже приятные хлопоты.»
«А имена уже выбрали?» – спросила Невада, ее голос звучал необычно мягко, теплее, чем обычно. В ее глазах мелькнула тень чего-то глубокого и печального.
Авраам взял слово, его лицо сияло гордостью и любовью: «Если у нас будет принцесса – Алиса. Если маленький воин – Лео. А я, – он нежно коснулся руки жены, – конечно, тайно мечтаю о нашей Алисе. И жду всех вас через неделю на праздник где мы узнаем пол ребенка! Обещаю, будет незабываемо!»
Все зашумели, обсуждая детали предстоящего праздника, делились смешными историями про младенцев. Все, кроме Лисы. Джонатан, сидевший справа, не умолкал. Его комплименты лились рекой, громкие, искренние, но слишком настойчивые и не к месту:
«Этот оттенок платья, Лиса, – он сделал широкий жест, – просто создан для вас! Винный, глубокий... Он подчеркивает вашу... ауру загадочности. Вы словно сошли со страниц готического романа, но в самой стильной его интерпретации!» Он улыбался во весь рот.
«Ваша улыбка... – он наклонился чуть ближе, но не нарушая явных границ. – Она просто освещает все вокруг! Такая искренняя, лучезарная!» Его глаза искренне сияли восхищением.
«А эти сережки! – он указал на тонкие золотые подвески в ее ушах. – Такое тонкое дополнение к образу. Видно, у вас безупречный вкус, Лиса. Редкое качество в вашем... то есть, в нашем юном возрасте.» Он поправил галстук, явно довольный собой.
Лиса вежливо улыбалась, отодвигаясь на сантиметр, ловя взгляд Невады. Та приподняла бровь, ее пальцы согнулись, будто рефлекторно готовясь к блокировке. Рази нахмурилась, ее взгляд стал расфокусированным, словно она ловила какую-то невидимую нить или отголосок. Зак, сидевший напротив, перехватил этот взгляд и незаметно толкнул локтем Мерфи, сидевшего рядом. Мерфи, до этого мрачно ковырявший вилкой салат из рукколы, трюфелей и пармезана, поднял голову. Его голубые глаза, холодные и острые, как скальпель, уставились на Джонатана.
«Знаешь, Джон, – начал Мерфи с преувеличенной, ядовито-вежливой интонацией. Его голос был тихим, но резал воздух, заставляя всех за столом прислушаться. – У нас тут, в Твайлайт Хиллс, есть одно негласное правило хорошего тона.» Он медленно положил вилку. «Стараемся не перегружать местную... деликатную фауну слишком интенсивным вниманием. – Он кивнул в сторону Лисы. – Особенно если фауна известна независимым нравом и... склонностью к неожиданным, скажем так, проявлениям характера.» На его губах играла ледяная усмешка. «Наши местные "ведьмочки", знаешь ли, бывают весьма вспыльчивы. Могут и чаем горячим окатить за назойливость. Или чего похуже. А твой костюм, – он указал вилкой на бархат, – явно дорогой. Жалко будет.» Пауза. «И, кстати, – голос Мерфи стал опасным, тише, но отчетливее, – ты уверен, что стоит так усердствовать с несовершеннолетними? Всего-то четыре года разницы, а выглядит... как-то неловко. Почти как в дурном анекдоте про студента и школьницу.»
Тишина за столом стала гулкой. Даже Инал замолчал, широко раскрыв глаза. Джонатан побледнел, потом густо покраснел, как пион. Он нервно поправил идеально завязанный галстук. «Я... я просто стараюсь быть любезным и... дружелюбным! – пробормотал он, явно смущенный и задетый. – Проявляю интерес к новым знакомым!»
