Ее печенье
Но потом был тот случай с печеньками. Она испекла миндальное печенье — хрустящее, в сахарной пудре, — и раздала охране у ворот. Смеялась, шутила, кто-то из молодых ребят даже покраснел, принимая угощение.
Рейм наблюдал с террасы — молча, с каменным лицом. И когда она вернулась, счастливая и припорошённая мукой, он сказал ледяным тоном:
— Ты слишком фамильярна с прислугой. Это неподобающе.
Она остановилась, удивлённая.
— Это просто печенье, Рейм. Я же не приглашаю их на чай в нашу спальню.
— Именно так это и начинается, — он отвёл взгляд. — С маленьких жестов. Потом — панибратство. Потом — неуважение.
Она подошла ближе, изучая его лицо.
— Ты... ревнуешь? — в её голосе прозвучало недоверие. — Из-за печенек? Неужели ты настолько жадный?
Он резко повернулся к ней, и в его глазах вспыхнул настоящий огонь — не гнева, а уязвлённой гордости.
— Я не ревную. Я не терплю фамильярности. Ни к себе, ни к тебе. Ты не должна быть для них «милой барышней с овсянкой». Ты — та, ради которой я снёс бы этот мир к чёрту. И они должны помнить об этом. С должным расстоянием.
Она смотрела на него — и вдруг поняла. Это не про печенье. Это про то, что её улыбки, её тепло — это что-то, что принадлежит ему. Только ему. И когда она раздаёт это кому-то ещё — даже в виде глупого печенья — он чувствует угрозу. Не своей власти, а их хрупкому миру, который он так выстроил.
— Хорошо, — сказала она тихо. — Больше не буду.
— Пеки, если хочешь, — он пробормотал, уже отворачиваясь. — Но пусть Мартин раздаёт. Без... твоего участия.
Она не спорила. Но позже, когда он сидел в кабинете, она вошла без стука, подошла к его креслу... и снова коснулась губами его пульса.
— Что на этот раз? — спросил он, не открывая глаз.
— Убеждаюсь, что ты всё ещё мой жадный, ревнивый страж, — прошептала она. — И что твоё сердце бьётся так же быстро, как и тогда, когда я впервые его поцеловала.
Он не стал отрицать.
Потому что она была права.
И maybe, именно поэтому он разрешил ей оставить те печенья — но только если она будет печь их в его форме.
В форме звёзд.
Потому что только он будет знать, что эти звёзды — с его кухни.
И с её рук.