Новенькая
Бурое здание раскрыло свою кривозубую
пасть, и я поняла, что Интернат никогда не станет мне тем домом, которого я так жажду. Быть может, дело вовсе не в его пугающем облике, навевающем холод даже в этот душный и знойный сентябрьский день. Не в пожелтевшей дикости травы и не в безлюдности близлежащих улиц. Я думаю, всему виной время и место моего рождения, а не нелепые стечения обстоятельств, приведшие меня к этой истории, начало которой положили тяжёлый жёлтый чемоданчик, парень с сигаретой и приторные французские духи Рейчел (на красивом флаконе из переливающегося розового стекла написано, что духи пахнут дамасской розой и жасмином, хотя в действительности пахнут они чёрт знает чем).
Мой излюбленный прием — закрывать глаза и представлять, что я смелая и вольная жительница вересковых пустошей, как героини моих любимых произведений, — не сработал, когда я оказалась перед Каменным Монстром. Страх оказался сильнее воображения. И, в какой-то степени, это меня погубило.
Моя душа рвалась к жару далёких звёзд.
Но упала на холодные плиты Интерната.
Знала ли я, что тот памятный сентябрьский день разделит мою жизнь на "до" и "после"? Нет, не знала. Иначе сделала бы всё возможное, чтобы никогда не переступить порог Бурого Дома.
Загадочное письмо и не менее загадочное расследование. Новые друзья и новые враги. Боль и любовь. Смех и слезы. Попытки выжить любой ценой, даже если цена эта — чужая жизнь. Горячие пески пустыни и вызывающие лихорадку ледяные дожди. Вечный гость нищих домов — голод — и страдание в золотой клетке. Апатия и страсть. Борьба и поражение. Кровавые раны на теле и гибельные раны в душе. Пепел на губах. А за всем этим — пламя разгорающейся революции.
Знала ли я, что ждёт меня впереди? Нет, не знала. Иначе сделала бы всё возможное, чтобы спасти всех нас от этой участи.
Интернат возник перед нами тёплым сентябрьским днём. В проливной час, когда от раскаленного асфальта поднимались прозрачные дымки пара, а свинцовые тучи, висящие в небе, грозились обрушиться на мир. На улице не было ни одной живой души, солнце у всех выжгло желание выходить из дома. Чахлые деревья склонялись своими макушками к самой земле, изнемогая от жары. Дорога плавилась под ногами, превращаясь в коричневатую жижу. Всё здесь было блеклым, ржавым и дурно пахнущим. Вселенная вдруг превратилась в плохо нарисованный комикс, а я в персонажа нелепой трагикомедии.
Зелёные пряди волос навязчиво прилипали ко лбу, шее и лопаткам. Кожа насквозь пропиталась запахом пыли и ослепляющего солнца, причиняющего боль чувствительным глазам. Добавьте французские духи, пот, долетающие ароматы смешанного леса и дикорастущих цветов — и вот перед вами, словно цветными карандашами, раскрашивается картинка вкусов, запахов и первых впечатлений. Отвратительных, надо отметить, первых впечатлений.
Рейчел — моя "любимая" злобная мачеха — громко стуча каблучками шла вперёд, периодически бросая на меня напряжённые взгляды из-под накладных паучьих ресниц. Я отвечала презрительной улыбкой. И мы молча продолжали свой путь, делая вид, что не знакомы друг с другом.
Лучше бы так оно и было.
Рейчел остановилась у покосившегося забора, прочитала надпись на покосившейся табличке и, приторно весёлым голосом сказав, чтобы я подождала снаружи, прошествовала по некоторому подобию сада — только в этом саду вместо цветов были сплошные сорняки — и нырнула в покосившийся домик. На душе полегчало. Да и воздух стал чище, когда шлейф её французских духов исчез в дверном проёме. Нервы, до того скрученные в тугой узел, самую малость распрямились. Я расслабленно выдохнула, швырнула необъятный чемодан на траву и села на него верхом. Бледные руки крепко держали зачитаную до дыр книгу, словно она — спасательная соломинка, а я — утопающая. Время утекало, как песок сквозь пальцы. Я перелистывала страницу за страницей и понемногу успокаивалась, вчитываясь в уже знакомые предложения и заново знакомясь с родными персонажами. Не знаю, как бы я выживала без книг, потому что с ранних лет они мои единственные друзья, которые — я знаю — никогда меня не покинут и не предадут. Людям доверять нельзя. А книгам можно. Это главная правда, усвоенная мною за семнадцать лет жизни.