«Интерес – это прекрасно, – парировал Мерфи, не отводя ледяного взгляда. – Дружелюбие – тоже. Главное – чувствовать грань и... возрастные рамки. А то вдруг кто-то менее терпимый, чем я, подумает, что это не дружелюбие, а самая настоящая... навязчивость? Или, не дай бог, что-то совсем неуместное?» Он отхлебнул минеральной воды из хрустального бокала. «А с нашими девчонками, Джон, шутки плохи. Они умеют постоять за себя. Охотники за юными сердцами часто уходят... с носом. И в синяках.»
Джонатан окончательно сник. Он пробормотал что-то невнятное про «недопонимание» и «чистые намерения», уткнувшись в свою тарелку с фуа-гра, как в спасительный остров. Лиса украдкой взглянула на Мерфи. Он быстро отвел глаза, но уголок его рта дрогнул – почти неуловимая тень чего-то, что могло быть удовлетворением. Тепло в ее груди вспыхнуло с новой, почти болезненной силой, смешанной с облегчением и странной, щемящей благодарностью. Он подчеркнул мой возраст. Защитил. Грубо, ядовито... но защитил. Почему?
Перед тем как разъехаться, пока все обменивались благодарностями и прощались, Невада отвела Лису в сторону, к огромному панорамному окну, за которым темнел ухоженный сад. Ее лицо было напряженной маской, но в глазах стоял немой крик отчаяния.
«Лис... – начала она тихо, голос слегка дрогнул. – Завтра... тренировка, сходишь со мной?. После... устроим ночевку у меня. – Она сжала руку Лисы. – Мне... чертовски нужно отвлечься. От всего этого цирка с... будущим.» Она не произнесла слово «муж», но оно висело в воздухе тяжелым, ядовитым камнем.
Лиса сразу же почувствовала боль подруги, острую и знакомую. Она обняла Неваду за плечи. «Конечно, Нева. Буду. Ровно в шесть?» – спросила она мягко.
Невада кивнула, и тень в ее глазах чуть отступила, сменившись слабой надеждой. «Спасибо. Правда.»
Обратная дорога прошла в относительной тишине. Лиса смотрела в окно на проплывающие огни роскошных особняков Твайлайт Хиллс. Ничего странного. Никаких вспышек, видений. Только это упрямое, навязчивое тепло в груди, которое разгоралось жарче каждый раз, когда она украдкой смотрела на резкий профиль Мерфи на переднем сиденье или ловила обрывок его низкого смеха в разговоре с Заком.
***
Дома она коротко сообщила родителям о ночевке у Невады. Вивьен, просматривающая каталог аукциона старинных гобеленов, лишь подняла глаза: «Будь осторожна, солнышко. И позвони, когда доберешься до Невады.» Никлас, обсуждавший по видео-связи что-то с дедом Холмсом, отвлекся: «Зубная щетка, пижама? Все взяла?» Получив утвердительный кивок, он улыбнулся: «Отлично. Хорошо вам отдохнуть.» Никаких лишних вопросов, только привычная забота. Лиса ушла в свою просторную комнату. Сон не шел. Мысли путались: Джонатан с его липким восхищением, ядовитая защита Мерфи, его взгляд, тепло в груди... А потом пришел кошмар. Бесформенные, зловещие тени, сгущавшиеся в углах, душащий страх падения в бездонную черноту. И тепло – то самое, что днем было в груди, – сконцентрировалось где-то в солнечном сплетении, стало жгучим, раскаленным, как расплавленный металл. Лиса проснулась с глухим стоном, в холодном поту, сердце колотилось как бешеное. Солнечное сплетение все еще пылало.
За завтраком в светлой, залитой утренним солнцем столовой она вкратце упомянула про кошмар. Вивьен отложила финансовую газету, подошла и положила прохладную, успокаивающую руку ей на лоб. «Страшные сны, солнышко мое, – сказала она мягко, но Лиса уловила мимолетную, глубокую тревогу в ее карих глазах, ту самую, что бывала перед ее вещими снами. – Это психика перерабатывает стресс, страх. Попробуй поработать с дыханием, как учила Агнес. Глубоко вдохни... медленно выдохни... Сосредоточься на спокойствии. И... практика. Она помогает обрести контроль над... внутренними бурями. Над этим жаром.»
