«Твой аноним»
Глава N. Шепот Анонима
Утро после ночи в латексном мешке было странно спокойным. Рейм освободил её на рассвете. Он не произнёс ни слова, просто расстегнул замок, помог ей выбраться из липкой оболочки, и она почувствовала, как свежий воздух наполняет лёгкие, а тело, освобожденное от заточения, привычно протестовало ноющей болью и напряжением от пояса. Он отнес мешок за ширму, скрывая его от глаз, как и все их "игрушки".
Сериз чувствовала себя опустошенной, но и странно... умиротворенной. Его "сказка" и его ласковые прикосновения сделали своё дело. Она была сломлена, да, но в этом сломе чувствовала и своеобразный покой. Рейм был всё так же молчалив и сосредоточен. Он надел свой пояс перед ней, как обычно, а она, следуя его невысказанному приказу, приняла свою участь, и тугие ремешки её собственного пояса снова обняли её тело. День начался.
*
Через несколько дней, когда привычный ритм их жизни восстановился, Сериз обнаружила новую одержимость. Она сидела у камина в гостиной на первом этаже, уютно устроившись в глубоком кожаном кресле. Огонь бросал пляшущие тени на стены, создавая атмосферу тепла и уюта, которая так контрастировала с её внутренним миром.
Её руки сжимали старую, потрёпанную книгу в простом, безликом переплёте. Она погрузилась в неё с головой, полностью забыв обо всем на свете. Карандаш мелькал в её пальцах, делая пометки на полях, подчёркивая особо яркие фразы. Что-то в этой книге цепляло её, затягивало, словно незнакомая, но невероятно привлекательная мелодия.
Рейм, как обычно, вернулся домой поздно. Он прошёл в гостиную, чтобы взять виски, и его взгляд, поначалу рассеянный, остановился на Сериз. Она была поглощена чтением, её короткие голубые волосы разметались, а лицо, обычно чуть напряжённое, расслабилось в сосредоточенной задумчивости. Он привык, что она читает, но в этот раз что-то было не так. Она была слишком увлечена.
Он подошёл ближе, его шаги были бесшумны. Рейм встал рядом с её креслом, его тень от камина легла на страницы книги. Сериз не сразу заметила его.
«Чем же ты так увлечена, Сериз?» – прозвучал его голос, ровный, но с едва уловимой ноткой любопытства, которая моментально обострила все её чувства. Она вздрогнула, медленно подняла голову.
Его взгляд был прикован к книге в её руках. Он видел её потрёпанную обложку.
Сериз, чуть смутившись, протянула ему книгу, показывая обложку.
«Нашла в старой библиотеке дедушки. Это... это невероятно, Рейм. Я никогда ничего подобного не читала. Я просто... не могу оторваться.»
Рейм взял книгу. Его глаза скользнули по обложке, по названию. И по псевдониму автора: «Твой Аноним».
Внутри него что-то сжалось. Он знал эту книгу. Каждая строка, каждая мысль в ней была его. Он написал её в самые тёмные времена, когда она ушла от него. После той ночи, когда её избили бандиты и она потеряла память. Он писал, чтобы выплеснуть свою боль, свою ярость, свою ревность, своё безумие. И свою отчаянную, сломанную любовь к ней. Он был тогда на грани, и эта книга была его изящной, жестокой "местью" за то, что она посмела уйти, за то, что он её потерял. Это было его извращённое прощание, его последняя исповедь.
А теперь она читает её. И восхищается "хлёстким языком" неизвестного автора.
Её глаза сияли. «Этот автор... он так глубоко чувствует, Рейм! Такой слог, такая сила слова! Ты не представляешь, как мне хочется найти его. Узнать, кто это. Возможно, он... так же одинок? Ему нужно рассказать, что его слова нашли отклик.»
Рейм сжимал книгу в руках, его костяшки побелели. В его глазах вспыхнул знакомый, дикий огонь ревности. Ревности... к самому себе. К своей прошлой боли, к своему анонимному "я". Ему совсем не нравилось, что она хочет найти этого "Анонима".
«Найти?» – егоголос стал жёстким, почти угрожающим. – «Зачем его искать, Сериз? Это просто слова. Возможно, он давно умер. Или сидит где-то в психушке.»
Он сделал движение, словно хотел бросить книгу в огонь. «Может, лучше я сожгу это сейчас? Так будет легче.»
Сериз вдруг расхохоталась. Чисто, звонко, этот смех был так редок в их доме. Он был таким искренним, что даже Рейм на секунду дрогнул.
«Вот это да!» – воскликнула она, смеясь сквозь слёзы. – «Ты ревнуешь, Рейм! Ты ревнуешь к неизвестному автору! Ты просто невыносим!»
Слёзы выступили у неё на глазах, но это были слёзы не от горя, а от абсурдности ситуации, от осознания его парадоксальной ревности, которая теперь проявилась и в этом. Он был готов сжечь собственное творение, лишь бы она не восхищалась "другим". А он, Рейм, стоял там, с книгой, написанной им же самим, и его душа горела от ревности к своей же фантазии.
***
*
Глава N. Шепот Анонима (Продолжение)
...Утро после ночи в латексном мешке было странно спокойным. Рейм освободил её на рассвете. Он не произнёс ни слова, просто расстегнул замок, помог ей выбраться из липкой оболочки, и она почувствовала, как свежий воздух наполняет лёгкие, а тело, освобожденное от заточения, привычно протестовало ноющей болью и напряжением от пояса. Он отнес мешок за ширму, скрывая его от глаз, как и все их "игрушки".
Сериз чувствовала себя опустошенной, но и странно... умиротворенной. Его "сказка" и его ласковые прикосновения сделали своё дело. Она была сломлена, да, но в этом сломе чувствовала и своеобразный покой. Рейм был всё так же молчалив и сосредоточен. Он надел свой пояс перед ней, как обычно, а она, следуя его невысказанному приказу, приняла свою участь, и тугие ремешки её собственного пояса снова обняли её тело. День начался.
*
Через несколько дней, когда привычный ритм их жизни восстановился, Сериз обнаружила новую одержимость. Она сидела у камина в гостиной на первом этаже, уютно устроившись в глубоком кожаном кресле. Огонь бросал пляшущие тени на стены, создавая атмосферу тепла и уюта, которая так контрастировала с её внутренним миром.
Её руки сжимали старую, потрёпанную книгу в простом, безликом переплёте. Она погрузилась в неё с головой, полностью забыв обо всем на свете. Карандаш мелькал в её пальцах, делая пометки на полях, подчёркивая особо яркие фразы.
*«Каждая строка... как будто написана для меня,»* – думала Сериз, её взгляд скользил по выцветшим страницам. Это был не роман, не сборник стихов. Это была странная, исповедальная проза, местами похожая на философский трактат, местами – на дневник обезумевшего гения. Автор писал о поиске абсолютной истины через самоограничение. О красоте идеального контроля над хаосом желаний. О том, как любовь, доведенная до крайности, становится тюрьмой, но и единственным спасением.
Он говорил о ревности не как о слабости, а как о высшей форме обладания, о боли потери, которая превращает человека в беспощадного стража. Он описывал мир, где правила, ограничения и даже страдания становятся путём к совершенству и истинной привязанности. Слог был убийственно хлесткий, метафоры – беспощадные, а идеи – шокирующие, но при этом... до боли знакомые Сериз.
*«Это же... это он?»* – мелькнуло у неё в голове. Она пыталась отмахнуться от этой мысли, но слишком много было параллелей с Реймом, с их жизнью. Автор описывал парадоксальную радость от подчинения, наслаждение в удушающей близости. Открыто говорил о сексе как о ритуале владения, а не просто страсти. Он писал о собственничестве как о единственной форме любви, достойной быть вечной.
Она с жадностью вчитывалась в абзацы, где говорилось о поясах, о связывании, о добровольном отказе от свободы ради высшей цели сохранения чего-то чистого. Автор называл это "диктикой", "чисткой души". Всё это звучало так знакомо, так отталкивающе и так... притягательно одновременно. Он писал о том, как боль и ограничение могут раскрыть новые грани чувственности, как тело, загнанное в угол, становится более восприимчивым к самым тонким проявлениям контроля.
*«Это же... моя жизнь,»* – с ужасом и восхищением одновременно осознавала Сериз. Но как такое возможно?
*
Рейм, как обычно, вернулся домой поздно. Он прошёл в гостиную, чтобы взять виски, и его взгляд, поначалу рассеянный, остановился на Сериз. Она была поглощена чтением, её короткие голубые волосы разметались, а лицо, обычно чуть напряжённое, расслабилось в сосредоточенной задумчивости. Он привык, что она читает, но в этот раз что-то было не так. Она была слишком увлечена.
Он подошёл ближе, его шаги были бесшумны. Рейм встал рядом с её креслом, его тень от камина легла на страницы книги. Сериз не сразу заметила его.
«Чем же ты так увлечена, Сериз?» – прозвучал его голос, ровный, но с едва уловимой ноткой любопытства, которая моментально обострила все её чувства. Она вздрогнула, медленно подняла голову.
Его взгляд был прикован к книге в её руках. Он видел её потрёпанную обложку.
Сериз, чуть смутившись, протянула ему книгу, показывая обложку.
«Нашла в старой библиотеке дедушки. Это... это невероятно, Рейм. Я никогда ничего подобного не читала. Я просто... не могу оторваться.»
Рейм взял книгу. Его глаза скользнули по обложке, по названию. И по псевдониму автора: «Твой Аноним».
Внутри него что-то сжалось. Он знал эту книгу. Каждая строка, каждая мысль в ней была его. Он написал её в самые тёмные времена, когда она ушла от него. После той ночи, когда её избили бандиты и она потеряла память. Он писал, чтобы выплеснуть свою боль, свою ярость, свою ревность, своё безумие. И свою отчаянную, сломанную любовь к ней. Он был тогда на грани, и эта книга была его изящной, жестокой "местью" за то, что она посмела уйти, за то, что он её потерял. Это было его извращённое прощание, его последняя исповедь.
