Никогда
В рваных джинсах, с потрёпанной кожаной курткой, небрежно повязанной на талии, и внушительных размеров спортивной сумкой, перекинутой через плечо, посреди широкого коридора, отделяющего два крыла здания (в левом обитали дети до двенадцати, в правом — подростки, искрящиеся гормонами и жаждой самоутверждения), чёрной-пречёрной ночью появился главный задира Интерната и поставщик "нужных вещей" — Реверс Монтгомери.
Под "нужными вещами" обычно подразумевались те вещи, которые сироты требовали со всей страстностью своей души, невзирая на то, что администрация на них либо экономила, либо вешала кислотную табличку с огромными буквами, сложенными во вполне понятное, но от этого не менее досадное слово: ЗАПРЕЩЕНО. К ним относились сигареты, алкогольные напитки, косметика, парфюмерия, гели для душа, шампуни и прочие прелести "банного обихода"; игральные карты и многое другое, включая даже растения в горшках и некоторую литературу для особо требовательных потребителей, коих в Буром Доме было немало. Монтгомери мог достать всё. Без преувеличений и прикрас. Каждую ночь он вылезал через окно в своей спальне и пропадал на несколько часов, а когда тихо возвращался также через окно или входную дверь, соблюдая при этом предельную осторожность, потому что попасться — равно потерять репутацию, которой он так дорожил, в пухлой сумке его непременно можно было обнаружить запасы еды и бытовых принадлежностей.
Богиня ночи — Никта - сошла на землю, покрывая приют тончайшим пледом, сотканным из пения цикад и свечения мириадов мерцающих звёзд. Монтгомери шагал по безлюдному мирку, который он кирпичик за кирпичиком выкладывал, дабы создать для себя, своих друзей и потенциальных покупателей некоторое подобие домашнего уюта. Каменный Монстр дремал, но, приоткрыв один глаз, всё же умудрялся наблюдать за потерявшим сон постояльцем.
Реверс не видел, но видел Монстр, что помимо Монтгомери в холодных коридорах находились ещё две тени: быстро и целенаправленно спускающийся по лестнице худощавый рыжий парень и необычайно красивая девушка, укутанная в длинный бордовый плащ.
Они приближались к Монтгомери с разной скоростью и с разных сторон. И скоро, совсем скоро, должны были столкнуться с ним.
Сквозняк, ледяными щупальцами просочившись в щели, медленно полз по широким и опустевшим коридорам. Тьма колола глаза, а тишина, непривычная Интернату днём, ночью уподоблялась непроницаемому вакууму. Иногда до этого места и этого времени долетал негромкий лай собак и совсем тихое завывание ветра за окном. Но это иногда.
Часы в главном зале гнали время вперёд.
Тик-так... Тик-так... Тик-так...
Монтгомери повернул к лестнице, ведущей на второй этаж, как вдруг одна из двух теней, спускавшаяся по этой лестнице, врезалась в него.
И упала.
Надо сказать, упала не так, как подобает тени, а громко матерясь и награждая возникшую на пути преграду потоком нелицеприятных эпитетов.
— Чтоб тебя, чёртов мудак, — в звенящей тишине разорвалось шипение Лисёнка.
Он, одетый в забавную пижаму с кактусами, учащено потирал ушибленную макушку, сидя на холодных бетонных ступенях лестницы.
Монтгомери сразу же узнал в парне своего закадычного врага, который не далее как вчера подсунул ему в кроссовок трупик грызуна. Леденящая душу улыбка появилась на его лице.
Лисёнок понял, что крупно вляпался.
— Я же говорил, Рыжий, что рано или поздно тебя достану, — сказал Реверс, хищно надвигаясь на Фрэнсиса. В его глазах сверкал маниакальный блеск. Лисёнок, громко сглотнув, попятился от него.
«Так, дыши, друг, — говорил сам себе Лисёнок, не сводя взгляда с накаченного брюнета, во всю руку которого красовался огнедышащий дракон — его Монтгомери набил в одну из отлучек из Интерната. — Что он тебе сделает? Не убьёт же, в конце концов... — испуганные серые глаза встретились с ястребиными чёрными. — Ведь не убьёт?»
Лисёнок не хотел об этом думать, но в глубине души понимал, что подобный исход вполне возможен, если вспомнить, кем они являются друг для друга.