Веточка лаванды упала мне на колени. Я и забыла про этот маленький гербарий. Цитата, которую я когда-то обвела кислотно-желтым маркером, чтобы не потерять, привлекла к себе внимание:
"... у всех нас есть свои печали и горести, и, хотя их тяжесть, очертания и масштабы различны в каждом отдельном случае, цвет печали одинаков для всех".
Захотелось обдумать эти строки. Погрузиться в них, как погружаешься в морские пучины. Изучить каждую букву по отдельности. Проанализировать каждую запятую. Вычленить смысл. Понять, что именно испытывал писатель, заполняя пустые страницы своими фантазиями. Захотелось завернуться в тёплый плед и читать, читать, читать до тех пор, пока не покраснеют глаза, до тех пор, пока день не сменится ночью, а ночь не засияет розовыми вспышками рассвета. Захотелось выпить кофе с тремя ложками сахара, сидя на высокой кухонной табуретке и болтая ногами. Захотелось узнать, что впереди поджидает потрясающее будущее, каждый день которого будет счастливым и прожитым на полную катушку.
Но хотеть и иметь — слова антонимы.
Мне семнадцать. Вместо дома — Интернат. Вместо мамы — двуличная мачеха. Вместо отца — безвольный мешок дерьма, отправляющий родную дочь в какой-то вшивый приют под предлогом перевоспитания.
Можно подумать, я не понимаю, что от меня просто-напросто хотят избавиться.
Грачи, сидящие на проводах, взметнулись в небо и, перелетев через крышу дома, исчезли вдали.
В первое время, наверное, будет тяжело. Не могу и представить, как эти дикари, живущие в Интернате с самого своего рождения, отнесутся к новенькой. Да мне это и не интересно. Как только появится возможность, я сбегу. Сложу все свои книги в сумку и уберусь отсюда ко всем чертям. Только меня и видели. Администрация позвонит Рейчел или отцу и скажет им, что я оставила прощальную записку, в которой обвинила их в своей растоптанной жизни. Звучит идеально.
Солнце перестало припекать и спряталось за облаками, напоследок оставив на моём лице красноватые пятна, которые никогда не станут загаром.
— Красиво, — весело произнес мужской голос.
Я подскочила на своём чемодане, резко развернулась и тут же попала в плен глаз цвета горячего шоколада.
— Что? — незнакомец расплылся в широкой улыбке, а затем без всякого стеснения опустился рядом со мной, только не на жёлтый чемодан, а прямо на увядающую траву.
— Я сказал, что у тебя красивые волосы.
— А, спасибо, — пробормотала я, слегка сбитая с толку его появлением. На меня напало смущение. Чтобы его побороть, я вновь уткнулась в книгу, стараясь не обращать внимания ни на что вокруг. Особенно на незнакомого парня, пахнущего мятой. Это было не так легко, учитывая, что он прямо-таки дышал мне в затылок и постоянно смахивал пепел с сигареты мне под ноги.
— И всё? Не хочешь сделать ответный комплимент? — в его голосе звучали саркастичные нотки. Он издевался. Смущение смущением, а этого я ему позволить не могла.
Тряхнув зелёными волосами и гордо вздёрнув подбородок, я позволила себе столкнуться с его восхитительными глазами.
Хочешь комплимент? Ты его получишь.
— Дай-ка подумать, — я задумчиво окинула его взглядом, досадуя на то, что он так притягателен. Почему кому-то всё, а кому-то —мне — ничего. Не честно!
Незнакомец был примерно моего возраста. Очень высок. Это бросалось в глаза даже сейчас, когда он сидел на траве и казался чуть ниже меня, возвышающейся на своих многочисленных пожитках. Каштановые волнистые волосы, гладкая золотистая кожа — моя несбыточная мечта — и обжигающие глаза, в которых дьяволята танцевали сальсу. Тонкие пальцы держали сигарету, от который шел мятный смог. Ментоловые. Гадость. Обычная чёрная футболка и обычные джинсы. Хоть что-то непримечательное в нём удалось найти.
— У тебя милая привычка подкрадываться со спины и раздражать незнакомых людей, — сладко протянула я, нацепив на лицо самую ангельскую улыбочку, которая только нашлась в моём арсенале.