А теперь она читает её. И восхищается "хлёстким языком" неизвестного автора.
Её глаза сияли. «Этот автор... он так глубоко чувствует, Рейм! Такой слог, такая сила слова! Ты не представляешь, как мне хочется найти его. Узнать, кто это. Возможно, он... так же одинок? Ему нужно рассказать, что его слова нашли отклик.»
Рейм сжимал книгу в руках, его костяшки побелели. В его глазах вспыхнул знакомый, дикий огонь ревности. Ревности... к самому себе. К своей прошлой боли, к своему анонимному "я". Ему совсем не нравилось, что она хочет найти этого "Анонима".
«Найти?» – его голос стал жёстким, почти угрожающим. – «Зачем его искать, Сериз? Это просто слова. Возможно, он давно умер. Или сидит где-то в психушке.»
Он сделал движение, словно хотел бросить книгу в огонь. «Может, лучше я сожгу это сейчас? Так будет легче.»
Сериз вдруг расхохоталась. Чисто, звонко, этот смех был так редок в их доме. Он был таким искренним, что даже Рейм на секунду дрогнул.
«Вот это да!» – воскликнула она, смеясь сквозь слёзы. – «Ты ревнуешь, Рейм! Ты ревнуешь к неизвестному автору! Ты просто невыносим!»
Слёзы выступили у неё на глазах, но это были слёзы не от горя, а от абсурдности ситуации, от осознания его парадоксальной ревности, которая теперь проявилась и в этом. Он был готов сжечь собственное творение, лишь бы она не восхищалась "другим". А он, Рейм, стоял там, с книгой, написанной им же самим, и его душа горела от ревности к своей же фантазии.
Ирония была жестока, почти невыносима. Эта книга, которую он держал в руках, которую Сериз нашла... она стояла не в старой, забытой библиотеке её дедушки. Она стояла в его собственной библиотеке, на одном из верхних, почти забытых стеллажей, среди тысяч других томов. Она всегда была там. Прямо под его носом. Его собственное, анонимное эхо прошлых мучений, которое теперь вернулось, чтобы мучить его снова.
*
Глава N. Исповедь Анонима
...Утро после ночи в латексном мешке было странно спокойным. Рейм освободил её на рассвете. Он не произнёс ни слова, просто расстегнул замок, помог ей выбраться из липкой оболочки, и она почувствовала, как свежий воздух наполняет лёгкие, а тело, освобожденное от заточения, привычно протестовало ноющей болью и напряжением от пояса. Он отнес мешок за ширму, скрывая его от глаз, как и все их "игрушки".
Сериз чувствовала себя опустошенной, но и странно... умиротворенной. Его "сказка" и его ласковые прикосновения сделали своё дело. Она была сломлена, да, но в этом сломе чувствовала и своеобразный покой. Рейм был всё так же молчалив и сосредоточен. Он надел свой пояс перед ней, как обычно, а она, следуя его невысказанному приказу, приняла свою участь, и тугие ремешки её собственного пояса снова обняли её тело. День начался.
*
Через несколько дней, когда привычный ритм их жизни восстановился, Сериз обнаружила новую одержимость. Она сидела у камина в гостиной на первом этаже, уютно устроившись в глубоком кожаном кресле. Огонь бросал пляшущие тени на стены, создавая атмосферу тепла и уюта, которая так контрастировала с её внутренним миром.
Её руки сжимали старую, потрёпанную книгу в простом, безликом переплёте. Она погрузилась в неё с головой, полностью забыв обо всем на свете. Карандаш мелькал в её пальцах, делая пометки на полях, подчёркивая особо яркие фразы.
*«Каждая строка... как будто написана для меня,»* – думала Сериз, её взгляд скользил по выцветшим страницам. Это был не роман, не сборник стихов. Это была странная, исповедальная проза, местами похожая на философский трактат, местами – на дневник обезумевшего гения. Автор писал о поиске абсолютной истины через самоограничение. О красоте идеального контроля над хаосом желаний. О том, как любовь, доведенная до крайности, становится тюрьмой, но и единственным спасением.
Он говорил о ревности не как о слабости, а как о высшей форме обладания, о боли потери, которая превращает человека в беспощадного стража. Он описывал мир, где правила, ограничения и даже страдания становятся путём к совершенству и истинной привязанности. Слог был убийственно хлесткий, метафоры – беспощадные, а идеи – шокирующие, но при этом... до боли знакомые Сериз.
*«Это же... это он?»* – мелькнуло у неё в голове. Она пыталась отмахнуться от этой мысли, но слишком много было параллелей с Реймом, с их жизнью. Автор описывал парадоксальную радость от подчинения, наслаждение в удушающей близости. Открыто говорил о сексе как о ритуале владения, а не просто страсти. Он писал о собственничестве как о единственной форме любви, достойной быть вечной.
Она с жадностью вчитывалась в абзацы, где говорилось о поясах, о связывании, о добровольном отказе от свободы ради высшей цели сохранения чего-то чистого. Автор называл это "диктикой", "чисткой души". Всё это звучало так знакомо, так отталкивающе и так... притягательно одновременно. Он писал о том, как боль и ограничение могут раскрыть новые грани чувственности, как тело, загнанное в угол, становится более восприимчивым к самым тонким проявлениям контроля.
Она перевернула страницу, наткнувшись на отрывок, который заставил её сердце сжаться. Текст был сумбурным, жарким, почти горячечным бредом, но в нём звенела такая неподдельная боль, что дышать становилось тяжело.
***
*«Тьма. Стены стиснулись, как стальные объятия. Вонь. И ни звука. Свобода? Я был свободен. Свободен отмира. От лжи. От её глаз, что смотрели на меня и видели... пустоту. Там, в изоляторе, я был королем своего собственного ада. И понял. Истина не в ширине, а в глубине. Не в свободе, а в конечном, совершенном владении собой. И другим. Тобой.»*
*«Ты ушла. И мой мир рухнул. Или взлетел? Это было похоже на шутку. Жестокую. Твоя амнезия. Твои пустые глаза. Словно ты издевалась. Сбросила меня, как старую шкуру. И я понял: свобода – это иллюзия. Амнисталь – предательство. Тебя нужно держать. Запирать. Сделать такой моей, чтобы даже воспоминания кричали о тебе, даже если их нет.»*
*«Я молил о боли, молил о границах. И вот они. Моя кожа – моя тюрьма. И твоя. И мы будем гореть в ней. Вместе. В этой вечной диете души. Это не наказание. Это... очищение. Дорога. Чтобы ты знала, что нет тебя вне меня. Нет меня вне тебя. Есть только мы. И этот замок.»*
***
*«Это же... моя жизнь,»* – с ужасом и восхищением одновременно осознавала Сериз. Но как такое возможно?
*
Рейм, как обычно, вернулся домой поздно. Он прошёл в гостиную, чтобы взять виски, и его взгляд, поначалу рассеянный, остановился на Сериз. Она была поглощена чтением, её короткие голубые волосы разметались, а лицо, обычно чуть напряжённое, расслабилось в сосредоточенной задумчивости. Он привык, что она читает, но в этот раз что-то было не так. Она была слишком увлечена.
Он подошёл ближе, его шаги были бесшумны. Рейм встал рядом с её креслом, его тень от камина легла на страницы книги. Сериз не сразу заметила его.
«Чем же ты так увлечена, Сериз?» – прозвучал его голос, ровный, но с едва уловимой ноткой любопытства, которая моментально обострила все её чувства. Она вздрогнула, медленно подняла голову.
Его взгляд был прикован к книге в её руках. Он видел её потрёпанную обложку.
Сериз, чуть смутившись, протянула ему книгу, показывая обложку.
«Нашла в старой библиотеке дедушки. Это... это невероятно, Рейм. Я никогда ничего подобного не читала. Я просто... не могу оторваться.»
Рейм взял книгу. Его глаза скользнули по обложке, по названию. И по псевдониму автора: «Твой Аноним».
Внутри него что-то сжалось. Он знал эту книгу. Каждая строка, каждая мысль в ней была его. Он написал её в самые тёмные времена, когда она ушла от него. После той ночи, когда её избили бандиты и она потеряла память. Он писал, чтобы выплеснуть свою боль, свою ярость, свою ревность, своё безумие. И свою отчаянную, сломанную любовь к ней. Он был тогда на грани, и эта книга была его изящной, жестокой "местью" за то, что она посмела уйти, за то, что он её потерял. Это было его извращённое прощание, его последняя исповедь.
А теперь она читает её. И восхищается "хлёстким языком" неизвестного автора.
Её глаза сияли. «Этот автор... он так глубоко чувствует, Рейм! Такой слог, такая сила слова! Ты не представляешь, как мне хочется найти его. Узнать, кто это. Возможно, он... так же одинок? Ему нужно рассказать, что его слова нашли отклик.»
Рейм сжимал книгу в руках, его костяшки побелели. В его глазах вспыхнул знакомый, дикий огонь ревности. Ревности... к самому себе. К своей прошлой боли, к своему анонимному "я". Ему совсем не нравилось, что она хочет найти этого "Анонима".
«Найти?» – его голос стал жёстким, почти угрожающим. – «Зачем его искать, Сериз? Это просто слова. Возможно, он давно умер. Или сидит где-то в психушке.»
Он сделал движение, словно хотел бросить книгу в огонь. «Может, лучше я сожгу это сейчас? Так будет легче.»
Сериз вдруг расхохоталась. Чисто, звонко, этот смех был так редок в их доме. Он был таким искренним, что даже Рейм на секунду дрогнул.
