Вивьеннус. Наследие красной шляпы.

С самого рассвета Лэй пожалел, что вообще открыл глаза.

Цирковое утро начиналось не со звонка будильника и чашки горячего капучино. Оно начиналось с окрика — резкого, хрипловатого, выстреливающего прямо в ухо, как выстрел старого револьвера. Кто-то стучал по вагончику. Потом за дверью раздался голос Азалии:

— Подъём, новичок. Сегодня ты — наш герой.

Ему не дали ни секунды на раскачку. Уже через десять минут он, полусонный, стоял в загоне, в резиновых сапогах и с лопатой в руках, выгребая навоз от трёх ленивых лам. Потом были верблюды, потом — обезьяны. Он не знал, где хуже.

Сразу после — работа на кухне: чистить картошку, резать морковь, перемывать жирные кастрюли. У него болели пальцы, запястья ныли, а под ногтями постоянно оставались кусочки чего-то странного. Азалия наблюдала, не моргая.

Следующей была очередь Атласа. Силач только крякнул в сторону Лэя:

— Стой тут.

Тут — оказалось центром вращающейся мишени, на которую обычно метали ножи. Правда, сегодня ножей не было — просто проверяли скорость вращения и крепления. Но это не делало происходящее менее пугающим. Лэй успел пожалеть, что поел до этого.

Сёстры Серафины, три гадалки, с хищными улыбками окружили его и начали нашёптывать:

— Такой красивый мальчик... Пойдём, мы тебе погадаем...

Их «гадание» больше походило на попытку заманить его в странный, утыканный лентами вагончик, но Лэй вовремя включил разум — сбежал, спрятавшись за тележкой с пайетками.

Аксель же, как всегда, был артистичен:

— Найди мне десять жирных улиток. Только тех, что ползают под камнями в тени. Мне нужно для... ну... фуа-гра по-французски. Ах да, и отполируй мой цилиндр. Он потерял свой блеск.

Лэй вымотался до предела. Каждая кость внутри кричала, каждая мышца ныли так, как будто их выкручивали.

Когда солнце склонилось к горизонту, он просто рухнул на сухую землю рядом с грузовым прицепом. Он даже не знал, сколько лежал — минуты? Часы?

Именно тогда к нему подошёл мальчик.

— Я тебя помню, — сказал он весело, присаживаясь рядом. — А ты помнишь меня?

Лэй приподнялся на локтях, щурясь от солнца. Мальчишка был мелкий, лет шести, в обшарпанной рубашке и с поразительно ясными глазами.

— Привет... Ты кто?

— Я Арчи. Ты был там, когда мой отец хотел утащить меня за шатёр. Твои друзья тогда чуть не на него набросились.

Лэй моргнул, узнавая. Конечно. Маленький Арчи. Тогда, в толпе, в тот странный вечер, они и правда остановили мужчину, слишком грубо тянувшего сына.

— Точно... Привет, Арчи. Я Лэй.

Мальчик довольно улыбнулся:

— Хочешь с нами поиграть? Мы там с мячом играем. У нас команда «Огненные тигры». Ты будешь за нас?

Лэй рассмеялся. Настоящий, усталый, но живой смех.

— Давай, «Огненный тигр», покажи мне, где мяч.

И в тот вечер, среди гор, циркачей и странной новой жизни, Лэй, впервые за весь день, почувствовал себя ... обычным подростком.

***

Когда солнце опустилось за линию гор и воздух стал густым от сумерек, Лэй наконец-то добрался до своего вагончика. Сил не было совсем — ни говорить, ни думать, ни даже шевелиться. Он рухнул на узкую раскладушку и прикрыл глаза, надеясь хотя бы на час забвения.

Но стоило ему только почувствовать, как клонит в сон, как кто-то постучал в дверь.

