10.2 Иллюзия
В прыжке, обернувшись в волка, он побежал в чащу. Лапы несли быстро, всё тело словно парило над снежным покровом, внутри было легко и тепло, ощущение счастья наполняло его душу, пока сознание погружалось в мрачные думы, затмевая радость от того, что произошло — её возвращение и их близость.
Самая колючая мысль не покидала. Разъедала мозг, истончала сердечную мышцу. Девушку нужно отпустить. Он не имел права на то, что требовала его природа. Она человек, со свободной волей, со своими желаниями — у них всё сложнее и запутаннее. Она не захочет добровольно отказаться от своего мира, а насильно сделать её своей он не может. Не станет. Не будет. Ни за что.
Нос взял след рыси. Борьба с достойным соперником должна была его отвлечь. Волк чуял, что с каждым шагом всё ближе к цели. А голова работала в другом ключе. Как всё решить.
Серая шкура мелькнула меж еловых лап. Учуяла опасность. Замельтешила. Волк обогнул деревья с другой стороны и побежал наперерез. Николь не пойдет на это, тем самым сделав ему больно, а он не хочет боли. Всё его существование сопровождала боль. Резкий прыжок, но животное успело отскочить в сторону, снова нагонять, и ещё одна попытка.
Проще самому отказаться и отпустить девушку в свой мир, обрубив всё. Перехитрив зверя, волк прыгнул на спину и вцепился в бочину, чуть-чуть промахнулся с шеей. Ведь всё, чего он желал, — покой. Без боли, без страданий, без подавления чувств и вытья на луну от обреченности, а не по необходимости. Рысь извернулась и взмахнула когтистой лапой, рассекая шкуру у плеча, едва не задев шею. Волк навалился всем весом и вгрызся в артерию, когти самца ещё пару раз взметнулись, и животное навсегда затихло. Волк слез с туши и макнул нос в снег, поелозил, стирая кровь и избавляясь от явного запаха.
Решено. Лучше сейчас, когда ещё есть шанс на выздоровление, пусть и длительное, чем потом, когда болезнь захватит всю душу и разум, и исцеления ждать не придётся.
Николь ждала волка, похлебка так аппетитно пахла, но девушка не хотела есть без него, она прибрала в домике, попробовала поскоблить пол, но до конца оттереть кровь с дерева не удалось, хотя стало гораздо менее заметно. Дверь открылась, и в уже как следует протопленный дом вошел Вальф, весь в крови. Ники поднялась с пола и, спешно сполоснув руки, подошла к нему.
— Ты ранен… — обеспокоенный голос девушки совершенно не облегчал его задачу, он видел, чувствовал, что ей небезразличен, но не настолько, чтобы разделить с ним отмеренный век.
— Ерунда, затянется.
Он взял нож и хотел выйти, но Николь не пустила его.
— Стой! — коснулась груди ладонью. — Позволь, я осмотрю и промою? Зашить бы и перевязать…
Он хотел всё же выйти, оставив её просьбу без внимания, но её взгляд, полный тревоги, остановил его. Кивнул. Ещё немного насладиться. Ещё раз ощутить. Ещё несколько вдохов перед падением в пропасть.
— Садись на кровать.
Пока волк садился, Николь достала из рюкзака аптечку. На этот раз там было всё, что могло понадобиться при открытых ранах и переломах, температуре и отравлениях, простуде. Сама не зная, зачем всё это набирала — ведь истории не повторяются, — девушка не прогадала. В доме егеря не осталось бинта и жаропонижающего, лишь капли от сердца и то, лет на пятьдесят просроченные.
Девушка налила из чайника кипячёную воду в чашку, подошла к волку и склонилась перед ним. Оторвала бинт и, смочив, стала промывать. Нужно было шить, а она не умела, лишь смотрела видео-уроки когда-то давно.
— Тебе неудобно… Садись, — волк указал на свои колени. Так хотелось ещё владеть ею, плевать на все условности. Ники, улыбнувшись ему, аккуратно села, расставив ноги по бокам.
Боль физическая почти не чувствовалась, пока Николь зашивала дрожащими руками рваные раны от когтей, другая боль терзала его разум, а руки желали в последний раз ощутить шёлк и податливость. Мягкость. Ласку. Закусив губу, он опустил ладони на её голые ягодицы и, сжав, приблизил к себе.
— Вальф. Я тут шить пытаюсь впервые, а ты мешаешь, — Ники сосредоточенно протыкала иголкой кожу и стягивала края нитью. А его слух ласкало её обращение к нему по истинному имени, данному родителями при рождении.
