Последний акт трагедии

Подъялась вновь усталая секира
И жертву новую зовет.
Певец готов; задумчивая лира
В последний раз ему поет.
Заутра казнь, привычный пир народу;
Но лира юного певца
О чем поет? Поет она свободу:
Не изменилась до конца!

А.С.Пушкин. «Андре Шенье». 1825.

— Я все вам расскажу, — вздохнул Орловский, и налил себе (наверное, для храбрости), еще рома в рюмку, — Да, у меня в молодости был роман с Анфисой. Мы расстались, вопреки всем этим сплетням и рассказам, без скандала. Потом она внезапно уехала из Ленинграда, куда-то в область, к родственникам. Я так больше ни разу её не встретил. Я даже не знал, что у неё от меня родился сын...вплоть до недавнего времени. В прошлом году Сережа нашёл меня. Мы спокойно с ним поговорили, обсудили как у друг друга идут дела. Он показался мне неплохим человеком — несмотря на все удары судьбы, справился. Нашел работу, даже жениться хотел. Но я вскоре понял, что ошибся в нём. Сережа начал просить у меня денег — сперва маленькие суммы, потом больше. Я сначала помогал ему. Все же, я чувствовал вину перед ним, и перед Анфисой...а потом он потребовал дачу и квартиру. Я отказался. Тогда он ушел, но через три дня вновь пришел ко мне просить денег. Он был пьяный просто в стельку. Когда я в очередной раз отказал ему, он набросился с кулаками на меня. Нас растащила охрана. Больше я его не видел. Вы правда думаете, что это он пишет мне эти письма? - спросил Вениамин Константинович со странной смесью надежды и удивления.
— Я ничего не могу утверждать точно, — сказал Постников, — Скажите тогда, Вениамин Константинович, зачем вы скрывали от меня эту информацию? Это могло бы помочь мне в деле.

Орловский посмотрел на майора непонимающим, почти ничего не выражающим взглядом. Затем он встал с дивана и начал расхаживать по комнате, пытаясь подобрать нужные слова.
— Ну а как бы вы поступили на моем месте товарищ майор? Скажите, вы женаты? У вас есть дети?
— Нет, — ответил Евгений, не понимая, к чему клонит Орловский.
— Тогда вы меня не поймёте. Сергей, несмотря на все, что я узнал о нем, все же мой сын. Это во-первых. А во-вторых, товарищ майор, я человек искусства. Понимаете? В нашей среде очень важна репутация. Представьте, что будет со мной, если вдруг вскроется эта история тридцатилетней давности. Вокруг меня и так постоянно сплетни, интриги, заговоры... — последние слова Вениамин. Константинович бросил с нескрываемой злостью, — Журналисты поднимут шум, начнется подробный разбор моего «морального облика», лишние проблемы. А мне все это не нужно. Тем более когда мне хотят присвоить Государственную премию за вклад в оперное искусство. Поэтому я надеюсь, вы простите меня за это. Вам легче, товарищ майор. Вам не нужно постоянно притворяться кем-то другим. Проблема в том, что зрители не могут отличить артиста от его образа на сцене. Из-за этого приходится и не на сцене притворяться тем, кого ты играешь. Понимаете?
— Я вас понимаю, — сказал Евгений, — Но я очень надеюсь, что вы не будете больше скрывать от меня важную информацию. В ваших же интересах, чтобы эти письма прекратились, не так ли?
— Я уже второй день не могу заснуть из-за этого, — сказал Орловский, — Если это действительно Сережа угрожает мне, то он весь пошёл в свою мать...как это подло...посылать своему отцу и сестре письма с угрозами.
— А вы уверены, что с угрозами? — спросил Евгений, вновь взяв руки лист с отрывком из «Андре Шенье», — Все это выглядит как какой-то водевиль. Два письма со стихами. Да, стихи не самые счастливые. Но, что интересно, оба о смерти поэта. Тот, кто отправляет их, скорее всего думает, что вы поймёте, о чем речь. И я думаю, что вы понимаете, про какого поэта там говорится. Просто не хотите мне говорить.
— Нет! — вновь вспыхнул Орловский, — Я не знаю, о каком поэте идёт речь. Это просто какой-то бред сумасшедшего. Послушайте, товарищ майор. Да, я соврал вам о Сергее. Но я уже объяснил, почему я это сделал. Или вы хотите сказать, что это я сам себе шлю письма?
— Я рассматриваю все версии, — невозмутимо сказал Евгений, сделав акцент на слове «все», — Признаюсь честно, я не меньше вас желаю поймать того, кто шлёт эти записки. Я просто надеюсь на вашу помощь, как ключевого свидетеля. Если вы поможете мне, я помогу вам. Простая же логическая цепочка?
— Делайте что хотите, — отмахнулся Орловский, — Только найдите того, кто это делает. Больше мне ничего не нужно.
— Благодарю за помощь, — сказал Постников, и вышел из квартиры Орловского. Перед выходом Евгений на несколько секунд вновь задержался у портретов писателей. Он заметил какую-то странную закономерность: сначала Орловскому прислали письмо со стихами Лермонтова, затем — Пушкина. Ровно в том порядке, в каком расположены портреты кисти Фаворского* дома у артиста: Лермонтов, Пушкин, Достоевский, Ахматова. Совпадение, или в этом действительно есть закономерность? В любом случае, двух писем мало. Вот если пришлют третье, с цитатой, например, из «Преступления и наказания», тогда дело примет неожиданный оборот. Постников не стал больше задерживаться у картин, и пошёл вниз по лестнице, к своей машине.