«Вот это да!» – воскликнула она, смеясь сквозь слёзы. – «Ты ревнуешь, Рейм! Ты ревнуешь к неизвестному автору! Ты просто невыносим!»
Слёзы выступили у неё на глазах, но это были слёзы не от горя, а от абсурдности ситуации, от осознания его парадоксальной ревности, которая теперь проявилась и в этом. Он был готов сжечь собственное творение, лишь бы она не восхищалась "другим". А он, Рейм, стоял там, с книгой, написанной им же самим, и егодуша горела от ревности к своей же фантазии.
Ирония была жестока, почти невыносима. Эта книга, которую он держал в руках, которую Сериз нашла... она стояла не в старой, забытой библиотеке её дедушки. Она стояла в его собственной библиотеке, на одном из верхних, почти забытых стеллажей, среди тысяч других томов. Она всегда была там. Прямо под его носом. Его собственное, анонимное эхо прошлых мучений, которое теперь вернулось, чтобы мучить его снова.
*
*
Глава N. Исповедь Анонима (Продолжение)
...Она перевернула страницу, наткнувшись на отрывок, который заставил её сердце сжаться. Текст был сумбурным, жарким, почти горячечным бредом, но в нём звенела такая неподдельная боль, что дышать становилось тяжело.
*
*«Тьма. Стены стиснулись, как стальные объятия. Вонь. И ни звука. Свобода? Я был свободен. Свободен от мира. От лжи. От её глаз, что смотрели на меня и видели... пустоту. Там, в изоляторе, я был королем своего собственного ада. И понял. Истина не в ширине, а в глубине. Не в свободе, а в конечном, совершенном владении собой. И другим. Тобой.»*
*«Ты ушла. И мой мир рухнул. Или взлетел? Это было похоже на шутку. Жестокую. Твоя амнезия. Твои пустые глаза. Словно ты издевалась. Сбросила меня, как старую шкуру. И я понял: свобода – это иллюзия. Амнисталь – предательство. Тебя нужно держать. Запирать. Сделать такой моей, чтобы даже воспоминания кричали о тебе, даже если их нет.»*
*«Я молил о боли, молил о границах. И вот они. Моя кожа – моя тюрьма. И твоя. И мы будем гореть в ней. Вместе. В этой вечной диете души. Это не наказание. Это... очищение. Дорога. Чтобы ты знала, что нет тебя вне меня. Нет меня вне тебя. Есть только мы. И этот замок.»*
*
Сериз сглотнула, чувствуя, как этот удушающий воздух из книги обволакивает её. Она перелистнула страницу, и наткнулась на новые, такие же острые, рваные строки. Эти абзацы были о женщинах. О тех, что были «до неё». Без имен, лишь чистые ощущения — боль и триумф.
*
*«Три. Было три. До неё. Одна обещала всё, полгода смотрела в глаза, лгала о чувствах. А потом... отказала в теле. Полгода я горел в ожидании, а она... нет. Тогда я понял: ожидание – это тоже форма пытки. А ложь – самая грязная свобода. Не должно быть отказа там, где есть обладание. Не должно быть притворства.»*
*«Дома терпимости. Мир ярких огней и тёмных желаний. Там я учился. Не просто брать, а властвовать. Чувствовать, как тело отзывается каждому движению. Оттачивать каждое прикосновение до совершенства, до дрожи. Быть не просто любовником, а проводником. Учителем. Чтобы никто не смел отказать. Чтобы каждый стон был не мольбой, а признанием. Чтобы стать таким, чтобы каждая женщина, кого я коснусь, знала, что она моя** уже до прикосновения. И не было сомнений.»*
*«Их тела были открыты. Их души были заперты. Я искал ту, чья душа будет так же открыта, как и тело. Или ту, чью душу я смогу запереть сам. Чтобы она была только моей. Чтобы эта диета души стала нашей общей. Чтобы не было ни взгляда, ни мысли, ни прикосновения, что принадлежали бы кому-то другому. Ты. Сериз. Ты – цель.»*
*
Сериз резко опустила книгу. Её лицо было бледным. Её сердце бешено колотилось. Эти слова били по лицу, оглушали своей откровенной, шокирующей правдой. Это был не Рейм, которого она знала, но он был в каждой строке. Его безумие, его боль, его извращенная логика – всё было здесь, обнажено. Он не просто ревновал, он строил свою философию обладания на фундаменте своих прошлых ран. Его стремление к контролю, к поясам – это было не просто прихоть. Это был результат его жизненного пути, его "обучения". И он с такой искренностью, с такой вывернутой изнанкой души об этом писал, что это одновременно и ужасало, и затягивало, и вызывало болезненное восхищение. Она видела его, настоящего, в этих строках. Всего.
*
Рейм, как обычно, вернулся домой поздно. Он прошёл в гостиную, чтобы взять виски, и его взгляд, поначалу рассеянный, остановился на Сериз. Она была поглощена чтением, её короткие голубые волосы разметались, а лицо, обычно чуть напряжённое, расслабилось в сосредоточенной задумчивости. Он привык, что она читает, но в этот раз что-то было не так. Она была слишком увлечена.
Он подошёл ближе, его шаги были бесшумны. Рейм встал рядом с её креслом, его тень от камина легла на страницы книги. Сериз не сразу заметила его.
«Чем же ты так увлечена, Сериз?» – прозвучал его голос, ровный, но с едва уловимой ноткой любопытства, которая моментально обострила все её чувства. Она вздрогнула, медленно подняла голову.
Его взгляд был прикован к книге в её руках. Он видел её потрёпанную обложку.
Сериз, чуть смутившись, протянула ему книгу, показывая обложку.
«Нашла в старой библиотеке дедушки. Это... это невероятно, Рейм. Я никогда ничего подобного не читала. Я просто... не могу оторваться.»
Рейм взял книгу. Его глаза скользнули по обложке, по названию. И по псевдониму автора: «Твой Аноним».
Внутри него что-то сжалось. Он знал эту книгу. Каждая строка, каждая мысль в ней была его. Он написал её в самые тёмные времена, когда она ушла от него. После той ночи, когда её избили бандиты и она потеряла память. Он писал, чтобы выплеснуть свою боль, свою ярость, свою ревность, своё безумие. И свою отчаянную, сломанную любовь к ней. Он был тогда на грани, и эта книга была его изящной, жестокой "местью" за то, что она посмела уйти, за то, что он её потерял. Это было его извращённое прощание, его последняя исповедь.
А теперь она читает её. И восхищается "хлёстким языком" неизвестного автора.
Её глаза сияли. «Этот автор... он так глубоко чувствует, Рейм! Такой слог, такая сила слова! Ты не представляешь, как мне хочется найти его. Узнать, кто это. Возможно, он... так же одинок? Ему нужно рассказать, что его слова нашли отклик.»
Рейм сжимал книгу в руках, его костяшки побелели. В его глазах вспыхнул знакомый, дикий огонь ревности. Ревности... к самому себе. К своей прошлой боли, к своему анонимному "я". Ему совсем не нравилось, что она хочет найти этого "Анонима".
«Найти?» – его голос стал жёстким, почти угрожающим. – «Зачем его искать, Сериз? Это просто слова. Возможно, он давно умер. Или сидит где-то в психушке.»
Он сделал движение, словно хотел бросить книгу в огонь. «Может, лучше я сожгу это сейчас? Так будет легче.»
Сериз вдруг расхохоталась. Чисто, звонко, этот смех был так редок в их доме. Он был таким искренним, что даже Рейм на секунду дрогнул.
«Вот это да!» – воскликнула она, смеясь сквозь слёзы. – «Ты ревнуешь, Рейм! Ты ревнуешь к неизвестному автору! Ты просто невыносим!»
Слёзы выступили у неё на глазах, но это были слёзы не от горя, а от абсурдности ситуации, от осознания его парадоксальной ревности, которая теперь проявилась и в этом. Он был готов сжечь собственное творение, лишь бы она не восхищалась "другим". А он, Рейм, стоял там, с книгой, написанной им же самим, и его душа горела от ревности к своей же фантазии.
Ирония была жестока, почти невыносима. Эта книга, которую он держал в руках, которую Сериз нашла... она стояла не в старой, забытой библиотеке её дедушки. Она стояла в его собственной библиотеке, на одном из верхних, почти забытых стеллажей, среди тысяч других томов. Она всегда была там. Прямо под его носом. Его собственное, анонимное эхо прошлых мучений, которое теперь вернулось, чтобы мучить его снова.
*
*
Глава N. Исповедь Анонима (Продолжение)
...Ирония была жестока, почти невыносима. Эта книга, которую он держал в руках, которую Сериз нашла... она стояла не в старой, забытой библиотеке её дедушки. Она стояла в его собственной библиотеке, на одном из верхних, почти забытых стеллажей, среди тысяч других томов. Она всегда была там. Прямо под его носом. Его собственное, анонимное эхо прошлых мучений, которое теперь вернулось, чтобы мучить его снова.
*
Сериз посмотрела на книгу, потом на Рейма, который сжимал её в руках, пытаясь подавить свои демоны. Она всё ещё думала, что это просто совпадение. Что он, Рейм, однажды, когда они гуляли по городу, просто случайно наткнулся на неё в какой-нибудь пыльной книжной лавке или даже в отделе книг в продуктовом маркете. Он иногда так делал: спонтанно хватал с полки любую книгу, чей корешок или название чем-то привлекли его внимание, и покупал её, даже не взглянув на автора. Его мозг, постоянно работающий на максимальных оборотах, постоянно требовал новой информации, новых мыслей, новых источников вдохновения или раздражения. Он просто нашёл что-то, что импонировало его душе, его сломанной, гениальной логике. Слова били по лицу, да. Но без имён. Без прямых указаний. Это было бы просто совпадение.