— На раны плевать, они затянутся рано или поздно, — волк втянул её запах в полные лёгкие и, слегка отодвинув, вновь приблизил, прижимая девушку плотнее к паху.
Возбуждение и яркость момента. Обострённое восприятие после охоты и перед причинением боли не только себе, но и, скорее всего, ей. Он чувствовал её симпатию, но уйдет ли она с ним в лес? Станет делить с ним быт, вынашивать и растить его волчат, довольствоваться одним лишь лесом? Потому что к людям он не пойдет. Слишком он их ненавидит, всех, кроме неё. Его мир — это лес. Чего бы он там себе не напридумывал тогда с ней, о том, что нужно открывать мир и постигать, путешествовать, жить среди людей в их каменных клетках он не сможет никогда. А она сможет променять свой мир на простой лес? Волк даже не сомневался. Они из разных миров. Он уже был научен. Даже встречаясь с человеческой девушкой не раз и не два, даже случаясь с ней, никогда не следует надеяться, что она станет той, кем могла бы стать женщина его вида, а таких он давно не встречал. Очень давно. Мать была единственной женщиной-оборотнем, кого он знал. А если бы и встретил, что с того?
Конечно был один выход, но только сумасшедшая бы на это согласилась. О таком никто никогда не слышал из личного опыта. Лишь сказки, и те с неоднозначным финалом. Шансов выжить у решившегося было примерно пятьдесят на пятьдесят. Фортуна. Рок. Судьба.
Да и он никогда её на это не станет толкать, не попросит идти на верную гибель. Слишком прикипел к ней. Как это возможно — своими же руками уничтожить то единственное, к чему тянется волчье сердце? Нет. Не будет этого никогда.
Волк задрал её футболку и сжал в ладонях грудь.
— Айценвальфбранд! Я почти закончила, потерпи, иначе сосок пришью на плечо.
Он усмехнулся, слегка оскалившись:
— Кончай с этим, женщина, я больше не намерен терпеть, а на сосок плевать, он мне не нужен. Я хочу тебя, — оборотень приподнял Ники за бёдра и, направив, надавил на её плечо, пытаясь усадить на себя.
— Соски всем нужны! Для чего-то же они есть у мужчин! — Ники перекусила нитку и, едва бросив иглу в аптечку, оказалась втянута в домогательства, смеясь, пыталась сопротивляться. — Ну блин, а повязку?! — девушка захохотала от того, что не могла справиться с ним физически, а на увещевания он не реагировал. Она и сама желала продолжения, поэтому просто сдалась, и тут же оказалась в плену жадного до ласк волка.
Настойчиво опустив на себя, он вылизывал её шею, ухватив за затылок, кусал тонкую нежную кожу, мял ягодицы.
— Мммм… Вальф…
Парень обхватил её плечи и не давал подняться, желая полностью оказаться в ней. Николь прикрыла глаза от томной неги и, закусив губу, отклонила голову.
— Смотри на меня, Ники…
Она открыла глаза и затуманенным от желания взглядом пыталась сфокусироваться на глазах волка. Безумное влечение, сводящее с ума, он словно гипнотизировал её глубиной цветной радужки.
Волк приподнял её и резко опустил, выбивая стон. Девушка нахмурилась, но не от боли, а от нарастающего желания.
— Ты хочешь меня… — словно доказывая себе, волк озвучил мысль вслух.
Она кивнула и обвила руками крепче его шею:
— Да… Хочу…
Зачем он это говорит? Знает же, что хода нет. Сам себя раздирает.
— Моя Ники…
Девушка проваливалась в страсть, грубоватые на этот раз движения волка не отталкивали, болезненные укусы в шею, засосы, наоборот, дарили удовольствие и остроту моменту. Создавали яркий контраст между тем разом и этим. Он был разным с ней. Но каждый раз давал понять, что она желанна.
— Хотела бы ты…
Волчья сущность раскрывалась и требовала повязать, чем сильнее был накал, тем больше хотелось привязать пару к себе, отрезать все пути и сделать своей навсегда. Даже не будучи готовым кончить в этот раз, волк чувствовал, как инстинкты давали знать о себе раньше, сразу, усиливаясь от их обоюдной связи.
— Я хочу тебя… Вальф…
Ники растворялась в моменте, голова слабо соображала, не хотелось ни о чём думать, лишь чувствовать его внутри себя, чувствовать его желание и страсть, наполняться им до краев и ощущать его жажду. Ловить проявления страсти, грубые и собственнические, дикие, подчиняющие и подавляющие.
