Крылья Андеррейна

Пять шагов. Остановка. Семь шагов. Почешет нос, сняв перчатку. Три шага. Пройдётся рукой по влажной стене. Три шага. Семь шагов. Снова пять шагов. Он переступит с ноги на ногу, зевнёт, подденет ботинком лежащего в спальнике сменщика, словно нарочно не давая тому уснуть. Напряжённо вглядится в заснеженный горный пейзаж, расстилающийся там, далеко за выходом из пещеры. Проверит огонь в каменных чашах. И затем снова сделает пять шагов. Снова семь шагов. Три шага.

Она считала их в одно и то же время почти неделю, чтобы найти успокоение в монотонности. Лёжа на деревянном настиле недалеко от входа, подбив под голову спальный мешок, Она вглядывалась в пляшущие тени на скалистом потолке, время от времени невольно бросая взгляд влево, на узкий проход наружу. Там, за языками пламени и игрой света на каменных стенах, в бурном танце под исступлённые завывания ветра бесновалась метель, гипнотизируя своими движениями. Сумрачное солнце, едва пробивающееся сквозь тучи, постепенно теряло свет. Мрачные горы, веками одинаково безропотно переносившие и тяготы погоды, и гнев Богов, массивными чёрными силуэтами напоминали безмолвных свидетелей, наблюдающих за разворачивающейся перед ними людской драмой. Было в этой картине что-то мистическое, предзнаменующее. Но думать об этом не хотелось, хотелось погрузиться в успокаивающую монотонность последней недели, уместившуюся в счёте шагов часовых.

На самом деле, каждый из них ходит по-своему, но за много дней наблюдений выучить эти повадки настолько, чтобы посекундно их предсказывать, не составило труда. И всё же Она упорно продолжает считать, панически избегая ощущений, всегда приближавшихся в эти часы. В часы, когда к пещере подступает Тьма. Она чувствует в воздухе эту разливающуюся тягучесть. Время вдруг прерывает свой ход, мир замедляется, а сердце — наоборот, разгоняется так, что в наступившей тишине слышно лишь его безумное биение. Она снова бросает взгляд на выход. Весь увешанный факелами и фонарями, заставленный каменными священными чашами, он похож на нелепый, но надежно сложенный храмовый алтарь в одном из деревенских храмов. Сходств добавляют ещё и руны Божественного благословения Илидраса, выведенные по краям стен путешествующим с караваном жрецом. В конце концов, через получившийся узкий просвет с трудом может человек протиснуться, не то что монстр. И незамеченным тут не пройти — что-то да зацепишь. Но несмотря на спокойную обстановку и мирное течение жизни вокруг Она чувствует странное беспокойство, неумолимо нарастающее день ото дня. Беспокойство, что их безопасность всё иллюзорнее, а Тьма — ещё ближе. Так близко, что почти касается её волос, лица, окутывает глаза непроглядной пеленой, проникает в ноздри, шепчет на ухо.
И в этом шепоте Она всё яснее и яснее слышит один и тот же голос. Голос из прошлого, до боли знакомый, такой бархатный мужской, словно его обладатель чуть-чуть улыбается, говоря с ней. Говоря: «Иди ко мне, я здесь. Я не оставил тебя, родная. Я жду. Ты же знаешь. Я всегда буду ждать тебя».

Его голос прерывается, но тишина не наступает — раздаётся всхлипывание, одно, второе, кто-то начинает надрывно плакать. Она узнаёт эти звуки, Она знает, кто плачет. Она отчётливо помнит: так плачет мама. Тьма сгущается, но даже сквозь бушующий в чашах огонь, сквозь сумрак в тенях за стеной пещеры Она видит фигуру матери, её длинные локоны, её подрагивающие плечи. Она хочет вскочить и подбежать, хочет обнять, прижать к себе, успокоить, но не может пошевелить ногами, не может произнести ни слова. Она хватается за горло, пытается выдавить хоть какой-то звук. Лоб покрывается испариной. Плач становится громче, иногда срываясь на крик. Фигура матери, всё также повернутая к ней спиной, начинает медленно двигаться ко входу в пещеру, почти плыть. Видя это, всё ещё не способная пошевелиться, Она силится закричать, предупредить, окликнуть стражника, ковыряющего своим кривым пальцем налипший на каменную стену влажный мох и не замечающего в упор опасность, приближающуюся к пещере.
Но её голос пропал, из горла вырывается только едва слышный хрип. Это точно не её мама, это вообще больше не человек. Она в ужасе смотрит наружу, туда, где за языками пламени в надвигающейся тьме неизвестная фигура, плавно шествуя вперёд, растёт на глазах, увеличивается вдвое, искривляется, деформируется. Её волосы, извиваясь как живые змеи, тянутся ореолом во все стороны, превращаясь в изогнутые ветвистые лапы. Тело в воздухе разрывается на неровные части и тут же сплетается в разных местах, становясь ассиметричным и пугающим. Голова непропорционально увеличивается, медленно проворачиваясь лицом ко входу. Пламя в чашах начинает трепетать будто от ежесекундных порывов ветра, выхватывая из темноты куски гниющей плоти и врезанные в них человеческие глаза, десятки человеческих глаз, бешено вращающих зрачками. В нос бьёт сильный запах прелой земли и сырости.
Фигура делает последний шаг и наклоняется, её лицо сейчас осветится факелами, закреплёнными на стене. Глаза на плоти, выхватываемые всполохами огня, резко устремляют свой полумёртвый взор в одну определённую точку ─ маленькую фигурку девушки, лежащую справа, в двух метрах от входа. Она нутром чувствует каждый их взгляд. Дышать становится сложнее. Спальный мешок, на котором Она лежит, в одночасье превращается в жгуче ледяную, острую ловушку. Силы начинают покидать её, тело холодеет, а свет вокруг постепенно гаснет.

И вдруг Она давится тьмой. Её рвёт, из неё выползают сгустки непроглядной чёрной материи, и тут же, как будто они живые, расползаются во все стороны, стремительно заполняя пещеру. Они расходятся по углам, мгновенно покрывают беспросветной пеленой огонь в чашах, тушат факелы, протискиваются в фонари, забивая их стеклянные тела своей чернотой. Запах сырости и гниения усиливается, становится невыносимым. Она слышит плач матери, переходящий в утробный вой, она пытается закричать сама, надеясь разбудить спящих, привлечь внимание тех, кто бодрствует, но люди вокруг не реагируют. Стражник, ковырявший стену, застыл в той же позе, но его голова, о, святые камерарии, его голова с жутким хрустом резко заваливается вправо, затем влево, вперёд, снова вправо, запрокидывается назад и обвисает, будто шея истончилась, превратилась в лоскут тягучей ткани и больше не в силах удержать свою ношу. Нереалистично касаясь затылком лопаток, его голова оказывается повёрнутой к Ней лицом, и пронзительный взгляд его мертвеющих глаз устремляется прямо на Неё. Она в ужасе кричит, но этот внезапно прорвавшийся звук тонет в потоке других, заливших вдруг пещеру нестройным рёвом.

