Пепел надежды

Я пробежала первый лестничный пролёт с такой скоростью, с которой никогда раньше не носилась. Всё ради Лены. Она ждёт меня там. Может быть, что-то напугало её. Может быть, она забилась в угол. Могло произойти всё, что угодно. Поэтому я так спешила. Нехорошее это место. Нам нужно было убираться отсюда и как можно скорее. Нельзя медлить. Любая минута промедления могла стать нашей последней ошибкой. Пыл охладил резкий звук. Разбилось стекло. Я вздрогнула от неожиданности.

— Лена? Ты что там делаешь?

Ответа не последовало. Тишина. Холодная и звенящая. Как ледяной кристалл или стекло. Такой красивый, но такой пустой и безжизненный. Делай с ним всё, что хочешь. Ты всё равно ему безразлична. Этим и похожи стекло и тишина. Своим безразличием. И своей хрупкостью. Тишину нарушил шёпот. Я не могла разобрать ни слова, но тон мне не нравился. Перешептывались двое. Голоса принадлежали детям. Но откуда им здесь взяться? И эти насмешливые, надменные нотки...

Я достала телефон. На заставке стояло наше с Леной фото. На нём мы отдыхали на море. Еще совсем маленькие. Как же я по ней скучала, хоть и разминулись мы совсем недавно. Включив фонарик, просто шла вперёд, пытаясь дышать. Мама говорила, что когда страшно, достаточно просто успокоить дыхание. Должно было стать легче, но это не помогло. Да и телефон уже садился. Ещё чуть-чуть и я осталась бы в полной темноте. Одна мысль об этом заставляла моё сердце бешено колотиться, едва не выпрыгивая из груди. Я вновь потянулась за сигаретой. Закурила. Попыталась успокоить себя мыслями и том, что Лена рядом. На этом этаже. Вот теперь полегчало. Гораздо лучше. Горький дым со слабым ароматом ванили помог мне прийти в чувства.

— Лена, пойдём отсюда уже! Чего ты там стекла бьешь? — крикнула я, стряхивая пепел на ступеньки. Ответа не последовало.

Я докурила и пошла искать мою потеряшку сама. На этаже была страшная разруха. Всюду валялся мусор. Пивные банки, сигареты, пачки из-под чипсов. Всю картину венчал след посреди коридора. Чёрный. Будто тут жгли костёр. По углам висела паутина, имитируя тонкий прозрачный тюль. Вот только весь рваный. Старый и повидавший явно больше, чем прожила я.

И снова она. Эта тишина. Никаких следов Лены или кого-то ещё. Шепот стих уже давно. А был ли он на самом деле? Показалось? Место давило на меня. Вполне возможно, что я придумала себе тогда лишнего.

— Лен? Ты здесь? — двинулась я к первой открытой двери.

На пути встретилась картина в разбитой раме. Молодой мужчина с каштановыми волосами сидел на камне. Рядом горел костер. Вокруг было темно. Лес. Сложно разобрать, что на фоне в такой темени. В руках мужчина держал стеклянную бутылку, отражавшую языки пламени. Лицо выражало печаль и отрешённость. Возможно, даже сожаление. Вспышка молнии осветила комнату. Я успела увидеть домик у озера. Тот самый, что и на полотнах первого этажа. И тот же, как на набросках художника. Гром. Я пошла дальше. В открытую комнату.

Вспышка молнии осветила большую двуспальную кровать, на которой лежали старые, но всё ещё острые ножницы, рядом со швейными иглами и катушками разноцветных нитей. Слева от кровати стоял древний бабушкин комод, на котором стоял ещё более древний телефон. Внезапно старая рухлядь подала признаки жизни, издавая противный скрежет с хриплым пением. От неожиданности я схватилась за ножницы. Но поняв, что это всего лишь телефон, сняла трубку.

Шипение, помехи. Я положила трубку и уже готова была выйти из злополучной комнаты, как вдруг снова раздался «голос» умирающего телефона. Снова приложила к уху аппарат. Ничего. Не было даже шипения. В тишине я услышала чьё-то тяжёлое дыхание. Будто кто-то держал телефон и старался не издавать ни звука, но дыхание он скрыть не мог, ведь дышал прямо в трубку.

— А-ало? — осторожно начала я разговор.

Послышалось шипение среди которого я услышала уже знакомое: «Помоги мне». Меня парализовало от ужаса. Детский голос. Та тварь, прячущаяся под обличием ребёнка, волк в шкуре овцы... По телу пробежали мурашки. Детский плач и хлюпанье на том конце провода только усугубили мое и без того шоковое состояние.

— Я знаю, что ты наверху! Я иду за тобой! — прорычал полный злобы голос.

Моя дрожащая рука выронила телефон. Раздались такие удары в дверь туалета первого этажа, что на втором это было слышно так, будто совсем рядом. Я закрылась рукой, сжав во второй ножницы. На цыпочках прокралась в ближайшую комнату, стараясь не издавать ни звука. Возле двери стоял стул, которым я подперла дверь, чтоб наверняка. Грохот со вспышкой молнии. Оно выбило дверь и теперь бежит сюда. Прямо ко мне. Я тихо осела на пол и сжимала чёртовы ножницы, как будто это могло мне помочь. Но это была только половина беды. Из-под кровати, стоявшей у окна, показалась синяя бледная рука.

Мертвенно-бледная. Неживая. Я отползла в угол комнаты за шкаф, будто стараясь спрятаться от существа и от трупа под кроватью. А может и не трупа вовсе. Но я не хотела об этом думать. Слишком страшно. Говорят, что у человека в случае опасности три типа реакции: бей, беги или замри. Видимо, моя последняя. Вспышка молнии. Рядом с рукой лежала синяя бабочка в разбитой рамке. В коридоре послышались хлюпающие шаги. На моих глазах выступили слезы. Раскат грома. По дому разнеслось мерзкое хихиканье, переходящее в рычание дикого зверя.

