Глава XXIII
Милица выпустила из пасти облачко пара, пытаясь не впустить внутрь студёный воздух. Старик-Дунай покрылся тонкой коркой, тоже защищаясь от холода. Стало теплее, чем в было в январе, но все же погода не подходила для долгой прогулки по лесу, и Милица весь день мечтательно вспоминала диван с теплым пледом и кофе, курящийся в турке.
Тоска росла внутри, словно опухоль. О Лазаре не было никаких вестей, и Милица не раз приходила к мысли, что возможно, он уже не вернётся. Сначала эта мысль приводила ее в ужас, казалась дикой, потом Стефанович привыкла к ней, и в конце концов приняла, как должное.
«Наверное, я просто отвратительная племянница, – эта мысль плотно засела в голове и не давала покоя. – Другая бы ждала и надеялась до последнего на моем месте!»
Волчица чувствовала себя очень неблагодарной и подлой, из тех, кто делит наследство больного родственника ещё при жизни. Милица не думала о дяде все время: она ходила праздновать Рождество с друзьями семьи, сдавала сессию, направляла документы в профильные юридические организации, чтобы проходить в них практику летом, ходила пить кофе в кафе… Казалось очень неправильным, что Милица вела обычную жизнь, пусть и с ночными вылазками в лес.
Вечером стая отправилась к проруби, чтобы попить воды, и в задумчивости самка оборотня не заметила, как отстала от остальных. Вся стая уже уходила, а Милица, полакав ледяную воду, осталась сидеть среди зарослей рогоза. Внезапно кто-то коснулся ее плеча. Волчица повернулась и узнала Хитроглазого.
– Ты чего кислая такая? – спросил волк, подсаживаясь к знакомой. – Опять Люцерна покусала?
Черная волчица засмеялась и ласково шлепнула приятеля по губам хвостом.
– Ты очень высокого мнения о своей сестре, – прищурилась она, продолжая хихикать. – Ладно, на самом деле, я не уверена, что ты поймёшь меня.
Хитроглазый наклонил голову и дёрнул ухом.
– Но я могу попытаться?
Самка оборотня задумалась, затем кивнула.
– Просто как-то странно. Мой дядя пропал, а я занимаюсь обычными делами, как ни в чем не бывало.
Хитроглазый пожал плечами.
– Ты же не должна убиваться по нему каждый миг своей жизни. Что он, вернётся от этого? Или тебе лучше станет? Только время зря потеряешь.
Милицу поразила простота и глубина этой мысли. Ей стало очень легко на душе от этих слов.
– Знаешь, – задумчиво сказала она, – у людей принято очень долго скорбеть, ждать и надеяться на возвращение. И считается, что если ты не скорбишь напоказ, то ты не скорбишь вовсе.
Хитроглазый презрительно поморщился.
– Дураки эти люди.
Черная волчица кивнула. Она не могла сказать ничего в опровержение. Хитроглазый ушел отдыхать к товарищам, а Милице почему-то не хотелось уходить.
Скоро должно было подойти к концу ее время в стае, на рассвете Милица должна была идти домой, но ночь была чудесной, и ей хотелось побыть на берегу.
Вдалеке горели огни Белграда, холодные и отстранённые. Чужаку в этот час Сербия могла показаться мрачной и пустой, а на Милицу накатило странное очарование.
В детстве Стефанович приходилось лететь над Сербией и Черногорией на самолёте, и ее родная Греция показалась ей куда менее пустой и темной с высоты птичьего полета.
Честно говоря, Сербия была красивой далеко не везде. Дунай позеленел и зарос, а по его берегам раскидывались бедные домишки и следы обстрелов девяносто девятого.
Существенную часть Белграда, не считая туристических достопримечательностей, составляли некрасивые рынки, трущобы с хулиганами, бараки, промзона... Под мостом через реку Саву жили цыгане, берег Дуная облюбовали индийцы, жившие в самолепных домах без водопровода. До Слободы нельзя было добраться, не проехав Панчевский мост, а около него во все стороны расползся цыганский квартал, где горы мусора были выше самих домов.
И все же в сердце Милицы жила любовь к Сербии. Странная любовь, какая бывает у детей из интернатов к родителям-алкоголикам, но такая теплая и вселяющая надежду, что все ещё может быть по-другому.