Волк прикусывал её шею, сжимал соски и грудь, спускал руки по спине и стискивал ягодицы, приближая и отдаляя девушку вновь и вновь. К себе и снова назад, и опять, раз за разом. Николь изогнулась в спине, а затем, чувствуя близость экстаза, прижалась губами к его губам. Жадно. Укусила, так сильно захотелось. Застонала, чаще задышала и, замерев на мгновение, стала сокращаться. Её стон удовольствия пронизывал его насквозь, делая слабым, зависимым, приближая и его к разрядке. Он почувствовал, что уже совсем близок и либо пан, либо пропал… Ещё секунда, и будет поздно, медлить нельзя!
Волк, злобно рыкнув в сердцах, вышел из неё и кончил, капли упали на пол. Снова смазанный финал. Больше досады, чем умиротворения. Плевать. Не важно. Лучше так, чем потом умирать от ненависти в желанных глазах.
Он аккуратно приподнял девушку и встал, отвернувшись, не в силах смотреть на неё. Запустил в волосы руку и провёл к затылку.
— Надо поесть. Ты голодная уже.
Ники завалилась на кровать и была не в силах думать о еде. Оргазм накрыл с головой и как-то долго не отпускал. Мысли испарились, голод тоже.
— Я пока не хочу…
— Тебе нужно поесть перед дорогой.
Николь открыла глаза, не понимая, о какой дороге он говорит. Приподнялась.
— О чём ты? Какой дорогой?
Волк не смотрел на неё. Умылся и натянул штаны.
— Перед возвращением домой.
Ники, не совсем соображая, улыбнулась, нахмурившись:
— Я не спешу, в этот раз меня не теряли…
Айнценвальфбранд как-то слишком резко повернулся и посмотрел на неё так, что её пробрал озноб. Слишком холодно, слишком отстранённо. Словно чужой человек, которого она никогда не знала. Даже будучи едва знакомым, он так не смотрел на неё. Какое-то смутное осознание надвигающейся бури заполнило разум, сердце тревожно забилось. Девушка поднялась с кровати и, оправив футболку, подошла к столу, за который он сел.
— О чём ты?
Волк молчал и больше не смотрел на неё.
— Вальф?
Оборотень встал и нервно дёрнул рукой, вновь поправляя волосы к затылку.
— Не зови меня так! Моё имя Айнценвальфбранд. Вальфа давно нет. Давай, собирайся, тебе пора домой. Мне некогда с тобой возиться. И вообще, мне это не нужно! Вернулась и думаешь, всё? Добилась своего? Никчёмные, глупые, слабые люди!
По мере того, что и как говорил волк, Ники открывала рот и хлопала глазами, словно рыбка, выброшенная на берег злобным рыбаком, но не ради голода затеявшего рыбалку, а ради забавы.
— Что… Что ты такое говоришь? Что случилось? Мы же…
Николь пыталась оправдать его поведение в своей голове. Он вспыльчивый, резкий, если что-то не по его правилам, но ведь всё же было нормально до тех пор, пока он не кончил, что могло пойти не так после? Буквально в один миг!
— Я хотел тебя, я получил. Больше ты мне не нужна. Выметайся из моего леса. Никогда волки с людьми ничего общего не имели и иметь не будут.
Ники сжала челюсть, едва пытаясь совладать с собой. Всё, что он говорил, было так омерзительно, так противно и унизительно. То, как он поступил с ней, было чудовищно, неправильно, больно! Он притворялся? Ради чего? Ради секса? Бред. Он ведь не знал, что она приедет, не знал, что она к нему почувствовала. Это невозможно было знать! Тут что-то другое. Она глубоко вдохнула и, выдохнув, как можно холоднее заметила:
— Может, перестанешь вести себя как трусливый заяц, и назовешь истинную причину своего мерзотного поведения?
Волк посмотрел на неё удивлённо, но тут же скрыл это, маскируя небрежностью и безразличием.
— Ненавижу людей. Вы мне противны… Все до одного! — злобный рык, скрывающий тоску и ноющее сердце. — Я никогда не буду с такой, как ты. Это упадок нашей расы. Мы — хищники, вы — добыча. Ты слабая, твой век отмерен, а мне не нужны твои стенания и нытье, — он смотрел прямо, колко, так, что девушку буквально пронзало ледяными иглами с отравленным остриём. — Я воспользовался твоим телом, больше ты мне не нужна, так что выметайся! И не вздумай сюда снова тащиться, это мой лес, я здесь хозяин. Увижу ещё раз, загрызу! Каждого, кто появится! — он поджал губы и не отводил взгляд. Колючий, леденящий, замораживающий сердце девушки изнутри.
