Доминика из долины оборотней

   2 ноября 2020 года, понедельник, день восьмой

   Когда я вошла в палатку, Фрэнк продолжал сладко сопеть в обнимку с моей подушкой. Медленно и плавно, помня совет Рэнди, я поставила сумку возле стола, умудрившись ничего не порвать и не разбить. Получается! Конечно, до полного успеха ещё далеко, но теперь мне известны два главных принципа: двигаться медленно и плавно, если находишься там, где можешь что-то сломать, и все предметы теперь сделаны из пластилина и папье-маше.

   Какое-то время я смотрела на сумку, раздумывая, не выложить ли завтрак Фрэнка на стол, но потом решила не рисковать, особенно учитывая, что Рэнди, видимо, совершенно машинально, застегнула на сумке замок-молнию. К подобным подвигам я пока не готова.

   Не зная, чем заняться, пока Фрэнк спит, я оглядела палатку и задержала взгляд на коробках. Что же в них такое? Осторожно, самыми кончиками пальцев, я поддела крышку одной из них и с удивлением увидела внутри десятка полтора старых, ещё кнопочных, мобильных телефонов, пару обшарпанных нетбуков и калькуляторов, там даже лежал стационарный дисковый телефон, наверное, мой ровесник.

   Удивлённо похлопав глазами, я открыла следующую коробку и обнаружила там кучу макулатуры – книги с потрёпанными обложками, а порой и без них, и старые журналы. На верхнем я заметила дату: «Июль 1978».

Зачем всё это здесь?

   Но содержимое следующей коробки вызвало у меня наибольшее недоумение. Там лежала старая, сильно поношенная, хотя и чисто отмытая обувь. Мужская и женская, туфли и ботинки, босоножки и сапоги, всех цветов, форм и размеров.

   Подцепив яркий детский кроссовок, чьей пары я в этой куче не заметила, я аккуратно вынула его из коробки и стала рассматривать, пытаясь понять, зачем он нам здесь нужен?

–  Удивлена? – услышала я за спиной бархатный голос и, обернувшись, увидела, что Фрэнк проснулся и сулыбкой наблюдает за мной. – Доброе утро, Солнышко.

   Я не смогла сдержать ответную улыбку.

–  Ты проснулся! Выспался? Кушать хочешь? – я уже и забыла про кроссовок в своей руке, любуясь, какмышцы Фрэнка играют и перекатываются под кожей, пока он потягивается и машет руками, разминаясь.    Вот он широко и сладко зевнул, потёр глаза ладонями и привычным жестом взъерошил то, что осталось от волос. Потом, отбросив простыню, вскочил в постели, и снова потянулся, разминая мышцы. А я смотрела на это прекрасное зрелище, как зачарованная, не в силах отвести глаз, а в голове была лишь одна мысль: «Мой!!!

Такой прекрасный и такой мой!»

   А скоро станет моим во всех смыслах этого слова. Я прекрасно сознавала, что означает моё участившееся дыхание и спазм «под ложечкой», в то время как я любуюсь его роскошным телом. Тем, как бугрятся и перекатываются мышцы под его кожей при движении, как луч солнца отражается от его кожи, даже чёрная щетина на его щеках заставляла замирать моё сердечко. А недавний разговор с Рэнди только усиливал впечатление.

   Закончив потягиваться, Фрэнк в два шага преодолел расстояние между нами и, обняв меня, коротко, но очень сладко поцеловал в губы.

–  Проснулся, выспался, голоден. – Ещё один поцелуй. – Но сначала я должен умыться.

   Ещё один лёгкий чмок, и Фрэнк отпустил меня, подхватил с одной из полок полотенце и что-то, похожее на чёрную косметичку, и направился к реке. Я потопала следом.

–  Там, под ивой, биотуалет, только я его слегка поломала, – я хотела ткнуть пальцем в нужном направлении,не сразу сообразив, что всё ещё сжимаю в руке кроссовок, так что успела его смять и, похоже, порвать. – А ты не знаешь, зачем тут вся эта старая обувь, журналы, телефоны.

–  Знаю, – быстро умывшись и отфыркавшись, Фрэнк вытащил из «косметички» тюбик и зубную щётку, и сталвыдавливать на неё пасту. – Это всё для тебя. Будешь тренироваться нажимать на кнопки, листать страницы, завязывать шнурки, застёгивать молнии... Там ещё много всего. Твои родственники не выбрасывают старые вещи, а собирают, а потом отдают на растерзание новообращённым. Мои, кстати, тоже. Согласись, подобные вещи порвать-поломать не жалко, а навык вырабатывать можно и на них.

–  Действительно. И как я сразу не догадалась. – И, наблюдая, как Фрэнк аккуратно чистит зубы, мягко иплавно двигая щёткой во рту, сказала. – А когда я зубы чищу, то вечно всё зеркало в брызгах пасты. А ты такой аккуратный, я так не умею.

–  Придётся научиться, – прополоскав рот, усмехнулся Фрэнк. – Я ведь на самом деле зубы не чищу, я простоосвежаю рот, не более. И тебе теперь чистка, как таковая, ни к чему, твои зубы теперь всегда будут в идеальном состоянии, никакого налёта, зубного камня, запаха изо рта, и так далее. Это первое.

–  А второе?

–  Если ты будешь чистить зубы как прежде, от щётки ничего не останется через пару секунд.

–  Ой! Я снова забыла...

–  Ничего страшного. Ты только-только переродилась, тебе пока сложно, – достав бритвенный станок и кремдля бритья и начиная намыливать щеки, успокоил меня Фрэнк. – Скоро всё наладится.

–  У меня осталось всего три дня, даже меньше, – зачарованно наблюдая, как Фрэнк ловкими движениямисбривал щетину, вздохнула я. – Думаешь, это реально?

–  Вполне. Главное – просто помнить, какая ты сильная, и стараться ни к чему не прикасаться безнеобходимости. Я просто хочу, чтобы ты видела, как мы захватим этого гада, как объясним, что его ждёт. Я хочу, чтобы ты видела, как он будет ползать у тебя в ногах, вымаливая прощение. Тебе не нужно будет ничего делать, но ты должна будешь всё это увидеть.

–  Да, я этого хочу, – я уверенно кивнула, но потом нахмурилась. – Он ведь умрёт, да?

–  Да, Солнышко. Ты ведь понимаешь, что эта падаль не должна жить?

