8. Послевкусие
Всё, что происходило дальше, было словно сквозь пелену. Николь не успевала ловить события мозгом, она будто выпала из закрутившейся реальности и как-то медленно, вспышками сознания воспринимала происходящее.
Вот они беседовали, потом вдруг лай, кровь, люди, вертолёт, её друзей вытащили из-под снега и… И они летели где-то там, позади, в грузовом отсеке.
Яркий белый луч в глаза, измерения пульса и медосмотр, больница, мама, родственники и много много слёз. Всё было как в тумане, настолько казалось нереальным, будто настоящая жизнь осталась там, в лесу. Но ведь это не правда, да?
— Мисс Ларсен?
Ники подняла взгляд на приятной наружности женщину. Лара Скотт — так, кажется, звали психотерапевта, на курс к которой Ники было назначено ходить для восстановления душевного равновесия и эмоционального состояния. Николь и сама уже не понимала, что есть реальность — всё, что говорили вокруг близкие и врачи как-то не сходилось с тем, что было на самом деле, и девушка никак не могла понять — почему?
— Вы снова задумались?
Ники опустила глаза на ногти и ковырнула, уже успевший облупиться, лак.
— Я слышала, что говорят врачи.
— Вас это тревожит?
Женщина всё записывала, заставляя Николь нервничать: почему она вообще сидит здесь и пытается донести то, что на самом деле происходило, хотя ей не верят? Бред!
— Вы думаете, я всё выдумала?
Лара молча смотрела ей в глаза, понимающе кивая. Зачем она кивает, если не верит ей? Николь начинала закипать и всё колупала лак, нанесённый не так уж давно.
— Расскажите, что вас тревожит?
— Я хочу домой.
Психотерапевт всё писала, смотрела на неё и продолжала писать, периодически кивая головой, раздражая тем, что нихрена не знала, но думала, что знала. Это выводило из себя ещё больше.
— Прекратите всё записывать! — Ники выкрикнула, резко поднявшись при этом. Женщина вздрогнула и, нажав кнопку на авторучке, отложила её. — И кивать тоже!
— Николь, то, что происходит с вами, называется посттравматический синдром, ваши реакции нормальны, и я понимаю вас…
— Что вы, мать вашу, понимаете?! Пятеро моих друзей погибли на моих глазах, а меня считают сумасшедшей! Что из этого вы понимаете? Вы теряли сразу всех близких друзей? Вас считали сумасшедшей?
Доктор встала с кресла и прошла к своему столу, надела очки и, повернувшись к шкафчику позади стола, открыла его ключом, достала оттуда баночку с таблетками, вернулась за стол и проницательно посмотрела на свою пациентку.
— Николь, я дам вам эти антидепрессанты на первое время, они снимут тревожность и депрессивное состояние. Я хочу, чтобы вы меня услышали. Никто не желает вам зла и не настроен против вас, я и ваши близкие только хотим вам помочь.
Ники плюхнулась обратно на диван, закрывая ладонями лицо.
— Ваше состояние нормально после такого стресса, нужно просто пережить этот этап максимально мягко, не навредив при этом ещё больше, чему я, собственно, и стараюсь поспособствовать, — Лара что-то снова черкнула в своем блокноте, встала из-за стола и подошла к девушке, села рядом, повернувшись к ней, положила мягко руку на плечо. — Поймите, Николь, пока вы сопротивляетесь, ничего не изменится, — аккуратно вложила баночку ей в ладонь. — Я буду ждать вас через пять дней, и мы снова попробуем поговорить о том, что случилось, хорошо?
Ники, до того не смотревшая на врача, повернула к ней голову и, задержав настороженный взгляд, кивнула.
В машине у центра реабилитации её ждали родители.
— Ну как ты, милая?
— Как всё прошло?
— Пожалуйста, давайте уедем отсюда, — Николь выдохнула и облокотилась на заднее сиденье головой, прикрыв глаза.
Отец и мама переглянулись, но слова не сказали, папа кивнул и завёл двигатель.