Но этот рык принадлежал ребёнку. Маленькой девочке с поистине ужасающей силой. Существо постукивало пальцами по соседней двери, издеваясь и посмеиваясь надо мной. Оно семенило с ноги на ногу, создавая под собой лужи.

— Выходи, — перестукивало оно пальцами.

Я вжалась в бетонную стену как могла. Главное — не шевелиться! Главное — не шуметь! Не дышать!

Очередная вспышка молнии дала мне рассмотреть картину происходящего в комнате. Под старой, потрепанной кроватью, лежало совсем юное тело мальчика лет восьми на вид. В руке он сжимал осколок рамки синей бабочки. Такое ощущение, будто мальчика здесь оставили совсем недавно. Буквально перед моим приходом. От живого его отличала только бледность.

— Вы. Хо. Ди, — барабанили существо по соседней двери.

Голос выдавал раздражение. В итоге оно само, с противным показушным скрипом, открыло дверь, стараясь напугать ещё больше. Хлюпанье босых детских ног переместилось в угол комнаты. К кровати. Оно ходило из угла в угол, искало меня.

— А-а-а! — яростно вопило существо.

Послышался треск стекла. Оно выбило окно? Я, собравшись с силами, встала и, переступая через ребёнка и свой страх, побрела к окну. Существо ковыляло прочь от дома. Я успокоилась немного и сползла на пол. Передо мной предстал застывший взгляд маленького ребенка. Глаза были широко распахнуты. Затянутые мутной белой плёнкой. Но мне всё равно казалось, что теперь он смотрит прямо на меня. В руке мальчика зажат клок тёмных волос. Возле кровати висела картина. Сложно было разглядеть её в такой темени. Но я заметила чёрный высокий силуэт. Вспышка молнии. Темноволосый мужчина с карими глазами и злобным взглядом. Он стоял на картине держа маленький череп в руке, на котором сидела синяя бабочка. Возле его ног копошились дети. Много детей в лохмотьях. Ни один из них не встал на ноги рядом с мужчиной. На заднем плане красовалось уже знакомое мне красное озеро. Я снова посмотрела в окно. Существо пропало. Это с одной стороны хорошо. Оно не рядом. Но с другой — где оно? Вдруг оно идёт сюда снова. Из комнаты я выйти не решилась. Мяуканье. Уже знакомое мне. На окне сидел котёнок. Чёрный, с белой кисточкой на хвосте и синим ошейником.

— Иди сюда, — открыла ему окно я.

Маленький комочек шерсти зашёл в комнату. Спрыгнув на пол, он побрёл к шкафу. Окно я на всякий случай прикрыла.

Мяуканье возле шкафа.

— Что?

Котёнок крутился вокруг старого шифоньера, скреб по дверцам маленькими коготками.

— Открыть?

Котёнок затих и посмотрел на меня. Я открыла дверцу. Новая картина. С чёрным котёнком с белой кисточкой на хвосте и синим ошейником. Совсем как этот. Один в один. От картины исходило тепло. Будто она была живой. От других картин шёл лишь холод. Но только не от этой. В чем же разница? Я стала вглядываться в находку.

— Это ты что ли?

Котёнок кивнул, подтверждая мои догадки. Неужели он... Разумен?

— Где Лена?

Котёнок подошёл к собственному портрету и нырнул в него, будто в омут. Я не поверила своим глазам. На всякий случай я их протерла. Возле портрета лежала записная книжка. Взяв её, я пошла к входной двери. Посмотрела в глазок. Никого. Отлично. Я вышла из злополучной комнаты и побрела искать более уютное и спокойное место.

В новой комнате стоял шкаф и стул. Никаких монстров, трупов и картин. Немного успокоившись и закрыв дверь, открыла записную книжку.

Записка гласила:

«Моей дорогой сестре сложно поверить, что Ирис очень болезный котик и что скоро его не станет. Она хочет, чтобы он всегда был с ней. Я закажу у художника с первого этажа его портрет. Пусть он останется в наших сердцах навечно».

Я убрала записку и мне открылся корявый почерк маленькой девочки. Я писала также в школе, когда была ещё в начальных классах.

Запись первая:

«Ириска заболел. Брат говорит, что он скоро уйдет в лучший мир. А чем так плох наш и как я буду без него?»

Запись вторая:

«Братик принёс мне портрет Ириски, чтобы я не грустила. Но ему всё хуже и хуже. Эта картина не заменит моего котика. Хоть и похож, но всё же не живой! Не играет со мной. Не мяукает. Гладить нельзя... И зачем он только нужен?»

Запись третья:

«Ириска совсем здоров. Снова бегает и прыгает. Но уже не со мной, а на улице. Будто избегает меня. Недавно ушёл на неделю. Я так волновалась. Хорошо, что пришёл опять. Надеюсь, больше не убежит».

Запись четвёртая:

«Какой он — твой лучший мир, Ириска? Я не видела тебя уже два месяца и очень скучаю. Надеюсь, что ты вернёшься ко мне. Я буду ждать. Всегда буду».

В коридоре послышались шаги.

Я прильнула к двери. Шаркающие противные звуки и детский тихий плач:

— Не надо, дяденька! Я отдам ваш бумажник. Я не хотел его брать. Это мальчишки со мной поспорили. Я бы его тут же отдал. Отпустите, пожалуйста. Я больше так не буду!