–  Конечно, понимаю! После того, что он натворил...

   Я вспомнила, как спокойно отнеслась к известию о смерти моих палачей и тех, кто пытал Эбби. И смерть этого гада меня не особо взволнует. Вот только смотреть на это я, наверное, не смогу. Решив сменить тему, я сказала.

–  Рэнди принесла нам кучу бутербродов на завтрак, я свою часть уже съела, извини. Но там ещё многоосталось. А ещё она привела Лаки – я слышу и его мысли тоже, не ограничиваюсь только утками. У него невероятно обширный словарный запас, в отличие от Миссис Клювдии и её утят.

–  И о чём же он думает? – смывая со щёк остаток пены, поинтересовался Фрэнк. Похоже, он тоже был непрочь сменить тему.

–  Он обожает Рэнди, и любит колбасу, приносить палку и чтобы его гладили. В принципе, особых открытий яне сделала. Не знаю, в чём польза моего дара? Он забавный, но не особо практичный.

–  Кто знает, может, когда-нибудь он тебе и пригодится, – Фрэнк вытер лицо, и полотенце осталось абсолютноцелым, с завистью отметила я, вспомнив своё ночное фиаско. – Извини, Солнышко, я на минуточку оставлю тебя одну.

   Фрэнк нырнул в палатку, тут же появился с охапкой одежды и исчез среди деревьев. Вскоре с той стороны раздалось характерное журчание, и я смутилась, поскольку до меня окончательно дошло, что каждый раз, дожидаясь меня под дверью туалета, Фрэнк тоже всё прекрасно слышал. И не только Фрэнк – на этот раз мои щеки реально полыхнули жаром. Я прекрасно знала про сверхслух своих родственников, но только теперь окончательно осознала, что уединиться рядом с ними практически невозможно.

   Одна надежда – от подобных звуков они тоже умеют закрываться. И мне нужно срочно этому учиться.    И как только я об этом подумала, мои уши тут же насторожились и были буквально атакованы звуками – пением птиц, шуршанием травы, журчанием воды, мычанием животных на ближайшей ферме. Оказывается, всё это время я, сама того не замечая, была закрыта, более или менее, но закрыта. Я на самом деле не слышала привычных звуков, может потому, что они, собственно, не несли в себе какой-то информации, действительно сливаясь в белый шум, а потом пропадая из моего сознания. Наверное, с человеческой речью будет сложнее, мозг попытается автоматически обрабатывать всю поступающую информацию. Ладно, в любом случае – начало положено. И хотя сейчас я слышала происходящее вокруг даже слишком хорошо, появилась надежда, что стоит мне на что-нибудь отвлечься, как шум природы снова перестанет мне мешать.

   Едва я успела об этом подумать, как в поле моего зрения появился очень даже подходящий отвлекающий фактор. В джинсах и футболке – я разочарованно вздохнула, – но босиком, Фрэнк вышел из-за деревьев, ополоснул руки в реке, небрежно вытер их о джинсы и с широкой улыбкой направился ко мне, в приглашающем движении раскинув руки.

   Радостно взвизгнув, я кинулась ему на шею, и повисла на ней, подхваченная его руками. Губы Фрэнка обрушились на мои, и это был не быстрый утренний поцелуй, не нежные вчерашние, не осторожные, трёхдневной давности, нет, этот был самый что ни на есть настоящий! Губы Фрэнка ловили мои, захватывали, посасывали, выпускали, чтобы снова взять в плен, его язык хозяйничал у меня во рту, сталкиваясь и борясь с моим, который подхватывал все его движения, продолжал их, подыгрывал.

   Я тонула в страстных, таких новых, но таких прекрасных, правильных ощущениях, моё сердце билось, как сумасшедшее, дышать я прекратила вообще и даже не заметила этого, мои руки ерошили короткие волосы на голове Фрэнка, нога обхватила его ноги – я хотела быть к нему как можно ближе, вжаться, вплавиться в него. Твёрдая выпуклость, упирающаяся мне в живот, прекрасно показывала, что именно чувствует сейчас Фрэнк, и я, будучи девственницей, а всего несколько дней назад ещё и нецелованной девственницей, должна была бы испугаться, ну или хотя бы насторожиться, что ли, но нет, ничего подобного. Наоборот, меня восхитила подобная реакция, заставив в какой-то степени гордиться собой – это же я её вызвала! И, движимая каким-то животным инстинктом, я ещё и потёрлась об эту выпуклость, вызвав у Фрэнка глухое рычание. После чего он откинул голову назад, разрывая наш поцелуй. Я недовольно заворчала и потянулась за ускользнувшими губами, но они начали покрывать лёгкими поцелуями моё лицо, а прерывающийся голос зашептал:

–  Солнышко... Солнышко, нам надо остановиться...

–  Почему? – едва ли не захныкала я.

–  Потому что на этой поляне в любой момент может появиться кто-то из твоих родственников.

–  Но мы всего лишь целуемся! – моё дыхание прерывалось, сердце продолжало колотиться, как сумасшедшее.

–  Если мы не остановимся, я уже ни за что не смогу поручиться. Я же не железный.

   Фрэнк опустился на траву, продолжая держать меня в объятиях, а я продолжала цепляться за него, но уже осознала, что момент упущен, поэтому уткнулась лицом ему в шею, стараясь выровнять дыхание и хоть немного успокоиться.

   Так мы просидели несколько минут, не двигаясь, потом я подняла голову, взглянула прямо в синие, в данный момент – темно-синие глаза и в упор спросила:

–  А когда?

–  Солнышко... – жалобно застонал Фрэнк. – Если бы это зависело от меня... Но мы посреди твоей Долины, подоткрытым небом, и с минуты на минуту здесь может появиться очередной визитёр.

–  Рэнди говорила, что здесь есть места, где можно спрятаться...

–  Нужно будет спросить – где именно, – задумчиво пробормотал Фрэнк.

–  Не сейчас, – остановила я его, поняв, что он готов связаться с Рэнди. – Ей немножко не до нас. Она толькочто получила не самое радостное известие о своих приёмных родителях, и в данный момент, как я поняла, Гейб утешает её, как может, в одном из этих самых тайных убежищ.

–  Да, момент явно неподходящий, – кивнул Фрэнк. – Да и нельзя нам сейчас исчезать отсюда, это было быслишком... демонстративно.

–  Похоже, всё против нас, – вздохнула я, вновь кладя голову ему на плечо.