Это кричат люди. Чёрные сгустки тьмы, застилающие пол и стены, собираются в нечёткие фигуры: человеческие или животные, бесформенные или изогнутые в причудливые формы, тонкие и редкие или похожие на массивное покрывало; все они устилают собой тела спящих или застывших, вгрызаются в них бесформенной пастью, поглощают их плоть, высасывают душу. Люди, просыпаясь от боли и холода, кричат в исступлении, молят Илидраса о защите, захлёбываются в ужасе и воют в остервенении. Она видит, как их выворачивает наизнанку и обратно, как их органы складываются в нелепые жуткие мозаики, как их пожирают заживо тысячи ртов. Тьма вгрызается в их лица, откусывает одним движением конечности, вырывает сосуды; Она в животном ужасе оглядывается, не зная, что предпринять, куда бежать. Она бросает взгляд на выход. Но больше не видит огромную фигуру, не слышит плач. Она слышит перекрывающий всё смех, безумный смех, эхом отдающийся в каменных сводах. Затем ─ затихающие крики и стоны, хруст перемалываемых костей, мольбы о помощи, рыдания и молитвы Богам. Но здесь нет Богов, они оставили это место и ещё раньше оставили всех этих людей. Здесь есть только Тьма и то, что она всегда приносит с собой: боль, страх и смерть.

Вдох. Выдох. Сейчас он снова сделает пять шагов, затем семь шагов, три шага. Огонь в чашах пылает, стражник лениво вышагивает от стены и до стены, позёвывая так, будто в двух метрах от него не проходит граница между жизнью и смертью. Через пару секунд он возьмёт с бочки деревянную кружку и зачерпнёт воды. Постучит пяткой дважды или трижды о деревянный настил, глотнёт воды, осмотрит помещение. Задержит взгляд на той хорошенькой девушке из торговцев, с которой флиртует каждый раз после своего караула. Затем, отпустив очередную сальную шуточку, горделиво, явно довольный собой, пойдёт к другой стене.

Она считает шаги, пересиливая себя и пытаясь собрать мысли в кучу. Но это больше не успокаивает. Она судорожно выдыхает и стирает тыльной стороной ладони испарину со лба, не сводя глаз с каменного потолка. «Не подавать виду. Это только видение. Пусть в этот раз и чертовски реалистичное». Вдох и выдох. Тот мужчина в дальнем левом углу, мрачный молчаливый тип с небольшим шрамом, проходящим через правое веко, всегда взъерошенный и отрешённый, пялится на неё. Церковник явно, больно важный. Уже час бесцеремонно не сводит глаз. Она знает это наверняка, просто знает, даже не видя его толком. Это часто происходит последнюю неделю, и в отличие от своего товарища, он даже не пытается скрыться. Но сейчас не это важно. Стараясь привести дыхание в норму, Она потягивается, осматривает вход и стражника, бредущего мимо, и невольно тянется рукой к сумке, но одёргивает себя.

Постой. Как будто воздух задребезжал, и лёгкий разряд молний пронзил сознание. Что-то неуловимо изменилось. Она пока ещё точно не знает что, но явно чувствует это, зудящее покалывание на кончиках пальцев и холод с мурашками на затылке.
«Святые камерарии, чтоб вас», — только и успевает подумать Она и резко дёргается вправо.
В эту же секунду со стороны входа в пещеру раздаётся едва слышный свист. Вскакивая на ноги, Она видит, как в её спальный мешок, в то самое место, где Она лежала секунду назад, вонзается стрела. Голова слегка кружится, страх и осознание на мгновение парализуют тело. Она концентрируется на деле, чтобы не дать волю эмоциям.
«Так. Это зелёное оперение. Шайка Фаундервуда. Вот это идиоты».
Она точно знает, зачем они пришли. Но ещё лучше Она знает, что церковники, стерегущие её не одну неделю, просто не дадут каким-то бандитам умыкнуть то, что так хотят заполучить сами.
«Зря я так резко дёрнулась, чёрт. Если тот, с мрачным взглядом, что-то заподозрит, будет нелегко выпутаться. Они же как псы на охоте. О, святые камерарии, ну когда же всё это закончится, я уже не могу», — думает Она, стараясь не расплакаться. Хватает сумку и устремляется к дальнему концу пещеры. Ещё одна стрела пролетает мимо, вонзаясь в бочку с водой.
«Что делать, что делать. Так. Так. Надо держаться поближе к церковникам. Или лучше спрятаться за строительным и каменным сором в углу? В этой пещере это единственное укрытие. Если охота началась, так чуть больше шансов, что не сразу помру... Ну когда, когда это всё закончится...».
Она всхлипывает и устремляется в угол пещеры. По пути замечает, как мрачный тип, не отрывавший от неё взгляда последний час, быстро вскакивает, обнажая длинный изящный меч. Следом поднимается его товарищ, высокий ухоженный блондин с длинными волосами, собранными в хвост на затылке, острыми чертами и странными змеиными глазами. Он заинтересованно провожает Её взглядом и начинает двигаться вперёд, вслед за первым. По всей пещере поднимается взволнованный шёпот. Люди просыпаются и, не понимая точно, откуда исходит опасность, в страхе стараются забиться подальше. Не добегая до самого дальнего угла пещеры несколько метров, Она ныряет за сваленные вперемешку деревяшки для священных чаш, валуны, сгнившие доски из-под настила, брёвна и прочий мусор, копившийся или обрушивавшийся годами. Пусть это и не самое надёжное укрытие, другого тут нет.

«План безумный, но вполне может считаться гениальным. Забраться в пещеру перед самой Тьмой, чтобы не дать мне сбежать, даже если встретят сопротивление со стороны. Не зря о Фаундервуде ходят такие слухи. Безумец в шкуре гения. Но банда у него явно состоит из идиотов, если они решили действовать так нагло без разведки», ─ размышляет Она, стараясь не паниковать, пока протискивается через массивные деревянные обломки и камни. Передвигаться в этих завалах было сложно и не слишком безопасно. Узко, тесно, воздуха катастрофически не хватало. Иногда поскальзываясь на гнилых опилках и задевая трухлявые доски, осыпающиеся на неё пылью, плесенью и щепой, Она вскрикивала и тут же зажимала себе рот руками, чтобы не привлекать лишнего внимания. Рискуя неаккуратно обвалить на себя прогнившие брёвна или неустойчивые камни, Она как можно быстрее старалась продвинуться вглубь. Остановившись сейчас на мгновение, чтобы перевести дух, Она нервно бросает взгляд сквозь узкую прорезь в своём укрытии на вход, через который за несколько мгновений до наступления Тьмы, сбивая факелы и фонари вниз, с диком криком, устрашающим гоготом и улюлюканьем по очереди в пещеру врывались шесть существ не самой приятной наружности. Первой влетела ааракокра, с луком наперевес в когтистых полулапах-полукрыльях, зацепив ими несколько факелов и теперь пытаясь стряхнуть с оперения занимающееся пламя. Следом, роняя ещё несколько факелов и один фонарь, влез мужчина с уродливым шрамом через всё лицо, весьма искалеченным носом и кровожадной улыбкой в десяток оставшихся зубов. Он, внимательно осматривая пещеру, угрожающе выхватил два кинжала с изогнутыми лезвиями и занял позицию в противоположной стороне от панически хлопающей себя по подожжённым местам ааракокре. Стражник, опешив то ли от наглости ворвавшихся бандитов, то ли от мнимой угрозы, ставшей фантастически реальной в этом богом забытом месте, почти не двигаясь корпусом, всё это время старался незаметно ногой разбудить спящего товарища, пиная его куда придётся.