Реверс Монтгомери по прозвищу Дракон и Фрэнсис Алберт по прозвищу Лисёнок познакомились много лет назад, когда им обоим было по девять лет. И сразу же невзлюбили друг друга. Можно сказать, что это была неприязнь с первого взгляда и ненависть с первой рогатки, которую Фрэнсис взял потрогать, но в исправном состоянии вернуть уже не смог. С того памятного, исторического дня прошло уже около семи лет. Инцидент со сломанной рогаткой должен был забыться. Затеряться под слоем пыли. Кануть в историю. Но почему-то этого не произошло. Дракон и Лисёнок заключили своего рода сделку: ненавидеть друг друга до самой смерти. И сделка для них была нерушима. Не счесть, сколько раз Фрэнсис прокрадывался тайком в комнату неприятеля, чтобы обмазать его зубной пастой, нарисовать ему гитлеровские усы перманентным маркером, залить постельное белье чернилами или опустошить заполненный всевозможными вкусностями мини-холодильник, припрятанный от беспощадного ока администрации.
Монтгомери же, в свою очередь, чувствительный ко всяческим проявлениям неуважения в свою сторону, моментально превращался в разъяренного зверя от любого слова и действия Лисёнка. Он гонялся за Фрэнсисом по всему Бурому Дому, не редко оставляя синяки на заострённой, усыпанной веснушками мордочке. И Лисёнок по какой-то причине никогда никому об этом не говорил, храня свои фингалы и обидные оскорбления в тайне от воспитателей, учителей и своих лучших друзей.
Вражда этих двоих вносила яркие нотки в размеренный уклад пресытившейся жизни. Их ярость разгоняла застоявшуюся кровь. Они держались за это чувство и никому не позволяли его разорвать. Они были взаимно влюблены в собственную ненависть.
Лучше уничтожающее цунами, чем вонючая топь болота.
Так они и существовали на одной планете, в одном замкнутом помещении. Старались не пересекаться, но вместе с тем прочесывали коридоры в поисках друг друга.
Лисёнок не был сумасшедшим. Монтгомери не был садистом. Но когда эти двое случайно сталкивались друг с другом, огни, погубившие Содом и Гоморру, грозили испепелить всё и вся в радиусе нескольких миль.
Фрэнсис, заметив Дракона, попятился назад, пересчитывая костлявой задницей ступеньки. Но очередной удар судьбы настиг его: одно неверное движение, ступня парня коснулась воздуха, а сам он покатился вниз - прямо к ногам своего темноволосого чудовища.
«Вот невезуха!»
Чудовище ликующе улыбалось.
— Далеко собрался? — поинтересовался Монтгомери, наклоняясь к лицу рыжего парня. Всё его существо дышало триумфом и предвкушением. Фрэнсис не хотел знать, какие картинки расправы представляет в голове этот психопат, но в глубине души понимал, что совсем скоро картинки воплотятся в реальность. И уползти от этого не получится.
Дракон схватил Лисёнка за горло и притянул к себе. Фрэнсис зажмурился, ожидая удара, и он, как бы это не было предсказуемо, последовал незамедлительно. Доля секунды — вместо губы кровавое месиво. Попытка встать на ноги ни к чему не привела. Монтгомери держал его цепкой хваткой, намереваясь поквитаться за все неприятности, которые рыжий ему предоставил.
— Знаешь, дохлая мышь в кроссовке — это уже слишком!
Кулак врезался в нос. Фрэнсис тихо ойкнул и влетел прямо в стену, сползая по ней вместе с осыпающейся болотной краской.
— А по мне — так довольно живописно, — протянул Фрэнсис, глядя на то, как Монтгомери, подобно большому коту, приближается к своей жертве. — Сам от себя такого креатива не ожидал.
Едва рыжий успел договорить, как на него налетел ураган, приложив головой о холодный бетон.
— Ай! — ослепительные звёздочки фейерверками рассыпались перед глазами Лисёнка. — Ты п-полегче! Я ведь и ответить могу!
Монтгомери одарил его скептическим взглядом.
— Ну... причинить душевные страдания, например.
— Как же ты меня бесишь, придурок, — брюнет поднял с пола сумку, которая свалилась во время колотушек, холодно посмотрел на Фрэнсиса, скривился в подобии улыбки, разглядывая на нежной коже уже начинающие багроветь синяки, и, бросив напоследок что-то — Фрэнсис не услышал, так как оба его уха несвоевременно заложило, — быстро поднялся по лестнице и исчез из поля зрения.
Тишина повисла на долю мгновения. Только на долю мгновения. Как вдруг...
— Бедненький Лисёнок, — чей-то шёпот, пахнущий жасмином, тихим ветерком проник в разум избитого Фрэнсиса, приходящего в себя после взбучки. — Он не имел никакого права так поступать с тобой.
Кряхтя, парень медленно поднялся, держась руками за шершавые стены, оставляющие на пальцах мелкие царапины. Боль подступила к нему только сейчас, когда исчез адреналин и желание казаться сильным в глазах Монтгомери. Каждая клеточка тела будто бы распадалась на молекулы. По виску стекала густая капля крови, во рту стоял привкус железа.