–  Не совсем, – Фрэнк прижался губами к моему виску, и я почувствовала, что он улыбается. – Не забывай проВиргинские острова.

–  Точно! – воскликнула я, вспоминая намёки Рэнди. – Мы будем в тысячах миль от Долины. И от папиногонадзора. Но это будет ещё так нескоро!

–  У нас впереди вечность, – Фрэнк погладил пальцами мою щеку. – Я ждал тебя почти тысячу лет, Солнышко,что нам какие-то три дня?

–  Угу, – печально вздохнув, согласилась я. – По крайней мере, мы сможем целоваться. Мне это нравится,очень. Особенно вот этот, последний поцелуй. Даже не ожидала от себя такого.

–  Я тоже. Знаешь, впервые за всю свою долгую жизнь я не сдерживался. Отпустил себя, свои чувства, свойсамоконтроль. Едва смог остановиться.

–  А раньше ты всегда сдерживался? Всегда?

–  Всегда. Солнышко, я впервые в жизни прикасаюсь к девушке, не боясь её сломать или причинить больнеловким движением.

–  А?.. – я не решалась задать вопрос, вертевшийся на кончике языка.

–  Что?

–  А у тебя их было много? – зажмурившись, выпалила я.

–  Солнышко, – расстроенно простонал он. – Мне девять сотен лет, конечно, я не прожил их монахом.

–  Я понимаю, – прошептала я.

   И действительно – понимала. Умом. Всё это было задолго до меня, Фрэнк ведь и правда не мог соблюдать целибат все эти годы, дожидаясь встречи со мной. Но я всё равно ревновала. Сильно! Осознавая всю иррациональность этой ревности, я растянула губы в улыбке.

–  Зато ты опытный. Должен же хоть кто-то из нас быть опытным. Ты всему меня научишь.

–  Мы будем учиться вместе, – улыбнулся он в ответ. А поймав мой недоумевающий взгляд, пояснил: – Секс схрупкими человеческими женщинами не предполагает особого... разнообразия.

–  А... Ну, да... – мои щеки запылали, когда я поняла, что означают его слова. Особенно когда перед моиммысленным взором возникла визуализация его слов: «Мы будем учиться вместе». Я увидела нас с Фрэнком, «учащихся», экспериментирующих. Куча смущающих образов, в которых смешалось всё, что я раньше читала и видела в парочке «фильмов для взрослых», обрушилось на меня, заставляя участиться только-только успокоившееся дыхание и сердцебиение. Я вновь уткнулась лбом в плечо Фрэнка, надеясь спрятать от него пламенеющие щеки, понимая, что остальное скрыть не удастся. И в этот момент, как спасение, прозвучал весьма характерный бурчащий звук.

–  Ой, Фрэнк! Ты же голодный, а я тут тебя отвлекаю, поесть не даю! – я моментально вскочила на ноги ипотянула его за руку, заставив подняться. – Пойдём скорее, ты должен покушать!

–  А мне понравилось «отвлекаться», – с улыбкой успокоил меня Фрэнк, покорно идя за мной в палатку.

Впрочем, бурчание в его желудке говорило об обратном.

   Войдя, я огляделась, прикинула свои возможности, вспомнила инструктаж Рэнди и, аккуратно и медленно, выставила на стол кружку и тарелку. Довольно оглядев дело рук своих, я с гордостью взглянула на Фрэнка, с улыбкой наблюдающего за моими действиями.

–  Ты молодец! У тебя прекрасно получается. Для первого дня – просто великолепно.

–  Надеюсь, – улыбнулась я, понимая, что это только первый удачный шаг, а впереди ещё куча неудачных. –Бутерброды из сумки достань сам, я бы не хотела привести в негодность ещё и её. И зачем только Рэнди её закрыла.

   Я внимательно наблюдала, как легко и непринуждённо Фрэнк открыл застёжку-молнию, вынул и развернул бутерброды, выложил их на тарелку. Когда-то и я так могла. И когда-нибудь снова смогу. Но не сейчас. Так что нужно тренироваться, тренироваться и ещё раз тренироваться.

   Я уселась прямо на пол возле обувной коробки, держа в поле зрения завтракающего Фрэнка, выудила из неё сапог и стала очень аккуратно его расстёгивать. Мне удалось сдвинуть собачку замка на полдюйма, после чего бо?льшая часть кожаного язычка осталась у меня в руке.

–  Постарайся не использовать ногти, когда берёшься за что-то мягче металла, – посоветовал Фрэнк,внимательно наблюдающий за процессом.

   С благодарной улыбкой кивнув ему, я ухватилась за оставшуюся часть язычка подушечками пальцем и медленно и осторожно потянула, придерживая голенище, помня, что оно «из бумаги». И в итоге мне удалось расстегнуть молнию до конца. Я счастливо рассмеялась, радуясь своему достижению, и тут же, вдохновлённая успехом, попыталась застегнуть сапог. Рано радовалась – от первого же моего движения замок вылетел из молнии. Ну вот, расслабилась, решила, что уже всё могу, приложила чуть больше сил, и вот результат!

   Я расстроенно крутила сапог в руках, когда у меня его аккуратно забрали. Подняв глаза, я увидела, что Фрэнк отошёл к самой дальней коробке в ряду и спокойно кинул туда сапог, словно в корзину для мусора. Возможно, та коробка именно для этого и предназначалась, поскольку была заметно крупнее остальных.

   Сейчас, когда он стоял ко мне спиной, я прочла надпись на его футболке: «Не говорите, что мне нужно делать, и я не скажу, куда вам нужно пойти». Выступившие-было на глазах слезы обиды моментально высохли, и я захихикала.

–  Неужели кто-то рискнёт что-то тебе указывать? – поинтересовалась я.

–  Ты о чём? – не понял он, принося ещё одну коробку и ставя передо мной. – Начни лучше вот с этого.

Молния на сапоге для тебя пока сложновата.

–  Надпись, – я похлопала себя ладонью по спине, насколько дотянулась через плечо.

   После чего аккуратно – это у меня уже вполне получалось, – открыла коробку.

–  Игрушки? – слегка ошарашенная, я рассматривала наборы «лего», коробочки с пазлами, головоломки,наборы для строительства и даже пару кукол Барби с небольшим гардеробом.