За мужчиной с кинжалами тем временем уже аккуратно протискивается парочка низких худых существ в прикрывающих их лица  капюшонах и длинных накидках; и сразу же после буквально впрыгивает кошкоподобное существо с идеальной осанкой и благородным, в отличие от всех остальных, видом. Ни один из этих трёх существ не цепляет ни факела, ни чаши. Две маленькие фигуры тут же двигаются в сторону стражника, застывшего с открытым ртом в полубоевой позе и продолжающего пинать своего друга. Который в ответ, не просыпаясь, отбивается от неожиданных атак и довольно громко ругается на одному ему известном языке.
Табакси, смахивая воображаемую пыль с красивой зелёной накидки, напоминающей кроем вольную интерпретацию камзола, в один прыжок добирается до мужчины, забравшегося в пещеру вторым, и сейчас пытается начать с ним негромкий разговор. Видя это, Она на мгновение касается указательным пальцем правой руки запястья левой и сосредотачивается на нужных словах, но её внимание привлекает, сбивая концентрацию, массивная фигура, резко показавшаяся в проёме. Огромный лысый мужчина с плоским тупым лицом, непропорционально сложённым телом, в меховом жилете на крупный голый торс, с трудом пролезая в проход, цепляет две чаши и, видимо, обжёгшись, начинает разъяренно реветь. Явно сердясь на узкое пространство и неудобство своего перемещения, он толкает взбесившее его нагромождение ногой, переворачивая одну чашу на аарококру, только-только покончившую с занимавшимся на её оперении огнём. Та с диким истерическим уханьем отчаянно дёргается в сторону, взмахивая крыльями, чем раздувает огонь ещё сильнее. Пламя стремительно перекидывается с перевёрнутой чаши на деревянный настил. Вторая чаша падает на каменный пол перед амбалом, учинившим хаос. Тот, в свою очередь, с туповато-злым выражением лица осматривавший пещеру, делает шаг вперёд, прямо на вывалившиеся из чаши угли, и, даже не поморщившись, отшвыривает их ногой в сторону.

─ Малявка, серое пальто, белые волосы. Дать её нам, и мы оставлять вас живые! ─ амбал, стряхивая пепел с ноги своей непропорционально длинной рукой, с явным южным акцентом кричит в толпу, ещё раз оглядывая пещеру. Две маленькие фигуры, до этого неспешно двигавшиеся в сторону стражника, резко срываются с места. Одна из них, на бегу обнажая из-под накидки короткую жилистую руку с тёмно-бордовой кожей и длинными когтями, начинает раскручивать болас и через мгновение мечет его в ноги стражнику. Тот, понимая степень угрозы, отчаянно кидается в сторону, но не успевает сделать и трёх шагов, как болас обматывается вокруг его ног, препятствуя движению. Стражник падает как подкошенный, приземляясь прямо на своего товарища. Тот, в свою очередь резко проснувшись, почти подпрыгивает на лежанке от неожиданности. Пытаясь понять, что происходит, он быстро оглядывается и тут же, срубленный ударом по голове второй маленькой фигурой, незаметно оказавшейся сзади и занесшей над ним небольшую дубинку, падает без сознания вперёд.

─ Девчонка, живо! ─ амбал, скаля зубы, делает несколько шагов вперёд.

Сидя в своём укрытии, Она с волнением переводит взгляд с бандитов на неторопливо движущихся к ним церковников и ждёт, чем закончится это противостояние. Она много раз слышала, что инспекторов Собора обычно боятся и обходят за три мили, если есть возможность не вступать в открытое противостояние. Но эти парни явно не робкого десятка. Или им настолько нужно то, что есть у Неё, или они просто глупцы. Она пытается прикинуть, даст ли бандитам численное превосходство хоть какое-то преимущество в схватке, но тут замечает нечто, встревожившее её куда больше грядущего боя: пламя, перекинувшееся на деревянный настил, потихоньку разгорается. Оно не вспыхнуло ещё с особой силой только из-за влажности досок, но постепенно начинает чадить. «Так, я явно выбрала не то укрытие для спасения. Если начнётся пожар, мне тут точно не выжить. Кажется, придётся лезть обратно», ─ Она внимательно оглядывается в поисках более безопасного варианта и вдруг слышит впервые очень низкий глубокий голос, принадлежащий, по-видимому, мрачному мужчине:

─ Прошу прощения, господа, вынуждены вас разочаровать. Вам мы можем предоставить только временный кров и место для пережидания тьмы, после чего вы спокойно удалитесь. Ни девочками, ни малявками наш караван не торгует, к тому же в приличном обществе такие просьбы обычно вслух не озвучивают. А ещё настоятельно рекомендую дважды подумать, прежде чем решите предпринимать следующий шаг. Учтите, что каким бы он ни был, вам придётся прибрать за собой и вернуть всё к изначальному виду. Наступила Тьма, а вы только что своим безрассудным поведением лишили нас огромной части наших источников света. Это небезопасно. Вам стоит заняться их восстановлением, причем немедленно. Я всё верно сказал, Аарон? ─ произносит он, останавливаясь в двух метрах от амбала и полуоборачиваясь к товарищу. Она видит, однако, что смотрит он в этот момент не на своего друга, а сюда, на сваленную кучу хлама, ставшую ей укрытием.

─ Клянусь тебе, дружище, даже сам владыка Балтор не смог бы поймать тебя за язык, ха-ха, ─ светловолосый мужчина, по-видимому, Аарон, добродушно посмеивается и проводит рукой по голове, задерживая пальцы у основания высокого хвоста. Не отнимая руки, как будто вдруг сильно призадумался, он также произносит:

─ Вот только по нашим гостям нельзя сказать, что они согласны с твоими словами. Посмотри на их недовольные лица. Возможно, им совершенно ни к чему наше радушие. Или наши дружелюбные предложения. Быть может, их оскорбил твой отказ продать им какую-то девочку, а? Господа? Возможно, вы не понимаете наш язык? Могу перевести вам на другой. Как насчет языка стали?

Она точно не знает, какое выражение лица было у этого Аарона, когда он произносил последнюю фразу. Но Она готова голову отдать на отсечение, если ошибается, что его обычная приветливость в эту секунду уступила место чему-то весьма пугающему ─ настолько изменился его тон.

