О Ри
Ёнхван повернулся к своему компьютеру, который в некотором роде тоже был антиквариатом. Вглядевшись в изображение на экране, я понял, что он развлекался собиранием пазл. Секретарша листала какой-то журнал желтой прессы. Потом зазвонил телефон:
— Как дела? На прошлой неделе в Лос-Анджелесе был праздник. Да, с участием Ринго Стара и Дона Джонсона. Да, я видел их обоих. Когда откроется мой ночной клуб, не забудь привести свою черную великаншу, ту самую, дылду.
Вот в чем заключались в общем и целом разговоры Ёнхвана по телефону. Кто здесь работал? Я не имел об этом ни малейшего представления.
Время проходило как-то странно. Как только я переставал задавать вопросы, Ён поворачивался к своему компьютеру и погружался в собирание бесконечного пазла.
— Чимин попросил меня расспросить Вас об отношениях Тэяна и Ри. И мне хотелось бы задать вам еще один вопрос по поводу самого Тэяна... — сказал я, вытирая пот, струившийся у меня по вискам. Мне было дурно.
— Ты точно не работаешь на какую-нибудь газетенку в Корее?
— Уверяю вас, я не журналист.
— Ну тогда ладно. А то мне уже пришлось оттираться от какого-то типа, который все расспрашивал меня насчет Тэяна, и не один раз. Этот журналист такой душный, привяжется так, что не отодрать, такого, пожалуй, еще поискать по всей Корее! Думаю, даже при Сталине в СССР не было таких дознавал. В самом деле, просто невозможный тип.
— Журналист?
— Да не знаю, во всяком случае он выдавал себя за журналиста. Но я бы его журналистом не назвал!
— И он пришел расспрашивать вас о Тэяне?
— Нет, но в конечном счете речь шла именно об этом. Сначала он сказал, что хочет сделать репортаж обо мне как кинопродюсере. Я специально освободился, чтобы с ним встретиться! Он задает мне пару-тройку вопросов о кино, а потом вдруг: «Кажется, вы близко знакомы с Тэяном, этим корейцем, который держит бордели...» «Близко знакомы», — говорит мне этот тип, высокий, в костюме, при галстуке, все чин по чину, очки... «Ка-жет-ся-вы-близ-ко-зна-ко-мы». Меня как подкосило! Нет, это даже не собака, это чертов кот, знаешь, с вывернутыми мозгами, когда эту дрянь расплющит на шоссе какой-нибудь грузовик, вот в кого он превратился для меня! Я тогда взбесился, и знаешь, что он мне сказал, этот раздавленный котяра? «Откровенно говоря, я работаю над репортажем об одном корейском стиптизёре, который находится сейчас в Нью-Йорке, и заодно подумал собрать материал о Тэяне». Это было уже слишком! Я вскочил вне себя от ярости, готовый размозжить ему череп, и он так струхнул, что тут же бросился вон, но еще успел сказать мне, ты представляешь что? Придурок! «Не надо принимать корейцев за дураков!» Нет, ты подумай! Ты это слышал? Во второй раз это был довольно мрачный тип в каком-то жалком полу пальто с капюшоном, с рыбьими глазами навыкате, хотя и весьма проницательными, говорил, что хочет стать писателем, то есть дословно: «... я хотел бы написать роман, прототипом главного героя которого стал бы господин Тэян, и если что-нибудь получится, можно было бы даже сделать киноверсию». Сечешь, что за лапша? Мне пришлось немного его помариновать, чтобы он в конце концов признал, что работает на одного субчика в прессе. Пришлось немного припугнуть его, сказать, что шкуру с него спущу, если он только вздумает открыть рот. Помойка, а не человек. При этом белый, как таблетка аспирина!
— Что, простите?
— Ты что, не знаешь, что такое аспирин?
— Что-то от простуды?
— Точно. Волшебное средство, придуманное немцами, нет ничего лучше для сердца. Такой белый. И плоский. Такое впечатление, что у него не все дома! Нет, в самом деле, мерзкий тип.
— Я мало знаю господина Тэяна. Он что, правда такой известный?
