Внизу этой дороги - путь социальный

Кабинет нового министра искусства и просвещения господина Хван Хёншика сохранил вид, оставленный предшественниками. Сам господин Хван не пытался сразу же навести здесь свои порядки. Ему пришлось разгребать кучу дел. Он отказался от более высокого поста, чтобы занять этот.

Несмотря на большую занятость, министр Хван с нетерпением ждал встречи со своим сыном. Они не виделись очень долгое время. Отец чувствовал вину, за то, что не смог защитить сына.

Хёнджин хоть и вернул воспоминания, тем не менее то, какой вклад внес его отец в победу, всё еще оставалось неясным.

В дверь кабинета постучали. Вошел секретарь и объявил о посетителе. В проходе показалась родная мордочка.

— Можно войти? — спросил Хёнджин.

— Да, конечно.

Отец вел себя сдержано, хотя по напряженности, летающей в воздухе, было ясно, что он на взводе. Мужчина поднялся с кресла, подошел к сыну и на пару секунд поколебался, прежде чем крепко обнять его. Хёнджин в ответ прижался к отцу. Тот похлопал его по спине и жестом пригласил присесть.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — парень тоже ощущал некую неловкость. — Кажется, я проспал больше суток.

Хёнджин нервно улыбнулся. Мать была для него самым близким человеком на свете. Хоть у отца и сына тоже были хорошие отношения, близкими их назвать нельзя. Господин, а ныне министр, Хван был человеком серьезным, деловым. А вот сын его вечно валял дурака, ни к чему серьезно не относился. Отец спокойный, рациональный, сын же импульсивный, решительный. Два совершенно противоположных характера.

— Мы с мамой очень переживали.

— Я знаю.

В кабинете повисла тишина. Никто из собеседников не знал, как продолжить разговор. Хёнджин взял инициативу на себя.

— Мама сказала, что ты сильно посодействовал организации в последний момент?

Господин Хван кивнул.

— Мне жаль, что я не мог помочь тебе раньше.

Отец Хёнджина понурил голову. Лицо его, как лицо матери, значительно постарело с их последней встречи. Мужчине было сложно смотреть в глаза сына. Перед глазами всплыли воспоминания об отчаянии, которое временами захватывало несчастного отца.

— Не думаю, что ты бы мог мне чем-то помочь.

— Я мог попытаться сделать что-нибудь.

— Ты и сделал.

Губы и голос господина Хвана дрожали. Казалось, он вот-вот зарыдает. В порыве отец снова вскочил и прижал к себе сына. Хёнджин похлопал его по спине. Теперь они словно поменялись местами. Ныне Хёнджин стал надежной стеной для родителя.

— Папа, — ласково произнес Хёнджин. — Сейчас все хорошо. Надо оставить прошлое в прошлом. Однако, я хочу знать, что произошло, пока я был в лечебнице.

— Что ж, — господин Хван вернулся на свое место. Он подтащил к себе планшет, лежащий на столе. — Камера. Что была на тебе засняла все зверства, что учиняли врач клиники. А я дал интервью, как лицо знающие подкаверные тайны. Мне удалось добыть некоторые сохраненные файлы со встреч с министрами, где не просто обсуждались планы, а были названы имена.

— И это помогло?

— Да. Видео показали на больших экранах стратегически важных городов. А затем провели прямую трансляцию с вторжения Чана и его команды в парламент.

— Значит, план Чана сработал на все сто процентов?

— Угу.

— Стой, а что там с Миной?

— Мина вернулась в Корею с Минхо и Чонгугом. У нее тоже было достаточно компромата. Она раздобыла различные документы. Мы и представить не могли, что, то, что происходит за стенами психиатрических лечебниц, еще цветочки. Оказалось, они разработали еще более глубокий курс перевоспитания.

— В каком смысле?

— Их новая программа называлась «Последний шанс». То, кем выходят пациенты после клиники, сложно назвать человеком.