─ Кхххар, куу-у-уча ххламаа-аа, уга-а-ал, девщонка та-а-ам, ска-а-арее, ─ вдруг раздаётся скрипучий прерывистый голос крайне потрепанной ааракокры, решившей, видимо, убраться подальше от перевёрнутой чаши и бочком постепенно продвигающейся за спину амбалу. Мгновение, и в воздухе мелькнул золотой отблеск: в следующую же секунду ааракокра, хрипя, падает на землю, раскинув крылья. Аарон, даже не поворачиваясь на неожиданно рухнувшее птицеподобное существо, равнодушно, словно ничего не произошло, проводит рукой дальше по волосам в хвосте и подчеркнуто доброжелательно произносит:

─ Не советую вам делать резких движений или говорить глупости, друзья мои, иначе мы расценим это как угрозу для жизни и здоровья находящихся здесь людей, ─ он театральным жестом обводит вжавшихся в стены и испуганных торговцев и путешественников и слегка склоняет голову в приветственном жесте, ─ а обеспечение безопасности имперских граждан ─ одна из главных задач инспекторов Собора Священной Дюжины.

─ С тобой только так и бывает, театральность и представления. Тебе надо было податься в жрецы Кисионель, хоть там с тебя был бы толк, ─ тёмный мрачный мужчина, грубовато перебивая Аарона, раздраженно дёргает плечом и начинает поворачивать голову, разминая шею.

Амбал, переводя тупой взгляд с беловолосого выскочки на лежащую без признаков жизни птичку из своей банды, силится понять, что именно сейчас произошло и имеет ли к этому какое-то отношение парочка странных умников перед ним. Он делает неуверенный шаг к ааракокре, подталкивает её огромной ногой и замирает. Не дожидаясь никакой реакции, не замечая никаких признаков жизни, здоровяк громко выдыхает и, судя по налившимся кровью глазам и побагровевшему лицу, окончательно решает, что к произошедшему эти умники имеют самое прямое отношение. Он громко ревёт и, размахивая кулаком, начинает бежать в сторону Аарона.

Она готова была поклясться, что этот беловолосый мужчина и правда имеет отношение к выведенной из строя, возможно, навсегда, ааракокре. В тот момент, когда все обернулись на хриплый возглас этого несчастного создания, Она заметила, как Аарон, едва пошевелив пальцами, вытянул из металлической заколки, держащей его хвост, нечто золотое, очень тонкое и блестящее. С такого расстояния точно и не скажешь, что это был за предмет, но в следующую секунду блондин еле заметным и хорошо выверенным движением ладони послал его прямо птичке в клюв. «Он владеет... Даром? Хорошо, что я была тише воды. Если бы вдруг решила вступить с ними в открытую конфронтацию, куда бы Собор спрятал мой труп? Меня бы похоронили по законам церкви?»─ машинально раздумывая над этим, Она тревожно переводит взгляд с практически начавшейся потасовки на пламя в правом углу настила, недалеко от двух бедолаг-стражников, и внезапно понимает, что тех невысоких фигур, вырубивших часовых, там нет. Она, смутно подозревая причину, быстро осматривает пещеру и, когда её подозрения подтверждаются, молниеносно рисует указательным пальцем правой руки в воздухе небольшой символ, другой рукой нащупывая нужный камень в кармане накидки. Её губы беззвучно шевелятся, глаза на мгновение закатываются, но уже через секунду взгляд снова проясняется. Она нервно оглядывается в поисках пути к отступлению. Времени мало, в таких условиях отсюда можно выбраться, только если сейчас пойти дальше сквозь это нагромождение, к противоположному концу. Передвигаться придётся максимально бесшумно и тихо. Она, пригибаясь и стараясь наступать только на каменные островки пола, избегая досок и мусора, начинает аккуратно протискиваться вперёд, надеясь найти там проход, несмотря на то, что с каждым шагом идти становится всё труднее.

Она слышала короткий диалог между Аароном и вторым, имени которого до сих пор не знает. Видела замешательство на лице здоровяка и его поддельников. Но не успела увидеть, каким выводом закончилась их мозговая деятельность, поэтому дикий рёв амбала, раздавшийся вдруг в пещере, испугал её. Она пошатнулась от неожиданности, потеряв равновесие, и зацепила рукой, пытаясь по инерции схватиться за что-нибудь, одну из вертикально стоящих высоких досок, опирающихся на каменную стену. Замирая на секунду, чтобы не обвалить эту деревяшку, готовую теперь упасть от любого её вздоха, Она вдруг слышит за спиной, примерно в том месте, где стояла буквально минуту назад, тихую речь на странном шипящем языке. Затаив дыхание, Она слегка поворачивает голову, чтобы боковым зрением увидеть говорящего, и понимает, что её опасения не были напрасны: на том месте, где Она совсем недавно сама наблюдала за происходящим у входа, теперь стоит небольшая фигура в чёрной накидке с капюшоном и, слегка задрав голову, обращается куда-то вверх. Она пытается проследить взглядом направление к адресату этой неразборчивой фразы, и через некоторое время различает в тенях каменного потолка стоящее на вершине валуна второе маленькое существо. Оно произносит похожую фразу в ответ и скрывается в тенях. Первая фигура ещё некоторое время стоит там же, озираясь вокруг.
В какой-то момент существо задерживает взгляд на той самой деревяшке, опасно стоящей в сантиметре от Её руки и до сих пор немного пошатывающейся. И Она замечает, впервые за всё это время, очертания морды этого существа под капюшоном. Оно неприятно напоминает рептилию: вытаращенные и почти не моргающие глаза, грязно-бордовая кожа, тупо закруглённая челюсть, врезанный в неё нос, отдалённо напоминающий человеческий и оттого выглядящий искусственно приделанным, невразумительная линия рта без губ, искривившаяся в ухмылке. Она пугается на долю секунды, сердце начинает гулко биться. Она почти уверена, что он заметил её, что он смотрит сюда неспроста, что заклинание невидимости не сработало. Возможно, Она от испуга прикоснулась не к тому камню, и теперь эти две фигуры так же молниеносно вырубят её, как тех двух стражников, незаметно появившись у неё за спиной, а затем уволокут к тому амбалу, и тогда церковники явно потеряют преимущество, а значит, всё пойдёт по одному месту.

Она решается бежать, сейчас, прямо сейчас, пока эта рептилия не прыгнула на неё, бежать в надежде выиграть время, устроить обвал, спастись любой ценой. Она решает досчитать до трёх и резко сорваться с места, делает глубокий вдох... Но неожиданно с противоположной стороны этих нагромождений, где Она надеялась скрыться , раздаётся шипящий панический возглас второй фигуры, а затем нестерпимый оглушающий грохот падающих брёвен, гулко разлетающийся под сводами пещеры, и красное существо перед ней тут же исчезает из поля зрения.