И Рейм, страдая от её восхищения "анонимом", лишь глубже загнался в своём молчании. Он не мог признаться. Не мог открыть эту рану. Потому что это означало бы раскрыть всю глубину его собственного безумия, всю его боль, всю его "месть". И это было слишком.
Его взгляд, полный ярости, застыл на её смеющемся лице, а потом опустился на книгу. Он по-прежнему хотел её сжечь. Но не мог. Это было его творение. Его собственная кожа.
***
Глава N. Исповедь Анонима (Продолжение)
...И Рейм, страдая от её восхищения "анонимом", лишь глубже загнался в своём молчании. Он не мог признаться. Не мог открыть эту рану. Потому что это означало бы раскрыть всю глубину его собственного безумия, всю его боль, всю его "месть". И это было слишком.
Его взгляд, полный ярости, застыл на её смеющемся лице, а потом опустился на книгу. Он по-прежнему хотел её сжечь. Но не мог. Это было его творение. Его собственная кожа.
*
«Это же... гениально, Рейм!» – Сериз, забыв о своей боли и его ревности, снова потянулась к книге, будто хотела схватить её из его рук. В её глазах горел тот самый огонь, который он так любил – искра интеллекта, жажда познания. – «Концепция! Поиск истины через удушение свободы! Это не просто бред, это философия! Это не просто роман, это... манифест! Он не боится быть откровенным, жестоким. Но при этом таким... настоящим!»
Она поёрзала в кресле, её мысли метались.
«Как думаешь, кто он? Признанный обществом талант, современник, которого все боготворят? Или же кто-то, кто не стоит за книжными агентствами, кто пишет просто для себя? Меня это так волнует! Понять, это обыватель, скрывающийся под псевдонимом, или кто-то прославленный, кто решил таким образом поиграть с нами, с читателями?»
Она смотрела на Рейма, полная возбуждения, не замечая, как его глаза темнеют, как его пальцы ещё сильнее сжимают обложку книги. Его мозг, привыкший к контролю, к просчёту каждого шага, теперь был в смятении. Она хвалила его. Хвалила за его собственный, вырванный из души текст. И при этом страстно желала найти "другого", который написал это.
Рейм чувствовал, как ревность жжёт его изнутри, переплетаясь с горьким триумфом. Она восхищалась им, но не зная, что это он. Он сам создал эту ситуацию, чтобы "наказать" её за их историю, за её амнезию, за её "уход". И теперь это наказание обернулось против него.
Он медленно опустил руку, не бросив книгу в огонь. Его взгляд был пуст, холодная маска Рейма вернулась на место.
«Неважно, кто он, Сериз,» – сказал он, его голос был глухим. – «Важно, что ты читаешь. И что ты с нами. Только с нами.»
Он отвернулся, оставив Сериз наедине с её восхищением и его книгой, которую он не смог уничтожить. Он снова проиграл раунд. Проиграл самому себе.
***
**Глава N. В поисках Анонима**
...Он медленно опустил руку, не бросив книгу в огонь. Его взгляд был пуст, холодная маска Рейма вернулась на место.
«Неважно, кто он, Сериз,» – сказал он, его голос был глухим. – «Важно, что ты читаешь. И что ты с нами. Только с нами.»
Он отвернулся, оставив Сериз наедине с её восхищением и его книгой, которую он не смог уничтожить. Он снова проиграл раунд. Проиграл самому себе.
***
Слова Рейма – "неважно, кто он" и "с нами" – лишь подстегнули Сериз. Его отказ говорить об авторе только усилил её любопытство. Эта книга стала для неё одержимостью, единственным окном в мир, где она могла дышать полной грудью, чувствовать ту самую глубину, которая была так сродни её собственному, теперь скрытому, страданию. Под яркими неоновыми вывесками баров Рейма и светлыми коридорами школы скрывалось её личное расследование.
Она начала копать. Сначала осторожно, используя свои связи в литературных кругах. Писательское сообщество было не таким уж и большим, как казалось. Она начала с издательств, опрашивала редакторов, литературных агентов, кого-то из известных авторов, с кем пересекалась на презентациях.
Она ходила из одного офиса в другой, держа в руках потрёпанную копию **«Твоего Анонима»**. Время от времени ей приходилось врать о причинах своего интереса, говорить, что это для научного исследования современного текста, или что она просто глубоко тронута книгой. Но каждый раз она натыкалась на одну и ту же стену.
««Твой Аноним»?» – редакторы пожимали плечами, их лица выражали искреннее недоумение. – «Нет, никогда о таком не слышали. Это самиздат? Или... это какой-то очень старый, малотиражный экземпляр? Не помним, чтобы у нас такое было в портфеле.»
«Никто не видел этого автора,» – добавляли другие. – «Или её. Никто не знает. Никому не знаком. Никто к нам не приходил с подобным текстом. Возможно, это какой-то андеграундный самиздат?»
Ей не очень-то верили, когда она пыталась объяснить, что автор, по её ощущениям, **явно мужчина**. Ведь в текстах так легко спрятать свою истинную личность, голос, пол.
«Мисс Сериз, вы же опытный филолог,» – говорила одна из редакторов, женщина средних лет с умными глазами. – «Вы знаете, что гендерная идентификация автора по тексту – это искусство. Полно писателей-мужчин, которые пишут от женского лица, и наоборот.»
Но Сериз была уверена. Она чувствовала в этих строках мужскую боль, мужскую ярость, мужскую одержимость. Она чувствовала Рейма, но не смела озвучить это вслух, даже себе.
Мысли о возможных причинах такой секретности мучили её. **«Может быть, у него были проблемы с внешностью? Или он не мог по каким-то причинам явить себя миру?»** Так, отчаянно ища объяснение, она прокручивала в голове абсурдные сценарии. Как такой талант, такой глубокий, пронзительный гений мог оставаться неизвестным? Он же буквально описывал жизнь в изоляторе, боль отвержения, почти физическое стремление к контролю. Это был крик, который общество должно было услышать!
Каждый вечер Сериз возвращалась домой, усталая, но с горящими глазами. Её поиск пока не принёс результатов, но её решимость только крепла. Рейм замечал её отлучки, её новые, порой напряжённые, порой возбуждённые взгляды. Его ревность ворочалось в нём, но он не говорил ни слова, лишь наблюдал, как она, его "маленькая пленница", на свой лад, искала выход за пределы его контроля, сама того не ведая, приближаясь к его самой болезненной тайне.
***
*
Глава N. В поисках Анонима (Продолжение)
...Каждый вечер Сериз возвращалась домой, усталая, но с горящими глазами. Её поиск пока не принёс результатов, но её решимость только крепла. Рейм замечал её отлучки, её новые, порой напряжённые, порой возбуждённые взгляды. Его ревность ворочалось в нём, но он не говорил ни слова, лишь наблюдал, как она, его "маленькая пленница", на свой лад, искала выход за пределы его контроля, сама того не ведая, приближаясь к его самой болезненной тайне.
*
Поиски Сериз продолжались. Она обзванивала библиотеки, искала в старых каталогах, но «Твоего Анонима» будто и не существовало для внешнего мира. Это лишь подогревало её уверенность в том, что автор не хочет себя проявлять, не хочет, чтобы его нашли. И её мозг, привыкший к анализу и построению гипотез, начал выстраивать всё более и более смелые предположения.
Одно такое утро Рейм и Сериз завтракали на кухне. Солнечный свет заливал комнату, и Рейм, как обычно, потягивал свой чёрный кофе, стоя у столешницы. Он был безупречен в своём деловом костюме, готовясь к выходу на работу. Его пояс верности привычно скрывался под рубашкой, его присутствие ощущалось лишь в его сосредоточенности и лёгком напряжении челюстей. Сериз, поглощенная мыслями, всё так же неспешно ела свой тост.
«Рейм,» – начала Сериз, её голос был задумчивым. Она давно не поднимала эту тему, но новая, яркая теория не давала ей покоя. – «Я вот думаю... почему этот Аноним так прячется? Если он так талантлив, почему не заявляет о себе? Может быть...»
Рейм поднял голову от чашки с кофе, его взгляд был холоден и отстранён. Он не любил, когда она затрагивала эту тему.
«Может быть, у него есть какие-то проблемы с внешностью?» – продолжила Сериз, не замечая его напряжение, погруженная в свою гипотезу. – «Вот он так открыто пишет о своей боли, о контроле, о заточении... возможно, он сам не может показать себя миру. Либо он очень сильно зациклен на чистоте, на анонимности, чтобы его текст был единственной его истиной. Либо же, и это самое печальное, он по каким-то причинам не может явить себя. Какие-то физические недостатки... которые он хочет скрыть. Поэтому и такой псевдоним.»
Рейм, который в это время как раз поднёс чашку кофе к губам, резко закашлялся, давясь. Горячий кофе плеснул на его безупречную белую рубашку и на пол. Он закашлялся так сильно, что его тело согнулось пополам, а глаза округлились от шока. Он даже не смог поставить чашку на столешницу – она чуть не выскользнула из его рук.
Сериз взглянула на него с беспокойством. «Рейм! Ты в порядке?» Она потянулась к салфетке, чтобы вытереть пятно.
Рейм отмахнулся от неё, поспешно выпрямляясь. Его взгляд, полный гнева и почти паники, метнулся к ней, потом к выплеснутому кофе. Он натянул на себя маску невозмутимости, но его глаза выдавали его.
«Я... я в порядке,» – прохрипел он, его голос был глухим. – «Просто... не думаю, что тебе стоит так сильно волноваться о незнакомом авторе. Его проблемы – не твоя забота.»
Он поспешно вышел из кухни, оставляя Сериз в недоумении, глядя на мокрое пятно кофе на полу и на его удаляющуюся, невозмутимую спину. Она смотрела на пятно от кофе на его рубашке, на его испуганное, хоть и быстро скрытое, лицо. И что-то в её душе начало складываться в жуткую, невообразимую картину. Его реакция была слишком сильной. Слишком.