— Для начала, это человек, который умеет все. Но поскольку он очень ленив, то всегда искал пути полегче. Ты знаешь, одно время он даже занимался фотографией. Уже в юности совершил кругосветное путешествие. В Париже заделался жиголо. Хотя «жиголо» это не то слово; поскольку он не говорил по-французски. У него настоящий дар устраивать дела. Он быстро понял, что нравится корейцам, понял, как заставить работать деньги, и так же быстро пристрастился к шику. Я познакомился с ним еще раньше. Я был тогда студентом, все еще висел на шее у родителей. Я встретил его в суши-баре. Он делал хорошие снимки, и я уговорил его профессионально заняться фотографией, но он сказал, что это не его. А немного погодя сколотил себе целое состояние в Корее. Он сумел превратить в деньги все, чему научился за границей. Я сначала был очень рад за него. Я прекрасно помню, как он мне тогда сказал: «Вот что я ненавижу, так это самому что-то создавать, поэтому-то я и забросил фотографию, меня просто воротит, зато люблю продавать. Вот чем я хочу заниматься: продавать, как продюсер или как проститутка, которая торгует своим телом. Продавать». И он стал продавать все подряд, начиная с таблеток витамина С на карнавале в Сан-Сальвадоре. А потом случилось так, что первая же его постановка музыкальной комедии стала пользоваться невероятным успехом, и он сделался кинопродюсером в Лос-Анджелесе, не переставая в то же время работать над собственным бизнесом - продажа секса. Естественно, мало-помалу он все спустил... я бы даже сказал, само собой... Я это все к тому, что человек этот никогда не знал полного провала.
— Именно поэтому он сейчас перебрался в Нью-Йорк?
— Нет, не совсем. Честно говоря, я не очень понимаю, почему он застрял в Бауэри. Уверен, он что-то задумал. Никто не знает, что он еще выкинет. Может быть, даже...Нет, он, наверное, просто хочет что-то продать, он сейчас весь в долгах. У него правда сейчас уйма долгов, и в некоторых из них есть и моя доля. Поэтому-то я и плачу каждую неделю местной мафии, чтобы с ним ничего не случилось. Я знаю, что он обновил небольшую гостиницу в Бауэри и полностью обставил ее испанской мебелью, одни диваны по десять тысяч баксов за штуку... Тебе, наверное, все это трудно понять, потому что ты, как я вижу, простой парень. Чем ты занимался до того, как тебя нанял Чимин?
«Чем ты...» Услышав этот вопрос, я почувствовал, как меня что-то кольнуло. Я был счастлив. Счастлив, что этот огромный человек задал мне личный вопрос. В то же время, стоило кому-то задать мне личный вопрос, чтобы я перестал соображать, кто же я на самом деле.
— Я работал в одной конторе в Нью-Йорке фотографом, сейчас тоже самое. Был конечно затяжной период безработицы и наркомании.
— Нет, ты и правда чудной! Ты хоть понимаешь, что не должен делать всего, что говорит тебе Чимин! Я не хочу сказать, что Чимин плохой мальчик. Он просто чересчур эксцентричный, ты не находишь? Я мало его знаю, а Ри — и того меньше. Но лучше бы тебе не соваться в эти дела. Послушай моего совета. Простаки вроде тебя обычно недолго выдерживают, оказываясь в этом чужом для них мире, я хочу сказать, в том мире, в котором вращаются такие, как Тэян и Чимин. Этот Тэян, ох... Он был скромного происхождения, и такое неожиданное богатство скорее напугало его, чем внушило что-либо еще. Он зашибал шальные бабки, просто челюсть отвисала. Заказывал огромный лимузин, отправляясь поесть спагетти. Отель «Амбассадор», королевские апартаменты, Тропические апартаменты, апартаменты Маррокеш, вечно одни и те же номера люкс, абсолютное отсутствие вкуса. Если у него случался миллион, ему сразу же надо было его спустить, а как только он оказывался на мели, тотчас же пускался в очередную аферу. Понимаешь, Тэян — это не ты, он не станет, лежа на диване, дожидаться конца месяца и жалкой зарплаты. Тэян — он как те тунцы, что шныряют в аквариуме, ты когда-нибудь видел такое? Эти груды тунца? Так вот, он представлял собой примерно то же самое, ему не было равных в том, чтобы заставить работать деньги. Только учти, здесь не было его собственных денег. Он никогда ничего не финансировал сам. Это всегда были деньги кого-нибудь другого! А те, у кого нет денег, — слабаки. Один раз он даже оказался втянутым в судебный процесс, возбужденный одним испанским дистрибьютором кубинской музыки: поток тех денежных сумм, которыми он ворочал, в конце концов захлестнул его самого. Тогда его изрядно потрепало! Только ты не думай, этот друг и сейчас еще может закатывать гулянки с кокаином и пятью-шестью путанами в апартаментах отеля, выходящего на Центральный парк! Единственно, у него сейчас уже здоровье не то. Вот и все...