* Владимир Андреевич Фаворский (1886–1964) — народный художник СССР. Известен в основном как автор иллюстраций к книгам, но также и писал портреты различных писателей.

Во дворе дома уже стояли Рысин и Архипов. Роман стоял, прислонившись к машине, и курил «Приму». Миша же, стоял немного отвернувшись.
— Долго ты, Женя, — заметил Архипов, — У нас все как обычно. Никто ничего не видел и ничего не слышал. Зато опять наслушался сплетен про Орловского. Даже не знаю, может, они нам помогут. Говорят, что наш певец работает на ЦРУ, на Моссад, на польскую разведку и даже на наш Комитет. Словом, бурная жизнь у народного артиста. А, как думаешь, Женя? Может его хотят таким образом перевербовать? — пошутил капитан, и сам же посмеялся со своей шутки.
— Я скоро во все что угодно поверю, — вздохнул Постников, — Значит так. Разделимся. Мы с Мишей съездим к соседям Саблина. Проведем обыск в квартире, ещё раз опросим их. А ты съезди к нему на работу. Поговори с сослуживцами. Узнай, куда мог сбежать Саблин. Я поеду за постановлением на обыск. Встречаемся как всегда, в отделении, — с этими словами, Евгений открыл водительскую дверь своей машины и сел за руль. Рысин молча кивнул, и сел на пассажирское сидение. Старая «Волга» сорвалась с места и вскоре скрылась за поворотом. Архипов затушил сигарету об подошву ботинка, некоторое время смотрел вслед, и пошёл в сторону своей машины...

***

Орловский лежал на массивном кожаном диване и смотрел потолок. Австрийский ром, привезенный из заграничных гастролей уже давно закончился, но и пить больше не хотелось. Вениамин Константинович уже проклинал тот день, когда в первый раз нашел эту записку. Почему все это происходит именно с ним? Еще и этот следователь, Постников, который, кажется, начал подозревать его. Но Орловский, как ни напрягал память, не мог понять, про какого поэта говорится в этих двух стихах? Сережа, насколько он его знал, не писал стихов, и вообще был далек от мира искусства.

Встать с дивана Вениамина Константиновича заставила Вика. Девушка прошла мимо него, и направилась к входной двери. Орловский тут же вскочил с дивана и схватил дочь за руку.
— Что такое? — недовольно ответила Вика, отдернув руку, — Я просто хочу сходить погулять. Разве я не могу?
— Нет, — твёрдо сказал Вениамин Константинович, — Нет, не можешь. Тебе и мне угрожают. Дождись пока милиция во всем разберется и иди куда хочешь.
— И что, ты предлагаешь? Просто сидеть дома и пить? — Вика скривилась, и недовольно посмотрела на отца, — Как ты. Мне уже двадцать один год. Я могу постоять за себя. Ничего со мной не случится. Это же бред какой-то? Угрозы в стихах...— и на этих словах Вика, не дожидаясь пока отец сообразит смысл сказанного, выскользнула за дверь. Орловский инстинктивно кинулся следом, но не успел ничего сделать.