*
*
Глава N. В поисках Анонима (Продолжение)
...Он поспешно вышел из кухни, оставляя Сериз в недоумении, глядя на мокрое пятно кофе на полу и на его удаляющуюся, невозмутимую спину. Она смотрела на пятно от кофе на его рубашке, на его испуганное, хоть и быстро скрытое, лицо. И что-то в её душе начало складываться в жуткую, невообразимую картину. Его реакция была слишком сильной. Слишком.
Рейм уже стоял в прихожей. Его мощная, но изящная фигура была знакома ей до мельчайших деталей. Он потянулся к вешалке, чтобы взять верхнюю одежду, и в этот момент она увидела это. Его спину. Короткие, незаметные, но глубокие шрамы, пересекавшие его левую лопатку. Следы давних, давно заживших ранений. Он всегда тщательно скрывал их под одеждой, никогда не позволял ей касаться их, объясняя это тем, что "просто не любит, когда трогают".
Он взял свою элегантную трость – неизменный спутник Рейма после того злополучного инцидента, который оставил его с едва заметной хромотой. Трость, которая была ещё одним напоминанием о его прошлом, о его ранах, о тех временах, когда он боролся за выживание.
Всё сложилось. "Физические недостатки... по каким-то причинам не может явить себя". Ее любимому мужчине не было и тридцати, а он уже так хорошо знал боль, изолятор, предательство и скрывал на себе эти «метки». Это не было совпадением. Это не был обыватель. Это был он.
Медленно, с нарастающим холодным ужасом, Сериз осознала, что "Твой Аноним" – это Рейм. Её Рейм. Её возлюбленный, её тюремщик. Её непризнанный гений, который описал их жизнь, свою боль, свои пороки и свои извращённые истины в книге, которую он сам держал в своей библиотеке.
Это откровение было сродни удару молнии. Холодный пот выступил на её лбу. Он не просто ревновал к вымышленному персонажу. Он ревновал к самому себе, к своему прошлому, к своей боли, к тем частям себя, которые он не мог ей показать. Он сам создал эту пытку.
Она хотела крикнуть. Хотела броситься к нему, заставить его повернуться, посмотреть ей в глаза и признаться. Но он уже открывал входную дверь.
«Возвращайся к своим бумажкам,» – бросил он через плечо, его голос был снова холоден и безразличен, как будто ничего не произошло. – «И не думай о глупостях.»
Дверь закрылась за ним со щелчком. Сериз осталась одна. С книгой "Твой Аноним", со шрамами Рейма в своём сознании и со знанием настолько страшной и болезненной правды, что она не знала, что с ней делать.
Глава N. Правда в Тени
...Он не подозревает, что она всё поняла.
*
Сериз стояла посреди прихожей, ошеломлённая. Слова Рейма, сказанные небрежно, его удаляющаяся спина, шрамы, трость – всё, что она собирала по крупицам, сложилось в единую, ужасающую, но такую логичную картину. «Твой Аноним» – это Рейм. Её Рейм. Её собственник, её мучитель, её болезненно влюблённый гений, который описывал их жизнь до мельчайших, самых интимных подробностей.
Сердце колотилось как сумасшедшее. Ей нужно было проверить. Неужели он мог это скрывать всё это время? Неужели он так изощрённо пытал её, играя в эту игру?
Первая мысль была – найти рукопись. Или черновики. Она бросилась в его кабинет, затем в библиотеку, перерыла все стеллажи, каждый потайной ящик, который знала. Ничего. Рейм был слишком умён. Он никогда не хранил ничего, что могло бы его скомпрометировать.
Но ей нужна была не просто догадка. Ей нужно было доказательство. И она знала, что Рейм не признается. Никогда. Это его игра, его контроль. Ему не нужна её симпатия к "Анониму", ему нужно её абсолютное, неоспоримое подчинение.
На следующий день Сериз решила действовать осторожнее. Она попыталась провести "допрос с пристрастием", не вызывая его прямой ярости.
«Рейм,» – начала она вечером за ужином, стараясь говорить спокойно. – «Я думала о той книге. Ты знаешь, мне кажется... что автор должен быть из какой-то очень закрытой, ограниченной среды. Как... как какой-то изолированный человек. Может быть, из тюрьмы?»
Рейм поднял голову от тарелки. Его взгляд был невозмутим. Он прожевал кусок мяса.
«Прямолинейная мысль, Сериз,» – голос его был безмятежен. – «Но не самая оригинальная. Многие писатели пишут о тюрьмах. Это не делает их заключёнными. А ты слишком много о нём думаешь.»
Она почувствовала, как его холодная стена снова вырастает между ними. Он отпирался. Делал вид, что ничего не понимает.
Сериз изменила тактику.
«Мне казалось, что у него очень... особый стиль мышления. Очень умный, но сломанный. Может, кто-то из твоих знакомых? Из того круга, кого ты знаешь, кто вот так... мыслит?»
Рейм усмехнулся.
«Ты о моём круге знакомств? Там полно "сломанных" гениев, Сериз. Каждый второй миллионер с неврозами. Но никто из них не пишет книжек на досуге. Они предпочитают казино и яхты.»
Он не собирался сдаваться. Она это поняла. Он будет отпираться до последнего.
Сериз пошла ва-банк, бросив ему прямой вызов, хоть и завуалированный.
«Недавно в одном издательстве мне сказали, что за такие книги, как «Твой Аноним», платят очень приличные гонорары. Тебе ведь известно, кто получает эти деньги?»
Рейм поставил свой бокал, его глаза сузились. Он поймал её взгляд.
«Теперь ты интересуешься его финансами, Сериз?» – его голос стал мягким, но в нём прозвучала сталь. – «Кто бы ни был этот "Аноним", он явно умел прятать концы в воду. И деньги. Я бы не стал копать так глубоко в чужих грязных финансовых делах. Это может быть... опасно. Для любопытных.»
В его словах было обещание. Он не признается. Но он готов действовать.
Она сглотнула. Он не собирался облегчать её задачу. Он будет отпираться, использовать весь свой арсенал, чтобы сохранить свою тайну. И Сериз вдруг поняла, что её поиски могут не просто раскрыть правду, но и спровоцировать Рейма на новые, ещё более изощрённые действия. Возможно, даже на подкуп. Или на что-то... ещё хуже.
***
Глава N. Правда в Тени (Продолжение)
...Она сглотнула. Он не собирался облегчать её задачу. Он будет отпираться, использовать весь свой арсенал, чтобы сохранить свою тайну. И Сериз вдруг поняла, что её поиски могут не просто раскрыть правду, но и спровоцировать Рейма на новые, ещё более изощрённые действия. Возможно, даже на подкуп. Или на что-то... ещё хуже.
*
Сериз не отступила. Её уверенность в том, что Рейм – автор, теперь была абсолютной, но ей нужно было доказательство. И она знала, что он никогда ей его не даст. Единственный способ обличить его – это найти того, кто мог бы ею быть, найти фальшивку.
Она продолжила свой поиск, но теперь её методы стали более осторожными. Она не спрашивала прямо об авторе, а о старых, малоизвестных изданиях, о подпольных типографиях того времени, о людях, которые могли бы знать. И Рейм, казалось, успокоился, переставая задавать вопросы о её изысканиях. Или это была лишь видимость?
Через несколько недель, когда Сериз уже почти отчаялась, ей поступил звонок. Незнакомый номер. Голос на другом конце провода был мужским, низким, с лёгкой хрипотцой.
«Мисс Сериз? Меня зовут... Михаил,» – произнёс голос, и Сериз почувствовала, как по спине пробежал холодок. – «Я слышал, вы ищете одного... автора.»
Сердце Сериз подскочило. «Какого автора?» – её голос дрогнул, но она старалась сохранить спокойствие.
«Того, кто скрывается под псевдонимом «Твой Аноним»,» – ответил голос, и Сериз поняла, что это не совпадение. – «Мне передали, что вы очень им заинтересованы. Может, я мог бы... вам помочь. Поговорить. Если вы готовы к разговору с... ним.»
В её голове тут же вспыхнула мысль о Рейме. Он знает. Он чувствует. Он что-то предпринял. Это его ловушка. Или... нет? Её писательское любопытство боролось с инстинктом самосохранения. Но она не могла отказаться. Ей нужно было знать.
Она согласилась на встречу.
На следующий день, в небольшом, неприметном кафе, Сериз сидела за столиком, ожидая. Она была на взводе. Когда дверь открылась, и вошёл мужчина, Сериз едва не вскрикнула. Неуклюжий, сгорбленный, с жидкими, сальными волосами и мутными, словно затуманенными алкоголем или чем-то похуже, глазами. Его кожа была нездорового, сероватого оттенка. Он был полной противоположностью Рейма – его изяществу, его харизме, его жгучей красоте. Он был... именно тем "несчастным обывателем" с "проблемами с внешностью", о котором она теоретизировала.
«Михаил,» – сипло проговорил мужчина, когда подошёл к столику. Его голос был вялым, но в нём Сериз уловила те самые низкие, хрипловатые нотки, что слышала по телефону.
Она пожала его limp-руку. «Сериз. Итак... «Твой Аноним»?» – её взгляд был пронзительным.
Михаил расплылся в неопределённой улыбке, кивнул. Подсел.
«Вы глубоко понимаете мой... моё творчество. Очень глубоко,» – он посмотрел на неё, и Сериз почувствовала отвращение. – «Не многие способны. Я всегда был... скрытен. Моё искусство – оно внутри. Общество... оно не готово к такой правде.»