— Да ты у нас грубиянка, — присвистнул кареглазый.
— Спасибо.
— Это был не комплимент.
— Это с какой стороны посмотреть.
— Сдаюсь, — он шутливо выставил ладони, а я снова уставилась в книгу, всем своим видом демонстрируя, что не в настроении вести беседы. Но парень был либо глупым, либо наглым, либо глупым и наглым одновременно. — Тринадцатая сказка? — я закрыла рукой обложку, но уже было поздно:
— И о чём эта сказка?
— О надоедливом парне, который мешал главной героине погрузиться в её любимую историю.
— Ну, здесь хотя бы финал счастливый, — улыбнулся он, делая затяжку и отбрасывая окурок прямо в траву. — Сказка же.
— Не для парня. Его в конце убили с особой жестокостью за навязчивость и загрязнение окружающей среды.
— Злючка.
— Спасибо.
— Нет, это не...
— Кристина!
Рейчел выпорхнула на улицу подобно райской птичке, долго находившейся в мрачной клетке. Белое платье колыхалось на ветру. Светлые локоны сияли в лучах уходящего солнца. Она была прекрасна внешне, но я точно знала — душа Рейчел прогнила до основания. Ведь именно из-за неё я оказалась в этой дыре. Мачеха остановилась в нескольких шагах. С любопытством посмотрела на меня, затем на сидящего рядом шатена, затем снова на меня.
— Уже нашла друга? — наконец поинтересовалась она.
— Нет, — ответила я.
— Да, — ответил "друг".
— Это замечательно, — улыбнулась Рейчел неизвестно кому. — Я всё обговорила с директором, милая. Тебе выделили комнату на четвертом этаже. Будешь жить ещё с четырьмя девочками. Здесь есть учебные кабинеты и преподаватели, так что в школу тебе теперь ходить не надо. Здорово, правда?
Я не ответила.
— На праздники мы будем забирать тебя домой. Если ты, конечно, захочешь.
Не захочу.
— Пупсик, так и будешь молчать?
Да.
Кареглазый "друг" улыбнулся одним уголком рта, услышав унизительное обращение. Что-то нехорошее было в его улыбке.
— Хватит дуться. Мы с папой делаем это ради твоего же блага.
Катись в задницу, мегера.
Новый знакомый с лёгкой усмешкой наблюдал за этой односторонней перебранкой. Я, наверное, и правда выглядела капризной девицей. Грубиянкой, как он сказал несколько минут назад. Плевать. Не стану я стыдиться своей натуры из-за какого-то придурковатого типа. Не стану терпеть ужимки Рейчел. И равнодушие отца, даже не проводившего меня к месту заключения, тоже.
Пошли они все...
Я подхватила за ручку тяжёлый багаж. Его маленькие колёсики с трудом покатились по траве и песку, но я с фанатичным упорством продолжала тащить его за собой.
Пошли они все...
— Кристина, — воскликнула мачеха, не желая так просто от меня избавляться. Нет. Ей надо было уничтожить, заставить почувствовать себя слабой, беспомощной, испуганной и одинокой. — Даже не обнимешь меня напоследок? Мы увидимся теперь только на Рождество...
И хорошо. Вообще бы твоей напудренной рожи никогда в жизни не видеть.
— Да, Кристина, — неожиданно вмешался парень. — Обними маму. А то потом будешь жалеть и плакать ночами в подушку из-за того, что вы так холодно попрощались.
Я показала ему средний палец, на что он ответил порядком поднадоевшей чеширской улыбкой.
— Хотя бы к директору зайди, — обречённо произнесла мачеха. — Он просил...
— Приятно было познакомиться, пупсик, — перебил Рейчел парень, имени которого я по-прежнему не знала. — Ещё поболтаем.
Я почувствовала, как багрянец заливает щеки.
Он достал вторую сигарету, прикурил и выпустил никотиновое облачко, не обращая внимания на недовольное ворчание Рейчел.
— Непременно, — я приоткрыла входную дверь, стараясь не прерывать первой зрительного контакта с нахальным типом. — Если ты не умрёшь от рака лёгких, котик.
Он поперхнулся дымом, а я, с ликующим от этой маленькой победы сердцем, шмыгнула внутрь.
И бурые стены Дома обступили меня.