Под куполом цирка

Жили-были два мальчика. Два брата-близнеца. Они были похожи, как две капли воды и всегда были рядом. Но на самом деле, они были совершенно разными. Один — спокойный и задумчивый, другой — неугомонный, полный идей и стремлений. Они жили в мире, где больше не было места для простых радостей. Их жизнь была другой, когда-то полной надежд, но теперь наполненной тревогой. После того, как их родители ушли, мальчики остались наедине с миром, который стал пустым и жестоким. Они прятались, не думая о чудесах. Не мечтали стать кем-то великим, не искали света в конце туннеля. Их мечта была проста и жестока — выжить. Они начали работать, как могли. Но несмотря на всё это, они продолжали жить, продолжали бороться. И, может быть, для них самой большой победой было просто выжить. Сказка обрывается здесь, как и часто бывает, когда конец истории не найден. Возможно, потому что никто не решился её завершить. А может, потому что история этих мальчиков не была предназначена для завершения. Она останется незавершённой, как жизнь, в которой было больше вопросов, чем ответов. А может, всё было не так, как нам кажется. Может, и в этой истории есть ещё место для чудес. И в тишине, как будто по волшебству, из бумаги — в шаг, из истории — в движение, дети идут. Медленно, без слов. Как те самые мальчики, но не из сказки, а настоящие, чьи шаги звучали точно так же. Мия не оглядывается. Эд идёт рядом. Они только что простились. С родителями, с болью, теперь осталась только тишина. Не пустота, а мягкое, почти нежное беззвучие, в котором каждый шаг, как дыхание. Никто не ведёт их за руку, никто не торопит. Они идут сами. И знают: это их путь, их конец. Когда коридор заканчивается, они оказываются перед шторами. Бархатные, тяжёлые. Ни цирка, ни фокусов, ни боли. Только ткань, сквозь которую пробивается свет. Шаги стихли. Дети остановились у штор. Тишина густела, как туман в горах, наполняя собой каждый сантиметр пространства. Всё будто застыло и свет, пробивающийся из-за ткани, и воздух, и время. И тогда Адам заговорил.

— Дальше вы пойдёте одни.

Он сказал это просто. Без паузы, без торжественности, словно это был конец. Мия обернулась, Эд тоже.

— Что? — Мия нахмурилась, — Как это одни?

Адам не двигался.

— Здесь наши пути расходятся, — повторил он.

Голос стал чуть тише, будто прятал в себе сожаление. Или страх. Эд шагнул вперёд.

— Вы нас оставляете?

— На этом всё. Прощайте. — только и сказал он.

Не убеждая. Просто констатируя. Мия снова взглянула на шторы. На тусклый свет за ними. На то, что ждёт. А потом на Адама. В нём не было жестокости, не было предательства, было спокойствие.

— А что там? — спросила она, почти шёпотом.

Адам не ответил. Он сделал шаг назад. Потом ещё. И ещё. Не ускорялся. Просто уходил — будто вода уходит из берега, медленно, с каждой волной оставляя меньше следов.

— Подождите! — Мия бросилась вперёд, словно хотела ухватить его за руку.

— Мы не можем остаться одни! — добавил Эд, и в голосе его дрогнула почти детская обида.

Адам чуть повернул голову. В его взгляде не было суровости. Была нежность. Тепло. Грусть. И тишина, которая всегда приходит вслед за выполненным обещанием.

— Я довёл вас «домой».

— Но... — начала Мия, но он уже мягко покачал головой.

— Дальше без меня.

Он смотрел на них долго. В последний раз. Как смотрят те, кто не ждёт ответа. Не прощается словами. Просто оставляет часть себя — и уходит. Он сделал ещё шаг. Исчезал. Не в темноте, а в тишине, его уже нет. Тишина осталась с ними. Дети стояли перед плотными шторами и больше никого. Они остались вдвоём. За спиной уже не было шагов. Даже эхо не осталось. Только тяжёлая, глубокая тишина, от которой уши звенели. Мия стояла чуть ближе к шторам. Эд позади, будто не решался подойти ближе. Они молчали, слов не было, смысла в них тоже. Всё, что могло быть сказано, уже растворилось вместе с уходящим Адамом. Мия слегка дрожала. Не от страха. От чего-то большего. От того, что всё стало по-настоящему. Что никто их больше не ведёт. Никто не объясняет, что за следующим поворотом. Что теперь — только они. Она сжала пальцы в кулаки. Посмотрела на брата. Эд смотрел в пол, будто искал в узоре ковра ответ, которого не было. Он не говорил, но Мия знала — ему снова страшно. Так же, как ей, никуда не деться, назад нельзя. Прошло несколько секунд. Может, минут, всё это время шторы оставались неподвижны. Плотные, тяжёлые, почти бархатные. Словно дыхание по ту сторону затаилось, ожидая, когда они решатся. Вдруг, будто кто-то прошептал прямо в ухо, хотя голос пришёл из глубины: старческий, хрипловатый, но не злой:

— Заходите.

