Последний акт трагедии

Миновали случайные дни
И равнодушные ночи,
И, однако, памятно мне
То, что хочу рассказать вам,
То, что случилось во сне.

А.А.Блок. 1908.

31 мая 1964 года.

Последнее лето детства и первое лето юности. Отзвенел последний звонок в школе номер 14 с углубленным изучением математики.
Июнь в этом году выдался для выпускников жарким в обоих смыслах. Во-первых, весь выпускной проходил хотя и вечером, но в жару. Во-вторых, как выразилась бы учительница русского языка и литературы и одновременно классный руководитель 10Б Анна Петровна, «огнём пылали сердца выпускников». И с ней нельзя было поспорить. Кто-то был счастлив наконец покинуть стены этого учебного заведения, казавшегося им адом. А кто-то с сожалением всматривался в лица учителей и учеников, полагая, что видит это в последний раз.

Женя Постников никогда не любил лето в принципе, чем вызывал удивление всех знакомых и родных. Кто в здравом уме и трезвой памяти не любит лето? Летом всегда хорошо: тут тебе и путевки в санаторий, и поездки на море, и, самое главное, каникулы — а этот не любит. На все насмешки Постников обычно отшучивался (а может, и говорил всерьез), что не любит лето потому что у него день рождения зимой, двадцатого января.

Но это лето Евгений определенно считал самым лучшим в своей жизни. Все же, это было первое лето его юности.

Вечером того же дня, четверо друзей — Женя, Эдя, Соня и Лариса сидели на лавке рядом со старым домом ещё дореволюционной постройки. Несколько секунд спустя к ним подбежал пятый — Ваня, прижимавший к груди три бутылки с лимонадом.
— Еле успел, — сказал он, протягивая одну из бутылок Постникову, — Ларек уже почти закрылся. Налейтайте.

Женя взял бутылку в руки и аккуратно открыл крышку перочинным ножиком. Ваня, недолго думая, сорвал крышку об металлическую перекладину скамейки. Аналогичным способом свою бутылку открыла и Лариса.
— Женя, скажи какой-нибудь тост, — предложил Ваня.
— За последнее лето детства, — не раздумывая сказал Женя, и отпил из бутылки. К его удивлению, этот тост понравился всем, кроме, пожалуй, девочек: им ведь предстояло еще учиться в школе, потому что они были на два года младше ребят. Так что для них это лето было совсем не последним.
— Ну что, кто чем будет заниматься? — спросил Ваня, передав свою бутылку Эде, — Вот я вам по секрету скажу, что уже подал документы. И меня приняли!
— Да ладно! — не удержался Женя, — Прямо в Высшую школу КГБ?
— Ну, не совсем приняли. Ещё нужно будет сдать экзамены. Чувствую, папа отправит за учебники на все лето. Хотя ему ничего не стоит мне помочь туда поступить, — недовольно буркнул Михеев. Ваня был сыном офицера КГБ, и с детства грезил мечтой поступить в Высшую школу.
— А я вот думаю пойти в консерваторию, — сказал Эдя Солнцев, — На композиторское отделение. А ты куда, Женя?
— Не знаю, — честно сказал Женя, — Никогда об этом не думал. Наверное, пойду учиться на инженера. У меня все хорошо с математикой.
— Узнаем лет через двадцать, сбылись ли наши мечты, — мечтательно сказал Ваня, — Соберемся здесь же, во дворе нашего дома, и будем рассказывать, у кого как жизнь сложилась. Согласны?

Послышались одобрительные голоса. Постников ощутил, как кто-то дернул его за руку. Это была Соня.
— Пошли поговорим, — прошептала она ему. Постников встал со скамейки и пошёл следом за девушкой. Они отошли за угол старого дома, и несколько секунд молча смотрели друг на друга.

Рядом с домом росла старая яблоня, посаженная здесь, кажется, ещё до революции. Яблоня давно уже не приносила яблок, и её листья сильно подвяли от летней жары. Именно к этой яблоне Соня и подвела Женю.

— Так что там за тайны? — спросил Женя, глядя на Соню.

Соня была младше его на год, и, при этом всём, лишь немного ниже ростом. Яркие каштановые волосы были собраны в две косички как у первоклассницы на первом звонке, а серые глаза смотрели прямо в душу, и в них, казалось, блестели веселые искорки.
— Поздравляю, Женя, — сказала Соня тихо, — Я просто хотела поговорить с тобой без лишних ушей. Скажи, ты меня любишь?