–  Да, игрушки. Когда-то именно с их помощью ты училась владеть своими руками, развивала мелкуюмоторику. Сейчас тебе приходится делать то же самое, так почему бы не с помощью того же самого.    – Это ведь мои игрушки, – рассматривая содержимое коробки, сообразила я. – Не думала, что они сохранились.

–  Твой отец собирал их именно для этого самого случая. Хммм... Забавно.

   Я подняла глаза, несколько удивлённая изменившимся тоном Фрэнка, и увидела как он, сняв футболку, рассматривает надпись на её спине.

–  Ты что, не знал, что там написано? – удивилась я, любуясь его обнажённым торсом и вздыхая, когда онвновь надел футболку.

–  Нет. Я взял её из стопки не глядя. Отец обожает футболки с надписями, а мне досталась часть его гардероба.

–  Мне понравилось, – улыбнулась я. – Эта надпись определённо подняла мне настроение.

–  Значит, буду и дальше надевать отцовские футболки, – улыбнулся Фрэнк мне в ответ, после чего присел накорточки, пошарил в коробке с игрушками и вытащил на свет божий старенькую пирамидку. – Начни с неё. Она из мягкой пластмассы, и её не так-то легко сломать. Хотя кое-кто явно пытался. Смотри, это, похоже, твои зубки отпечатались.

   И он провёл пальцем по краю одного из колец, которое действительно выглядело слегка пожёванным.

–  Не знаю. Наверное. Я эту пирамидку не помню. Но если её папа принёс – значит, это я отметилась. –Вздохнув, я аккуратно взяла в руки игрушку. – Фрэнк, ты не доел бутерброды. Иди, ешь, пока чай не остыл. А я пока займусь пирамидкой.

   Следующие несколько минут я разбирала и собирала пирамидку, чувствуя себя одновременно очень глупо и, в то же время, очень гордой от того, что у меня это получается. Колечки заметно проминались под пальцами, но не ломались, и это было хорошо. Я действовала всё увереннее, радуясь, что никто, кроме Фрэнка не видит меня за подобным занятием. Его я не стеснялась ни капельки, а вот предстать сейчас перед Стивеном или Пирсом не согласилась бы ни за какие коврижки – от их насмешек я бы ещё пару веков не избавилась бы.    Моё «увлекательное занятие» было прервано бормотанием Фрэнка:

–  Какой оригинальный сэндвич.

   Взглянув на него, я увидела, что он держит в руках два куска хлеба, один был намазан кетчупом, на другом лежал лист салата. Поняв, в чём дело, я рассмеялась.

–  Колбаса из этого бутерброда досталась Лаки. У него была такая умильная рожица – Кот из «Шрека» нервнокурит в сторонке. К тому же я озвучила его просьбу, так что Рэнди не устояла.

–  Ничего страшного, осчастливим Миссис Клювдию и её выводок, – откладывая в сторонку куски хлеба и берядругой, полноценный сэндвич, ответил Фрэнк. – Насколько я понимаю – они здесь уже сегодня побывали.

–  Ой, да. Я уберу, – оглядываясь на несколько «кучек» на полу палатки, воскликнула я.

–  Я сам. Вот только доем. Тебе это пока не по силам. Точнее – не по умению. И нужно будет закрыватьпалатку на ночь. Я не стал этого делать, поскольку ни прохлада, ни комары нам не страшны, а свежий воздух очень даже полезен. Про визиты уток, которые могут «заминировать» пол, я как-то не подумал.

   Покончив с завтраком и приведя пол в порядок, Фрэнк опустился возле меня.

–  А ты делаешь успехи, молодец! Может, теперь попробуешь деревянную пирамидку?

–  Давай! – я уверовала в свои силы и принялась за новую игрушку. Сначала всё шло хорошо, но на восьмойраз я приложила чуть большее, чем нужно, усилие, и деревянный штырёк переломился.

–  Ничего страшного, – видя, как я расстроена, Фрэнк подполз ближе и, прижав меня к своему боку, поцеловалв макушку. – Ты всего лишь учишься, и, поверь, довольно быстро. Предполагается, что в процессе обучения ты переломаешь и порвёшь всё, что находится в этих коробках. Всего три вещи за целых полчаса – замечательный результат.

–  Мне кажется, что единственное, чего я могу касаться без опасения сломать – это ты, – прижавшись к нему,вздохнула я. – И то, есть опасность разорвать при этом твою одежду. Хотя... Подобная перспектива меня совсем не огорчает почему-то.

–  Меня тоже, – я почувствовала, как прижавшиеся к моей макушке губы изогнулись в улыбке. – Как насчёттого, чтобы вместе построить замок?

   И Фрэнк вытащил из коробки прозрачный мешок, из которого высыпал на пол разноцветные кубики и брусочки разного размера и формы. Набор предназначался для дошколёнка, я помнила его весьма смутно, поэтому детали были крупными и, как и первая пирамидка, из мягкой пластмассы. Поэтому я вновь ничего не сломала. Но всё же кое-какие проблемы у меня были и с этим конструктором – частенько я клала очередной «кирпичик» с чуть большей силой, чем нужно, и вся не особо устойчивая конструкция рушилась.    Но, лиха беда начало. Конечно, мелкую моторику эта игрушка не особо развивала, но мои движения становились всё более и более «медленными и плавными», что, в принципе, было одной из моих задач. Фрэнк собирал «замок» вместе со мной, не считая это для себя зазорным, и хотя он в одиночку мог бы собрать его за пару секунд, но делал всё вровень со мной – клал свою детальку только после того, как я клала свою, и стена сооружения после этого оставалась стоять. И ему явно не было скучно раз за разом проделывать вместе со мной однообразные действия, он был терпелив и упорен, вновь и вновь подбадривая и утешая меня после очередного «обвала» и вдохновляя на новые свершения. При этом он постоянно рассказывал разные смешные истории о своих родственниках, оказавшихся на моем месте, причём получалось, что все совершённые мною разрушения и рядом не стояли с устраиваемыми ими катастрофами. Это придавало мне уверенности, хотя пару раз послужило причиной очередного обрушения «замка», поскольку от смеха у меня дрожали руки.

   После того, как мы трижды смогли собрать «замок» целиком, Фрэнк предложил мне перейти на «лего». По его словам, я двигалась вперёд семимильными шагами, и была очень собранной и усидчивой. Разомлев от его похвалы, я заявила, что буду тренироваться весь день – ведь у меня был очень большой стимул: поездка на Виргинские острова. Я хотела к тому времени более-менее управлять своим телом, и для этого была готова вновь и вновь проделывать одни и те же скучные действия, заставляя свою мышечную память перестраиваться под новую реальность. Но Фрэнк мне возразил.