После завтрака Лиса закрылась в комнате. Она расстелила мягкий коврик для йоги, села в позу лотоса, положила руки на колени ладонями вверх. Глубокий вдох через нос... медленный, долгий выдох через рот... Фокус внимания на солнечном сплетении, на том раскаленном шаре боли и энергии. По совету Агнес, она пыталась не бороться с ним, а принять, представить как сгусток силы. Мысленно сжать его, сконцентрировать, а потом попытаться мягко направить эту энергию вниз по рукам, в ладони. Сначала – только пульсация жара и легкая тошнота. Потом – едва уловимое покалывание в кончиках пальцев, как от слабого разряда статического электричества. Минут через двадцать упорной концентрации, когда лоб покрылся испариной, она почувствовала слабую, но отчетливую вибрацию в центрах ладоней, как будто в них зажали крошечные, невидимые вибрирующие шарики. Усталость навалилась внезапно, как тяжелое одеяло. Практика отняла больше сил, чем она ожидала. Остаток дня Лиса провела в своем ателье-уголке за мольбертом – абстрактные формы, всплески алого, глубокого черного и странного, мерцающего золотого цвета пытались вырваться на холст из подсознания, но так и не складывались в понятный образ. Только хаос, жар и ощущение надвигающейся бури.
***
Вечером, собрав небольшой дизайнерский рюкзак с вещами, Лиса отправилась к Шармам. Невада ждала ее у дверей премиального спортивного клуба "Aeterna", члены которого могли позволить себе его баснословные взносы. В раздевалке, отделанной дорогим деревом и пахнущей эфирными маслами, она быстро переоделась в белоснежное кимоно японского бренда высочайшего качества. Ее лицо, обычно такое выразительное, стало каменной маской сосредоточенности и отрешенности от мира.
Пока Невада выкладывалась на татами, отрабатывая молниеносные связки ударов (цуки, гиаку-цуки) и точные блоки (уке) с персональным тренером, Лиса устроилась на комфортабельной кожаной скамейке для зрителей. Она включила музыку в дорогих шумоподавляющих наушниках, но больше смотрела, чем слушала. Невада была великолепна. Мощная, как пантера, точная, как луч лазера, стремительная. Ее движения были отточены до безупречности, каждый удар ногой (маваси-гери) или рукой был идеален. Но Лиса, знавшая подругу лучше многих, видела гораздо больше. Видела ту глухую, сжатую ярость, что горела в глубине темных глаз Невады, когда она шла в атаку. Видела, как ее кулак с глухим, гулким стуком врезался в макивару – не просто отрабатывая технику, а выплескивая всю накопленную злость, весь животный страх перед неумолимо приближающимся будущим, перед тем незнакомым, чужим мужчиной, которого ей навяжут, как вещь, как часть деловой сделки. Она держится. Как скала. А внутри... – Лиса восхищалась ее невероятной силой духа, и в то же время сердце ее сжималось от острой боли и бессилия что-либо изменить.
После изматывающей, почти полуторачасовой тренировки, когда они вышли на прохладный вечерний воздух престижного района, Невада была вся мокрая от пота, дыхание сбито. Ее плечи слегка опустились, каменная маска спала, обнажив глубокую усталость и пустоту. «Ну как?» – спросила Лиса мягко, касаясь ее влажного плеча.
Невада не ответила сразу. Она остановилась под светом дизайнерского уличного фонаря, порылась в элегантном кожаном рюкзаке Valextra и достала небольшую, но явно дорогую серебряную фляжку с монограммой. Открутив крышку, она сделала длинный, жгучий глоток. Резкий, но благородный аромат выдержанного коньяка ударил в нос. «Вот так, – хрипло выдохнула Невада, вытирая рот тыльной стороной ладони. В ее глазах стояли непролитые слезы и дикий, немой вызов всему миру. – Отлично. Просто отлично. На все сто.»