Она напряженно выжидает, прислушиваясь к окружению. Секунда, вторая, тихо. Никто не нападает. Понимая, что вторая фигура, вероятнее всего, отправилась на спасение первой, с облегчением выдыхает. Воспользовавшись ситуацией и уже не так скрывая звуки шагов, Она быстро возвращается к тому месту, через которое изначально забралась сюда. «Возможно, эти двое спасли мне жизнь своим появлением. Кто знает, что было бы, упади эти брёвна на меня».

А в пещере тем временем происходило нечто непоправимое. Люди, до этого попрятавшиеся по углам, сейчас, сбившись в толпу в углу пещеры, подальше от сражения, громко спорили и решали, что делать с распоясавшимся пламенем, занявшим уже одну десятую настила. Чудо, что пламя распространяется сравнительно медленно. А чад и прочие испарения не застилают пока пещеру только благодаря порывам ветра, пробивающимся внутрь. Судя по тому, что Она успевает увидеть и услышать, пока незаметно выходит из завала и пробирается в другой угол, поближе к толпе, огонь в чашах, фонарях и факелах почти или полностью погас благодаря непрошеным гостям, сражающимся сейчас с двумя инспекторами Собора. Последнюю горевшую чашу амбал пару минут назад метнул в тёмного мрачного мужчину, попав в итоге в настил и усилив разгорающийся пожар. Теперь, чтобы зажечь чаши заново и обезопасить себя от тьмы, нужно пробираться в самую гущу битвы, а этого делать никто не хотел. И потому толпа явно расходилась во мнении насчёт пожара и способов его тушения:

— Более того, у нас тут запасов воды в бочках на два дня осталось! Кто знает, сколько дней нам ещё пережидать, а вы хотите всё вылить! — сетует пронзительно писклявым голосом женщина в возрасте, одетая в пёстрое и весьма дешёвое на вид многоцветное платье с аляповатыми перьями по всему подолу.

— Милочка, ваша вода никому в жизни нужна не будет, если мы тут подохнём в дыму или сгорим в огне! Да и кто потратит всю воду, нам бы вылить хотя бы часть, иначе скоро здесь закончится воздух! Очнитесь вы! — в сердцах, прижимая руки в груди, убеждает её почтительного вида седой мужчина в очках и простом дорожном костюме.

— Но может, кхм, может, знаете ли, лучше сгореть в огне или задохнуться в дыму, чем, знаете ли, потушить единственный большой источник пламени в этой пещере, кхм? Я лично встречаться с тем, что там за стенами пещеры сейчас, кхм, не очень-то хочу— неуверенно произносит полноватый добродушный мужчина с красным лицом и очень участливым выражением глаз. Он почёсывает затылок, переводя взгляд с одного спутника на другого, словно ища кого-нибудь, кто мудро выведет их из затруднительной ситуации.

— Да что ты понимаешь в этом, олух, сиди со своими пирожками в своём фургоне и не лезь в серьёзные разговоры! — нелепо одетая женщина выходит из себя и, пытаясь выместить злость, толкает полноватого мужчину кулаком в живот. Тот, в расстроенных чувствах, послушно делает два шага назад и затравленно оглядывается по сторонам.

— Даже если мы зажжем в этом пламени все наши ручные факелы из походных наборов, этого не хватит, чтобы осветить пещеру. Мы не можем просто потушить этот пожар, ─ подаёт робкий голос молодая хорошенькая девушка, флиртовавшая с одним из стражников и теперь с беспокойством поглядывающая в ту сторону, где он лежит.

— Но тогда мы сгорим, вы это понимаете?! Эта торговая компания со своими никчёмными караванами, эти никчёмные стражники, это из-за вас всех мы уже неделю торчим здесь, пока перевал заметает. А из-за этой никчёмной малолетней хамки без роду без племени мы теперь ещё и атакованы какими-то ненормальными головорезами! Она наверняка у них что-то украла или сдала кого-то, а мы теперь отдуваемся! Найти её и сдать им немедленно, тогда мы сможем и к чашам добраться, и огонь потушить! — женщина, размахивая руками, распаляется всё больше.

— Ооооочень умно, выдать юную девушку на растерзание бандитааам, чтобы потооом всё равнооо умереть от их рук, когда ооооони будут избавляться от свидеееетелей, — протяжно и с небольшим акцентом произносит высокий и очень худой полуэльф в дорогом дорожном костюме и с плащом, перекинутым через левую руку. Женщина, распалившаяся в приступе справедливого гнева, после его слов на секунду запинается, но быстро собирается с силами и начинает обвинять этого полуэльфа-наглеца и всех вокруг в пособничестве бандитам и всем силам зла в целом.

─ Подождите! ─ жестко перебивает её драконорожденный с умным серьёзным взглядом и толстой книгой в когтистых лапах. ─ Среди нас ведь жрец Илидраса, давайте как-нибудь помолимся, что-то сделаем, не зря же он рисует руны каждый божий день последнюю неделю?

Он озирается в поисках жреца и замечает, что тот немного отделился от их компании и стоит в стороне на коленях, закрыв глаза и сложив руки в виде чаши перед собой, не реагируя на разговоры в толпе.

─ Полно вам, боги богами, но господин Илидрас вряд ли поможет разобраться с разгорающимся костром и полным отсутствием других крупных и доступных источников пламени, ─ подаёт голос неопрятного вида женщина, стоящая чуть поодаль вполоборота к толпе и смотрящая за ходом битвы между членами банды и двумя инспекторами. Вдруг угрюмого вида старик со скрюченным носом и сморщенным лицом, всё это время молчаливо сидящий у стены и перебирающий длинными кривыми пальцами странного вида карты, начинает напевно говорить. Его мелодичный и вязкий голос, совершенно не совпадающий с морщинистой внешностью, прорезается сквозь гомон и шум и моментально заставляет замолчать и женщину в безвкусном тряпье, и спорящих между собой мужчин, и даже шум схватки как будто становится тише:

— Сегодня наш последний день, хотим мы того или нет. Богини судьбы рвут нити жизни или восполняют их только по собственной воле и только по им одним известным причинам. Лишь безумец противится данности и одному только умалишённому дана слабость спорить с предписанным и вырезанным на камне времён. Всё давно взвешено и предсказано. Карты судьбы не врут. Вердикт богинь ясен. Наше бездействие, как и наше действие, будет стоить нам жизни, но это та цена, которую нужно заплатить за спасение всего мира ныне и во веки. Замрите в ужасе и узрите грядущее с храбростью и смирением. И примите его достойно! — старик громогласно произносит последнюю фразу и замирает. Его рука, державшая колоду, устало опадает, рассыпая странного вида карты. Все, вначале замерев в благоговейном ужасе, начинают приходить в себя, словно кратковременный гипноз, сковавший всех, прошёл. Первой оправляется визгливая женщина:

— Умалишённый старик с горсткой бумажек ещё смеет диктовать мне, каких богов слушать?! Он что, уже откинулся? Какая ещё судьба, я золотые платила торговой компании, а не богиням судьбы, я требую достойного обращения, а не безумных соседей по фургону рядом! Это что ещё такое, мы спокойно себе месяцами путешествуем, платим взносы и аренду, а у нас под боком всё это время какой-то сумасшедший! Который в любой момент нападет и убьёт, прикрываясь религиозными чувствами! И гильдия ничего не делает! Бардак!

