Глава 6. Запись.
ЭВЕЛИН
Тетрадь Джоанны Ли лежала в моих руках. Тонкая, выцветшая обложка была влажной от сырости, будто впитала в себя холод Линден-Фоллз. Я провела пальцами по ткани, чувствуя её шероховатость и пятна, оставленные временем — как шрамы на коже. Почерк на первой странице был женским, неровным, с резкими росчерками, будто она писала в спешке, дрожащими от страха руками, при тусклом свете или в темноте, где каждый шорох мог быть последним. Первая строка резанула, как лезвие:
«Если ты читаешь это, значит, меня уже нет.»
Холод пробежал по спине — не от сквозняка, а от чувства, что эти слова — не просто дневник, а завещание. Крик. Предупреждение тем, кто осмелится пойти по её следу.
Мы с Дэвидом сидели в моей квартире — маленькой, на третьем этаже старого дома в центре. Стены здесь хранили эхо прежних жильцов. Полумрак сгущался, единственным источником света была настольная лампа с потрескавшимся абажуром, отбрасывавшая длинные тени на выцветшие обои. Окна были зашторены, тяжёлые занавески слегка колыхались от сквозняка, и я чувствовала, как тьма снаружи давит на стекло, будто пытаясь прорваться внутрь. Запах горьковатого кофе смешивался с запахом старой бумаги, создавая атмосферу затхлого архива, где каждая строка может изменить всё.
Дэвид сидел напротив, склонившись над столом. Его лицо было словно камень, но я видела напряжение: сжатые челюсти, взгляд, цепляющийся за каждое слово, как будто он искал не только улики — искупление. Он всё ещё винил себя за Джоанну. За то, что не смог защитить.
— Она боялась, — сказала я, листая страницы. — Не за себя. За дочь.
— И всё равно говорила, — пробормотал он. — Даже зная, чем это закончится.
В одной из записей Джоанна упоминала имя — Карлсон. Мы с Дэвидом переглянулись. Это имя не было новым, но теперь оно всплыло из прошлого, как заноза, которую никто не извлёк. Карлсон был среди тех, кто работал с Кравеном. Тогда — незаметный, тень за ширмой. Теперь — возможно, ключ.
— Это не просто фамилия, — сказал он. — Это точка отсчёта.
Я кивнула, перелистывая страницу. Записи были скомканными, местами — только слова, списки, фрагменты, как будто Джоанна вела хронику, надеясь, что кто-то разберёт её код. Мы выписывали всё в блокнот. Каждая фраза была как кусок пазла.
— Она всё понимала, — сказала я. — И всё равно осталась. Ради Стеллы. Ради правды.
Дэвид не ответил. Только взял одну из страниц и поднёс ближе к лампе. Её край был обожжён — может, случайно, а может, в попытке спрятать. Но слова всё ещё читались:
«Он сказал, что если я заговорю, они исчезнут. Все. Я знаю, что не спасу себя. Но, может, спасу её.»
— Это не просто история, — прошептал он. — Это крик матери, у которой отняли всё.
Я чувствовала, как во мне что-то ломается. Не страх. Не гнев. Что-то большее. Стыд, возможно, что мы были слишком поздно. Или решимость — не дать этому быть зря.
— Она хотела, чтобы мы нашли их, — сказала я. — Карлсона. Кравена. Всех.
— И чтобы мы не сделали тех же ошибок, — добавил он.
Я закрыла тетрадь. Обложка была холодной, как кожа мёртвого. Мы не знали, куда ведёт эта дорога, но знали точно — назад пути нет.
В этой комнате, среди теней и запаха кофе, я поняла: мы на пороге. И следующий шаг может стоить всего.