–  Не думаю, что это хорошая идея. Перерыв необходим. Пожалуй, ещё часок можешь повозиться с «лего», апотом – прогулка. Уверен, тебе хотелось бы узнать побольше о новых способностях своего тела. О том, что изменения в нём могут приносить не только неудобства, но и удовольствия.

–  Об одном удовольствии я уже узнала, – я хитро взглянула на Фрэнка, и он, поняв мой намёк, тут же припал кмоим губам. Выронив кубик – убрать конструктор в мешочек было моим очередным заданием, – я запустила пальцы в волосы Фрэнка, в очередной раз пожалев о его роскошных кудрях, утраченных во время моего спасения.

   Но только я втянулась в поцелуй, как Фрэнк вдруг отстранился, а когда я, с возмущённым стоном, потянулась за ним, прижал палец к моим губам, призывая к молчанию. Я насторожилась, понимая, что всё это не просто так. Отстранившись, так, что между нами оказалось не менее двух футов, Фрэнк быстро высыпал на пол между нами «лего», а сам забрал у меня мешок и стал собирать туда остатки конструктора.

–  Сначала попробуй просто соединять две детальки, не раздавив, – проинструктировал он меня уже вполнеровным и спокойным голосом. – А потом уже возьмёшься за более сложные конструкции.

   Пожав плечами, я так и сделала. Осторожно беря две детальки, возможно, даже слишком осторожно, я в то же время прислушивалась к происходящему вокруг. Окружающие нас шумы тут же ударили по ушам – а я и не заметила, что снова «закрылась», – но в какой-то момент я вычленила из звуков окружающей природы осторожные шаги. И как только Фрэнк их расслышал? Нужно будет расспросить попозже. А пока я занялась детальками «лего», соединять которые оказалось не так уж и просто – штырёчки входили в пазы несколько туговато, порой я прикладывала слишком маленькое усилие, перестраховываясь, а поняв, что этого мало, нажимала слишком сильно, и пару деталек уже сломала, поскольку твёрдая пластмасса была менее пластичной и более хрупкой. Сосредоточившись на игрушке, я отвлеклась от шагов наших визитёров, поэтому вздрогнула и раздавила детальки, которые пыталась соединить, услышав рядом голос отца:

–  Доброе утро, Ники.

   Я вскочила, глядя на родителей, стоящих на поляне перед входом в палатку, потом радостно кинулась к ним, но на полпути была перехвачена Фрэнком.

–  Пока нет, Солнышко, пока нет, – приговаривал он, обхватывая меня сзади так, что мои руки оказалисьплотно прижатыми к бокам. – Пусть мама тебя обнимет, но тебе пока лучше к ней не прикасаться. Ты ещё не готова, не будем рисковать.

   Ой! И как я не сообразила? Я же стала настолько сильной, что мама теперь, по сравнению со мной, невероятно хрупкая. И какое-то время я не смогу прикасаться к ней, опасаясь случайно причинить боль. Мне стало грустно.

Впрочем, сама-то мама обнимать меня вполне может, что она тут же и сделала, крепко прижавшись ко мне.    – Моя девочка, – гладя меня по щеке, с любовью прошептала она. – Моя взрослая девочка.

–  Я люблю тебя, мам, – пробормотала я в ответ.

–  Спасибо, сынок, – отец, похоже, был на самом деле благодарен Фрэнку. – Я и сам не сразу сообразил. Никакне привыкну...

   Я захихикала.

–  Всё, я больше не могу! Фрэнк, скажи ему.

–  Что сказать, – тут же насторожился отец.

–  Мне девятьсот пятьдесят девять лет, – пожал плечами Фрэнк.

   Какое-то время отец непонимающе смотрел на него, потом начал улыбаться.

–  Да уж. Как-то даже в голову не пришло поинтересоваться твоим возрастом. Не знаю, почему-то я думал, чтоты моложе меня? А ведь если задуматься...

–  Ничего страшного, – улыбнулся Фрэнк. – Так ли уж важен возраст? Просто Ники забавляло ваше обращение.   – Наша дочь собирается за тебя замуж, Фрэнк, – это уже мама. – Стало быть, ты станешь нашим названным сыном. И не важно, сколько тебе лет, в этом мире я уже привыкла не обращать внимание на календарный возраст.

–  Благодарю вас, мэм, – придерживая меня одной рукой, Фрэнк аккуратно взял мамину руку и поднёс к губам.

–  Вы очень мудры.

–  Мы же уже договаривались – на «ты», – укоризненно покачала она головой.

–  Прости, Элоиз, – улыбнулся Фрэнк.

–  Вы уже позавтракали? Мы тут вам кое-что принесли, – мама кивнула на стоящую на траве корзину дляпикника. Очень знакомую корзину.

–  Рэнди нас уже накормила – приходила рано утром. Так что пока мы сыты. Пока, – подчеркнула я. – У менятеперь такой аппетит – не пропадёт ничего, уверяю тебя.

–  Кстати, Элоиз, блинчики – просто сказка, – подхватил Фрэнк.

–  Я принесла ещё. Разогрела со сливочным маслом, как любит Ники. Они в фольге, так что остынут не скоро.

Кстати, доченька, как твоя рана?

   И не успела я ответить, как мама присела на корточки и приподняла подол футболки, доходившей мне почти до колена, чтобы рассмотреть мою идеально гладкую и здоровую кожу в том месте, где всего несколько дней назад красовался жуткий ожог. А я-то про него вообще забыла – столько всего произошло за последние дни. Но не исчезновение раны заставило меня удивиться – это, в общем-то, было предсказуемо, – а мамина поза.

–  Фрэнк, помоги маме встать, она же сама не поднимется, – шепнула я.

–  Очень даже поднимусь! – и, в подтверждение своих слов, мама выпрямилась, а потом сделала несколькотанцевальных па. – Я сама всё никак привыкнуть не могу. Но впервые за последние... минимум два десятка лет, у меня абсолютно ничего не болит. Я чувствую себя лет на сорок, не больше! Фрэнк, ваша кровь – настоящее чудо! За последние три дня я ни разу не воспользовалась очками! Забыла про давление. Мои пальцы вновь легко гнутся. Просто невероятно! Я все ещё не могу привыкнуть!