Он раздражённо выдохнул, встал и приоткрыл дверь. На пороге стояла Серафина, укутанная в своё вечное полупрозрачное шелковое пальто и с тем же спокойным, затаённым взглядом.

— Пойдём прогуляемся, — сказала она.

— Я устал, — хрипло отозвался Лэй. — Сегодня был адский день. Я не хочу больше никуда идти.

— Но если ты не пойдёшь сейчас, ты пропустишь нечто важное, — мягко ответила она. — Некоторые ответы не приходят сами — иногда к ним нужно дойти ногами.

— У меня пока нет вопросов, — буркнул он. — Ну, есть. Но я хочу сам найти ответы.

Серафина не отводила взгляда, и в её глазах плескалось непонятное упрямство. Лэй не знал почему, но, вздохнув, потянулся за курткой.

Они шли в тишине. Лес, опутанный вечерними тенями, казался одновременно и волшебным, и чужим. Пахло холодной древесиной, хвоей и чем-то странно пряным. Луна скользила между ветвями, и дорога уходила всё дальше в глубь.

Наконец, они вышли к небольшому дому — избушке, с облупившимися ставнями и криво висящей табличкой. Внутри горел свет, а из трубы лениво поднимался дым.

Лэй остановился, сложив руки на груди.

— Надеюсь, вы не сатанисты и не собираетесь приносить меня в жертву дьяволу, — съязвил он, стараясь скрыть напряжение.

Серафина рассмеялась легко, почти музыкально:

— Мечтай, Лэй.

Он вздрогнул — было в её словах что-то... чересчур искреннее.

— Кто живёт здесь? — осторожно спросил он.

— Кто-то, кто сможет дать тебе не то чтобы ответ... скорее, зеркало. Посмотришь — и, может быть, поймёшь кое-что про самого себя.

Лэй нахмурился, но последовал за ней внутрь.

Дом оказался тёплым и уютным. Старые книжные шкафы, мягкий свет от керосиновой лампы, потрескивающий камин. У камина в кресле-качалке сидел человек — пожилой мужчина в очках с толстыми стёклами, с аккуратной седой бородкой, с книгой на коленях. Он читал, но, услышав шаги, поднял глаза.

Серафина шагнула вперёд и произнесла:

— Он прибыл. Это Лэй Хоукер.

Мужчина отложил книгу, встал — неторопливо, с лёгкой сутулостью, но в нём ощущалась сила. Он подошёл ближе, глядя внимательно.

— Здравствуй, Лэй, — произнёс он с тёплой улыбкой. — Я Леонард. Леонард Хоукер. Старший брат твоего дедушки... Лукаса.

Лэй столбенел. Он не сразу понял, что произошло, но в его сердце что-то щёлкнуло. Мужчина перед ним... он был похож на дедушку Лукаса до мелочей — форма носа, осанка, взгляд, в котором смешивались знание и горечь. Лэй не мог объяснить, как, но он просто поверил.

Старик медленно поднялся со своего кресла, держа в руках книгу с кожаным переплётом, и спросил:

— Как там мой брат? — Голос его был хриплым, словно давно забытым.

Лэй не сдержался. Внутри всё взорвалось.

— Как ты мог?! — голос сорвался на крик. — Он так тебя любил! Он всю жизнь тебя искал, надеялся, что ты вернёшься! А ты просто... просто бросил его! Ушёл с этим чёртовым цирком! Ты разрушил его жизнь!

Леонард не отступил. Он только чуть наклонил голову и сдержанно ответил:

— Как и ты.

Лэй замолчал. Эти три слова вонзились в него, как нож. Он растерянно отшатнулся, будто на него плеснули ледяной водой.

— Я — не ты! — почти прошипел он. — Я никого не бросал. Я думал, что здесь мой брат. Моя подруга. Я пришёл за ними, чтобы найти их. И я найду! Я вернусь домой, к своей семье, к нормальной жизни... в школу... всё как было. Я верну свою жизнь обратно!