«Отцы и дети...» — подумал Орловский, и сел обратно на диван. Это же действительно какой-то бред...письмо в стихах. Возможно, и не стоило тревожить милицию? Или всё-таки это что-то серьезное?

Мысли Вениамина Константиновича путались. Похоже, нервы уже начинали сдавать. Поскорее бы все это закончилось...

***

Саблин и правда жил скромно, даже для человека из коммуналки. Пока Миша опрашивал свидетелей, Постников осматривал комнату Саблина. Ничего интересного. Уже начинающие отходить от стены обои. Платяной шкаф, в котором из одежды висела только форма капитана речного трамвая и старое, проеденное молью пальто. Как-то это не очень сходилось с обликом Саблина, одетого по последней моде. В книжном шкафу тоже ничего интересного. Книги по судоходству, механике, руководство по обслуживанию мотоцикла «Урал», все четыре тома «Тихого Дона», которые, судя по ветхости и году издания — 1956, достались Саблину от прошлого хозяина этой комнаты. На столе, рядом с примусом, лежала целая стопка журналов «Радиотехника и электроника», самый свежий выпуск которого был отпечатан в мае этого года. Ещё, среди всего хлама в комнате, Постниковым была обнаружена хорошая акустическая гитара и несколько пластинок с альбомами группы «Deep Purple». Все это странным образом контрастировало с бедностью комнаты. У Саблина откуда-то были дорогие пластинки с иностранной музыкой, гитара, мотоцикл, в конце концов. Вероятно, на это и просил деньги у Орловского его сын.
— Вот об этом я вам и говорил! — сказал один из понятых, сосед Саблина по коммуналке Лужин, тот самый, что грозился выгнать нарушителей спокойствия. Лужиным Д.Д. был высокий худой старик лет шестидесяти, который не упускал шанса напомнить каждому, что он пенсионер, и ему все мешают, — Этот Саблин субчик ещё тот. Из наших ни с кем не общался. По ночам только спать не давал. Постоянно что-то бренчал на своей гитаре по ночам. А в последнее время он знаете что начал говорить? Что скоро у него будет много денег, и он съедет отсюда.
— А он не рассказывал, как именно намеревался их заработать? — спросил Постников, глядя на Лужина.
— Вот этого я, товарищ майор, не знаю. Говорю же, он с соседями не общался. Но друзья у него есть. Я часто видел его в пивной, тут, через дорогу. Всегда пил с одним и тем же человеком. Молодой какой-то, в красной кепке был, это я помню. А лицо...да какой-то незапоминающийся он, — сказал Лужин, выделяя каждое слово.
— Понятно... — протянул Постников, ещё раз окинув взглядом комнату Саблина. Ничего интересного. Может, у Миши дела были лучше?

Рысин тем временем сидел за длинным столом на кухне коммуналки, и общался со второй свидетельницей — гражданкой Беловой, невысокой худой женщиной лет сорока. Белова успевала ответить на вопросы лейтенанта, снимая белье с длинной веревки, протянутой через всю кухню, которая представляла из себя вытянутое помещение с клетчатым полом, большую часть которого занимал тот самый длинный стол и аж три газовых плиты, расставленных близко друг к другу вдоль стены.
— А что вы ещё можете про этого Саблина рассказать? — спросил Рысин, сидя за столом.
— Да ничего рассказать не могу, — ответила Белова, снимая с вешалки очередную белую майку, — Он переехал к нам лет пять назад. Приехал откуда-то из области. Вроде, из Волхова или Тихвина. Учился у нас в городе, а к нам поселился сразу после окончания училища. Он работает в Ленводтрансе. Туристов по Неве на речном трамвае катает. На гитаре играть любит. Друзей или девушек не водил. В общем-то, парень неплохой. Спортом занимается, нам помогал мебель таскать.
— А чем конкретно он занимается? — продолжал Рысин, записывая показания гражданки Беловой в тонкую тетрадь в клетку.
— Не знаю. В секцию какую-то ходит. Самбо, наверное.
— Про семью, родственников что-то говорил?
— Да нет, — Белова стянула с вешалки чёрные брюки и положила их в таз, — Про родителей никогда не говорил, да и вообще как-то темы семьи избегал. Странный он какой-то этот Саблин.