–  Не прекращай переливание, Элоиз, ещё хотя бы пару дней, – серьёзно сказал Фрэнк. – Эффект нужнозакрепить. А потом уже – только поддерживающее переливание раз в месяц, этого достаточно.

–  И это всё? – раздался у меня за спиной разочарованный голос отца. – А я-то думал, что ты уже давнотренируешься.

   Фрэнк развернулся вместе со мной – просто чуть приподнял меня, а потом снова поставил на землю, продолжая удерживать, прижимая к себе. В этом, собственно, уже не было особой необходимости, я и так бы не полезла к маме с обнимашками, но Фрэнк меня не отпускал, и мне это нравилось. Потому что мне нравился любой физический контакт с ним, даже такой.

   В палатке, склонившись над «мусорной» коробкой, стоял отец и недоверчиво разглядывал её содержимое.    – Только три вещи? – он вытащил из коробки раздавленный детский кроссовок, рассматривая его повреждения.

–  Ники упорно тренируется уже несколько часов, – возразил Фрэнк.

–  И так мало сломала? – отец явно был поражён.

–  Ещё несколько кусочков «лего», – я ткнула в нужном направлении подбородком, поскольку мои руки так ибыли прижаты к телу.

–  Это только во время тренировок, – уточнил Фрэнк. – А вообще-то в активе Ники сломанная спинка стула,погнутая ложка...

–  И кружка, – подсказала я.

–  И кружка, – подхватил Фрэнк. – Порванная футболка, полотенце, кое-что из белья, оторванная крышкабиотуалета и... Вроде бы всё?

–  Ещё – отломанное горлышко бутылки, – дополнила я.

–  И это ВСЁ?! – отец смотрел на нас совершенно обалдевшими глазами. Мы дружно кивнули. – Доча, тыфеномен! Я был удивлён, увидев, что эта палатка вообще до сих пор стоит целая. Не помню, чтобы в первый день после перерождения кто-то обошёлся столь малыми потерями!

–  Я старалась, – смущённо улыбнулась я. – Мне Фрэнк помог. Подсказывал, как двигаться, что делать. ИРэнди – тоже. И потом – у меня цель. Виргинские острова.

–  Я ещё не дал согласие на твою поездку, – набычился отец.

–  Синклер! – укоризненно воскликнула мама. – Мы с тобой на эту тему уже говорили. Это право Ники –присутствовать там.

–  Но я ещё не решил, – гнул отец свою линию. Твёрдого «нет» при этом он не говорил, похоже, просто хотелпоказать, кто тут главный. Не получится, папочка!

–  Ты разрешишь, – уверенно заявила я.

–  И откуда же такие сведения? – он заинтересованно поднял бровь. Но не возразил, значит, я права.

–  От Рэнди, – пожала я плечами. – Она скажет д... Гейбу, чтобы он сказал тебе, чтобы ты меня отпустил.   – Я пас! – отец, словно сдаваясь, поднял руки. – Против Рэнди я не пойду. Ей даже не обязательно действовать через Гейба.

–  Надо же, а крошка-то крепко держит вас всех в кулачке, – удивлённо пробормотал Фрэнк.

–  Рэнди – невеста Гейба, а он – глава клана и непререкаемый авторитет для всей семьи. Уважение к немураспространилось бы на неё в любом случае, автоматически. Её слово – не меньший закон для нас, чем его. Но дело даже не в этом. Мы преклоняемся перед ней просто как перед личностью, безотносительно её будущего брака с Гейбом. Поэтому ты, Ники, летишь на Виргинские острова. У меня больше нет возражений.

–  Ничего себе! – пробормотала я. – Интересно, а сама Рэнди в курсе своего влияния на нашу семью?

–  Она не осознает этого, – грустно усмехнулся отец. – Рэнди уверена, что ничего особенного не сделала, что наеё месте так поступил бы каждый, и ужасно смущается, когда её называют ангелом. Она просто не понимает, ЧТО она значит для семьи. Ну что ж, её право. Главное, что это понимаем мы.

   Пока он говорил, мама прошла к «кухонной» стороне палатки и стала выкладывать из корзины, которая уже стояла на стуле, видимо, занесённая отцом, пока я беседовала с мамой, разные пакеты, свёртки, контейнеры.

Закончив, она улыбнулась нам и обратилась к отцу.

–  Пойдём, Синклер. Мы навестили Ники, с ней всё в порядке. Ей нужно продолжать тренировки, не будем еёотвлекать.

   Она обняла меня и поцеловала в щеку. Мне очень хотелось обнять её в ответ, но я стояла по стойке «смирно», держа руки по швам, хотя Фрэнк уже отпустил меня. Отец тоже обнял меня, и я в ответ крепко прижалась к нему – это я могла делать без опаски.

–  Ну надо же, – пробормотал он, сжимая меня в объятиях, чего никогда не делал раньше. – Какая сильная уменя дочь! Знаешь, Ники, я, похоже, только сейчас окончательно это осознал. Знал мозгами, своими глазами видел твоё обращение, наблюдал перерождение, видел поломанные тобой вещи, но только сейчас, когда держу тебя, наконец, в объятиях, и впервые за пятьдесят лет не опасаюсь раздавить... Именно теперь я, наконец, это осознал – ты стала взрослой, моя девочка. Совсем взрослой.

–  Я рада, что ты это понял, пап, – я улыбнулась, прижимаясь щекой к родной груди и чувствуя, как онпривычно целует меня в макушку. Потом, отстранившись, он повернулся к Фрэнку.

–  Береги мою девочку, – он похлопал Фрэнка по плечу. – И прости, за то, что отлупил тебя... сынок.   – Я уже всё забыл, – ухмыльнулся тот в ответ на подобное обращение. – Вы подарили нам с Ники двадцать пять лет. Оно того стоило.

   Отец одарил Фрэнка тяжёлым взглядом, поиграл желваками – похоже, его не особо порадовало напоминание о том, что своим поступком он резко ускорил моё взросление, – но ничего не сказал, подхватил маму на руки и исчез за деревьями. Мы обменялись заговорщицкими улыбками, и тут я услышала голос отца.

–  Ты видела? Их матрасы лежали рядом!

–  Да, видела. Успокойся, Синклер, Ники уже достаточно взрослая, как бы нам не хотелось думать иначе, онавстретила свою половинку, и даже если этой ночью что-то между ними было...