Леонард тихо усмехнулся. Не насмешливо — скорее, с сочувствием.

— А ты этого хочешь, Лэй? Ты действительно хочешь снова стать обычным? Ходить в школу, делать то, что тебе велят? Ты ведь знаешь, куда тебя ведёт твой отец. В идеальную, отлаженную жизнь, построенную без твоего участия. Здесь, в цирке... люди свободны.

— Ну как сказать — свободны? — вставила Серафина, опираясь на косяк двери. — Не все из нас свободны.

Лэй сжал кулаки.

— Вы определитесь уже! — крикнул он. — Один говорит — вы свободны. Другая — что не свободны. Вы сами понимаете, о чём говорите?!

Леонард шагнул ближе.

— Каждый из нас здесь по своим причинам. Кто-то — потому что здесь родился. Кто-то — потому что сбежал. Те, кто родились в цирке, Лэй, — обречены. Их кровь принадлежит арене. Их дети, внуки, все связаны с этим местом.
Он медленно перевёл взгляд на Серафину.
— А такие, как ты... такие, как я... мы попали сюда сами. По зову сердца. Мы можем уйти. Теоретически. Но правда в том, что если мы уйдём, мы уже не сможем вернуться к прежней жизни. Она будет чужой. Мёртвой.
Здесь — вечность.
Он снова кивнул в сторону Серафины:
— Вот она — вечность.

Лэй не выдержал — он уставился на Серафину с отчаянием в глазах:

— Серафина, ты слышишь, что он несёт?! Это же... это же бред!

Серафина лишь чуть опустила взгляд и тихо произнесла:

— Это правда. Те, кто родились здесь... кто происходит из семей, которые уже поколениями служат цирку Вьен, они обязаны оставаться. Это старая клятва. Их предки подписали договор, чтобы остаться в труппе, и теперь потомки вынуждены следовать завету. Такая вот цена за «жизнь, наполненную чудом».

— Но ты... — прохрипел Лэй, не веря.

Серафина кивнула.

— Я не родилась в цирке. Меня нашли. Меня нашёл Аксель, когда я была совсем маленькой. Где-то на окраине города, одна, среди ночи. Он решил, что мне лучше будет здесь. Он сказал, что я особенная. Что во мне есть то, чего нет в других. Отдал меня гадалкам, и с тех пор — я здесь.

В её голосе не было ни злости, ни печали. Лишь констатация.

— Ты... ты больная, — выдохнул Лэй, — вы все тут просто сумасшедшие! Ты могла уйти! Могла сбежать! Это не клетка, ты просто не хочешь ничего другого!

Серафина ничего не ответила.

И тогда заговорил Леонард.

— Это не сумасшедший дом, Лэй, — его голос снова стал старым, мягким. — Это пристанище богов. Это наш Эдем. Здесь мы не должны притворяться. Мы — сами собой. Здесь никто не укажет тебе, кем быть. И не заставит идти по чужой дороге. Это не тюрьма. Это... выбор. И каждый, кто остался, сделал его сам.

— Ты с ума сошёл... — прошептал Лэй. — Ты ушёл. Бросил брата. Родителей. Свою семью. И остался здесь, в этом... в этой избе! Что ты здесь вообще нашёл?!

Леонард посмотрел на пламя в камине. Оно отражалось в его очках, и в этот момент он казался каким-то мифическим созданием — древним, но живым.

Он медленно указал на кресло напротив.

— Садись, малыш. Я расскажу тебе, что произошло в ту ночь, когда я ушёл. Может, ты поймёшь, почему я остался.

Леонард тяжело опустился в кресло, как будто история, которую он собирался рассказать, лежала на его плечах всё эти десятилетия. Пламя в камине отражалось в его глазах — тёплое, дрожащее, как память.

— Это было... — он прищурился, вглядываясь куда-то сквозь время. — Пятьдесят лет назад. Мне было четырнадцать. Лукасу — десять. Тогда в наш город впервые приехал цирк. Цирк Вьен.