Лиса замерла. Она никогда не видела Неваду с алкоголем, тем более таким крепким, прямо после тренировки. Но увидев всю бездну боли, гнева и отчаяния в глазах подруги, она молча протянула руку. Невада без слов вручила ей флягу. Лиса сделала глоток. Жидкость обожгла горло, заставила закашляться, но за ним разлилось обманчивое, сильное тепло, сметающее осторожность и тревоги. «Поехали, – усмехнулась Лиса, чувствуя, как алкогольный туман начинает размывать границы реальности. – Куда угодно. Хоть на край света.»
***
Они шли по тихим, безупречно чистым улицам фешенебельного района, передавая флягу туда-сюда, болтая. Сперва осторожно, потом все смелее, откровеннее, по мере того как коньяк делал свое дело. Алкоголь развязал языки и притупил внутренние запреты.
«Парни... – Невада фыркнула, сделав еще глоток. Ее щеки порозовели. – Тормознутые все, как один. Вот Зак... – Она закатила глаза с преувеличенным презрением, но Лиса заметила легкий румянец на ее скулах. – Красивый? Не спорю. Умен? Бесспорно. Но чертов ТОРМОЗ! Сидит, смотрит своими карими глазами, как древний сфинкс, и МОЛЧИТ! Как будто каменный изваяние! Ни слова лишнего, ни эмоции!»
Лиса засмеялась, приняв флягу. «А Мерфи? – вырвалось у нее. Тепло в груди вспыхнуло ярче. – Тот вообще... Чудик с ледяными голубыми глазами! Обидный, колючий тормоз! Никакого прогресса! То "Ведьмочка" кричит, то молчит как рыба об лед! Ни понять, ни предугадать!» Она сделала еще глоток, кашель стал глуше, а голова закружилась.
«А этот... Джонатан! – Невада скривилась, как будто съела лимон. – Нахал. Тварь липкая. Чувствовала, как он на тебя смотрел за столом? Как на... на дорогую диковинку в музее. Мерфи хоть молодец, прищучил его по полной.» Она резко выдохнула, и ее голос внезапно сорвался. «А моя мать... Моя драгоценная матушка... Она уже каталоги смотрит, свадебные платья выбирает. Или просто... – в ее глазах блеснули слезы, – просто ждет, когда привезут того... того... кого мне в мужья всучат? Как вещь! Я – вещь, Лис! Дорогая, инкрустированная драгоценностями, но ВЕЩЬ! Без права голоса, без желаний!»
Лиса обняла ее за талию, чувствуя, как подруга дрожит. «Ты не вещь, Нева, – сказала она твердо, хотя язык уже заплетался. – Ты сильнейшая из всех, кого я знаю. Ты борешься каждый день. Каждым ударом по макиваре.»
«Борюсь? – Невада горько, почти истерично рассмеялась. – Чем? Кулаками по куску дерева? Глотками этого... дерьма? – Она тряхнула флягой. – Это не борьба, Лис. Это... отсрочка казни. Песочные часы перевернули, и песок бежит...» Она допила остатки коньяка. «Хочу сбежать. Далеко. На самый край света. Где никто не знает про Шарма, про долг семьи, про... эту проклятую кабалу.»
Горечь и страх Невады смешались с собственными тревогами Лисы – о светящемся глазе, о кошмарах, о непонятном жаре, о Мерфи и его колкостях, о тайных силах, бурлящих внутри. Все выплеснулось в пьяном смехе, который граничил с рыданиями, и в таких же пьяных слезах, которые они быстро, стыдливо смахивали пальцами.
Шатаясь, поддерживая друг друга, они брели по дороге к особняку Шарма, когда впереди, под светом роскошного уличного фонаря, возникла знакомая, высокая фигура. Мерфи. Он шел неспешно, засунув руки в карманы кожаной куртки, погруженный в свои мысли, явно возвращаясь откуда-то. Увидев их, он резко остановился, его брови поползли вверх от удивления. Он окинул их оценивающим взглядом, заметно шатающихся, явно нетрезвых девушек.