Дорога от центра, порекомендованного лечащим врачом Николь, занимала время, он находился в окрестностях Копенгагена, в живописном уголке, но ни природа, ни свежий морозный воздух не могли обратить на себя внимание девушки и отвлечь от роящихся беспокойным комком мыслей. Что-то во всём этом было неправильным, словно пазл, до того сложенный в целую картину мира, после её возвращения сломался и больше не имел той ценности, что раньше. Всё вокруг изменилось. Ники изменилась, но она никак не могла найти то, что можно было бы сложить в новое представление заново формирующегося мира, абсолютно отличного от старого.
От хаоса мыслей разболелась голова. Девушка рассмотрела название на баночке и, покрутив немного, решительно открыла крышку, сунула таблетку в рот и проглотила. Хуже уже точно не будет, но, может, хотя бы голова пройдёт…
***
В дверь постучали. Николь оторвала голову от подушки. Снова заснула? Она села на кровати, потёрла лицо ладонями, пытаясь взбодриться, и хрипло ответила:
— Войдите.
Дверь приоткрылась, и в проёме показалась мама:
— Ты спала, детка?
— Всё нормально, мам, — Ники вымученно улыбнулась.
— К тебе Лили пришла, пригласишь её к себе?
Лили была её одногруппницей в университете, и хоть она была не так близка с девушкой, как с погибшими друзьями, а всё же пять лет они сидели на лекциях вместе и довольно хорошо общались. Ники кивнула, мама отступила и пропустила гостью в комнату, прикрыла дверь.
Лили присела рядом.
— Привет, — окинула Николь обеспокоенным взглядом. — Ну как ты? Твоя мама говорит, ты совсем из дома перестала выходить?
Ники кивнула и встала с кровати, оправила толстовку и собрала волосы в хвост, прошла к столу с ноутбуком, села и посмотрела в монитор. Открытая страница её Фэйсбука показывала более ста непрочитанных сообщений, приглашений в группы и записей на стене от знакомых с соболезнованиями, она прикрыла глаза и повернулась к подруге.
— Да. Не могу жить как раньше. Всё изменилось, как видишь.
Лили, поджав губы, опустила глаза:
— Что врачи говорят? Твоя мама сказала, ты ходишь к психотерапевту? Есть результаты?
Николь усмехнулась и снова устало потёрла лицо:
— Да как сказать, выписала антидепрессанты, от которых я всё время сплю, но мне определённо стало плевать на то, что меня считают сумасшедшей.
— Брось, никто не считает тебя сум…
Николь резко встала и прошла к шкафу. Была бы способность, как у Айнценвальфбранда, зарычала бы. Зло открыла дверку и достала штаны.
— Только не надо мне заливать про это, я от психотерапевта слышу то же самое от приёма к приёму! — резкими движениями натянула спортивки.
— Прости, я… Просто я не знаю всего, да и никто не знает, вопросов много, но ответов нет. Ты ведь выжила одна, более того — позаботилась о ребятах, чтобы их нашли, это…
— Перестань…
Лили встала и подошла к девушке, положила руки ей на плечи, хотела развернуть к себе, обнять.
— Ты такая сильная, Ники, я не представляю, что ты испытываешь, и я очень хочу тебе помочь…
Ники шарахнулась от подруги.
— Перестань! Перестань! — зажала уши руками и выскочила из комнаты, едва сдерживая слёзы.
Внизу родители вышли с кухни, пытаясь понять, что случилось, и увидели, как Николь, стремительно спустившись по лестнице, обула кроссовки и спешно надела куртку, схватила рюкзак.
— Ники…?
Но девушка выскочила из дома, хлопнув дверью. Они подняли взгляд на Лили, которая вышла из комнаты с виновато-грустным лицом. Спустилась.
— Простите…
Мама Ники приобняла её за плечи ободряюще и повела на кухню.
— Пойдём, выпьем чаю.
***
Николь бежала по дорожке вдоль домов, в ушах играла какая-то музыка, но девушка не разбирала. В голове всё пережёвывалось и крутилось по кругу, все события, всё, что произошло, что казалось, что произошло, всё, что она слышала и видела. Тот самый день, когда её доставили на вертолёте в клинику, был началом того хаоса, что сейчас никак не мог сложится во что-то понятное.