Рысин хотел ещё что-то спросить, но услышал оклик «Миша!» из другого конца квартиры. Лейтенант, быстро поблагодарив Белову за помощь, практически прибежал к Постникову, который стоял рядом с коробкой музыкальных пластинок в комнате Саблина.
— Что такое, Евгений Петрович? — спросил Михаил, едва отдышавшись.
— Вот скажи мне, Миша, не замечаешь ничего странного? Саблин живёт в старой комнате в коммуналке. При этом всём одевается по последней моде. Покупает себе мотоцикл. Между прочим, этот «Урал» стоит как семь его зарплат. Музыкальные пластинки с заграничной музыкой. Все это стоит денег. Понимаешь, к чему я веду?
— Деньги ему вполне мог давать Орловский, — сказал Михаил, взяв в руки наугад одну из пластинок. Это оказался первый альбом «Led Zeppelin».
— Мог, — согласился Евгений, взяв ещё одну пластинку, — Но меня смущает то, на что он их тратил. Пластинки с песнями рок-групп. Как-то это мелко. Особенно учитывая то, что он недавно просил у Орловского деньги на покупку дачи и кооперативной квартиры.
— Ничего удивительного, Евгений Петрович — пожал плечами Миша, убирая пластинку обратно в коробку, — Сначала просил денег на мелочи, а потом понял, что можно купить что-то полезнее очередного альбома. Но Орловский отказался. Тогда он и решил придумать эту схему с письмами.
— Не сходится, — сказал Постников, взяв с полки старое издание «Тихого Дона», — Ничего не говорит о том, что хозяин квартиры увлекается литературой. Я нашел у него много книг по технике, это да. Судя по плакату и гитаре, он ещё и музыкант. Но из художественной литературы у него только это. Шолохов. Пятьдесят шестого года издания. А человек, посылающий письма Орловскому хорошо разбирается в литературе. Стих про Шенье, который он послал — он не из школьной программы, и даже не в каждом сборнике Пушкина встречается, — Евгений сам не заметил, как начал мыслить вслух. Майор начал расхаживать по комнате, словно ему так легче думалось, — Хотел бы я, чтобы это оказалось каким-то дурацким розыгрышем. Но чем больше я погружаюсь в это дело, тем больше начинаю сомневаться. Давай подумаем, Миша. Что мы имеем? — Постников жестом приказал лейтенанту садиться на тахту. Майор потер лоб, и начал вновь мыслить вслух, — Известный артист получает два письма. Оба содержат стихотворения про смерть поэта. К первому письму была приложена фотография дочери Орловского? Откуда тот, кто шлёт эти письма мог её достать?
— Не знаю. Может, он знает его дочь лично? — предположил лейтенант.
— Возможно, — уклончиво ответил Постников, — Самый очевидный подозреваемый здесь — молодой человек дочери Орловского, поэт Леонтьев. Но у него имеется алиби. Второй подозреваемый — Саблин. Сын Орловского. У него есть и мотив, и возможность это сделать. Не хватает лишь одной детали. Логики поступка. Я не психолог, но думаю, что если бы Саблин хотел быстро стрясти деньги с любимого папаши, то отправил бы ему письмо с более четкими формулировками. Например «Твоя дочь в опасности. Если не принесешь мне три тысячи рублей, то...». А тут — письмо в стихах. Бред.
— А может, этот Саблин сумасшедший? Похоже, придётся все же обратиться к доктору Климову... — неуверенно сказал Рысин.
— Не знаю, — честно ответил Евгений, — Вроде бы пустяковое дело. Разгадка лежит на поверхности. А мы с тобой плутаем в трех соснах. Все должно быть проще. Это не похоже на шантаж или угрозы. Скорее, на намек. Послание, которое будет понятно только Орловскому. От кого и зачем? Не знаю. Может, и правда все лежит на поверхности? Саблин и подкинул эти письма.
— Я о чем и говорю. Сумасшедший, — сказал лейтенант.
— Пошли дойдём до пивной, — сказал Евгений, встав с тахты. Увидев недоуменный взгляд лейтенанта, майор дополнил, — Саблина часто видели в пивной в компании одного и того же человека. Какой-то молодой парень в красной кепке. Может, он расскажет, куда мог сбежать Саблин...