Вопрос поставил Постникова в тупик. Он никогда не отличался уверенностью в себе, но сейчас, когда Соня смотрела на него с такой надеждой и ожиданием ответа...Он вдруг понял, что не может уйти от овтета потому как это будет означать — он её не любит. Но он все не решался сказать ей об этом прямо сейчас...Он не знал, что ответить. А Соня ждала ответа и смотрела на него с такой надеждой...

И тогда Женя наконец решился. Будь что будет.
— Да. Ты самая лучшая девушка из всех, кого я встречал.

Соня молча обняла его и Евгений тут же ответил на объятия. Хорошо было так стоять и просто обниматься, как будто ничто не может помешать. Женя заметил, как покраснела при его словах Соня, но и сам он залился краской. Он не знал, что сказать дальше. – Я тоже тебя люблю... — прошептала Соня. В следующий момент, Женя во второй раз рискнул и поцеловал её прямо в губы.  Поцелуй вышел коротким, но упоительным.  Соня ответила на него с такой страстью, что у Жени закружилась голова. Он почувствовал себя так хорошо и уверенно как никогда в жизни — словно  он наконец-то сбросил с плеч тяжелый груз.   Он понял, что любит эту девушку и хочет быть с ней всегда. И он не хотел ничего другого — только чтобы она была рядом. В семнадцать лет каждая любовь кажется вечной. Но ведь это не так. В семнадцать лет любовь кажется вечной только потому, что ты ещё ничего о ней не знаешь.  Но когда ты узнаешь, что это такое — она быстро проходит.

Женя ничего этого не знал. Он не помнил, как дошел до двери своей квартиры, не помнил, как отмечал вместе с родителями свой выпускной, не помнил, как лёг спать. Все его мысли были заняты только этим поцелуем под старой яблоней. Он не спал всю ночь, и все думал, что будет дальше. Знал ли Женя, что произойдет тем же летом...

Женя не спал, и слышал все, что происходило в квартире. Кто-то постучал в дверь и позвал некоего Петю. Петей был отец Жени — Пётр Андреевич Постников, капитан милиции. Женя знал, что отца часто вызывают куда-то посреди ночи (такая у него была работа), и уже к этому привык.

Петру Андреевичу было уже сорок два года, и Женя внешне был почти полной его копией — с той лишь разницей, что Пётр Андреевич был на двадцать с лишним лет старше. Такие же чёрные волосы, такой же высокий рост...
— Что такое? — спросил Пётр Андреевич своим заспанным голосом.
— Петя, прости что так поздно, — донесся до Жени какой-то женский голос, — Он опять напился до белой горячки. Может, ты что-то сделаешь? Ты же милиционер, всё-таки.

Женя тут же определил, кому принадлежал голос. Это был голос мамы Сони. Она часто приходила домой к Постниковым, чтобы попросить Петра Андреевича о помощи, когда её муж в очередной раз напивался и начинал вести себя неадекватно. Пётр был единственным человеком, которого он слушал.

— Я сейчас приду, — тяжело вздохнув сказал Постников-старший, и начал быстро одеваться, — Пошли, — наконец сказал он, застегнув брюки. Послышался скрип входной двери. Сна больше не было ни в одном глазу. Женя осторожно встал с кровати и также быстро оделся, как и отец. Обычно он не придавал значения пьяным дебошам отца Сони, но сейчас он испугался за неё. Нужно было пойти и проверить, что там произошло...

***

22 июня 1982 года.

Сон прервался также неожиданно, как и начался. Постников вновь проснулся в своей квартире от звонка телефона. На этот раз на часах было уже не пять утра, а шесть. Потирая глаза, Евгений подошел к телефону и снял трубку.
— Постников, не спишь? — услышал из телефона майор голос полковника Лагина.

«Чувствую странное чувство дежавю», — подумал Евгений.

— Опять Орловский? — предположил Постников. Его догадка оказалась верной.
— Именно он, — недовольно проворчал Лагин, — Опять подкинули записку под дверь. Опять поднял шум. Срочно требует, чтобы приезжали. Твои уже работают там. Давай, собирайся и езжай на Дзержинского. Все понял?
— Так точно, товарищ полковник, — сказал Евгений, и положил трубку. На улице сегодня было также жарко, как и вчера. По закону подлости, такие дни выпадали именно на будние, а учитывая изменчивость погоды в городе на Неве, самые дождливые и холодные будут выходные. И так весь июнь.