Она перестаёт в какой-то момент вслушиваться в писклявый ропот этой женщины и перебивающие её гневную речь увещевания об опасности огня и испуганно смотрит на старика. Никто не может её видеть сейчас, Она абсолютно точно под заклинанием, но этот человек, он как будто знает, что Она рядом. Он долго смотрит на неё в упор, собирается с силами, тяжело вздыхает, с трудом собирает скрюченными старыми пальцами рассыпавшиеся карты обратно в колоду и, отводя взгляд, протягивает колоду в её сторону, будто пытается отдать. Она остаётся на месте, не шевелясь, ожидая подвоха. Но старик продолжает держать карты на весу, а его рука, слабая, безжизненная, подрагивает от напряжения. Повинуясь внутреннему чувству, не до конца его понимая, Она аккуратно огибает стоящих людей, тихо подходит к старику и присаживается на корточки рядом. Он, неопрятный, высохший, угрюмый, не поворачиваясь в её сторону, протягивает колоду настойчивее и тихо произносит:

— Возьми. Возьми и беги поскорее. Не заставляй старика ждать, мне ещё о многом надо подумать, деточка.
— Но мне некуда бежать... — запинаясь на секунду от подкативших к горлу слёз, еле слышно шепчет Она.
— Ну как же некуда, деточка. У тебя весь мир для этого. Бери, например, в город Харренхилд. Найди там Лавку древностей тётушки Марджери. Передай ей это, — он слегка встряхивает карты в руке, — она знает, что с этим делать. И знает, что делать с тобой и твоей драгоценностью.

Она удивленно таращится на него. Затем удивление сменяется подозрением, но он быстро добавляет:

— Не бойся, деточка, не бойся, ничего я о тебе не знаю. Только то, что сказали мне карты. Не знаю, куда ты держишь путь и зачем нужна этим людям. Но Марджери тебя не обидит. Она женщина мудрая, великая. А по-другому мне тебе не помочь. Ну, иди скорее, — он переводит дыхание, — а то не успеешь.

Она округляет глаза и перестаёт что-либо понимать. Магией можно многое объяснить, но явно не то, что бормочет этот странный дедушка. «Какая тётушка? Какая лавка древностей? Он и правда сошёл с ума».

Однако что-то внутри беспрестанно говорило, что старик невероятным образом прав. Нужно бежать, срочно, сейчас, только куда? Справа разгорается нехилая потасовка в толпе, не способной решить, как сообща выйти из сложной ситуации. Слева пламя усиливается с каждой минутой, начиная сильно чадить. А позади и немного левее — настоящая схватка мрачного мужчины и Аарона против амбала и табакси. Третий их спутник, истекая кровью, уже лежал в стороне. А низкие фигуры всё не появлялись.
Ситуация патовая: наружу не выбраться, внутри пожар, но если потушить огонь, они останутся в свете десятка, не больше, факелов, развешанных по стенам. Ни чаш, ни масляных фонарей, они все остались там, за спиной амбала, наносящего по мрачному мужчине удар за ударом.

— И вот ещё что, — вдруг снова подаёт голос старик. Но теперь он звучит как-то нерешительно, почти по-мальчишески, — передай Марджери, что она навсегда останется изящной снежной канной. Моей изящной снежной канной. Передай, что я доберусь до древа, что буду ждать её там, сколько потребуется. Запомнила? Ты хорошо запомнила? Изящная снежная канна, которую я всегда буду ждать у древа.

Он снова посмотрел прямо на Неё, и его глаза, усталые и бесцветные, наполнились слезами, а угрюмое до этого лицо на мгновение просияло.

— А теперь уходи, иначе всё это будет зря. Ну, быстро! — и он, практически ткнув в неё колодой, отвернулся, приняв свой равнодушный вид, но украдкой смахивая сморщенной рукой выкатывающиеся слезы.

Она, совершенно запутавшаяся в происходящем, как в тумане взяла карты, мгновенно ставшие невидимыми у неё в руках, машинально спрятала их в сумку, встала и побрела обратно, в сторону завала. В голове всё перемешалось, разговор со стариком был похож на чью-то глупую шутку, а события последнего часа ─ на странный сон, фантасмагорию.

«Возможно, это тоже всего лишь очередное видение? Не зря ведь они становятся реалистичнее с каждым днём?» ─ думает Она, ускоряя шаг. ─ «Видение это или нет, бездействовать я тоже не могу. Если эти двое до сих пор не пришли на подмогу своим, они или затаились там, и тогда словят меня, а остальных ждёт счастливый конец. Или один из них провалился в горный лаз, и тогда там может быть моё спасение. В любом случае это явно лучше, чем напороться на мщение полоумной мадам в безвкусном платье».

И впервые за много времени Она улыбается, не взирая на то, что шутка не была особенно смешной, а обстоятельства её появления ─ не особенно весёлыми.

Добравшись до противоположного края завала, Она ныряет под диагонально сложенные брёвна и начинает протискиваться вперёд. Здесь путь в разы труднее, иногда приходится наклоняться, иногда ─ забираться на высокие обломки сталагмитов, протискиваться через узкие щели меж камней или перескакивать через участки с острой каменной крошкой. Валуны местами влажные и склизкие, с налипшим мхом и неприятными на ощупь грибами, воздух затхлый и сырой, и слегка морщась, если задевает рукой очередную жижу, но довольно проворно двигаясь, Она добирается до места, где предположительно рухнула вниз одна из двух рептилий под капюшоном ─ это видно по обломкам доски, на которую существо неаккуратно встало, и по ещё влажному склизкому следу на стене, явно оставшемуся после куска мха, за которую фигура, похоже, пыталась в панике зацепиться. Вот только куда именно это создание приземлилось? Отсюда ничего не увидеть — в проломе словно разверзлась небольшого размера бездна, наполненная темнотой. Как Она ни напрягает зрение, всматриваясь, кроме черноты и лёгких очертаний каменных стен ничего больше не рассмотреть. Или здесь когда-то случился обвал, или это какой-то тайный чёрный тоннель, специально спрятанный и замаскированный под завалом мусора. В любом случае, прыгать туда наугад, не зная точно ни того, на что ты приземлишься, ни выжили ли те две фигуры, ─ самоубийственно.