Дети вздрогнули. Не потому что испугались, скорее потому что время снова сдвинулось. Как будто само пространство вспомнило, что им пора дальше. Мия бросила взгляд на Эда. Он тоже услышал. Его плечи напряглись, но он не отпрянул. Он кивнул — коротко, будто только себе. Мия сделала первый шаг, пальцы слегка раздвинули плотную ткань. Сквозь тяжёлые складки пахнуло чем-то тёплым, почти домашним. И, как ни странно, внутри не было тьмы. Мия замерла, прикасаясь к ткани. Ощущение, будто шторы дышали. Не в прямом смысле, скорее, как будто сама комната за ними была живой, и ждала. Как будто знала, кто идёт к ней. Она распахнула шторы. Они вошли. Комната за шторами оказалась неожиданно простой. Никаких огней, зеркал, драпировок. Никакого спектакля. Потолок — низкий, будто склонившийся над входящими. Стены выкрашены в выцветший серый, кое-где облупившаяся краска напоминала очертания забытых карт. Окна были, но задёрнуты полупрозрачными занавесками, и свет сквозь них лился не как свет, а как память о нём — мягкий, расплывчатый, похожий на рассвет в доме бабушки, где уже давно никто не живёт. В центре письменный стол: старый, обшарпанный, местами поцарапанный, будто кто-то годами грыз его края в раздумьях. На столе ничего лишнего: грубая чернильница, стопка потемневших бумаг, резной деревянный карандаш с обломанным грифелем. Рядом лампа с пыльным абажуром, не включённая. Пол скрипучий, деревянный, застеленный ковром, который, кажется, знал слишком много шагов. В дальнем углу кресло, потёртое, с продавленной спинкой. Из кресла поднимался пар стояла чашка, горячая, кто-то только что пил чай. И только тогда дети заметили — у стены, почти сливаясь с обстановкой, сидел человек. Старик. Сгорбленный, в сером кардигане, с вытянутыми локтями и тонкими пальцами, сцепленными перед собой. Лицо в глубоких складках, будто время не шло по нему, а копало. Лоб высокий, глаза тусклые, но внимательные, без лишнего выражения. Ни доброты, ни строгости, только усталость, старая, как этот дом. Волосы седые, короткие, аккуратно зачёсанные назад. Он был одет просто, почти как дедушка, которого никто не навещает, но он всё равно каждый день гладит себе рубашку. На ногах тёмные домашние тапки, он не шевелился. Не встал, не подошёл, не заговорил снова. Просто смотрел на детей. Не изучающе, не ожидающе. Как будто он уже всё о них знает. Комната наполнялась его молчанием, как вода наполняет чашу.

— Вы долго по сравнению с другими.

Голос был тот же — старческий, суховатый, с хрипотцой, но уже не такой хрупкий. Он звучал так, будто принадлежал не человеку, а самому этому месту. Как треснувшая пластинка, играющая не песню, а воспоминание о ней. Он не улыбался. Но в складках вокруг глаз появилась какая-то усталость, почти нежность.

— Садитесь, если хотите. Я не тороплю.

Он медленно кивнул в сторону двух деревянных стульев у стены, будто они были здесь всегда, ждали именно этих двоих. И снова замолчал. Не торопил. Не объяснял. Как будто у каждого был свой ритм — и дети сами должны были его нащупать. Они не сели. Мия стояла, будто примерялась к воздуху в этой комнате, он был плотный, как шерстяное одеяло, пахнущий временем. Эд медленно обвёл взглядом стены, задержался на пыльной лампе, на кресле, на чашке с ещё не остывшим чаем. Будто искал что-то или кого-то.

— А Вы... кто? — Эд заговорил первым. Голос его прозвучал тише, чем он хотел, но достаточно ясно, чтобы нарушить тишину.

Старик сначала промолчал. Словно хотел убедиться, что вопрос был задан по-настоящему. Он опустил взгляд на свои руки, сцепленные в замок, и чуть усмехнулся — не весело, но по-человечески.

— Джерри, — тихо произнёс он.