Евгений надел темно-синюю клетчатую рубашку и чёрные брюки, позавтракал бутербродами с сыром, и вышел из квартиры. Лифт был уже кем-то занят, поэтому пришлось спускаться по лестнице. Преодолев все десять этажей, Постников на несколько секунд задержался на выходе — поздороваться со своим соседом Олегом Ивановичем, который сокрушенно осматривал надпись на стене парадной «Здесь был Саня», написанную перманентным чёрным маркером. Олегу Ивановичу Павелецкому было около шестидесяти лет, он был среднего роста. Волосы его ещё не полностью захватила седина, в отличие от усов, которые были уже совершенно седыми. Олег Иванович был одет в опрятный тёмно-коричневый костюм-тройку, что выглядело несколько старомодно, и опирался на массивную дубовую трость.
— Вот и разбирайтесь с этим, Евгений Петрович, — сказал Олег Иванович, указав тростью на надпись на стене, — Вы же у нас милиционер. Вот в мои годы такое на стенах не писали. Люди работали, а не занимались такой ерундой, — сказал Олег Иванович своим хриплым и усталым голосом.
— Я примерно с таким же преступлением разбираюсь сейчас, — сказал Постников, едва бросив взгляд на надпись на стене, — Кто-то подбрасывает одному артисту записки с угрозами. Уже второй день тревожат из-за этого.
— Артисты... — отмахнулся Олег Иванович, — У них своя жизнь...

Разговор на этом и завершился. Постников подошёл к своей «Волге», приладил на место дворники и сел за руль.

***

И снова дом Орловского. Постников с иронией подумал, что скоро он уже наизусть выучит этот маршрут. На этот раз он застал хозяина дома все в том же вчерашнем халате, сидящем на диване, на столике рядом с которым стояла бутылка дорогого австрийского рома. Ситуация повторялась почти полностью. Рысин общался с дочерью Орловского, а Архипов вновь опрашивал соседей. Увидев Постникова в квартире, Вениамин Константинович резко встал с дивана.
— Товарищ майор, как это понимать?! Мне опять подбрасывают эту записку с угрозами! И снова в стихах. Вот, посмотрите! — и Орловский дрожащими (то ли от страха, то ли от выпитого рома) руками взял со стола свернутый пополам лист бумаги. На нём, все тем же красным карандашом были написаны следующие строчки:

«Но я не узрю вас, дни славы, дни блаженства:
Я плахе обречен. Последние часы
Влачу. Заутра казнь. Торжественной рукою
Палач мою главу подымет за власы
Над равнодушною толпою.»

— И как это понимать, товарищ майор?! — раздраженно бросил Орловский.
— Это отрывок из стихотворения Пушкина. «Андре Шенье». Рассказывает о герое Французской революции, который был казнен в годы революционного террора. Было написано Пушкиным в год восстания декабристов... — спокойно сказал Постников. Уж в чем, а в литературе, особенно в Пушкине, он разбирался отлично. Иногда майор даже говорил что был назван в честь Евгения Онегина из одноименного романа гениального поэта.
— Да плевать мне на то, о чем оно! — вспылил Орловский, — Мне угрожают, а вы не можете найти того, кто это делает? Я напишу на вас жалобу. За такое халатное отношение к работе нужно...
— Успокойтесь, Вениамин Константинович, — Постников уже привык к тому, что некоторые потерпевшие бывают такими вспыльчивыми, — У нас уже есть один подозреваемый.
— И кто же это?
— Я думаю, вы знаете это лучше меня, — сказал Постников, присаживаясь на стул напротив Орловского, — Ваш сын. Сергей Саблин. Вчера вы соврали мне, сказав, что не знаете его. Поэтому сегодня я хочу, чтобы вы говорили мне только правду. Это в ваших же интересах. Облегчите работу милиции, и поток писем прекратится. Расскажите все без утайки. И историю балерины Саблиной, и то, что на самом деле произошло между вами и сыном перед первомайским концертом. Все расскажите. Можете, конечно, промолчать. Но тогда вы лишь добавите мне работы.

Орловский ничего не ответил. Он взял со стола бутылку с ромом, налил себе в рюмку и выпил залпом. Затем он попытался плеснуть напиток во вторую рюмку, но Постников остановил его.
— Я не пью, Вениамин Константинович. Тем более на работе. У нас важна трезвость ума, — Евгений говорил спокойно, но смотрел на Орловского таким жутким взглядом, что тот даже невольно отвёл глаза в сторону.
— Хорошо, товарищ майор, — наконец сказал Вениамин Константинович, — Я все вам расскажу. Только пообещайте, что найдете того, кто пишет эти записки!
— Я не люблю давать обещания, которые могу не выполнить, — ответил Постников. Орловский тяжело вздохнул, и пустился в свой рассказ.