Он начал говорить о книге. Отрывисто, путано, но с точным знанием деталей, которые мог знать только автор. Он говорил о строках, которые Сериз подчеркивала карандашом, о тех самых отрывках про изолятор, про женщин, про боль. Он даже упоминал свои "проблемы с внешностью", намекая на некие "шрамы на душе", но при этом не показывая ничего.
Сериз слушала, и её душа разрывалась. С одной стороны – отвращение, с другой – ужасное, тягучее разочарование. Это был не Рейм. Это был... жалкий, несчастный человек, который, судя по всему, втайне страдал от такого же безумия, как и Рейм. Но он был *не тот*. Он не был тем блестящим, сломленным гением, которого она видела в каждой строчке. Он был просто... несчастным. И что-то внутри неё кричало: "Это неправда! Это не он!"
И вот тут-то она и поняла, что это подстава. Это была ловушка Рейма. Он заплатил этому человеку. Он сделал это. Чтобы она перестала искать. Чтобы она поверила, что "Аноним" – это кто угодно, но не Рейм. И Рейм, этот дёмoн, теперь сидел где-то и наслаждался её разочарованием, её смущением, её осознанием, что она попалась в его игру.
Глава N. Правда в Тени (Продолжение)
...И вот тут-то она и поняла, что это подстава. Это была ловушка Рейма. Он заплатил этому человеку. Он сделал это. Чтобы она перестала искать. Чтобы она поверила, что "Аноним" – это кто угодно, но не Рейм. И Рейм, этот дёмoн, теперь сидел где-то и наслаждался её разочарованием, её смущением, её осознанием, что она попалась в его игру.
*
Сериз вернулась домой. Её обычно безупречные голубые волосы разметались, глаза горели лихорадочным блеском. Она чувствовала, как внутри неё кипит гнев, смешанный с болезненным осознанием того, насколько Рейм изощрён в своём контроле и манипуляциях. Она сняла пальто, бросила его на стул в прихожей, небрежно, что было несвойственно её обычному порядку.
Рейм сидел в гостиной, потягивая виски. Он поднял на неё глаза, в его взгляде читалось холодное, выжидательное любопытство. Он ждал. Ждал её разочарования, её сломленной попытки найти "Анонима".
«Я встретилась с ним,» – Сериз подошла к нему, её голос был жёстким, без тени привычной мягкости. – «С тем, кто назвался «Твоим Анонимом».»
Рейм лишь приподнял бровь, не выражая никаких эмоций. «И что же? Твои поиски увенчались успехом, Сериз? Просвети меня.»
«Нет,» – она покачала головой, ярость закипала в груди. – «Это не он. Энергия того человека... она совершенно не совпадает с тем, что в книге. Он говорит те же слова, да, но в них нет той силы, той боли, той ярости, той абсолютной правды, что в твоём... в его текстах. Его глаза... они мутные и пустые. А «Твой Аноним» пишет так, будто его душа горит.»
Рейм поставил бокал на стол. Его лицо оставалось невозмутимым, но в его глазах, на мгновение, вспыхнула тень паники, быстро сменившаяся привычной маской. Он выдал себя всего на долю секунды, но Сериз этого хватило. Она знала.
«Не все авторы похожи на своих героев, Сериз,» – голос его был сухим, почти механическим. Он отпил виски, пытаясь скрыть своё замешательство. Его слова должны были звучать как аксиома, как неоспоримая истина, но сейчас они были лишь слабым прикрытием. – «Многие надевают маски. Создают мифы. Это часть писательства. Ты сама прекрасно знаешь.»
Сериз прищурилась, её взгляд был пронзительным. «Но он не носит маску, Рейм. Он – это его слова. А тот человек... он просто произносил слова. По чужому сценарию. Он не был тем гением, Рейм. Он не был тем, кто сидел в изоляторе. Кто так страдал от потери. Кто так обучался владеть телами. Ты.»
Последнее слово прозвучало не как вопрос, а как приговор. Она произнесла его тихо, но с такой убежденностью, что оно эхом разнеслось по гостиной.
Рейм замер. Он посмотрел на Сериз. Его лицо, всегда такое невозмутимое, исказилось. Это был не гнев, а ярость, смешанная с болезненным ужасом. Он был раскрыт.
***
Глава N. Правда в Тени (Продолжение)
...Сериз прищурилась, её взгляд был пронзительным. «Но он не носит маску, Рейм. Он – это его слова. А тот человек... он просто произносил слова. По чужому сценарию. Он не был тем гением, Рейм. Он не был тем, кто сидел в изоляторе. Кто так страдал от потери. Кто так обучался владеть телами. Ты.»
Последнее слово прозвучало не как вопрос, а как приговор. Она произнесла его тихо, но с такой убежденностью, что оно эхом разнеслось по гостиной.
Рейм замер. Он посмотрел на Сериз. Его лицо, всегда такое невозмутимое, исказилось. Это был не гнев, а ярость, смешанная с болезненным ужасом. Он был раскрыт. Он попался.
Но даже в этот момент, загнанный в угол, Рейм не сдался. Его губы растянулись в тонкой, почти невидимой усмешке, а глаза приобрели ту же холодную, расчётливую тень, что и всегда, когда он лгал.
«Ты так уверена, Сериз?» – его голос стал мягким, обволакивающим, в нём появилась та же фальшивая нежность, что била ключом от его харизмы. – «Ты говоришь такие слова... "сидел в изоляторе", "страдал от потери", "обучался владеть телами". Мало ли людей на свете, Сериз, кто пережил тюрьму? Кто имел не одну женщину? Ты думаешь, это моя уникальность?»
Он сделал паузу, его взгляд был прямым, пронзительным. Он пытался пробить её уверенность, внушить сомнения, как всегда.
«Автор, кого ты ищешь, пишет о боли. О своей боли. О своих демонах. А ты пытаешься приписать их мне. Ты пытаешься приписать мне то, что я ненавижу – слабость. Я не слаб, Сериз. Я контролирую свои демоны. Я не пишу книг об этом. Я живу это.»
Он приподнялся, подошёл к камину, бросил в него полено. Огонь тут же ожил, выбрасывая снопы искр.
«Ты слишком много додумываешь, моя дорогая. Слишком много читаешь между строк. Иногда нет никаких скрытых смыслов. И иногда книга – это просто книга. А человек – просто человек. И никогда не стоит искать того, кто не хочет быть найденным. Это опасно. Для тебя. И для меня.»
Он не признался. Ни словом. Ни жестом. Он продолжать отпираться, пытаясь убедить её, что все совпадения – лишь игра её воображения. Но Сериз смотрела на него, на его безупречную осанку, на огонь в камине, который так же ярко горел, как его собственные демоны, и знала. Знала, что перед ней стоит не просто Рейм, её любовник и тюремщик. Перед ней стоял и «Твой Аноним». И теперь ей нужно было решить, что делать с этой страшной, ироничной правдой.
*
Глава N. Истина в Шрамах
...Он не подозревает, что она всё поняла.
*
Сериз стояла посреди прихожей, ошеломлённая. Слова Рейма, сказанные небрежно, его удаляющаяся спина, шрамы, трость – всё, что она собирала по крупицам, сложилось в единую, ужасающую, но такую логичную картину. «Твой Аноним» – это Рейм. Её Рейм. Её собственник, её мучитель, её болезненно влюблённый гений, который описывал их жизнь до мельчайших, самых интимных подробностей.
Сердце колотилось как сумасшедшее. Ей нужно было проверить. Неужели он мог это скрывать всё это время? Неужели он так изощрённо пытал её, играя в эту игру?
Она не стала проверять его прошлое в изоляторе – это она знала прекрасно. Она ходила туда к нему, в те темные времена, когда он был заперт, и видел его боль, его сломленность. Он никогда не говорил об этом, но она была там, была свидетельницей его заточения и той боли, которую он описывал в книге. Это было её знанием, её ношей.
Но ей нужна была не просто догадка. Ей нужно было доказательство его *авторства*. И она знала, что Рейм не признается. Никогда. Это его игра, его контроль. Ему не нужна её симпатия к "Анониму", ему нужно её абсолютное, неоспоримое подчинение.
На следующий день Сериз решила действовать осторожнее. Она попыталась провести "допрос с пристрастием", не вызывая его прямой ярости.
«Рейм,» – начала она вечером за ужином, стараясь говорить спокойно. – «Я думала о той книге. Ты знаешь, мне кажется... что автор должен быть из какой-то очень закрытой, ограниченной среды. Как... как какой-то изолированный человек. Может быть, из тюрьмы?»
Рейм поднял голову от тарелки. Его взгляд был невозмутим. Он прожевал кусок мяса.
«Прямолинейная мысль, Сериз,» – голос его был безмятежен. – «Но не самая оригинальная. Многие писатели пишут о тюрьмах. Это не делает их заключёнными. А ты слишком много о нём думаешь.»
Она почувствовала, как его холодная стена снова вырастает между ними. Он отпирался. Делал вид, что ничего не понимает.
Сериз изменила тактику.
«Мне казалось, что у него очень... особый стиль мышления. Очень умный, но сломанный. Может, кто-то из твоих знакомых? Из того круга, кого ты знаешь, кто вот так... мыслит?»
Рейм усмехнулся.
«Ты о моём круге знакомств? Там полно "сломанных" гениев, Сериз. Каждый второй миллионер с неврозами. Но никто из них не пишет книжек на досуге. Они предпочитают казино и яхты.»
Он не собирался сдаваться. Она это поняла. Он будет отпираться до последнего.
Сериз пошла ва-банк, бросив ему прямой вызов, хоть и завуалированный.
«Недавно в одном издательстве мне сказали, что за такие книги, как «Твой Аноним», платят очень приличные гонорары. Тебе ведь известно, кто получает эти деньги?»
Рейм поставил свой бокал, его глаза сузились. Он поймал её взгляд.