Ёнхван замолчал. Он встал, направился к книжным полкам. Схватил какую-то фотографию и протянул мне. На снимке были Ён, Тэян, Пак Чимин и еще какая-то женщина, миниатюрная, но с большой головой и огромными глазами, что делало ее похожей на маленькую девочку.
— Вот здесь, слева, это Ри.
Она совершенно не соответствовала тому представлению, которое у меня сложилось о ней. Слушая Чимини, я видел ее более сексуальной, открытой. У Ри были очень тонкие руки и ноги, а бедра были такие узкие, что их можно было бы обхватить двумя ладонями. При этом от нее исходило что-то тревожное, казалось, она могла выпорхнуть и улететь, если положить руку на ее изображение.
— Этот снимок был сделан года два назад, на кинофестивале в Барселоне.
Я никак не мог оторвать глаз от фотографии. «Так значит, именно эта маленькая женщина и стала...» — думал я. Я не мог поверить, что с таким лицом она могла совершить самоубийство.
— Именно тогда Ри и заняла место Чимина рядом с Тэяном. Как-то ночью Тэян заговорил со мной о ней. «Ри — это черная дыра», — сказал он мне. «Черная дыра?» — переспросил я, потому что для меня черная дыра напоминала скорее негритянку, огромного роста, с черным телом; понимаешь, он сумел пробудить мой интерес этой черной дырой! Но для него весь смысл заключался совсем не в этом. Не помню уже, когда это было, может, в это же время, год назад... Естественно, он ничего мне толком не объяснил, потому что был с другой женщиной, но как только он оставался один, он не мог удержаться от того, чтобы не заговорить о себе. «Все это выше моих сил. Я так не могу», — говорил он. Этот парень — самый сентиментальный человек на свете! Поэтому-то он и впадал в панику, когда дело касалось чувств. В тот вечер мы встретились, мы уже давно не выбирались промочить горло. Наклюкались с ним соджу, корейского пойла, в одном корейском ресторане, расположенном в пятьдесят седьмом секторе. Картофельное рагу, фондю из угрей. Чудный ресторанчик, но оттого, что мы уже нанюхались порошка, соджу превратилось для нас в просто теплую воду, даже не знаю, сколько бутылок мы оприходовали! Нам понравилось. Мы высадили, наверное, литра три-четыре. Набраться соджу — это нечто! Как обухом по голове, и не только в физическом смысле, мозги тоже слипаются. Мы оба были уже совсем хорошие, и вдруг он начинает говорить мне об анализе кала! Знаешь, как обычно сдают в детстве!
«Анализ кала?» Я не понял, что он хотел сказать, произнося эти слова. Я был в таком напряжении, что, казалось, мои нервы сейчас начнут лопаться один за другим. Ёе просто сказал «анализ кала» и расхохотался, но эти слова тут же затронули мое либидо: одной мысли, что речь зайдет о том, чтобы копаться в дерьме или рассматривать цвет мочи, было достаточно, чтобы я возбудился. Я вспомнил лицо Ри, ее блестящие глаза, она показалась мне недоступной — все это будило во мне мазохиста.