Он слегка улыбнулся.

— Это было волшебство, Лэй. Неподдельное, настоящее. Не шоу, не представление. Это было... как будто открылся новый мир. Цвета, музыка, чудеса. Я не мог поверить, что такое вообще возможно. И в ту ночь, когда они собирались уезжать, я пошёл к ней.

— К кому? — прошептал Лэй.

Леонард поднял на него глаза.

— К ней. К Мартори Вьен. Она тогда была хозяйкой цирка. Ей было двадцать четыре. Красивая, как картина. Величественная, как королева. И я влюбился. С первого взгляда. Без ума. Она не хотела брать меня. Сказала, что я ребёнок. Что я не знаю, чего хочу.

Он усмехнулся.

— Но я знал. Я работал. День за днём. Я стал артистом, стал частью цирка, стал мужчиной. И однажды — она выбрала меня. Я думал, я добился всего. Я был счастлив.

Он замолчал на секунду. Затем продолжил, уже тише.

— У нас родилась дочь Мелоди. Она была чудом. Умная, яркая, такая же красивая, как мать. Но... — он сглотнул. — Она умерла. Несколько лет назад...

Он посмотрел прямо в глаза Лэю.

— У неё осталась дочь. Марта. Марта Вьен.

Лэй замер.

Леонард тихо кивнул.

— Да. Та самая Марта, что привела тебя сюда. Хозяйка цирка. Наследница рода Вьен. Она твоя двоюродная сестра, Лэй. Мы с тобой — семья.

Лэй замер. Его сердце бешено колотилось, и всё, что говорил этот старик, звучало как бред безумца. Он отступил на шаг, потом на второй.

— Ты... — голос Лэя дрожал. — Ты врёшь. Это... это вообще какой-то бред.

Он резко повернулся к Серафине:

— Это что, шутка? Очередной цирковой трюк? Вы все сговорились?

Серафина лишь молча опустила глаза.

Лэй посмотрел снова на Леонарда. Внутри него всё бушевало — злость, страх, бессилие.

— Ты мне не родственник. И она — не моя сестра. У меня есть только мой брат. Родители. Лукаc. ВСЁ. Больше мне никто не нужен. Вы — никто.

Леонард не стал спорить. Лишь спокойно ответил:

— Это нормально, Лэй. Ты сейчас проходишь через первую стадию — непринятие. Со временем ты поймёшь. Со временем ты примешь. Мы — семья. Хотим мы того или нет. И Марта... она, возможно, уже догадывается. Ты — Хоукер. Ты часть этой истории.

— Да мне плевать, — сорвался Лэй. — Мне не нужна эта история! Этот проклятый цирк! Этот бред с «пристанищем богов»! Я не собираюсь оставаться здесь. Я вернусь домой! К тем, кто действительно мне дорог.

— Ты ещё не знаешь, где твой дом, Лэй, — тихо сказал Леонард.

Лэй сжал кулаки.

— Хватит!

Он развернулся и вылетел из хижины, с трудом удерживая равновесие на скользкой тропинке. Голова кружилась. Мысли неслись хаотично, спутанно. Он чувствовал, как всё, во что он верил, начало рушиться.

Он почти бежал. Серафина не пошла за ним. Никто не пошёл.

Когда он, наконец, добрался до своего вагончика, он захлопнул дверь и просто рухнул на матрас. Лёжа на спине, он смотрел в потолок, словно надеясь, что где-то там появится ответ.

«Что это было вообще? Что, чёрт возьми, происходит?»

Он закрыл глаза.

«За один день... слишком много. Слишком...»

Мысли обрывались, и вскоре осталась только усталость. Тяжёлая, давящая, липкая.

***

Лэй исчез в темноте. Дверь старой хижины ещё некоторое время покачивалась на скрипучих петлях, будто не верила, что кто-то может вот так просто сбежать.