«Теперь ты интересуешься его финансами, Сериз?» – его голос стал мягким, но в нём прозвучала сталь. – «Кто бы ни был этот "Аноним", он явно умел прятать концы в воду. И деньги. Я бы не стал копать так глубоко в чужих грязных финансовых делах. Это может быть... опасно. Для любопытных.»
В его словах было обещание. Он не признается. Но он готов действовать.
Она сглотнула. Он не собирался облегчать её задачу. Он будет отпираться, использовать весь свой арсенал, чтобы сохранить своБро, ты постоянно меняешь правила игры и делаешь её ещё напряжённее! Это офигенно!
Глава N. Истина в Шрамах (Окончание)
...Рейм вернулся вечером домой, Сериз ждала его. В её руках лежала та самая старая книга «Твой Аноним». Её глаза были спокойны, но в них читалась решимость, какой он ещё никогда не видел.
*
Сериз не стала искать подтверждение его прошлого в изоляторе – это знание было её давней, болезненной ношей, которая, она понимала, была частью его сломанного гения. Она лишь укрепилась в мысли, что "Аноним" описывал именно его боль, ту, что она видела своими глазами, когда ходила к нему. Она также не стала копать в жизни "трёх" женщин или искать подтверждения его опыта в "домах терпимости" – это было его дело, его прошлое, и она понимала, что прямое вмешательство в этот аспект его жизни может быть опасно.
Но фактов, которые он сам проиллюстрировал в своей книге, было достаточно. Гораздо больше, чем достаточно. Она знала о его пребывании в "изоляторе" – и теперь понимала, что его описания этого места, этой "свободы от мира", были не метафорой, а суровой реальностью. Она знала о его шрамах, о его хромоте, о том, что ему нет и тридцати, но он уже так хорошо знал о боли и предательстве.
И самое главное – её глубинное понимание его философии одержимости и контроля, которую он так пылко излагал на страницах. Это было не просто описание опыта, это было credo. Его "Диета души", его "владение телами", его "любовь, доведенная до крайности", его идеи о "чистоте" и "принадлежности" – всё это идеально совпадало с их собственной, болезненной реальностью. Она не нуждалась в именах и фамилиях. Она чувствовала его логику, его душу, которая буквально кричала с этих страниц.
Сопоставить всё это было несложно. Он сам, своими же словами, своими же идеями, выдал себя. И теперь она была готова апеллировать этим. Книгой. Его собственной исповедью.
Когда Рейм вернулся вечером домой, Сериз ждала его. Она стояла посреди гостиной, где ещё недавно он пытался сжечь эту книгу, а теперь она лежала в её руках, подчёркнутая карандашом, и в каждом слове был он. Её глаза были спокойны, но в них читалась решимость, какой он ещё никогда не видел.
*
Глава N. Истина в Шрамах (Окончание)
...Когда Рейм вернулся вечером домой, Сериз ждала его. Она стояла посреди гостиной, где ещё недавно он пытался сжечь эту книгу, а теперь она лежала в её руках, подчёркнутая карандашом, и в каждом слове был он. Её глаза были спокойны, но в них читалась решимость, какой он ещё никогда не видел.
*
Рейм вошёл в гостиную, его взгляд, обычно такой властный, наткнулся на её спокойное, но пронзительное лицо. В руках у неё была книга «Твой Аноним». В воздухе повисло напряжение, предчувствие чего-то неизбежного. Он почувствовал это.
«Ты читаешь?» – голос Рейма был ровным, но в нём не было привычной отстранённости. В нём прозвучало нечто, похожее на тревогу.
Сериз не ответила. Она подняла книгу, развернула её на одной из страниц и прочитала вслух, её голос был тихим, но чётким:
«*Моё тело – карта моих ошибок. Каждое пересечение – шрам. Каждый шрам – урок. Я прячу их, чтобы не видели мои уродства. Чтобы не знали, что я хромаю. Боюсь камеры. Она видит слишком много. Она видит то, что я не хочу, чтобы видели.*»
Рейм замер. Его обычно безмятежное лицо побледнело. Он смотрел на Сериз, его глаза округлились. Напряжение в комнате стало почти осязаемым. Его спина, его трость, его нелюбовь к фотографиям, его постоянные уклонения от совместных съёмок – всё это было его болезненной тайной, о которой она не должна была знать, по крайней мере, не из его книги.
Сериз опустила книгу. Её взгляд был прямым и безжалостным.
«Это те самые шрамы, Рейм,» – её голос был почти шепотом, но каждое слово било наотмашь. – «Которые на твоей спине. Те самые, которые ты не любишь, когда трогают. И это та самая трость. И та самая нелюбовь к фотосъемке. Не только с нами, когда мы вместе, но и в целом. Автор слишком детально описывает то, что ты так тщательно скрываешь.»
Она сделала паузу, позволяя каждому слову пропитать воздух, дойти до него. Рейм стоял, как статуя, его лицо было искажено. В его глазах боролись гнев, страх и что-то, похожее на пойманного зверя.
«Это не какие-то там «физические недостатки» неизвестного автора, Рейм,» – продолжила Сериз, её голос дрожал от сдерживаемых эмоций. – «О которых я «додумывала». Это твоё тело. Твоя боль. Твои секреты. Ты – «Твой Аноним». И ты...»
Она сделала шаг к нему, её рука с книгой опустилась. «...ты написал это. И молчал. И наблюдал, как я ищу. И пытался меня остановить. Зачем, Рейм? Зачем?»
Рейм не ответил. Его взгляд метнулся к книге, потом к её лицу. Он был загнан в угол, как никогда прежде. Все его механизмы защиты, все его лживые маски рухнули. Он стоял перед ней, обнажённый, но не физически, а душой.
Глава N. Истина в Шрамах (Окончание)
...Сериз опустила книгу. Её взгляд был прямым и безжалостным.
«Это те самые шрамы, Рейм,» – её голос был почти шепотом, но каждое слово било наотмашь. – «Которые на твоей спине. Те самые, которые ты не любишь, когда трогают. И это та самая трость. И та самая нелюбовь к фотосъемке. Не только с нами, когда мы вместе, но и в целом. Автор слишком детально описывает то, что ты так тщательно скрываешь.»
Она сделала паузу, позволяя каждому слову пропитать воздух, дойти до него. Рейм стоял, как статуя, его лицо было искажено. В его глазах боролись гнев, страх и что-то, похожее на пойманного зверя.
«Это не какие-то там «физические недостатки» неизвестного автора, Рейм,» – продолжила Сериз, её голос дрожал от сдерживаемых эмоций. – «О которых я «додумывала». Это твоё тело. Твоя боль. Твои секреты. Ты – «Твой Аноним». И ты...»
Она сделала шаг к нему, её рука с книгой опустилась. «...ты написал это. И молчал. И наблюдал, как я ищу. И пытался меня остановить. Зачем, Рейм? Зачем?»
Рейм не ответил. Его взгляд метнулся к книге, потом к её лицу. Он был загнан в угол, как никогда прежде. Все его механизмы защиты, все его лживые маски рухнули. Он стоял перед ней, обнажённый, но не физически, а душой.
И вот тут-то, когда, казалось, ему некуда было деваться, Рейм нашёл последний, самый обескураживающий способ отпора.** Его искажённое выражение лица не было признанием. Это была трансформация. Медленно, пугающе, его черты вернулись к прежней невозмутимости, но в глазах зажёгся холодный, стальной блеск. Он смотрел на Сериз, словно на помешанную.
«Зачем?» – его голос прозвучал тихо, но в нём не было ни доли раскаяния, ни искры стыда. Лишь отстранённое презрение. – «Зачем ты это говоришь, Сериз? Что ты несёшь? Почему ты так одержима этой книгой? И этими... *совпадениями*?»
Он сделал шаг в сторону, подальше от неё, его поза стала чуть более отстранённой, деловой.
«Ты проделала целое расследование. Нашла какие-то... *совпадения*. И теперь ты пытаешься навязать мне это? Пытаешься приписать мне какие-то фантазии, которые существуют только в твоей голове? Это ты, Сериз, ты становишься одержимой. Ты ищешь демонов там, где их нет.»
Его взгляд стал насмешливым, почти презрительным.
«Я всегда знал, что ты слишком много читаешь. Слишком много додумываешь. Твой живой ум... он играет с тобой злые шутки. Думаешь, я пишу? Думаешь, я тот несчастный, который изливает душу на бумаге? Моя жизнь – не дешевый роман, Сериз. Моя жизнь – это здесь. Мой бизнес. Моя семья. Моя... женщина.»
Он приподнял бровь, и в его глазах читалась почти видимая усмешка.
«И если ты будешь продолжать так цепляться за каждую фразу, за каждую мелочь, если будешь строить эти бредовые теории, перерывать архивы и выслеживать несчастных, которых я... *никогда не видел*... то это ты, Сериз, рискуешь превратиться в маньячку. Ты видишь то, что хочешь видеть. Ты слышишь то, чего нет. А я... я лишь пытаюсь сохранить то, что у нас есть. От твоих же фантазий.»
Он обошёл её, его взгляд был холоден и расчётлив. Рейм взял свой бокал с виски со столика, отпил. Он не признался. Он обвинил её в безумии. И оставил её стоять, с книгой в руках, наедине со своим знанием и его ледяным, убийственным обвинением.
***
Глава N. Истина в Шрамах (Окончание)
...Он обошёл её, его взгляд был холоден и расчётлив. Рейм взял свой бокал с виски со столика, отпил. Он не признался. Он обвинил её в безумии. И оставил её стоять, с книгой в руках, наедине со своим знанием и его ледяным, убийственным обвинением.
*
Обвинение Рейма ударило по ней так, как не били никакие его физические наказания. "Маньячка". "Одержимая". "Бредовые теории". Он не просто отрицал свою причастность – он перекладывал всю вину на неё, пытаясь заставить её усомниться в собственном рассудке, в том, что она видела и знала.