Стоя на верхушке небольшого валуна, Она прикидывает в уме, что Ей делать, когда эти размышления прерывает истошный вопль женщины в пёстром платье: «Идиот деревенский, какого дьявола ты...», обрывающийся на середине фразы. И следом ─ плеск, гулкий стук дерева о камень и ещё звук, похожий на шипение пламени, затушенного водой. Всполох огня, отбросивший резкие тени, второй, и тут пещера резко погружается в темноту. Не кромешную ─ настенные факелы создают тусклые островки там и тут, но явно не сулящую ничего хорошего. На мгновение все затихают в испуге и ужасе. Больше не раздаётся ни лязга оружия, ни переругиваний в толпе. Редкое испуганное женское всхлипывание. Даже вьюга, бушевавшая снаружи, замерла. И в наступившей тишине особенно отчетливо вдруг слышится тяжёлое хрипящее дыхание, прерывающееся глубоким покашливанием. Оно исходит со всех сторон, словно источник этого звука находится одновременно во всех углах пещеры. Оно звучит то тише, то громче, напоминая дыхание старого волка, длительное время загонявшего свою добычу. Глубокий кашель, прорывающийся наружу, то и дело переходит в грубые мужские всхлипывания или странные злорадные смешки. Воздух за секунду похолодел; теперь при дыхании изо рта вырывается струйка пара, а по телу время от времени пробегает дрожь. Она, выйдя из оцепенения, наклоняется немного вправо, чтобы рассмотреть из-за сталактита, перекрывающего ей обзор пещеры, происходящее там, в отблесках настенных факелов. И в этот момент замечает, как пространство вокруг людей, едва освещаемых всполохами света, наполняется чёрной густой пеленой, не пропускающей свет. Кашель совершенно сменяется смехом, безумным смехом, доносящимся из всех углов. И во мраке, расходящемся плотной непроглядной стеной во все стороны, тут и там начинают загораться глаза: парами или по одному, горящие красным светом, человеческие, звериные, без зрачков или с двумя зрачками, они смотрят во все стороны, они видят каждого, следят за малейшим движением. Они безумно вращаются, таращатся, вызывая приступы ужаса, гипнотизируют, приманивая жертву к себе, поближе, прямо в объятия Тьмы. Молодая красивая девушка, статная голиафка, Знакомая всем в караване своим открытым добрым нравом, вдруг выступает вперёд из толпы и делает неуверенный шаг, затем другой. Она не отрывает остекленевшего взгляда от тьмы перед собой, продолжая идти туда, куда манит её неведомая сила, сокрытая в красных глазах. Один из торговцев пытается одернуть её, схватить за руку, оттащить, но она, не оборачиваясь, с нечеловеческой силой отталкивает его так, что он летит обратно в толпу, сбивая собой рядом стоящих. Ещё шаг — и внезапно вырвавшиеся из пелены чернильные отростки обхватывают девушку и яростно подбрасывают вверх, словно тряпичную куклу.

Проходит секунда, другая, но тело бедняжки так и не падает вниз: тьма, просочившаяся наверх, с громким хрустом поглощает его, и эхо переламываемых костей ещё долго разносится вокруг.

─ Все ко мне, быстро, не стойте столбом! ─ кричит вдруг мрачный инспектор, выводя толпу испуганных людей из оцепенения, прячет в ножны меч и, поворачиваясь к амбалу, занесшему над ним кулак, командует, ─ А ты живо переверни обратно чаши и постарайся разжечь там хотя бы подобие пламени. Живо!

Амбал, оторопело моргая, беспрекословно разворачивается к выходу и в пару неуклюжих прыжков добирается до чаш.

─ Хватай факелы и беги к Хьюго, ну же, быстрее. И забери вон тех стражников с собой, они там по вашей милости лежат, ─ Аарон, срываясь с места и подталкивая на ходу оторопевшего табакси мчится к товарищу.

Она видит, как они, встав спиной друг к другу, быстро и сосредоточенно, абсолютно не сговариваясь, делают угловатые движения руками, складывая пальцы, взмахивая кистями, затем снова соединяя ладони в разные фигуры; и всё это отдаленно напоминает ей обряд, который Она уже видела однажды, ещё совсем маленькой, в главном городском Соборе Священной Дюжины, когда жрецы Илидраса просили у него защитить город от нападения извне. Воспоминания об этом дне, обернувшемся ужасной трагедией для её семьи, на секунду застилают ей глаза, но Она прогоняет их и встревоженно осматривается, чувствуя сгущающуюся вонь, усилившиеся вдруг запахи сырости и разложения. Вокруг, в проёмах между бревён, на вершинах валунов или у их подножий, среди досок и под потолком ─ всюду загораются красные глаза, всё больше и больше, манящие и пугающие одновременно. Она чувствует, как от ужаса всё внутри холодеет, а ноги становятся ватными. Она слышит прерывистое дыхание за спиной, слышит тихий смех то справа, то слева. Она видит в тенях, там, далеко впереди, очертания уже знакомой ей фигуры. Живот резко сводит, руки немеют, Она хочет закричать, но не может. Фигура, не делая ни шага вперёд, в секунду оказывается ближе. Ещё ближе. Зрительно увеличивается, затем снова уменьшается. Отдаляется назад. Разрывается и смыкается, имитируя заходящуюся в смехе челюсть. Делится надвое, складывается обратно, разрастается и снова уменьшается, пульсирует. Она слышит знакомый голос, такой бархатный, такой нежный:   «Иди ко мне. Ты же знаешь, я жду тебя. Я всегда буду ждать, родная». Усилием воли заставляя себя пошевелиться, Она сжимает ладони в кулак, впиваясь в кожу ногтями, чтобы отвлечься и сбросить с себя наваждение. Стараясь не смотреть, не вслушиваться в голос, зовущий её из Тьмы, Она судорожно думает, как поступить, что делать, как спастись.

«Возвращаться обратно без намёка на факел и по труднопроходимой местности? Идиотизм, но возможный. Но насколько там безопасно? Насколько безопасно? Чёрт, думай, думай, пустая башка. Прыгнуть вперёд? Милосердная смерть или шанс на спасение? Думай быстрее. Тьма вообще попадает под землю? Не похоже, что там много света, но пробирается ли туда тьма? Чёрт, чёрт, что же делать? Что делать?! Чёрт!» ─ Она вдруг почти интуитивно выхватывает из переднего кармана сумки клочок пергамента. Затем в спешке прочерчивает по нему пальцем состоящий из кучи произвольных чёрточек символ и шепчет беззвучные слова. Пергамент тут же вспыхивает на ладони, слегка обжигая кожу в первые секунды. Тьма немного отступает под напором внезапно родившегося в её ладони света, голос становится тише, дыхание ─ дальше. Но этого недостаточно, света гораздо меньше, чем может дать обычный факел. Она сосредотачивается на языках пламени, пытаясь усилить эффект заклинания. И физически чувствует, что за последний час провела через себя слишком много магической энергии, и разжечь огонь сильнее пока не выйдет. Придётся выбирать: или такой огонь, но на пару минут точно, или сильная вспышка, но на долю секунды.

«Ну, что ж, у меня хотя бы есть преимущество на подумать,» ─ Она, еле сдерживая страх, ещё раз осматривается и замечает, что из-за появившегося островка света красные глаза теперь тоже находятся значительно дальше от Неё. Она снова наклоняется вправо, выглядывая из-за сталактита, чтобы проверить ситуацию в пещере и решить окончательно, что делать.