Ей светили в глаза, проверяя реакции, гипсовали ногу, бинтовали ребра и предплечье, задавали кучу вопросов врачи. Потом была полиция, родители погибших, и ещё миллион вопросов и слов утешения, слёзы, боль. Дни потянулись вереницей — знакомые, сокурсники, пресса, всем нужно было всё знать, а у нее не было никаких сил, ни желания — вновь и вновь пересказывать, пережёвывать и возвращаться к этому снова и снова. Врач запретил посещения всем, кроме родителей. Всё происходило словно во сне. В первый же день ей дали успокоительное, и, наконец, Ники осталась одна в палате, а следом услышала разговор лечащего врача с её родителями за дверью.
— Сильный шок, на фоне которого подсознание заменило болезненные моменты выдуманным человеком, который якобы спас её. Она хотела верить, что не одна, так её подсознанию было легче справляться с болью и страхом, с обречённостью ситуации. Если бы не эта подмена, то, возможно, она бы не выжила…
— Но как? — это был обеспокоенный голос матери. — Со сломанной ногой, зимой, в лесу… Разве это возможно?
— Адреналин, состояние изменённого сознания, организм выделяет ресурс — силы, и человек может справиться с трудностями в одиночку. Этим объясняется то, что она раскопала друзей из завалов и даже смогла их перетащить… Служба спасения сказала, что в тех краях никто давно не живёт, а последний егерь, который там обитал, чью сторожку нашла Николь, умер лет пятьдесят назад. Вам нужно гордиться дочерью. Она настоящий боец.
— Это немыслимо… — голос отца звучал приглушённо. Глаза слипались, но слух всё ещё улавливал обрывки разговора. — А что будет теперь?
— Вы должны понимать… Период адаптации… Сложно… Центр реабилитации… Понадобится время…
***
И вот время шло, а легче не становилось. С момента её возвращения уже прошло два месяца, кость срослась, врач порекомендовал по-тихоньку восстанавливать ногу в небольших нагрузках, и с каждой неделей Ники всё увеличивала дистанцию пробежки. Ну и всё, что она смогла достичь, это вернуться пока только к бегу, спать по пол суток и лежать, уставившись в потолок. Апатия пришла вместе с сонливостью. Не сказать, что после возвращения ей было настолько безразлично всё происходящее вокруг. Ники остановилась посреди пути, задумавшись о свойствах лекарства. Она сняла рюкзак и достала оттуда баночку с таблетками. Посмотрела название и залезла в поисковик на новом телефоне. Старый впопыхах сборов она, кажется, оставила в домике или просто потеряла.
«Побочные действия: сонливость, слабость, апатичное состояние, депрессия…»
В смысле — таблетки от депрессии вызывают побочную депрессию? Ники нахмурилась, дочитав длинный перечень побочек, и, отметив почти всё у себя, вдруг, сжав покрепче баночку, подбежала к ближайшему баку и выбросила. К чёрту таблетки, с ними всё стало только хуже и запутаннее, она сама вполне в состоянии справиться!
Все думали, что Ники выдумала парня, это и помогло ей спастись, чувствовать себя защищённой, но ведь это было не так. Ведь не так? Долбанные врачи и таблетки совсем исказили всё, что было в её голове. Неужели… Неужели этого, и правда, не было? Неужели она всё выдумала, и на самом деле была там совсем одна? Николь снова резко остановилась. От этой мысли холод пробежал по позвоночнику. Неужели… Неужели она, действительно, сошла с ума? Неужели она выдумала Айнценвальфбранда?
Ники огляделась вокруг. Немногочисленные прохожие спешили в свои дома, кутаясь в куртки и пальто от мороза, но Николь его не чувствовала, лишь жар от волнения. Нет… Этого не может быть… Если ты один видел что-то, а все вокруг тебя твердят, что ты этого не видел, то волей-неволей начинаешь думать, что ты и правда ничего не видел… Нет… Она должна убедиться, что это правда! Должна доказать себе, что не сошла с ума и это никакая не иллюзия, не «подмена». Она должна снова увидеть его! Она… должна увидеть его и узнать, что он… Что он в порядке…
***
Рана затягивалась долго. Хорошо, что, пока кормил девчонку, мяса заготовил впрок, охотиться совсем не было сил.
