Пробуждение
Страшное, грубое, липкое, грязное,
Жёстко тупое, всегда безобразное,
Медленно рвущее, мелко-нечестное,
Скользкое, стыдное, низкое, тесное,
Явно-довольное, тайно-блудливое,
Плоско-смешное и тошно-трусливое,
Вязко, болотно и тинно застойное,
Жизни и смерти равно достойное,
Рабское, хамское, гнойное, чёрное,
Изредка серое, в сером упорное,
Вечно лежачее, дьявольски косное,
Глупое, сохлое, сонное, злостное,
Трупно-холодное, жалко-ничтожное,
Непереносное, ложное, ложное!
Но жалоб не надо. Что радости в плаче?
Мы знаем, мы знаем: всё будет иначе.
Зинаида Гиппиус
***
Медленно разлепив веки, Фрэнсис столкнулся с ослепляющим искусственным светом. Покрасневшие и опухшие глаза щипали, по щекам бежали солёные дорожки слёз. Голова раскалывалась на части. Может, она болела и до его пробуждения, но он, находясь в почти что коматозном состоянии, этого не чувствовал. Сейчас же ему казалось, что какой-то паршивец забавы ради влил в его мозг раскалённую щёлочь, выстрелил пару раз алюминиевыми пулями и постучал по вискам и затылку отбойными молоточками. Даже Реверс не причинял ему столько боли. Все плыло в сознании Лисёнка. Имя, вдруг вынырнувшее из глубин памяти, заставило его окончательно проснуться. Реверс. Мёртвая мышь в кроссовке. Быстрый и невесомый спуск по лестнице. Удары. Запах жасмина и звонкий девичий голос. Кабинет мисс Уинтер. И вот он здесь.
Фрэнсис напрягся. А, собственно, "здесь" — это где?
Лисёнок попытался шевельнуть руками, и почувствовал, как нечто холодное впивается в его кожу. Иглы. Острая сталь, введённая в вены. Синяки разных оттенков на светлой коже. Засохшие следы крови. Фрэнсис задышал быстро и отрывисто, готовясь завопить.
Он дёрнулся.
Плотный кожаный ремень крепко-накрепко держал его в объятиях металлического операционного стола.
По телу пробежали мурашки. Желудок скользнул куда-то к пяткам. Испуганный, находящийся на грани отчаяния, парень безостановочно ёрзал на столе, в безуспешной попытке избавиться от сковывающих пут.
— Наш пациент очнулся, — произнес надтреснутый мужской голос.
Мужчина лет пятидесяти. Седая копна волос, длинный нос, больше похожий на птичий клюв, и хитрые глаза, разглядывающие связанного Лисёнка из-под мутных стёкол очков.
— Меня зовут доктор Кауфман, — миролюбиво протянул он. — Как вы себя чувствуете?
— Шутите? — Фрэнсис попытался приподняться, чтобы получше видеть лицо незнакомца, но ремни и иголки незамедлительно вернули его в прежнее положение. — Где я вообще?
Руки и ноги окоченели от соприкосновения с ледяным металлом, губы посинели, зубы стучали друг о друга. Короткий взгляд на своё тело, и Фрэнсис понял, что на нём — ничего, кроме нижнего белья. Хотя, нет, неверно. На животе, голенях и груди имелись устрашающего вида железяки непонятного назначения.
— Где я? — дрожащий голос немного громче повторил свой вопрос. — Что вы собираетесь со мной делать?
— Не думаю, что вы готовы сейчас услышать правду.
Мужчина раскрыл папку, медленно вчитываясь в написанное и совершенно не обращая внимания на лежащего рядом с ним Фрэнсиса. Перескакивая взглядом со строчки на строчку, доктор Кауфман как бы между делом заметил:
— Здоровье оставляет желать лучшего, — он перевернул страницу. — Бронхиальная астма, СДВГ, слабые сосуды… Не самый лучший вариант для предстоящей работы. Но незачем жаловаться и искушать судьбу, — мужчина снял очки и внимательно посмотрел на парня. — Буду довольствоваться тем, что есть. Надеюсь, вы, Фрэнсис, продержитесь дольше ваших предшественников.