Размышления волчицы прервал чужой шепот, донесшийся с другого конца берега. Поначалу черная самка даже не обратила внимание, но поняла, что до нее донёсся запах оборотней . Это заинтересовало Стефанович, и она решила подойти чуть ближе. В зарослях рогоза Милицу не было видно, зато она хорошо слышала разговор Велибора и Зорана.
Зоран взбудоражено завилял хвостом.
– Что-то будет! Надо уезжать, пока есть возможность, – он нетерпеливо переступал с лапы на лапу, было понятно, что молодой оборотень взволнован.
– Может, ещё ничего не будет, – засомневался Велибор.
– Да я говорю! Деян уже поставил первую партию оружия, там и до второй недалеко. Деревенские и так в бешенстве из-за неурожая, а сейчас их будут подогревать против оборотней и оружие им в руки дадут. Тем более, Деян поручал своим старым знакомым убивать деревенских на окраинах, чтобы они ещё больше бесились. А оборотни тоже бесятся, потому что их авторитетов поубирали. Что-то плохое будет, чувствую я это.
– Ты ещё всем об этом растрепли, болван, – презрительно фыркнул старый шаман. – Вдруг нас кто услышит.
Велибор грозно взглянул на Зорана, затем осмотрелся вокруг. Сердце волчицы упало, земля, казалось, была готова уйти из-под лап. Ей совсем не хотелось, чтобы ее уличили в слежке. Мысленно самка оборотня взмолилась всем богам, каким могла, чтобы ее не обнаружили. К счастью, старик не стал искать в зарослях. Милица выдохнула. Оба оборотня скрылись в темноте, направившись в сторону Панчевского моста, а волчица попыталась осмыслить только что услышанное.
«Так значит, все эти убийства были проплачены? Все то, о чем сообщали в газетах, по новостям?»
Милица почувствовала, как кровь стынет в жилах, ее шерсть невольно встала дыбом. В голове начинала складываться пугающая картина. Заговор, чтобы заработать денег на межрасовой розни.
Это просто не укладывалось в голове. Волчица понимала, что нужно срочно предупредить жителей Слободы, и что больше оставаться среди волков нельзя.
«Если начнется военный конфликт, я больше не смогу жить на две семьи. Нужно покинуть стаю».
Милица ощутила горечь. Волчья стая не стала для нее родной, но все-таки она хотела кое с кем попрощаться. Теперь нужно было уйти, как можно тише, чтобы не вызвать подозрений у волков. Черная самка воровато огляделась на случай, если Велибор и Зоран всё-таки заметили ее, на ощупь нашла среди спящих волков знакомую серую шкуру. Она ткнулась носом в живот Хитроглазого и тихонько заскулила. Тот поднял голову и вопросительно посмотрел на волчицу.
– Отойдем на пару слов? – взволнованно прошептала волчица.
Кобель аккуратно поднялся с места, стараясь не разбудить товарищей, переступил через чужие лапы и хвосты и подошёл к Милице. Они зашли в высокий тростник, росший вдоль берега.
Самка оборотня сглотнула ком в горле.
– Я больше не вернусь. Моему дому угрожает опасность, возможно, очень серьезная опасность, – произнесла она на одном дыхании.
В жёлтых глазах волка засветилась печаль, его хвост поник.
– Значит, мы больше не встретимся? Очень жаль. Ты была отличной охотницей, Бастет.
Вдруг Хитроглазый осторожно прижался к Милице боком и положил ей голову на плечо. Мурашки побежали по спине.
– Но я знаю, что ты не стала бы делать этого просто так, – он ободрился. – Пойдем, я провожу тебя до дома.
Самка смутилась, но не стала возражать. Они шли вместе, бок о бок, и казалось, что это произойдет ещё много раз, но они прощались навсегда, и хотелось запомнить этот миг.
Когда волки дошли до части леса, выводившей к пересечению Слободы Меласа и Палилулы, где Панчевский мост пересекал Дунай, Милица коротко лизнула Хитроглазого в нос на прощание.
– Береги себя, – попросил Хитроглазый. – Ты была очень хорошим другом.
– Да, – тихо сказала волчица. – Ты тоже.