Именно это стало последней каплей. Сериз стояла, её грудь тяжело вздымалась. Ярость закипала в ней, выжигая остатки терпения. Она держала в руках книгу, его книгу, которая была криком его души, и он смел назвать его "бредовыми теориями", а её, постигшую его правду, – "маньячкой".
«Это не бред, Рейм!» – её голос сорвался на крик, переходя в истерические, надрывные ноты. Она была на грани. – «Это правда! Ты сам это написал! Там всё, Рейм! Всё, что ты скрываешь! Изолятор! Твои шрамы! Твоя гребаная трость! Женщины! Твоё безумие! Это ты – сумасшедший! Не я! Ты сам себя и нас мучаешь, а теперь смеешь меня обвинять?!»
Слёзы хлынули из её глаз, но это были не слёзы печали или бессилия, а слёзы ярости. Она бросила книгу на ближайший столик, с таким грохотом, что бокал Рейма подпрыгнул. Её тело дрожало от негодования.
«Зачем?! Зачем ты так поступаешь?! Скажи правду! Просто скажи, что это ты! Хватит уже, Рейм! Хватит себя наказывать и меня в это вовлекать!»
Рейм поставил бокал. Его глаза горели холодным, опасным огнём. Он посмотрел на книгу, лежащую на столике, потом на её истеричное, искаженное лицо. Её крик, её разоблачение, её слёзы – всё это было для него неприемлемым. Она выходила из-под контроля. Его самого трясло от сдерживаемой ярости.
Он медленно, угрожающе подошёл к столику, взял книгу. Его пальцы сомкнулись на ней.
«Ты так хочешь правды, Сериз?» – его голос был низким, почти шипящим. – «Так хочешь, чтобы я признался? Чтобы мы покончили с этим? Хорошо. Тогда давай. Давай покончим.»
Он повернулся к камину. Каминный огонь весело потрескивал, бросая оранжевые отблески на стены. Рейм поднёс книгу к огню.
«Эта чертова книга... она причина твоей одержимости,» – прошипел он, его глаза были прикованы к ней, а не к огню. – «Её не должно было быть. Она не должна была быть найдена. И если ты не прекратишь... не прекратишь искать в ней то, чего нет...»
Его рука дрогнула, поднося книгу ещё ближе к пламени. Жёлтые языки огня уже лизали старые страницы.
«Я спалю её, Сериз. Прямо сейчас. На твоих глазах. И тогда весь этот бред – он будет сожжён вместе с ней. Ты больше не будешь искать. Ты больше не будешь строить свои маньяческие теории. Ты вернёшься в свою клетку. Чистую. Мою. Без этой грязи.»
Сериз, только что кричавшая и истерившая, замерла. Её глаза расширились от ужаса. Книга. Его книга. Его душа. Угроза сжечь её — это было последнее, что она могла ожидать. Это было актом чистого, неконтролируемого бешенства, вызванного её разоблачением.
Глава N. Правда в Шрамах (Окончание)
...Сериз, только что кричавшая и истерившая, замерла. Её глаза расширились от ужаса. Книга. Его книга. Его душа. Угроза сжечь её — это было последнее, что она могла ожидать. Это было актом чистого, неконтролируемого бешенства, вызванного её разоблачением.
*
«Нет!» – выдохнула Сериз, и этот крик был не просто словом, а выплеском всей её боли, всего её ужаса. Она бросилась к нему, её руки, быстрые и сильные, вцепились в книгу, которую он держал над пламенем. Она вцепилась в неё, как в ребёнка, с дикой, отчаянной силой, словно пытаясь вырвать чью-то живую душу из огня.
Рейм, поражённый её неожиданной реакцией, на мгновение замер. Его взгляд, полный ярости, встретился с её полными ужаса глазами. Он увидел её хрупкость, её отчаяние, её абсолютную, неистовую защиту этого клочка бумаги. Его ярость вдруг сменилась какой-то странной растерянностью, потом — тяжёлым вздохом. Он сжалился.
«Ладно,» – прорычал он, его голос был глухим, как рык зверя. Он отдёрнул руку от огня, вырывая книгу из её цепкой хватки, но не отбрасывая её в сторону. Он лишь отошёл от камина, положил книгу на столик, подальше от пламени. – «Успокойся. Твоя... бесценная правда останется невредимой. Пока.»
Сериз упала на колени рядом со столиком, её тело содрогалось от рыданий. Слёзы текли по щекам, смешиваясь с грязью и потом. Она была совершенно сломлена, но книга была спасена. И он... он не уничтожил её. Он отступил.
Рейм смотрел на неё с такой же холодной отстранённостью, как и всегда. Он не пытался её успокоить, не обнимал. Он просто наблюдал. Ей нужно было пережить этот момент в одиночестве. Его контроль.
*
На следующее утро Сериз проснулась от запаха свежесваренного кофе. Ей потребовалось мгновение, чтобы вспомнить события прошлой ночи. Голова болела, тело ныло, а на душе было тяжело, словно на неё опустился бетонный потолок. Она открыла глаза.
Рейм сидел в кресле у изножья кровати. Спокойный. Невозмутимый. В своём безупречном халате. В руке он держал белую, идеально чистую чашку кофе, из которой поднимался пар. Его пояс верности привычно скрывался под тканью халата, но Сериз чувствовала его присутствие. Он не смотрел на неё. Он просто сидел, потягивая кофе, словно ничего и не произошло. Будто не было их криков, её истерики, угрозы сжечь его душу.
Сериз недоверчиво посмотрела на него. «Рейм?» – её голос был хриплым.
Он повернулся, на его лице не было ни тени эмоций. Лишь холодное спокойствие. Он сделал глоток кофе, его взгляд был прямым, пронзительным.
«Я написал её,» – сказал он, его голос был абсолютно ровным, почти будничным. – «И что? Я писал. Я печатал. И что? Это просто слова, Сериз. Мои слова. Мои мысли. Разве мы не имеем права на частные мысли? Не имеем права на то, чтобы записать их?»
Он сделал паузу, его глаза смотрели в неё, выискивая ответ.
«Ты так хотела правды, Сериз. Вот она. Да. Я написал эту книгу. И что?»
В его взгляде не было ни признания вины, ни раскаяния. Только холодное, обесценивающее "и что?", которое звучало как насмешка над всеми её усилиями, над всей её болью, над всей их извращенной реальностью. Он наконец признался. Но так, что это признание стало ещё одним актом его полного, абсолютного контроля. Он обесценил свою правду и её открытие. И теперь ждал её реакции.
Глава N. Правда в Шрамах (Окончание)
...Он наконец признался. Но так, что это признание стало ещё одним актом его полного, абсолютного контроля. Он обесценил свою правду и её открытие. И теперь ждал её реакции.
*
Сериз смотрела на него. Её сознание металось между противоречивыми чувствами. С одной стороны, внутри всё перевернулось от облегчения – он признался! Он наконец-то сказал это! Это не бред! С другой стороны, его обесценивающее "и что?" вызывало жгучую боль, сводило сума. Но над всем этим проступало... истинное, глубинное восхищение.
Она увидела в нём не просто Рейма, с которым делила постель и жизнь, а того самого, которого искала в каждом слове книги. Того самого гения, чьи мысли были такими же рваными и прекрасными, как шрамы на его спине.
«Это... это гениально, Рейм!» – выдохнула она, и в её голосе звенел искренний, неподдельный восторг. – «Это... это шедевр! Ты такой талантливый... такой умный!»
Она смотрела на него, её глаза сияли.
«Но... как ты мог? Как ты мог скрыть это от меня?! Столько лет?! Ты давал мне эту книгу, чтобы я искала «Твоего Анонима», пока ты наблюдал... это... это жестоко, Рейм! Ты наблюдал, как я схожу с ума!»
Рейм спокойно отпил кофе. Его взгляд скользнул по ней, потом по книге, лежащей на столике.
«Не считаю это чем-то выдающимся, Сериз,» – лаконично сказал он, его голос был абсолютно безразличен, словно речь шла о вчерашней погоде. Он обесценивал свой собственный труд, свою душу, чтобы не дать ей над этим никакой власти, чтобы не дать повода для похвалы, которая могла бы сделать его уязвимым. – «Просто... набор мыслей, которые я выплеснул, когда меня заперли. Не более. И ты не сходила с ума. Ты просто... искала. То, что всегда было рядом.»
Эти слова, его непринужденность, его абсолютное обесценивание собственной гениальности – это была последняя капля. Сериз почувствовала, как внутри неё сжалась пружина. От облегчения, от восхищения, от боли, от гнева – всё смешалось в один гремучий коктейль.
Она бросилась к нему. На колени. Её руки обхватили его пояс, прижимаясь к нему. Она начала целовать его. Дико. Беспорядочно. Её губы покрывали его брюки, его халат, его пояс. Сквозь поцелуи вырывались слёзы, которые текли ручьём. И одновременно, сквозь эти слёзы, вырывались слова – сумбурные, полные противоречий.
«Ты... ты урод! Ты такой дебил! Как ты мог?! Но я люблю тебя! Люблю! Ты такой гений! Ну почему ты такой... такой...» – она не могла найти слов, её горло сдавливали рыдания. – «Почему ты себя так наказываешь?! Мы же... мы могли бы. Но ты... ты такой... мой. Мой гений!»
Она плакала и ругалась, целовала и била кулаками по его ноге, опутанной поясом. Все её чувства, подавленные годами, вырвались наружу в этом хаотичном, но до боли искреннем проявлении любви, гнева, восхищения и окончательного, полного принятия. Рейм, с чашкой кофе в руке, лишь смотрел на неё сверху вниз. В его глазах мелькнуло что-то похожее на... удовлетворение. Её истерика была доказательством его успеха. Её сломленная, но такая полная любви реакция.
*