Тепло изнутри
Библиотека напоминала укрытие. За её стенами бушевал холодный, пронизывающий осенний ветер, но внутри царила приглушённая тишина и мягкий полумрак. Свет ламп падал на столы, на страницы книг, на лица студентов — сосредоточенные, усталые, иногда — растерянные. Но за одним из столов у окна тишина была особенной.
Фрин пришла чуть раньше. Сначала не собиралась — день выдался тяжёлым, пары затянулись, спина болела от тяжёлого рюкзака. Но мысль о тёплом свете лампы, знакомом запахе дерева и… чьём-то взгляде, от которого внутри сжимается — эта мысль не оставляла.
Она устроилась за столом, разложила тетради, достала привычный мятный чай в термосе. Листала книгу, но не читала. Просто ждала.
Бекки вошла почти бесшумно, но Фрин почувствовала её присутствие, будто в воздухе сместился центр тяжести. На ней был мягкий чёрный свитер, свободный, почти с чужого плеча. Волосы собраны в высокий хвост, но пара прядей всё равно вырвались, обрамляя лицо. На щеках — лёгкий румянец от холода.
— Ты уже тут, — сказала Бекки, подходя ближе. Голос был тише обычного, почти интимный. — Я подумала, ты не придёшь.
— Я всегда прихожу, — ответила Фрин. — Особенно если ты тут.
Бекки опустила взгляд, но не села сразу. Постояла немного, потом, словно набравшись смелости, поставила перед Фрин два бумажных стаканчика.
— Я обещала чай. Не такой, как у тебя, но… корица с яблоком. Очень по-осеннему.
— Ты запомнила, что я люблю чай?
— Я многое запомнила, — тихо ответила Бекки и села рядом, ближе, чем обычно. Их плечи почти касались.
Они сидели молча. В этой тишине не было неловкости — только тепло. Фрин сделала глоток чая. Пряный вкус остался на губах, согрел горло. Она повернулась к Бекки — та смотрела в книгу, но взгляд был расфокусированным.
— Ты не читаешь, — заметила Фрин.
— А ты не пишешь, — парировала Бекки, повернувшись. Их взгляды встретились.
Что-то дрогнуло между ними. Как будто в комнате стало теплее. Или теснее.
— Можно задать тебе глупый вопрос? — спросила Бекки, не отводя взгляда.
— Попробуй. Я люблю глупые вопросы.
— Ты… когда-нибудь чувствовала, будто кто-то смотрит на тебя, и от этого мир становится мягче?
Фрин не сразу ответила. Только подалась ближе и прошептала:
— Постоянно. С тех пор, как ты села рядом со мной в первый день.
Молчание повисло, тяжёлое, как мед. Бекки улыбнулась — смущённо, но искренне. Потом достала из блокнота сложенный лист. Развернула и положила перед Фрин.
На нём были её собственные строки. Та цитата со стикера, но в центре страницы, каллиграфическим почерком:
«Ты часто молчишь — и это самое громкое, что я слышала»
— Я хотела… сохранить. Как-то.
Фрин прикоснулась к краю бумаги, провела пальцем по буквам. Потом — по запястью Бекки. Та не отстранилась. Наоборот — развернулась к ней.
— Ты не боишься? — прошептала Фрин.
— Боюсь. Очень. Но ты — тишина, которую я выбираю.
Фрин замерла. Словно весь воздух ушёл из комнаты. Осталось только это — их дыхание, этот разговор без свидетелей, и пульс, стучащий слишком громко.
— Пойдём на крышу? — неожиданно предложила Бекки. — Там тихо. И никто не услышит, если я скажу вслух то, что пока могу только писать.
Фрин не стала спрашивать, что именно. Она просто кивнула.
Крыша была закрыта, но Бекки явно знала, как туда попасть — через чердак, скрипучую лестницу, тяжёлую дверь. Там, под открытым небом, с видом на огни кампуса и темнеющее небо, всё звучало иначе.
— Здесь красиво, — сказала Фрин.
— Здесь можно дышать, — ответила Бекки.
Они сели на карниз, ноги свесив вниз. Тишина — уже не библиотечная, а ночная, уличная — обволакивала. Фрин чувствовала, как плечо Бекки касается её. Её ладонь лежала рядом. Очень рядом.
И тогда — впервые — Фрин положила свою руку поверх. Медленно, будто касаясь стиха. Бекки сжала её пальцы.
— Ты когда-нибудь целовалась на крыше? — спросила она.
— Нет.
— Я тоже. Пока нет.
Фрин наклонилась. Их лбы соприкоснулись. Поцелуй завис между ними — как незавершённая строчка. Но они не спешили. Быть рядом — уже значило многое.
— Я не знаю, как это правильно, — прошептала Бекки.
— Я тоже. Давай учиться вместе.
И в этот момент ветер стал мягче. Звёзды — ярче. А тишина — роднее, чем когда-либо.
Они вернулись в библиотеку под утро. Больше не просто соседки по столу. Больше, чем просто «ты» и «я».
Теперь они — «мы». Даже если ещё не решились это произнести.