Серафина стояла молча. Свет от камина отражался в её глазах, делая лицо почти прозрачным. Она чуть склонила голову и тихо проговорила:

— Может, нам стоит пойти за ним?

Леонард, не отрывая взгляда от пылающих поленьев, покачал головой:

— Нет. Пусть сам переварит всё. Он должен понять, чего на самом деле хочет.

— Если он решит уйти... — начала Серафина, — его ведь не отпустят. Ты знаешь, чем это может закончиться. Его просто... убьют.

Леонард медленно поднял взгляд. Его голос стал холодным, как камень:

— Он не уйдёт. Но нам нужно проследить, чтобы никто его не тронул.

Серафина прикусила губу, тревожно глядя в окно, где уже сгустилась ночь.

— Это будет непросто... Ты знаешь, если его поймают люди из кланов... если они узнают, кем он является...

— Твоя задача, — перебил Леонард, — сделать так, чтобы никто ничего не узнал. Сегодня ночью ты должна поговорить с Азалией, Акселем, Ваном и Мартой. Объясни им: Лэй — наша главная фигура. Его нельзя потерять. И он не должен быть убит. Пока что — нет.

Серафина медленно кивнула, но её голос дрогнул:

— А... какие у тебя планы на него?

Леонард выпрямился и пошёл к книжной полке, будто вопрос его утомил.

— Сейчас он нам нужен. Очень нужен. Всё, что ты должна знать — он не должен узнать правду.

— О чём именно?

Он бросил на неё короткий, но тяжёлый взгляд.

— О нижнем ярусе.

Серафина вздрогнула. На мгновение её лицо стало напряжённым, словно она пыталась сдержать дыхание.

— Товар... — выдохнула она. — Он готов. Всё уже на нижнем ярусе. Через несколько дней его начнут собирать...

Леонард подошёл ближе и сжал её плечо:

— Сделай всё возможное, чтобы он не узнал. Догадки — это одно. Знание — совсем другое. Ты же понимаешь, что будет, если он всё поймёт?

Серафина лишь кивнула, не в силах сказать ни слова.

***

Серафина шла по извилистой тропинке в темноте, не зажигая фонаря. С каждым шагом холод сгущался, как туман, ползущий по земле. Мысленно она уже была далеко отсюда — под землёй, там, где скрывался нижний ярус.

Нижний ярус.

Не место. Концепт. Тайна. Гниль под красивым фасадом их блестящего, сверкающего цирка. Там не было огней. Там не было смеха. Только приглушённые рыдания, шепот, цепи и дыхание сотен тех, кого больше не видели на поверхности.

"Товар", — именно так они это называли. Не люди, не дети, не чужие судьбы. Просто: товар.

Каждый ребёнок, которого не хватились. Каждый подросток, что исчезал из публики. Каждый одинокий зритель, что «случайно» остался в шатре — всё это однажды оказывалось внизу. Их сортировали. Осматривали. Присваивали номер. Кому-то уже давно было вынесено решение. Кого-то ждали особые клиенты. Люди с деньгами. Люди с властью. Люди без лиц.

Кого-то увезут в высшие кланы — как редкие экспонаты. Кого-то — в дома развлечений. Кого-то — в операционные. Без жалости. Без шанса. Без возврата.

Завтра начиналась сортировка.Серафина знала это. И она знала: всё, что сейчас нужно — не дать Лэю узнать об этом.

Он не должен спуститься туда. Он не должен увидеть то, что они делают.

Он не должен понять, что цирк — это не просто сцена. Это витрина. Завлекающая, яркая, ослепляющая. Но за ней — рынок. Механизм. Мясорубка, в которую однажды может попасть каждый. Она сжала пальцы в кулак, остановившись перед входом в здание."Если он узнает, — подумала она, — он никогда не простит. И уже никогда не будет прежним."