Что-то внутри Лисы – то ли остатки обиды, то ли алкогольная бравада, то ли это странное, усиленное коньяком тепло при его виде – взорвалось. «О-о-о, посмотрите-ка, кто у нас тут! – крикнула она слишком громко, размахивая свободной рукой так, что едва не потеряла равновесие. Невада еле удержала ее. – Сам Чу-у-удик во плоти! Идешь место для новой колкости искать? Или просто патрулируешь окрестности, не летают ли ведьмы на помелах в нетрезвом виде?»
Мерфи замер. Его лицо в резком свете фонаря выражало смесь полного, неподдельного удивления и откровенной, ледяной брезгливости. «Ну вот это да, Дэвис, – произнес он медленно, растягивая слова, словно говоря с неразумным ребенком. Его голос был холоден, как арктический ветер. – Ты и твоя ведьминская подружка решили отметить что? Успешный шабаш? Или просто мозги окончательно пропали в каком-нибудь баре? Выглядите... просто очаровательно.» Последнее слово прозвучало как ядовитый плевок.
Его тон – снисходительный, насмешливый, осуждающий – подлил бензина в огонь пьяной ярости, тлеющей в Лисе. Она почувствовала, как волна иррационального гнева накрывает ее с головой. Она сделала шаг вперед, оттолкнув Неваду, пошатнулась, но удержалась, упершись руками в колени. «Мозги? О, у меня их больше, чем у тебя в твоей пустой башке, Чудик! – выпалила она хрипло, с трудом выговаривая слова. – Хотя... – она с усилием выпрямилась, с трудом фокусируя взгляд на его лице, – глядя на твою невозмутимую рожу, понимаю – искусство выглядеть тупым идиотом ты освоил в совершенстве!»
А потом, прежде чем мозг успел хоть что-то осознать и остановить, ее тело действовало само. На волне алкоголя, гнева и этого дурацкого тепла. Она выпрямилась во весь рост, поднесла руку к губам и послала Мерфи преувеличенный, театральный, пьяный воздушный поцелуй. «Ммм-муа! Вот тебе, с любовью от Ведьмочки!» И следом, резко, агрессивно, с полной отдачей, она показала ему средний палец, ткнув им в воздух прямо в его сторону. «А это – за твою вечную тупость и высокомерие!»
Невада рядом фыркнула в пьяном угаре, еле стоя на ногах. А Мерфи... Мерфи просто остолбенел. Его голубые глаза расширились до невероятных размеров, отражая чистейший, немыслимый шок. Он открыл рот, закрыл его, снова открыл, но ни единого звука не вылетело. Он смотрел на Лису так, будто увидел нечто совершенно немыслимое, инопланетное, нарушающее все законы мироздания. Этого выражения – полнейшей, парализующей растерянности, смешанной с глубочайшим отвращением и немым вопросом "Что за черт?!" – Лиса никогда не видела на его лице. Он был буквально парализован, застыв под фонарем как памятник собственному потрясению.
«Идем, Нева! Хватит зря время терять на этого тормоза!» – дернула Лиса подругу за рукав, чувствуя, как первые жгучие искры стыда начинают пробиваться сквозь алкогольный и адреналиновый туман. Они, пошатываясь, зашагали прочь, оставив Мерфи стоять под фонарем, все еще не в силах пошевелиться или произнести хоть слово.
Огромный, тихий дом Шарма стал островком спасения. Они еле доплелись до роскошной спальни Невады с видом на сад, где и рухнули – Невада на огромную кровать с балдахином, Лиса на мягкий диван у стены. Мир закружился, поплыл и погас в объятиях тяжелого, беспробудного сна, не принесшего покоя.
