Глава VIII - предательство.
Эта ночь казалась другой. Воздух — тише, кожа — чувствительней, а дыхание — чуть глубже. Они молчали, сидя на его диване, как будто ждали чего-то. Как будто тишина могла отложить неизбежное. Макс скользнул взглядом по ней: усталая, растрёпанная, с влажными после душа волосами. Она сидела в его рубашке, босая, закутав ноги в плед.
Он подошёл. Присел рядом. Прикоснулся к её шее, мягко, с едва заметным движением, будто проверяя — жива ли она вообще, не рассыпалась ли. Адель подняла глаза. В них была тишина, но не холод.
— Хочешь лечь? — спросил он.
— Только если ты рядом.
Он уложил её медленно, аккуратно. Как хрупкое стекло. Её спина касалась простыней, глаза были прикрыты. Он лёг рядом, провёл ладонью по её животу, по бедру, по плечу. Она не отвела руку, наоборот — притянула его ближе.
Всё было не спеша. Без резкости, без шума. Он целовал её лицо, шею, ключицы. Она дышала часто, хваталась за его запястья, будто боялась, что он исчезнет. Он не спешил. Хотел выучить каждую её клетку на ощупь. И она позволила. Доверила. Впустила. В эту ночь он не просто был с ней — он был внутри. И впервые она позволила себе любить.
— Макс… — прошептала она, уткнувшись в его шею после.
— М?
— Я тебя люблю. Это так глупо, наверное. Я не должна. Но я не могу не любить.
Он не ответил. Только крепче сжал её. Поцеловал в висок. И они заснули.
***
Утро пришло с тревогой. Машина ждала их у подъезда. Макс был напряжён. Смотрел в окно весь путь. Адель держала его за руку, но чувствовала — что-то не так.
Когда они въехали во внутренний двор полиции, она насторожилась. Один, два, три офицера у двери. Они не улыбались.
Макс вышел первым. Пошёл поговорить с кем-то у входа. Адель осталась в машине. Потом — открылась дверь. И холодный голос:
— Адель Вержинская, вы арестованы по подозрению в совершении трёх убийств.
Наручники. Сталь на запястьях. Руки заломлены. Толчок в сторону.
— Что?! — крикнула она. — Макс?!
Он стоял в пяти шагах. Не двигался. Смотрел на неё. Лицо его было каменным.
— Макс!!! — закричала она, вырываясь. — Ты что наделал?! Это ты?! Ты привёл меня сюда ради этого?!
Он сделал шаг. Его остановили. Один из офицеров кивнул:
— Она может с ним поговорить. Только две минуты.
Их оставили в комнате. Он подошёл. Адель стояла, вся тряслась, руки в наручниках.
— Не надо, — прошептала она, — не подходи.
— Адель, послушай…
— Послушать?! — голос её стал ярче, выше, почти срывался. — Я пустила тебя в себя! Я допустила тебя к себе так близко, как никогда никого! Я думала — ты мой. А ты просто привёл меня сюда, как… как подонок. Как предатель.
Он попытался заговорить, но она не дала.
— Ты держал меня за руку, когда я задыхалась от боли. Ты гладил меня ночью. Ты говорил, что не отпустишь. И где ты теперь?! Стоишь там, как стена. Без слов. Без всего. Я думала — ты поймёшь. Я думала — ты выбрал меня.
Макс сделал шаг ближе, но она отпрянула, резко, будто его прикосновение обожгло.
— Не прикасайся. Не смей. Ты сдал меня. Ты первый, кому я поверила. Первый, кто увидел мою суть… и всё равно остался. Я отдала тебе всё. А ты... ты использовал это. Для протокола. Для системы.
Он ничего не ответил. Только смотрел. Как будто что-то внутри него ломалось с каждым её словом.
Она отвернулась. Спина прямая. Но плечи дрожали.
— Ты стал для меня безопасностью. Домом. А оказался... приговором.
Он хотел что-то сказать — но не успел. Дверь снова открылась. Офицеры вернулись. Увели её.
***
Камера была пустой. Серой. Холодной.
Адель сидела на полу, в углу, обняв колени. Руки ещё немного дрожали. Наручники сняли, но следы от них всё ещё горели на коже. Она не плакала. Просто смотрела в одну точку. Без эмоций. Без слов.
Мысли гудели, как машины за стеклом. Она пыталась понять, где всё пошло не так. Что она не заметила? Почему доверилась? Почему впустила его? Почему… полюбила?
Каждая клетка внутри болела. Не от страха. От разочарования.
Она не хотела спать. Не хотела есть. Не хотела чувствовать. Хотела только одно — чтобы время исчезло. Чтобы Макс исчез. Чтобы всё исчезло.
Но внутри, глубоко, под слоями боли и стыда, жила другая часть — та, что всё ещё надеялась. Что всё ещё хотела, чтобы он открыл дверь и объяснил. Что он не предал. Что он всё ещё её.
Но пока была только тишина. И одиночество, хлеще тюремных стен.
В какой-то момент взгляд её зацепился за крохотный осколок стекла, что остался на полу под лавкой — тонкий, почти незаметный. Она не думала. Не колебалась. Просто села тише, подняла край одежды и беззвучно провела стеклом по бедру. Один раз. Потом ещё.
Кровь пошла тонкой линией, будто краска на холсте. Боль была тупой, глухой. Но хоть чем-то напоминала, что она ещё существует. Что тело — ещё здесь.
Она сделала несколько глубоких, медленных царапин. Без эмоций. Без крика. Только дыхание чуть сбилось. Только пальцы дрогнули. Она смотрела на алые полосы, как на чужое письмо. Как на бессмысленный ритуал, но единственный, который она могла контролировать.
И потом снова — тишина. И точка перед глазами, в которую она уставилась, как в спасение.