А там, в гуще событий, два инспектора по делам священной церкви закончили свой ритуал, и теперь стоят в нескольких метрах друг от друга, удерживая руками небольшой полупрозрачный купол, словно сотканный из мягкого света. Амбал, до этого побежавший к чашам, по-видимому, испугался и, поддавшись панике, бросился обратно. Сейчас он сидит в центре светового круга, обняв колени и вжав в них голову, подрагивая и ни на кого не смотря. В купол прибегают люди из каравана, кто быстрее, кто медленнее, с облегчением падая на пол, оказавшись внутри. Радостно обнимаются, думая, что самое страшное уже позади. Но Она вдруг понимает, что часть из них пробиться к укрытию никак не успевает ─ чёрная густая пелена преграждает им путь, окружая и разрушая последнюю надежду на спасение. Она переводит взгляд с купола, с людей там, радостно похлопывающих друг друга по плечам, с инквизиторов, сосредоточивших все свои силы на поддержании света, на этих несчастных, панически сбившихся в кучу у последнего не погасшего настенного факела. Она не понимает, что предпринять и стоит ли вообще что-то предпринимать, и вдруг замечает среди этих несчастных того угрюмого старика, что дал ей набор карт. Он смотрит сюда, в эту сторону, на завал; он явно не видит её, но как будто надеется увидеть. Его взволнованный взгляд бегает по камням и брёвнам, и руки, прижатые в глубоком переживании к груди, взволнованно теребят какой-то предмет. Тьма обступает их всё плотнее. Иногда её отростки, напоминающие щупальца, прорываются вперёд, норовя утянуть за собой бедолагу, не успевшего уклониться. Запах сырости, прелой земли, разложения и смерти становится почти невыносимым. Ещё немного, и Тьма поглотит их, накроет пеленой, погребёт под толщей ужаса, боли и страданий.

Эти люди ей никто. Часть из них Она знает всего неделю. Она им в принципе ничего не должна. Она в такой же патовой ситуации. Вокруг неё сгущается Тьма, и страшно представить, что произойдёт, когда огонь в её ладони погаснет. Если так подумать, именно из-за этого старика Она и оказалась здесь, одна, во Тьме, перед странным подземным тоннелем. Она им ничего не должна. Эти люди ей никто.

Но почему тогда Она так неистово хочет помочь им, даже, возможно, жертвуя сейчас своей жизнью?

Она зажмуривается. Понимает, что решение давно принято.  «Возможно, это всё из-за моего дурацкого воспитания. Я знала, что когда-нибудь оно меня погубит. Но не думала, что этот день наступит так скоро. О, святые камерарии».

У неё почти не осталось сил, но если Она постарается сейчас, всё должно получиться. Хотя бы на пару секунд, дольше ей ещё ни разу не удавалось, но и этого хватит. Она бросает взгляд вниз, туда, в тёмный мрак подземного тоннеля, затем снова смотрит на группу несчастных. Там, у факела, прижавшись вплотную к стене, плачет навзрыд бедный полный мужчина с участливым взглядом. Он печёт вкусные пирожки и умеет готовить какое-то особенное блюдо на открытом огне, которым не раз за эту неделю угощал её. Он никогда не требовал плату и всегда рассказывал о сыне и жене, которых потерял много лет назад. Рядом, испуганно озираясь по сторонам, растерянно теребит в руках свой дорогой плащ высокий худой полуэльф, всю неделю до этого важно расхаживавший по пещере, поучая стражников и читая им нотации о важности ухода за формой. Там, прижимая к груди и поглаживая по голове в успокаивающем жесте хорошенькую девушку, стоит неопрятная женщина, мужественно подняв квадратный подбородок и стараясь без страха смотреть в лицо тому, что её ждет. Изо всех сил стараясь зажечь в пламени настенного факела всё подряд, что найдётся вокруг, суетится молодой паренёк, невысокий, довольно неказистый и очень сгорбленный. Он любил сочинять истории о дальних краях и часто рассказывал их ей и тому полному мужчине, пока он готовил своё особое блюдо. Она не помнит толком его лица, настолько оно было невыразительным, но его истории были замечательными, хоть и совершенно не похожими на правду. Там стоит старик, всё ещё взволнованно высматривая её среди наваленного хлама и явно не обращая внимания на ужас положения, в котором оказался.
И тут вдруг до неё доходит, что за всю эту неделю, проведенную здесь с обитателями каравана и местными стражниками, Она ни разу не видела этого угрюмого старичка ни в пещере, ни снаружи. Ни разу. Ровно до этого дня. Но времени обдумывать это больше нет.

Она фокусируется на ладони, делает вдох, выдох, замирает, накапливая внутри магические всполохи, выжимая пространство вокруг настолько, насколько Она может поглотить. Она чувствует, как тело начинает вибрировать от энергии, как её жилы пронизывает электрическими разрядами, как поток проходит по ней, начинает струиться вместе с кровью, наполняет лёгкие, скапливается на кончиках пальцев. Мир вокруг перестаёт существовать, остаётся лишь Она и сила внутри, готовая вырваться в любую секунду. Очень внимательно проговаривая про себя сложную, на всё ещё плохо дающемся ей наречии, фразу, ошибаясь несколько раз, но не останавливаясь, Она концентрирует поток на ладони с огнём, делает глубокий вдох и, выставляя руку вперёд, резко выпускает небольшой ослепляющий поток белоснежного пламени, мысленно управляя его движением, чтобы попасть по пелене и не задеть никого из людей. Это даётся ей с большим трудом ─ языки пламени так и норовят ослушаться мысленного указания хозяйки. Последним усилием воли, Она прорезает чёрную пелену тьмы насквозь, давая этим людям драгоценный шанс на спасение.

Пламя гаснет. Она не способна поддерживать даже такую мощность больше нескольких секунд, да ещё и в усталом состоянии. Она отдувается, пытаясь восстановить сбивчивое дыхание. Прикрыв от перенапряжения один глаз, вторым всё же упрямо смотрит туда, на людей, которых только что спасла, которые, не понимая произошедшего и замерев от неожиданности в первые секунды, сейчас изо всех сил, поддерживая и подталкивая отстающих и беспрестанно озираясь в эту сторону, бегут к куполу. И, преисполненная облегчением, чувствуя, как силы совершенно покидают её, ноги подкашиваются и в глазах темнеет, Она успевает заметить, как красные глаза возникают один за другим совсем рядом, в опасной близости, и затем — как её внешность, кожа, одежда стремительно возвращаются в прежнее состояние. Понимая, что всё это значит, делает шаг назад.

И в следующую же секунду Она срывается вниз, туда, в чёрный непроглядный мрак таинственного тоннеля. На лету думая только об одном:
«Жаль, что получилось такое слабое пламя. Могла же хотя бы перед смертью что-то нормальное сделать. А то этим даже церковников было не удивить...»