–  Не было. Я бы это почувствовал. Но мне всё равно это не нравится. Совсем не...

   Голоса стихли вдали. Я ошарашенно повернулась к Фрэнку, чувствуя, как пылают мои щёки.

–  ЭТО действительно можно почувствовать?

–  Да, конечно, – спокойно ответил Фрэнк. – По запаху.

–  О-ё-ёй... Нужно всё же узнать у Рэнди, где тут можно спрятаться. И как только остальные парывыкручиваются?

–  Думаю, вряд ли в их спальни, – он мотнул головой в сторону матрасов, – заходят родители.

–  И что же мы будем делать? – печально спросила я. Неужели нам придётся всё время прятаться по тайнымуглам?

–  Жениться, – пожал плечами Фрэнк. – И как можно скорее. Какие могут быть ещё варианты?

–  Представляю папину реакцию, – фыркнула я.

–  Ему придётся смириться. И он это понимает.

–  Да. К тому же мама определённо на нашей стороне. Она меня иначе воспринимает. Человек в пятьдесят – непросто взрослый, а давным-давно взрослый, оборотень в пятьдесят – ребёнок.

–  Нелегко вам приходится. И вашим родителям. В нашей семье дети соответствуют своему возрасту и помнению человеческих мам, и по мнению бессмертных отцов. Эрик тому живой пример – ему шестнадцать, на них он и выглядит. Почти.

–  А Гвенни почти шестнадцать, а она Эрику чуть выше колена будет, – улыбнулась я. – Жаль, что она с намине полетит. Она ведь тоже была жертвой, но... Эта поездка не для детей, неважно, пять лет ребёнку или пятнадцать.

–  Верно. Ни о ней, ни о Стейси и речи не шло, равно как и о Каролине и Кайле, хотя они пострадали неменьше. Только о тебе и Эбби, поскольку вы обе бессмертные. И, кстати, о Гвенни. Насколько я понял, теперь все зовут её Вэнди, после возвращения она отказывается откликаться на старое имя.

–  Вот как? – Теперь я вспомнила, что Рэнди упоминала это имя там, в убежище, но тогда я думала, что онаговорит о ком-то из детей, спасённых в тот раз, когда она водила оборотней выручать Каро. Даже упоминание о пониженной температуре тела не натолкнуло меня на мысль, что она говорит о Гвенни – мало ли какие особенности были у тех детей. – Я этого не знала. Я после возвращения с ней ещё не общалась. Но вообще-то я не удивлена – она никогда особо не любила своё имя и его сокращение. Насколько я знаю, её назвали в честь её бабушки по отцу, так что назвать это имя современным довольно сложно. Но Вэнди звучит гораздо лучше, чем Гвенни. Я, кстати, тоже примерно в этом же возрасте сменила имя.

–  Ты сменила имя? С Доминики на Ники?

–  Нет. Доминикой меня никто не звал, это имя лишь для официальных моментов. Поначалу я была Миника.   – Как интересно, – Фрэнк не сдержал широкой улыбки, глядя на меня сверху вниз. – Тебе подходит.

–  Кончай издеваться! – притворно надулась я. – Но если серьёзно, то в детстве я ничего против своего именине имела. Пока не пошла в школу. А пошла я туда рано, в тринадцать, очень хотела начать поскорее. Тогда я ещё не знала, что школа – это ад.

–  Так уж и ад?

–  Уж поверь. В этот раз всё было иначе, благодаря Эрику, но вообще-то я была бы счастлива, если бы никогдане ходила в школу. Но в первый класс я просто рвалась. В Долине практически не было детей, они у нас вообще редкость, а тут – целый класс «ровесников». Я так хотела в школу, что уговорила родителей отправить меня туда на пару лет раньше, чем они планировали. В итоге оказалась самой мелкой в классе по росту, и моё имя тут же было переделано одноклассниками в «Мини». Когда твоё имя звучит как уничижительная кличка – это не особо радует. В общем, я стала Ники. Кличку «Мини» я носила ещё два года, пока ходила в эту школу, но после никому уже и в голову не приходило меня так называть. Прозвища были и позже, разные, последнее – «Оглобля», но «Мини» всё равно было самое обидное. Наверное, потому что первое.

–  Сочувствую, Солнышко. – Фрэнк нежно прижал меня к себе и чмокнул в макушку. – А знаешь, какоепрозвище было в детстве у меня?

–  У тебя было прозвище? – Почему-то это показалось мне невероятным.

–  Было. И довольно обидное. Фанни.

–  Фанни? Но это же женское имя!

–  От этого было ещё обиднее.

–  Но почему Фанни?!

–  Как ты знаешь, при рождении меня назвали Франциско. И мама ласково звала меня Франни. Нормальное, вобщем-то, имя. Пока его не попытался произнести мой младший братишка Сэнделайо. Букву «Р» он ещё не выговаривал, получилось «Фанни». Моим старшим братьям это показалось безумно забавным, и именно так они меня и звали практически всё моё детство, до моего перерождения. После этого я по-братски навалял обоим, и с тех пор они звали меня только Франциско, никаких сокращений, до тех пор, пока я не стал Фрэнком.    – Бедняга! – я сочувствующе погладила его по щеке. – Представляю, каково тебе было в детстве, когда все тебя дразнили девчачьим именем.

–  Не все, – покачал головой Фрэнк. – Только Раймундо и Бастиано. Когда кто-то из мальчишек, с которымимы играли, услышал это и попытался повторить – они доходчиво и весьма болезненно объяснили ему, что дразнить меня – исключительно их привилегия и святая обязанность, как старших братьев, посторонним это запрещено. Больше никто этого делать не рисковал.

–  Они начинают мне нравиться, – улыбнулась я.

–  Мне они тоже нравятся, – усмехнулся Фрэнк. – Да, мне порой доставалось от них, в основном – насмешки,но это нормально для братьев. И в то же время они никогда не давали меня в обиду, стояли горой за меня и Сэнделайо.

–  Было бы интересно с ними познакомиться. Они тоже переделали свои имена на английский манер, как и ты?   – Да. Сейчас они Рэймонд, Себастьян и Саймон. Саймону английского аналога его имени не нашлось, взял просто более-менее созвучное, нам троим в этом плане было проще. И зовём мы друг друга так уже много веков. Но когда я вспоминаю детство, в голове всплывают именно испанские имена.

