Глава 3
Магазин спортивных товаров встречает ее ровными рядами стеллажей и приветливой женщиной. Женщина интересуется:
– Что вам подсказать?
– Тейп, - выпаливает Лу, не успев толком задуматься.
Травма травмой, но их слишком мало, чтобы прохлаждаться.
Каллиграфы долго считались бесполезными: их быстрое колдовство не нужно в эпоху цифровых технологий, а для фокусников большинство слишком обделены умом и креативом, так что выдавать полупрозрачные тени фантомов за фальшивую магию – проблематично.
Зато сейчас их время гудит беспокойством и похоронными маршами, сейчас их разведка – незаметная и быстрая, как мелькнувший в углу луч света – пришлась весьма кстати. Художникам сложнее: их творения слишком яркие и слишком медленные, не лишенные характера, зато лишенные голоса. Вот и вышло…
Вот и вышло, что Лу необходим тейп, как она сама необходима миру. Высокомерная позиция с громким заявлением – почти лозунгом – но Лу предпочитает подбадривать себя, а не гнобить.
Консультант проводит оплату, желает скорейшего выздоровления и плывет от стойки по залу на высоченных каблуках. Звук ее шагов отбивает для Лу обратный отсчёт. Она не хочет думать, что и для Джо с Эдом тоже, а потому ускоряется до такой степени, что становится трудно дышать.
Город вокруг замедляет ритм под стоящим в зените солнцем. Лу изменяет привычке вливаться в его музыку, создаёт диссонанс. Город прощает.
***
Дома Лу лепит тейп, раскатывает ватман, но пишет на куске бумаги с акварельными кляксами. Чертит слова остатками золотистых чернил, ждет высыхания, застыв над листом бледным изваянием.
Блестит текст, выведенный легкой рукой, режется острыми верхушками букв, тянется длинными хвостами, витками прописных. А Лу перебирает в голове прошедшие месяцы и сдерживает рвущиеся слезы.
Такими темпами ей самой придется ложиться в психиатрическую лечебницу и есть антидепрессанты. Ей нельзя – еще не все разрешилось так, как ей бы хотелось, а потому Лу смиренно ждет и думает, чем бы закончить написанное.
Можно не заканчивать: птичек достаточно, слов тоже, текст ровный и четкий, проблем быть не должно, но кусочек голого места, даже не тронутого акварелью, бросается в глаза. Лу выводит бессмысленное “перо удачи” и откладывает собственное. В худшем варианте последние слова не превратятся, в лучшем – принесут больше пользы.
Полгода тянутся долгим страшным сном.
Снова оживающий город выдыхает ароматом ванили и кофе, растягивает дни и гирлянды над улицами, фыркает дымом кальянов, сигарет, костров, блестит высотками и шепчет деревьями у старых зданий. На контрасте – переполненные психиатрические отделения, самоубийства, слезы, умирающая магия и тщетные попытки найти виновных.
Фантомы срываются с листов, мчатся сквозь стекло закрытого окна и сверкают в солнечных лучах.
Каллиграфы считались одними из самых приспособленных к обычной жизни магами. Оттого, наверное, из их братии меньше всего оказалось на краях крыш.
Лу фыркает паршивой иронии бытия: гениальные скульпторы, потеряв силы, через одного бросались под поезда, а бездарные каллиграфы или все еще колдуют, или хоть как-то живут.
Магическое сарафанное радио, а не способность, но выбирать особенно не приходилось, и так уж вышло, что те, кто держит перо, – последняя надежда для остальных.
Лу вначале думала не влезать. Пусть бы сильные маги вышли из строя, а кто послабее заняли бы их места. Но идея не успела родиться толком – не прижилась совершенно. У Лу была хорошая жизнь, толпа друзей, любимые родители и брат. Осталось меньше половины, и хоть бы эту часть сохранить.
Телефон разрывается трелью звонка, Лу берет трубку, не глядя на экран.
– Слушаю, – говорит.
– Нашла что-нибудь полезное?
Лу прижимается бедром к подоконнику, сморит на залитый золотом город, качает головой, перекатываясь затылком по стеклу.
Рэй – учитель готической каллиграфии, старше Мэй на три года, а иногда кажется, что ему под восемьдесят. В детстве Лу его побаивалась: грозный темноволосый мужчина с громким голосом и суровым взглядом. Еще и стиль готический: твердые линии, черные полосы, четкость в каждом штрихе. Позже успокоилась, еще позже научилась огрызаться, заслужила уважение.
Так заслужила, что Рэй иногда звонит и спрашивает, как дела с поиском. Лу не хочет думать, что он тоже теряет силы, а потому принимает как часть быта.
– Только отправила птиц. Они еще не вернулись, так что…
– Я не об этом, – обрывает, ставит разговор на паузу.
Новостные каналы каждый день говорят о самоубийствах, делают раз в неделю сводку несчастных покойников, расследования увязают в текстах предсмертных записок. Страна на нервах, люди истерят, но любая новость растворяется в потоке других, исчезает, как исчезает тень от дерева, когда надвигается облако.
Рэй говорит:
– Слышал о твоей травме, но, раз пишешь, значит, все не так и плохо. – Хмыкает. Продолжает равнодушно: – О Карле тоже слышал. Мои соболезнования. Не пойми неправильно, я действительно сочувствую девочке, но видел ее не так часто, чтобы распинаться.
– Я знаю, Рэй. Благодарю за…
– Следи за ней, – внахлест.
– Что?.. – теряется Лу.
– Ты услышала. Следи за ней. Не припомню за Карлой склонностей к падениям с крыш, но чем черт не шутит, когда бог спит. И за Эдом тоже присматривай. Кажется, его ситуация обострилась.
– Да. Все верно. – Слова даются тяжело, собираются комом в горле, но Лу выдыхает: – Ваша осведомленность как всегда поразительна.
– Привык собирать сплетни. Благо, до сих пор имею достаточно сил.
Лу улыбается, шмыгая носом в сторону от динамика.
– Это замечательно. – Подумав, решается спросить: – А Мэй…
– О Мэй не беспокойся. Сбои в работе были исключительно из-за стресса. У нее бывает.
– А у вас?
– Я не такой жалостливый, – отвечает со смешком Рэй и прощается: – Бывай.
– До сви…
Гудки.
Птицы возвращаются.
Ватман рябит словами и фразами, среди которых Лу не ожидает увидеть ничего полезного.
Но видит.
Визуализация
Рэй