— Да не смотри ты так! Что, когда ты был ребенком, уже не брали анализов кала? Нет, это невероятно, насколько в Корее все стерильно! Короче, дело в том, что в начальной школе я был в нашем классе ответственным по санитарным делам и именно мне приходилось раскладывать пробы дерьма по маленьким коробочкам размером со спичечный коробок, которые потом отправлялись в лабораторию. Я это ужасно ненавидел, потому что дерьмо все время вываливалось через край. Что до Тэяна, то ему вообще делалось дурно, когда надо было собирать собственное дерьмо, чтобы отнести его в школу, и ты знаешь, что он делал? Он собирал собачье дерьмо на улице и складывал его в свою посудину! Представляешь, какой был переполох, когда в его пробе обнаружили бактерии, неизвестные для человеческого дерьма! Вот о чем мы говорили, и говорили во весь голос. Мы так драли глотки, что все посетители, один за другим, стали оборачиваться на нас. Главная проблема с соджу обнаруживается в тот момент, когда ты начинаешь трезветь. Откровенно говоря, пакостное ощущение. Как если бы атмосферное давление начало быстро падать. И вот тогда-то он и заговорил со мной о Ри. Стал грузить меня насчет дилеммы, с которой сталкивается каждый, кто влюбляется в актрису. Где же мы были в тот момент? Ах да! Кажется, в баре танцовщиц топлес. Тэян говорил, что ненавидит слишком интимные клубы и что ночные заведения в Нью-Йорке напоминают выгребные ямы, переполненные депрессивными физиками, называл их геронтологическими клиниками — короче, что-то в этом роде. Мне было очень трудно уловить, что он хотел сказать. В том баре топлес можно было встретить кого угодно, от политического беженца, недавно пробравшегося в страну и вынужденного кое-как пробавляться, подрабатывая таксистом, до продюсеров Лос-Анджелеса, решивших проветриться. Он говорил, что предпочитает самые доступные клубы, но я думаю, это оттого, что здесь всегда было полно приветливых девиц, разгуливающих в полуголом виде, — здесь было легче! По правде сказать, я уже толком и не помню, о чем он тогда со мной говорил в том баре. «Мне не нравится Ри, когда она соглашается со всем, что говорят ей мужики, крутящиеся вокруг нее стаями». Я не понимал, что он хотел этим сказать. Все дело в темпераменте: Тэян и я, мы всегда были очень разные. Чтобы проще объяснить, я сказал бы, что я скорее доволен, если девушка, с которой я встречаюсь, нравится моим друзьям. Естественно, это зависит еще и от характера самой девушки. А вот он был в этом смысле полной моей противоположностью, на все сто восемьдесят градусов. Как бы это объяснить? Тэян — человек властный. В общем, я сказал бы, что это самый большой лентяй, какого только можно встретить на всем Млечном Пути, но как только у него появляется какая-нибудь идея, как только он что-нибудь задумывает, все начинает вертеться вокруг этой его идеи, и этот парень проявляет такую волю сосредоточивать все свои силы, какой я ни у кого больше не встречал. В сущности, у нас, должно быть, просто было разное воспитание. У него не было всех этих чертовых положительных качеств мальчика-паиньки, понимаешь, он из тех, кто не может позволить себе свалить.
Ёнхван ни с того ни с сего вдруг разговорился. Чимин приказал мне расспросить его насчет Тэяна и Ри. И это приказание заставляло меня страдать, потому что в том состоянии, в которое погрузил меня кокаин, я с трудом поддерживал контакт с реальностью. Я знал, что, если бы не это приказание достать информацию о них, возбуждение, вызванное коксом, совершенно поглотило бы меня. По мере того как это возбуждение проникало бы в кровь, в клетки моего мозга, я постепенно терял бы способность определять, что я чувствую. Я не испытывал ни малейшей боли, одно какое-то непонятное раздражение будоражило все мое существо. Из-за кокаина и снотворного, действие которых усугублялось еще разницей во времени и недостатком сна, мое тело представлялось мне теперь каким-то старым затхлым покрывалом, натянутым на ржавый каркас. Мне было плохо, я был болен. Единственный участок моего тела, который я до сих пор ощущал в задней части мозжечка, все еще работал в аварийном режиме, постоянно посылая мне тревожные сигналы. Однако моя нервная и мышечная система, все мои органы отказывались принимать эти сигналы, устремлявшиеся и скапливавшиеся на конце пениса. За исключением этого мизерного источника, посылавшего из поглотившего его мрака свои сигналы SOS, весь остальной мой мозг оказался в полном подчинении у моего члена. Как мне было высвободиться из этого состояния? Мне было крайне необходимо расспросить Ёна насчет Ри, задать ему какой угодно вопрос и попытаться сосредоточиться на том, что он будет говорить. Что он имел в виду под «черной дырой»?