***
Утро началось не с ласковых лучей солнца, а с воя. Пронзительного, фальшивого, раздирающего утреннюю тишину престижного района, как нож по стеклу. Лиса вскрикнула, дернулась всем телом и с глухим стуком свалилась с дивана на толстый персидский ковер. В голове гудело, как в котле у промышленной ведьмы, язык был обложен ватой и прилип к небу, а полоски солнечного света, пробивающиеся сквозь щели дорогих римских штор, резали глаза, как осколки стекла. Каждое движение отзывалось болью в висках и тошнотой в подкатывающей к горлу волной.
«ЗАТКНИСЬЕЕЕ!» – прохрипела Невада со своей огромной кровати, накрывшись подушкой с головой. Потом она высунула руку, нащупала другую подушку из шелкового сатина и швырнула ее со всей силы в сторону окна. Подушка ударилась о стену рядом с окном и бессильно сползла на паркет.
Лиса, держась за раскалывающуюся голову, поднялась на колени. Вой не прекращался. Теперь к нему добавились слова, вернее, попытка пения на ужасном, фальшивящем на три октавы английском. Серенада. Под окном. На лужайке.
«Эллиса! Прекраааасная Эллиса! Солнце мое! Любовь моя! Твой взор – как два алмаза! Твой стан – как топоооль! О, открой окошко, ангел мой! Впусти любовь свою!»
Лиса подползла к огромному окну, отодвинула тяжелую портьеру и осторожно раздвинула край легкой тюли. На идеально ухоженном изумрудном газоне перед домом, раскинув руки в театральном жесте, стоял Джонатан Паркер. Его вчерашний дорогой костюм был помят, галстук болтался набок, волосы всклокочены. Лицо было красным, потным, глаза мутными. Он орал что-то про «лучистые очи» и «пылающее сердце», явно находясь под сильным воздействием алкоголя или чего-то покрепче. Это было жалко и унизительно одновременно.
«Боже мой... – простонала Лиса, чувствуя, как волна тошноты накатывает поверх похмелья. – Это же... полный позор.» Она хотела отползти, но замерла, увидев движение.
Из-за угла дома, как разъяренная богиня Кали, вылетела Мадху Шарма. В одной руке она сжимала золотой iPhone (видимо, уже набирала охрану или полицию), в другой – старый, но добротный, веник с прочной деревянной ручкой. «А ну пошёл вон отсюда, пьяное, наглое отродье! – закричала она громовым, не оставляющим сомнений голосом, не снижая темпа. – Как ты смеешь оскорблять мой дом своим пьяным воем! Пугать детей! Бесчестить наш квартал! Марш отсюда, пока я не приказала охране скрутить тебя, как вора!»
И она со всего размаха треснула Джонатана веником по спине. Удар был звонким, точным и, судя по взвизгу, весьма чувствительным.
«Ай! Мадам Шарма! Позвольте объяснить! – взвизгнул Джонатан, подпрыгивая. – Я же... любовь! Чистейшее, возвышенное чувство к вашей очаровательной гостье! Я просто... выражаю свои эмоции!»
«Любовь?! – грохнула Мадху, замахиваясь веником снова. Ее глаза горели холодным гневом, поза была величественной даже в гневе. – Я тебе покажу любовь, недостойный! Ты посмотри на себя! Позор! Хулиган! Марш отсюда немедленно, и чтобы духу твоего здесь больше не было! Любовь! Ты оскорбляешь само это слово!» Веник со свистом рассекал воздух, попадая по ногам, спине, рукам отступающего Джонатана. Он, прикрывая голову руками, с визгом бросился наутек по безупречному газону, а разгневанная Мадху, невзирая на дорогие сандалии Manolo Blahnik и шелковое сари, погналась за ним, размахивая веником, как мечом правосудия, и осыпая его отборными, многоэтажными ругательствами на хинди, от которых воздух, казалось, трещал.