Как же трудно ему было изображать то, что не являлось правдой, и как больно было видеть её реакцию, изменения в глазах: тепло уступило непониманию, обиде, тоске и гневу. Он собственноручно втыкал в свое сердце вилы, добровольно. И в её тоже.
Николь сглотнула отвратительное послевкусие. Руки сжались в кулаки, а губа задрожала. Рационально она больше не могла мыслить. Вся боль, что в ней была, наконец, находила выход.
— Тварь… Какая же ты тварь!
Ники схватила со стола первое, что попалось под руку и швырнула в лицо волка с близкого расстояния. Это оказалась железная чашка, она угодила не ожидавшему такого резкого движения парню в бровь.
— Ррррррр! Выметайся, пока жива! — волк вскочил разъярённый, посудина звонко приземлилась на пол и наворачивала круги вокруг своей оси.
— Сука! — Ники, сжав зубы, кинулась на него и стала лупить по груди, по лицу, куда могла попасть, отвлекая.
Волк пытался уворачиваться и прикрываться, а Ники, пользуясь его замешательством, пнула от всей души парня между ног, тот согнулся пополам, зажимая хозяйство.
— Рррррр…
— Ненавижу тебя! Скотина!
Она лупила его по спине и ребрам, кулаками, ладонями и даже укусила больно в плечо, пока тот пытался прийти в себя. Волк, едва очухавшись, ухватил её за запястье и сдавил, прижал к себе, обхватывая вокруг плеч и злобно зашипел:
— Глупая человечка! Ты играешь с огнём! Не посмотрю, что отдавалась мне, сломаю твою шейку и сожру на ужин! — он оттолкнул её от себя, — Убирайся! — и злобно зарычал.
Ники не верила своим глазам и ушам. Она вообще не понимала, что происходило, всё было больше похоже на какой-то бред. На какую-то больную реальность, ненастоящую. Она посмотрела в его глаза, ища подвох, но не нашла. Всё иллюзия. Обман. Игра воображения.
— Да, ты прав. Я жестоко ошиблась, — холодно, отрезая. Убивая надежды на спасение.
Николь молча развернулась, нашла свои трусики и, сгорая от унижения, стала одеваться. Волк прикрыл глаза и незаметно вдохнул глубже её запах, стараясь запомнить и мысленно обращаясь к ней, чтобы не верила, чтобы хотела остаться, чтобы убеждала, что не верит ни единому его слову, ведь всё, что он транслировал ей до этого было истинным, кроме сказанного в нужде.
Она оделась быстро, спешно, стараясь поскорее покинуть это место. Этот лес. Эту страну. Стараясь выкинуть из своей души всё светлое, что надумала себе, все иллюзии, что нарисовала, растоптать всю коллекцию розовых очков на тему волка. Она даже думать о нём больше не хотела. Хотела, чтобы на его месте в памяти образовался пробел, тогда она успокоится. Идиотка. Какая же она глупая идиотка!
Николь нацепила рюкзак и, увидев на столе возле волка свой забытый в тот раз телефон, забрала. Чтобы ни одной частички не напоминало о её пребывании тут. Могла бы сжечь этот дом, сожгла бы. Ники, не оглядываясь, пулей выскочила из дома егеря. Застегнула покрепче крепления, взяла палки и спешно двинулась в лес. Скорее. К снегоходу.
Хотелось рвать и метать, но она запретила себе даже малейшей мыслью осквернять свою голову. Не будет укоров себя, не будет злобы. Как можно злиться на пробел в памяти? Не помню, значит не было!
Снегоход моментально завелся, спасибо качественной технике, иначе она бы просто померла тут от отчаяния. Ники прижала ручку газа и стартанула с места.
Прочь! Прочь! Прочь!
Волк бежал на расстоянии от неё всю дорогу. Сердце ныло, плавилось от агонии боли, но меньше всего он хотел, чтобы с ней что-то случилось в дороге. Вдруг подозрительно громкая машина сломается, и Ники просто не сможет добраться до людского поселения. Замёрзнет и погибнет. Или медведь появится на пути. Он бы себе никогда не простил, поэтому, прячась за деревьями, не отставал, оберегая, охраняя девушку, что заполнила его разум, его душу — не только человеческую, но и волчью суть.