–  Интересно, придётся ли нам когда-нибудь и теперешние наши имена менять?

–  Вполне возможно. И не раз. Время не стоит на месте, всё течёт, всё меняется. Но одно не изменится никогда– моя любовь к тебе. Она вечна.

–  Моя тоже, – успела сказать я, прежде чем губы Фрэнка прижались к моим.

   Какое-то время мы наслаждались поцелуем, но когда под моими пальцами начала рваться ткань, я отпрянула от Фрэнка.

–  Ой! – в расстройстве глядя на зажатые в кулаках лоскутки, простонала я. – Я порвала футболку Дэна! Мнетак жаль!

–  Тише-тише, Солнышко, только не плач, пожалуйста, она того не стоит.

–  Она мне нравилась…

–  Ничего, у отца их полно, сейчас переоденусь, ничего страшного.

   Фрэнк скинул остатки футболки, достал с полки другую и быстро натянул на себя – я даже не успела полюбоваться его мускулами. На груди была надпись, но строчки шли, почему-то, не горизонтально, а снизу вверх. Склонив голову к плечу, я сумела прочесть: «Ты так смешно выглядишь, наклоняя голову влево». Прыснув, я затряслась от смеха.

–  Нужно не забыть сказать Дэну спасибо – его футболки заряжают меня позитивом, как раз тогда, когда яочень сильно в этом нуждаюсь.

–  Он говорит, что отдаст мне половину своих футболок, только бы ты почаще улыбалась.

–  Он меня видел? – ахнула я, представив, как выглядела, сидя на полу, в одной огромной футболке, возясь сигрушечной пирамидкой.

–  Нет, конечно, нет, я закрылся с того момента, как проснулся, да и прошлой ночью – тоже. Есть такиемоменты, когда чужие глаза ни к чему. Я просто связался сейчас с отцом и передал ему твои слова.

–  А, это хорошо, – мне стало намного легче. Пирамидка – фигня, на фоне того, что Фрэнк меня переодевал. Япро это и забыла совсем, только сейчас вспомнила, когда он сказал про ночь. Но во сне он точно был открыт, иначе Рэнди не узнала бы, что ему снится.

–  А если кто-то захочет срочно с тобой связаться?

–  Я это почувствую. Обычно, поняв, что кто-то закрыт, мы оставляем его в покое – значит, есть причина. Ноесли связаться нужно срочно, то мы подаём сигнал, тогда он понимает, что дело серьёзное, и откликается.

–  Вроде звонка телефона, да?

–  Можно сказать и так. Это не звук, просто… чувство. Сложно описать…   – Ничего, я поняла. Всё же удивительно удобная вещь, это ваша телепатия.

–  Очень удобная, согласен. Ну, что, ещё немного «лего»?

   Я взглянула на рассыпанные кусочки конструктора и вздохнула. Не было вообще никакого желания с ними возиться. Пропала утренняя благость и умиротворённость, я чувствовала себя слишком возбуждённой для спокойной возни с детальками, сейчас бы я их точно все переломала.

–  А, может, немножко побегаем? – робко поинтересовалась я. – Мне нужно выпустить пар.

–  Конечно, – тут же кивнул Фрэнк. Похоже, он совершенно спокойно отнёсся к тому, что я решила прерватьсвои занятия. – Но напоследок – ещё одно маленькое задание.

   И он с улыбкой протянул мне джинсы. Похоже, предлагает мне попытаться надеть их самой. Ладно, если он считает, что мне это уже по силам, иначе бы не предложил, то… Попробую.

   Я уселась на стул – стоя пока не рискнула, – и, взяв в руки джинсы, развернула их и задумалась. Итак, что мне нужно представить? Пусть это будут капроновые колготки. Очень тонкие. Пятнадцать, нет, даже десять ДЕН, даже не знаю, существуют ли такие вообще? Сама я тоньше двадцати никогда не носила, но представить-то могу. Тем более, что джинсы у меня в руках совершенно невесомые, и это помогает.

   Осторожно, едва дыша, я стала просовывать ногу в одну штанину, потом в другую. Кажется, получается! Когда обе мои ноги встали на пол, а джинсы всё ещё были целы, я встала со стула и стала тянуть их на попку. И у меня получилось! Ура! Но, вспомнив своё фиаско с сапогом, я застыла, придерживая незастёгнутые джинсы и не зная, как поступить.

–  Дальше я сам, – Фрэнк ловко и быстро застегнул и молнию, и пуговицу. – Не всё сразу. Но ты молодец, ядумал, что первые ты всё же порвёшь. А теперь – руки вверх!

   Не совсем поняв, зачем, я всё же послушно подняла руки. Огромная футболка слетела с меня, а её место заняла другая, более подходящая мне по размеру. Это произошло очень быстро, видимо, Фрэнк «щадил мою скромность», да и стоял он сзади, но… Почему-то я огорчилась, что он даже не посмотрел на меня, на моё обнажённое тело. Мне хотелось, чтобы он тоже любовался мной, как я – им. Ладно, какие наши годы.

–  Обуваться будем? – поинтересовался между тем Фрэнк.   – А надо?

–  В принципе, нет. У тебя гораздо больше шансов разбить обувь, чем босые ноги, теперь они у тебя намногопрочнее.

–  Тогда не нужно, – я уже полдня провела босиком, и не испытала ни малейшего дискомфорта.

–  Лови, – услышала я вдруг и, оглянувшись, успела увидеть, как Фрэнк бросает в меня яблоко.

   Я представило, как оно сейчас в меня врежется – прежде я была довольно неуклюжей, что-то поймать для меня всегда было проблематично, – и лишь порадовалась тому, что хотя бы боли теперь от этого не испытаю. Но… Яблоко в меня не врезалось. Оно плыло ко мне по воздуху, медленно и плавно. Вытянув руку, я спокойно взяла его, ещё и озаботившись тем, чтобы не сжать пальцы слишком сильно и не раздавить его. А потом рассмеялась, просто от радости и удовольствия.

–  Волшебно, да? – широко улыбнулся мне Фрэнк.

–  Действительно, волшебно!

–  У тебя впереди куча подобных открытий. Я же говорил, что твоё перерождение – это не только неудобство.

Ну, что, побежали? – И он протянул мне руку.

–  Побежали! – кивнула я, взяла протянутую руку, и мы вместе выбежали из палатки.