— И в чем заключалась новая методика?

— Ты не помнишь?

— Они опробовали и ее на мне?

— Да.

Хёнджин был в замешательстве. Последнее время это его постоянное состояние.

— Может и хорошо, что ты не помнишь. Мозг не дурак. Такие воспоминания лучше стереть.

— Может быть.

Правда Хёнджин не был уверен в этом. Он на своей шкуре опробовал, что значит лишиться памяти, а вместе с ней и своей личности. Видимо, это событие травматизировало его. Теперь парню было тревожно от того, что он не помнил всех деталей сознательной жизни. Душа его разрывалась, одна часть хотела знать все до мельчайших подробностей, а вторая понимала, что отец прав, и некоторые вещи лучше не помнить.

— И что теперь будет? Я имею ввиду с политикой государства.

— Политика искоренения инакомыслия больше не будет действовать. Однако, проблема нежелательных открытий все еще актуальна. Правительство, в том числе я, постараемся найти баланс, между свободой творчества и креативности, и максимальной гуманизацией всех сфер деятельности.

Хёнджин, молча, кивал. Ему в голову вдруг пришел вопрос.

— Почему поменять режим удалось только сейчас? Некоторая информация о действиях правительства была известна еще до операции Чана. Так почему именно сейчас люди открыли глаза?

— Люди бояться перемен. Та система, что изначально задумывалась, уберегала от самого страшного — войны и смерти. Она не была совершенной, но зато была эффективной. Постепенно изначальная идея сильно исказилась, но у людей было лишь два примера того, как может выглядеть жизнь: война и мир. А мир поддерживали эти правила. Когда ситуация вышла из под контроля, не все смирились с этим, но, как я и сказал, перемены страшны. Никто не может наверняка сказать, какое решение было правильным. Никто бы не осмелился взять на себя ответственность за последствия перемен.

— То есть все дело в страхе?

— Страх — самое жестокое проклятье человечества. Оно помогало нашим предкам выживать, но сейчас это сыграло злую шутку с современным человеком. Но Чонгуг и Чан смогли преодолеть все препятствия. И ты. Я горжусь тобой сынок! Ты куда храбрее своего трусливого отца.

Гармония, что образовалась сейчас между отцом и сыном, ощущалась словно волшебство. Хёнджин никогда не чувствовал такой близости с отцом. Он часто думал о том, что разочаровал его. Но, глядя ему в глаза, он понял, что отец очень боялся за своего сына. Причиной недопонимания, что было между ними, была банальная родительская забота.

— Но отец, кто же принял на себя обязанности главы? Чан говорил о том, что они хотят отдать эту должность тебе.

— Выбору назначены на конец месяца. Каждый достойный гражданин сможет поучаствовать. Однако, теперь к главе государства будут особенные требования, а полномочия ограничены.

— Вот как. Значит, они отказались от этого плана?

— Нет. Это я отказался занять эту должность.

— Но почему? Ты же достойный для этого человек.

— Может и так. Но это слишком большая ответственность, что принимать на себя управление целой странны. Есть люди, которые являются лидерами по природе, а есть те, кто на подхвате, но это не значит, что они менее важны. Активными действиями руководил Чан, однако, без тебя у них вряд ли бы получилось добиться своего.

— У каждого свое место?

Господин Хван добродушно улыбнулся.

— Именно.

Эта улыбка напомнила Хёнджину доктора Кана. Как разительно отличались их улыбки. Доктор Кан улыбался зубами, однако, глаза его выражали полное безразличие. Улыбка же господина Хвана была еле заметной, но вот глаза его говорили куда больше. В памяти всплыли моменты пыток.

«Если подумать, и правда у каждого свое место. Был бы ли я полезен операции непосредственно на поле битвы? Я не лидер. Но плохо ли это? Не думаю. Я сделал достаточно для того, чтобы помочь добиться лучшего будущего. Думаю, и я могу собой гордиться».