Лиса опустила штору, прислонилась лбом к прохладному стеклу и слабо, беззвучно усмехнулась. Мадху – поистине грозная и величественная сила природы. Но смешок застрял в горле, перехваченный новой волной. Память, как ледяной кинжал, вонзилась в похмельное сознание. Вчерашний вечер. Алкоголь. Разговор. Дорога домой... Мерфи. Ее дикий, пьяный крик. Театральный воздушный поцелуй. Агрессивный, унизительный средний палец. Его лицо – шокированное, ошеломленное, парализованное. Картина стояла перед глазами с пугающей, мучительной четкостью.
«О, боже... О, БОЖЕ...» – Лиса схватилась за голову, чувствуя, как жгучая, всепоглощающая волна стыда заливает ее с ног до головы, смывая остатки алкогольного тумана и оставляя только ледяной, тошнотворный ужас. Что я наделала? Что я ему показала? Какой идиоткой я выглядела! Он теперь точно презирает меня... Навсегда. Все эти робкие шаги к примирению... уничтожены. Мысль была невыносимой, физически болезненной. Она съежилась на ковре, желая, чтобы земля разверзлась и поглотила ее. Этот позор казался теперь хуже любого светящегося глаза, хуже самых страшных кошмаров. Это было самоуничтожение.
«Ты чего там? – раздался сонный, хриплый, полный похмелья голос Невады с кровати. Лиса даже не слышала, как она проснулась. – Этот идиот Джонатан допел свои серенады?»
Лиса только бессильно мотнула головой, не в силах разжать пальцы, впившиеся в волосы. Она не могла вымолвить ни слова, сдавленная тисками стыда.
«Ага... – Невада зевнула во весь рот, потягиваясь. Она с трудом приподнялась на локте, протирая слипшиеся глаза. Взгляд ее был мутным, не сфокусированным. – Глаз у тебя... сегодня... странный... – она прищурилась, глядя на Лису сквозь похмельную дымку. – Прям... золотой, что ли... Или мне просто еще так плохо... что мерещится...» Она бессильно плюхнулась обратно на подушки, перевернулась на другой бок, уткнувшись лицом в шелк, и почти сразу ее дыхание стало ровным и глубоким – она снова погрузилась в тяжелый сон.
Слова Невады врезались в Лису как удар молнии. Она замерла. Золотой? Сердце бешено заколотилось, гулко отдаваясь в висках, смешиваясь с гулом похмелья. Лиса сорвалась с места, подбежала к огромному трюмо в стиле ар-деко с зеркалом во всю стену, стоявшему в углу комнаты. Она впилась взглядом в свое отражение.
Карие глаза. Покрасневшие от недосыпа, с темными синяками под ними, со следами вчерашней подводки, с расширенными от паники и похмелья зрачками. Никакого золота. Ни малейшей искры. Ни намека на свечение. Только обычные, испуганные, полные стыда и недоумения глаза. Абсолютно нормальные.
Что со мной происходит? – пронеслось в голове с новой, парализующей силой. Светящийся глаз, который видят только кошмары и зеркала по утрам. Ночные ужасы, оставляющие жгучую боль в солнечном сплетении. Странное, неконтролируемое тепло в груди при виде Мерфи. Покалывание и вибрация в ладонях во время практики. Вчерашний пьяный, унизительный позор перед Мерфи. И теперь... золотой глаз, который видит Невада сквозь пелену похмелья, а она сама, глядя в зеркало, – нет?
Лиса стояла перед зеркалом, дрожа всем телом. Стыд от вчерашнего поступка смешивался с холодным, клейким, первобытным страхом перед непонятным, что творилось с ее собственным телом и разумом. Она сжала кулаки до побеления костяшек, глядя на свое отражение – испуганное, растерянное, обычное. Обычное? Или это была лишь тонкая, хрупкая видимость, за которой скрывалось что-то иное, чуждое, пугающее? Золотая пыль стыда, безумия и неведомых сил оседала на нее, плотная и неосязаемая, и она чувствовала себя абсолютно потерянной, не зная, как ее стряхнуть, как понять, что происходит. Отражение в зеркале казалось чужим, а вопрос "Кто я?" висел в тишине комнаты, громче любого крика Джонатана.