Полуфинал
Утро началось с гудящего зала, сверкающего света софитов и криков ассистентов за кулисами. Воздух дрожал от нервного напряжения — второй полуфинал. За кулисами уже не смеялись, не спорили — только проверяли микрофоны и гладили костюмы. Все были в режиме «бой».
Кейт снова закрепили за группой Katarsis — она получила доступ в зону за сценой, к гримёрам и даже ближе к режиссёрскому пульту. Никто не возражал: стилисты знали, что она справляется лучше, чем кто-либо. Но никто не знал, как сильно у неё тряслись пальцы, когда она держала в руках скотч или закрепляла гарнитуру на Эмилии.
Лукас появился последним. Вся команда уже была на месте, когда он вошёл, как всегда в тени, с капюшоном на голове и закрытым выражением лица.
На секунду их взгляды встретились. Он не улыбнулся. Но кивнул. Почти незаметно. И это было всё, что ей нужно.
В гримёрке она делала вид, что занята делом — распутывала провод, приклеивала к установке микрофон Йокубаса, но сердце стучало в ритме их песни, которую она слышала уже десятки раз.
— Кейт, — вдруг сказал Лукас тихо, подходя ближе. — Не уходи после выступления. Мне надо будет поговорить.
Она кивнула, не глядя. Голос был сдержанным, но под ним что-то пульсировало. Как будто его чувства, слишком большие для сцены, просачивались между словами.
Katarsis выступали восьмыми. За кулисами всё замерло, когда они вышли. Даже технари в наушниках перестали говорить. Только бегущий свет, мерцающие экраны и голос Лукаса, наполненный такой силой, будто он выливал в песню всё — страх, любовь, ярость и ту хрупкую нить, что связывала его с кем-то в зале.
С ней.
Кейт стояла в проходе за пультом, с прижатым к губам кулаком. Никто не видел, как дрожат её плечи, когда он запел припев. Как в голосе зазвучали слова, которые были не просто текстом — крик души, направленный в её сторону.
И когда он закончил, и свет потух, а сцена взорвалась аплодисментами, он снова посмотрел в зал. В её сторону. И только тогда — улыбнулся.
Небольшая, искренняя, теплая. Только для неё.
За кулисами было сумасшествие — поздравления, объятия, шум, вспышки камер. Кейт потерялась в толпе на несколько минут. Но потом чья-то рука аккуратно взяла её за запястье и потянула в сторону тёмного коридора за звукорежиссурой.
Он не сказал ни слова. Только шёл рядом, пока они не оказались в пустой подсобке за кулисами, где никто не мог их увидеть.
— Я хочу, чтобы ты знала, — сказал он, переводя дыхание. — Всё, что было на сцене… это про тебя.
Кейт смотрела на него широко раскрытыми глазами. Он подошёл ближе, в двух шагах от неё.
— Я не умею быть лёгким. Не умею быть простым. Но с тобой... мне хочется быть настоящим. Ты… как свет, в котором я могу дышать.
Он медленно поднял руку, коснулся её щеки. Тепло от его ладони разлилось по всему телу.
— Я не знаю, что будет дальше. Мы из разных стран. Всё это — один большой хаос. Но сейчас… если ты не против…
Кейт не ответила словами. Просто наклонилась вперёд. Он тоже.
И когда их губы соприкоснулись, всё вокруг исчезло — сцена, шум, конкуренция, страх. Остались только двое. Он и она. Словно единственные настоящие люди во всём этом мире света, музыки и нервов.
Позже, когда она вернулась к волонтёрскому штабу, с растрёпанными волосами, тихой улыбкой и горящими глазами, Лаура, волонтёр из Норвегии, хитро подмигнула ей:
— Кажется, ты теперь не просто "волонтёрка у литовцев".
Кейт только улыбнулась.
Она уже не была просто кем-то на подхвате. Она стала частью чего-то настоящего.
И это было только начало.