— А? Что ты сказал?
— Тэян сказал Вам, что Ри была как черная дыра, так?
— М-да. Да, точно. Странно, ты вечно запоминаешь какую-то ерунду! Ну да, это правда, он говорил об этом. Он так и сказал: черная дыра.
— Да.
— А я года три назад чуть не посадил себе насос, все из-за наркоты. И с тех пор ни к чему не прикасаюсь, разве что немного героина или иногда экстази, но теперь я уже успокоился. И кофе больше не пью, если только без кофеина. Очень вредно для сердца! И чай только жасминовый. Знаешь, почему наркота сажает тебе сердце?
Ёнхван говорил все громче и громче. Мне уже стало казаться, что он на меня орет. Что заставляло меня общаться с подобными типами? Что я вообще здесь делал?
— Понятия не имеешь, да? А зря! Такие вещи всегда надо держать в голове. Когда начинаешь нюхать кокаин, я имею в виду ночи напролет, в конце концов добираешь до двух граммов в день, то есть тридцать дорожек. Проблемы начинаются ранним утром. Ты знаешь, как с этим справляться? Опять не прав! Об этом нужно помнить всегда. А нет — тут тебе и крышка. Те, кто продолжают витать в этом раю, точно скоро загнутся. Сечешь? Прежде всего, ты принимаешь небольшую дозу прямо перед ужином. Понял? Говорят, после порошка жратва в горло не лезет, но это ничего, немного вина или пива — и все пойдет на лад, появляется аппетит, и еда превращается в удовольствие, что бы там кто ни говорил. Тэян всегда выдавал подобную чушь, но я с этим не согласен. Сначала, когда Тэян стал появляться в Нью-Йорке с Чимином, он останавливался в апартаментах за две тысячи баксов за ночь. В «Плазе» или в «Пьере». Затем пошли «Роялтон» и «Парамаунт», а потом уже неважно где, лишь бы там был бассейн. Программа всегда была одна и та же: километр брассом, сауна, дорожка коки, суп из плавников акулы, абалоны, цыпленок тан-дури! В общем, дурь всякая. Затем — ночной клуб. Он обычно выбирал такие, где девицы танцуют без ничего или грязные шумные панк-клубы. Чимин всегда перед выходом принимал еще мескалин или ЛСД. Потом они возвращались посреди ночи в отель и добирались кокаином. Чем дальше, тем длиннее становились дорожки, тянули, уже ничем не разбавляя. При таких условиях артериальное давление у тебя может заскочить за двести, а это совсем небезопасно для левого желудочка. Ты знаешь, что это — левый желудочек? Я нет, но, кажется, это с него начинается весь бардак. Он оказывает давление на артерии и мышцы сердца, а в таких условиях недалеко и до инфаркта! Короче, самое главное — это волшебный момент перед восходом солнца, когда небо начинает чуть светлеть. Почти как северное сияние, одно лишь мгновение, секунда. Тэян и Чимин очень любили именно этот момент. Ты слышишь? То мгновение, когда заканчивается день. Это необыкновенно. А под действием кокаина — просто волшебно! Такая свежесть! Примерно часам к шести утра. Потому что с порошком время летит только так, и пять часов проходят незаметно, как одна минута. Если все время жить в таком темпе, то не успеешь оглянуться, как ты уже дедушка. Все, все в этой минуте, даже если ты уже не в состоянии кончить: рождение, секреты, почести, балы-маскарады, пальмы, собачьи своры, щебетание птиц, белый песок пляжей, красный песок пустынь, слюна, стыд — все! Язаки говорил, что в этой минуте — все это. Вот так он и угробил свое здоровье! Организм не поспевал за желанием удовольствия!