Лисёнку не нравился этот разговор, совсем не нравился. Капли пота, противоречащие царившему здесь холоду, блестели на его лбу. Ноздри щекотал больничный запах медикаментов, стерильности и белого цвета.
— Предшественников? — то ли хрип, то ли писк. Фрэнсис поморщился от звука своего голоса.
Доктор Кауфман улыбнулся.
— Так много вопросов и так мало ответов… — он покачал головой. — Скоро вы всё узнаете, Фрэнсис, а сейчас вам необходим крепкий сон. И с этим я могу помочь.
Ещё одна игла сверкнула в воздухе. И, проскочив по дугообразной траектории, вонзилась в предплечье Лисёнка. Укус большого комара. И тишина. Туман медленно потянулся в сознание несчастного парня. Заволок все его мысли, лишил той крохотной возможности если не контролировать ситуацию, то — хотя бы — за ней следить.
Морфей протянул к Фрэнсису когтистые лапы. Сон не спасение в данной ситуации; сон — капкан, в который вот-вот попадётся глупый зверёк.
— Вы не ответили на мой вопрос, — с трудом ворочая непослушным языком, пробормотал Лисёнок. Он уже находился на границе между миром грёз и реальностью. — Что вы собираетесь со мной делать?
Глаза доктора восторженно просияли. Должно быть, именно так выглядел Виктор Франкенштейн, когда создавал своё чудовище.
— Нечто до невозможного гениальное, друг мой. Поверьте. Совсем скоро мы совершим открытие, мировой прорыв… Наука сделает небывалый скачок вперёд, сравнимый, быть может, только с первым полётом человека в открытый космос. Мистер Алберт, мы стоим на пороге великих свершений. Наши имена будут вписаны в учебники истории. Только представьте…
Фрэнсис не услышал, что именно от него требуется, чтобы он представил.
Он потерял сознание.
Бесцветные пятна превращались в яркие картинки, которые сменяли друг друга, словно в калейдоскопе. Прошлое и настоящее столкнулись здесь. Свет фар. Визг тормозов. Крик родителей. Разбитое лобовое стекло. Красные гвоздики на белом снегу. Гранитный камень и последняя горстка земли. Рыжие волосы тёти, пламенем играющие на солнце. Жалостливые взгляды. Бурый дом, приветствующий нового постояльца. Одинокие вечера около старого дуба. Сломанная рогатка и неудачное знакомство. Прицепившаяся на всю жизнь идиотская кличка: "Лисёнок". Мерзкая еда в столовой. Начало дружбы длинной в целую вечность. Леви, Хлоя, Анна и Фрэнсис — новая семья... Фигура девушки, скрывающаяся во тьме. Обжигающий холод голубых глаз, следящих за ним везде, куда бы он ни пошёл. Конверт с письмом. Побои. Девушка в плаще. Тайный ход в кабинете математики. Подземелья. Монстры, вылезающие из всех углов. Крики, шипение и плач. Пустота, какой-то необъяснимый провал, через который Фрэнсис перепрыгнул, будто через лужу. Ослепительный свет люминесцентной лампы. Холод кожаных ремней и металлического стола. Всепоглощающий ужас. Доктор Кауфман, превращающийся в хищную птицу. Скальпель, вспарывающий живот. Весёлая улыбка Анны. Оскал гиены. Окровавленное, всё ещё пульсирующее сердце на раскрытой ладони.
Сотни действительных и выдуманных воспоминаний вихрем проносились в сознании.
Пока всё не оборвалось, осыпалось мозаичными кусочками, опало наземь осенними листьями.
Остался только страшный холод.
Он снова не мог пошевелиться, руки и ноги завязли, одеревенели.
Он слышал голоса.
Он проснулся.
И внезапный крик, так близко от него!
Бесконечный, жалостливый вой раненного животного.
Сердце сжалось в груди, наполнилось ужасом.
Вдруг свет стал ярче — он приближался, а за ним лицо — белый саван с глубокими провалами под стёклами очков.
Мужские и женские голоса на периферии сознания: "Несите успокоительное! Посмотрите на неё, о боже…"
Ненавистный доктор подошёл к нему, белизна его халата резала Лисёнку глаза. Загадочно улыбаясь, этот сумасшедший торжественно произнес:
— Пора приступать, мой друг.