Первым делом, когда люди ушли, и в небо недалеко от пика взмыла эта странная машина, Айнценвальфбранд, обратившись в человека, ввалился в домик и выковырял ножом металлический шарик из мяса под ребрами. Боль была нестерпимой, но это было необходимо сделать. Залив своей кровью пол в домишке, он с горем пополам вылил пол склянки обеззараживающей жидкости на рану и перевязал сам себя. Криво-косо, но всё же получилось, а после этого провалился в болезненный сон. Сколько он так провалялся, волк не знал. После с горем пополам вышел на улицу, ощущая небывалый жар тела, как тогда, давным-давно, когда его ранили вилами и он так же восстанавливался. Волк набрал снега в кастрюлю и ел его, не в состоянии ждать, пока тот растает, занёс в дом мороженного мяса и снова провалился в беспокойную поверхностную дрёму. Прошло, может, несколько дней или неделя, когда он стал чувствовать себя лучше. Но болезненные воспоминания о девушке давали о себе знать не хуже раны.
Ушла. Она всё-таки ушла. Оставила его. А чего он ещё ждал от человеческой самки? Что останется с ним? Что будет довольствоваться лесом и дикарём, который всё время рычал на неё? Волк разочарованно хмыкнул. Конечно, она ушла. И хорошо. Нечего ей тут делать. Только покоя из-за неё лишился, получил кусок металла в бочину. Ему зачем это? От неё одни проблемы. Радовало только, что запаха человеческого больше в округе не было. Теперь они точно сюда не скоро сунутся. Всё, как и раньше, всё, как было задолго до неё, как должно было быть после.
Вот только он стал замечать, что порой обманывал сам себя. Всё было не так, как раньше. Что-то незримо изменилось. Лес был всё тем же, зима всё ещё не кончилась, да и волк всё тот же — та же шкура, тот же слух, но внутри него уже наметились необратимые изменения. Поначалу это была просто скользящая мысль, но постепенно она обретала новую форму мышления. Волк силился, отбрасывал эти перемены внутри себя, противился им, злился на себя и на человечку. Пришла и всё сломала! Весь мир его перевернула с ног на голову! Но он этого не допустит! Не позволит себе меняться! Его всё устраивает, как было много лет до неё! До всей этой истории! Ррррррр!
Ай! Так сильно зарычал, что болью прострелило затягивающуюся рану. Чтоб тебя! Волк злобно встал с кровати и прошёл к печи налить заварившихся трав. Вот только заживёт, чтоб обращение было безболезненным, как раньше, и он сразу же уйдет из этого дома. Снова будет шастать по лесу, а может, и вовсе, пойдет дальше, в сторону севера, где уж точно ни один человеческий представитель не появится.
Он обернулся, облокотившись о печь, протопленные стенки приятно грели. Внезапно взгляд упёрся во что-то тёмное, лежащее под кроватью. Он, нахмурившись, подошёл и аккуратно склонился, стараясь не напрягать мышцы торса, достал предмет. Это был телефон Ники…
Вальф включил телефон и задумчиво с ним опустился на кровать. Открыл галерею и снова пролистал фотографии, вспоминая её запах, её эмоции, её переливчатый смех и наполненные болью глаза. Он чувствовал. Леший её задери! Как и много лет назад, снова чувствовал в своём сердце дикую тоску и боль из-за девчонки, только теперь уже другой. Но какая разница, если и эта тоже отказалась от него! Хорошо, хоть людей не привела к нему с ружьями. Пока… Но ведь она и не клялась ему в любви, не показывала симпатии, не давала иллюзий. Отчего же он злится?
Волк заблокировал экран. Нет. Не дело это. Положил устройство на стол и вышел из домика. Хватит. Сквозь боль обратился и побежал в лес. Хватит слабости с него. Кончено!
***
Уже две луны сменились, новая на небосводе родилась из второго полнолуния, кажется, именно тогда люди пришли за ней. Та ночь была самой тяжёлой.
Волк завыл на луну. Ему не больно, ему плевать. Всё постепенно возвращалось на круги своя. Рана зажила, шрам оброс новой кожей. Боль в груди он не замечал: поноет и пройдёт. Он снова жил в лесу, охотился и не обращался. Лишь изредка лапы сами приводили его к домику, он всё ещё так и не решался уйти. Волчий вой разносился по округе…