— А эта женщина, Ри, тоже нюхала кокаин?
— Откуда мне знать об этой Ри? Тэян перестал разговаривать со мной по душам, когда встретил ее. Я помню, он как-то позвонил мне из Кореи. Был очень возбужден, говорил, что встретил настоящую бестию и что он нас познакомит, когда будет в следующий раз в Нью-Йорке. Настоящая бестия! — так он говорил. Первый раз, когда я увидел Ри, ей должно было быть не больше двадцати, на ней был какой-то панковский прикид, который она раздобыла в Лондоне, весь в надписях, чем-то напоминал психбольницу, ну, знаешь, такие штуки, которые надевают на слишком буйных пациентов, как же это называется... С длинными рукавами, которыми тебя можно запросто связать...
— Смирительная рубашка?
— А ты спец? по всем этим словечкам?! Да, точно. Рисунки были очень странные, как татуировки на плечах скинхэдов-педиков. Я прекрасно их запомнил, потому что, как только я все это увидел, мне захотелось суши! Низ — примерно та же песня: нечто вроде очень короткой юбки с какими-то побрякушками, подвязки и чулки в сеточку. При этом лицо очень благородное. Очень хорошенькая. Она провела какое-то время в Лондоне и, должно быть, именно там начала так одеваться. Мы отправились ужинать в лучший японский ресторан в мире, это в Чайна-тауне. Плавники акулы, абалоны, креветки, сом. Ри в этом ресторане вызвала настоящий переполох! Там, верно, никогда еще не видели девиц в таком шмоте. Тэян вечно ругался, выдавая всякую чушь вроде: «Я по гроб жизни обязан китайцам за этот суп из плавников акулы, который позволяет мне восстановить мою цепь аминовых кислот, разрушенную наркотой!» В тот раз они остановились в «Плазе»: очередные апартаменты, отделанные с кричащей безвкусицей. Здесь он и накачивался вместе с Ри до самого утра, секс, наркотики, какие-то левые девицы. Ри была лесбиянкой. Тэян говорил, что нет ничего более действенного, чем вид лесбийских игр, когда из-за наркоты тебя уже ничто не возбуждает. Это с его слов, мне-то, если честно, пофиг. В то время Тэян был очень разговорчивый. Так, тянул наркоту для души, когда отправлялся в клуб, короче, что-нибудь в этом роде, это не вызывало особых последствий. А вот когда он начал накачиваться, чтобы трахнуться, вот тогда и попал в адский круг. Это относится и ко многому другому, не только к сексуально озабоченным. Из этого никак не вырваться, понимаешь, это как те подростки, которые влюбляются еще в лицее, а потом все никак не могут разбежаться. Понимаешь, что я хочу сказать?
— Да.
— Говорят, что мужчина, влюбленный во влюбленную женщину, никогда не преуспеет в жизни. Это порочный круг, из него невозможно выбраться. Это как коктейль из кокаина, экстази, снотворного и бабок. Можешь говорить ему что угодно, но если девица — все, отпад, вся жизнь псу под хвост. С Чимином еще куда ни шло. Чим просто так не давался, он умел послать его подальше. Он любил одеться вызывающе и не церемонился с парнями в ночных клубах. «Эй! Подвиньте-ка свои задницы!» — покрикивал он на них. Чимину нравилось их провоцировать, поэтому Тэяну и удавалось сохранить контакт с внешним миром, невзирая на их отношения...
Я попытался было перевести разговор на Ри, но Ёнхван как будто меня не слышал. Я понял, что его, в сущности, интересовал только Тэян.
Ён согласился оставить мне фотографию. Я вышел из его офиса. В конечном счете, о Ри я так ничего и не узнал.
Солнце стояло еще высоко. Чтобы согреться, я купил в киоске хот-дог. Потом направился в Бауэри. «Лучше было прямо у Тэяна спросить про Ри», — подумал я. На протяжении всего пути в Бауэри, сидя в такси, я все рассматривал этот снимок. Ри не была похожа ни на одну из тех женщин, которых я встречал или мог бы встретить в магазинах, в кино или просто на улице. Она производила такое впечатление, будто могла существовать только при условии, что однажды исчезнет.