Больших трудов стоило встать на ноги и встретиться лицом к лицу с говорившим (с говорившей). И всё-таки Лисёнок справился.
— Что ты здесь забыла посреди ночи? — удивился он, увидев девушку: он не был с ней лично знаком, но знал, что она подруга Хлои и одна из её соседок по комнате.
Шелестя складками тёмного плаща, девушка подошла к Фрэнсису, внимательно наблюдающему за ней. Она остановилась в нескольких сантиметрах от него. Фрэнсис смутился. Она откинула рыжую прядь волос с его лица, пробежалась пальцами по разбитой губе и ссадине на лице. Фрэнсис почти потерял сознание. Слишком интимным было это прикосновение. Множество бабочек сели на его лицо, щекоча прекрасными крыльями. Даже горящая боль куда-то отступила.
— Перестань, — пробормотал он.
— Ты слишком рано появился здесь, милый, — она ласково взъерошила его волосы, прежде чем отойди на несколько шагов. — Мы, кажется, договаривались встретиться завтра в полночь. Завтра. Не сегодня, — она задумчиво смотрела на него. — Но может оно и к лучшему.
Глаза девушки внезапно потемнели, превратились в два зияющих омута на прекрасном лице. Заглядывая в эти глаза, Фрэнсис подумал о кобре, готовящейся к броску.
— Пойдём со мной, — не голос, а перезвон колокольчиков. — Я покажу тебе место, которое изменит твою жизнь.
«Не хочу» — вот что он должен был произнести.
Но у него не вышло.
Язык онемел, прилип к нёбу и отказывался помогать, тогда Фрэнсис развернулся и собирался уже было уйти, как требовательный — теперь уже никаких колокольчиков — голос девушки пригвоздил его к полу:
- Стой!
Невидимые цепи сковали тело. Холодный воздух превратился в тягучее масло, в котором тонула несчастная мошка. Фрэнсис предпринял несколько попыток сдвинуться с места, но все они оказались напрасными. Не пошевельнуться, не позвать на помощь... Какую подлянку жизнь ему на этот раз подкинула?
— Дай мне свою руку, — она протянула ему белоснежную ладонь, и Фрэнсис, который ещё несколько секунд назад был каменным изваянием, вдруг с удивлением увидел, что его пальцы переплетаются с её пальцами. — Умный мальчик. А теперь пошли.
Фрэнсиса обуял страх. Он никак не мог справиться с нарастающим где-то внутри него ужасом. И все становилось только хуже оттого, что этот ужас нельзя было выплеснуть ни словом, ни действием. Послушная марионетка — вот кого из него сделала девушка, пахнущая жасмином и холодом.
Они шли, держась за руки. Коридор перед ними сужался, расширялся, петлял и вновь сходился в прямых линиях. Все происходило словно в замедленной киносъемке. Фрэнсис краем глаза видел, как девушка нежно водит пальчиком по тыльной стороне его ладони, но не чувствовал этого. Он не чувствовал ничего, кроме страха.
Часы в коридоре пробили полночь.
— Не волнуйся, — улыбнулась девушка. — Всего через двадцать четыре часа ты увидишься со своими друзьями.
Фрэнсис не был уверен в этом.
Лучше бы Монтгомери ему ещё раз лицо разбил, ей богу...
Они остановились около деревянной двери — кабинет математики, кабинет мисс Уинтер.
— Если тебя интересует моя судьба, приходи к кабинету мисс Уинтер, когда часы в главном зале пробьют полночь.
Эти слова...
Письмо Анны, лежащее на третьем этаже, под подушкой... Фрэнсис вышел на прогулку по Интернату сразу после его прочтения. Хотел собрать мысли в кучку и понять, что же именно задумала подруга. Ужасное сомнение прокралось в его душу и свило в ней гнездо.
Сомнение переросло в догадку, а догадка ударила правдой. Он понял, что ошибался.
Анна ничего не писала.
— Сегодня вечером шесть адресатов получили свои письма. Завтра ещё пять человек пройдут наш сегодняшний путь.
Девушка улыбнулась и мягко толкнула дверь. Та с тихим скрипом поддалась.
Они переступили порог, за которым была совсем иная жизнь.
Лисёнок больше никогда не вернётся в свою комнату. Никогда не сорвёт урок истории своими глупыми вопросами и уточнениями. Никогда не разрисует стены Бурого Дома неприличными словами. Никогда вместе с детьми из левого корпуса не закопает во дворе под старым дубом какую-нибудь до жути важную вещицу, принадлежащую Дракону. Никогда не разведёт костер на крыше. Никогда.
Ещё много-много других "никогда", которые с ним никогда не произойдут.
И — самое пугающее — Лисёнок никогда не предупредит своих друзей, тоже получивших по письму, о том, какая опасность висит над их головами.