Эд и Мия переглянулись. Имя, прозвучавшее из уст старика, будто щёлкнуло где-то в глубине памяти. Оба знали его. Оно всплывало в рассказах Адама — в тех, что он рассказывал урывками, как будто не мог подобрать слов. Как будто каждое из них стоило слишком дорого. Это был он, тот самый. Дядя. Дядя Джерри. В воздухе повисло молчание — ни неловкое, ни тяжёлое. Скорее, наполненное. Как если бы невидимая нить, туго натянутая между прошлым и настоящим, наконец перестала дрожать. Джерри поднялся без слов. Его движение было неспешным, словно он делал это в последний раз — не от усталости, а от завершённости. Он прошёл мимо детей, не взглянув на них, и остановился у дальней стены, где стояла старая деревянная дверь. Она казалась такой же частью комнаты, как и всё остальное, почти незаметной, как если бы никто и не должен был её замечать до нужного момента. Он достал ключ — тонкий, серебристый, и повернул его в замке. Щелчок прозвучал так мягко, что почти потерялся в воздухе. Дверь распахнулась и за ней был свет: яркий, тёплый, без источника, без теней. Не слепящий, но такой, от которого хотелось плакать, не понимая почему. Джерри стоял у двери, не оборачиваясь. Он просто сказал:

— Идите. Ваш путь окончен.

И больше ничего. Он не ждал благодарности. Не ждал взгляда, не ждал объяснений, он просто стоял, тихо, спокойно, как человек, который всё время это делает. Они подошли к самой границе света. Он лился из двери тихо, мягко, обволакивающе. И всё же, что-то в этом ожидании казалось неправильным. Эд замедлил шаг, Мия тоже. Она снова сжала его руку, на этот раз не из страха, а будто удерживая.

— Эд... — прошептала она, не отрывая взгляда от яркого проёма.

Он кивнул, он тоже чувствовал это. Слишком рано, словно последняя сцена разыграна, но занавес не опустился. Они оба остановились в полушаге от света. Что-то не отпускало. Внутри — не тревога, нет, чувство незавершённости, будто где-то, в другом углу этой истории, кто-то ещё ждал. Или что-то осталось несказанным. Позади них — Джерри. Он всё ещё стоял у двери, неподвижный. Не торопил, не подталкивал, только смотрел. Старые глаза, полные понимания, видели больше, чем могли бы сказать слова.

— Мы...не можем, — наконец сказал Эд. Тихо. Уверенно.

Мия не добавила ни слова. Она просто стояла рядом, смотрела в свет и не делала шаг. Свет не исчез, он не стал тусклее, не угас. Старик ждал, что они сделают шаг. Ждал, как ждёт сторож у врат, уверенный, что те, кто дошёл до этого места, не станут оборачиваться. Но шаг не прозвучал, ни один. Джерри нахмурился. Тонко, едва заметно — но в этой почти маске безмолвия даже это движение казалось удивительно ярким. Он посмотрел на них пристальнее. Их лица — тихие, задумчивые. Не испуганные, не растерянные.

— Что значит "не можем"? — произнёс он, больше себе, чем им. Голос — шершавый, сухой, с тем странным оттенком, когда человек давно разучился удивляться, но вдруг всё же сделал это. Он не стал подходить ближе, не стал убеждать. Лишь остался стоять у распахнутой двери, из которой продолжал струиться ровный белый свет. И в этой тишине он понял, что дети не врут. Они действительно не могут. Он медленно кивнул, будто принимая их решение, как принимают холодный вечер, которого не избежать. Затем, без лишних слов, снова коснулся двери. Щёлкнул замок, дверь закрылась, свет исчез. Он постоял спиной к ним, потом медленно обернулся. Впервые, с самого их появления, в его лице появилось движение. Живая складка между бровей, слабый, поломанный выдох.

— Ну что ж, — произнёс он глухо. — Значит, вы останетесь. Чувствуйте себя как дома. Хотя, едва ли «это» можно назвать домом.

Он прошёл мимо них, сел в старое кресло у окна, не глядя в их сторону. И теперь казалось, что он стал ещё старше. Как будто каждая секунда молчания клала на его плечи новые граммы времени. Дети стояли молча. Мия посмотрела на Эда. Он ответил взглядом. В нём было то, что они оба чувствовали: что-то осталось незавершённым. Непонятым. Непрощённым. Тишина затянулась. И тогда, будто осторожно касаясь тонкого льда, Мия сделала шаг вперёд.

— А Вы...давно здесь? — спросила она почти шёпотом.

Слова разрезали воздух. Джерри сидел, отвернувшись, и казалось, не услышал. Но спустя мгновение его плечи чуть дрогнули, склонил голову.

— Давно, — ответил он негромко. — Дольше, чем себя помню.

И снова тишина. Но она уже была другой, как тишина между теми, кто вдруг начал слышать друг друга. Эд подошёл ближе, Мия осталась рядом. Джерри медленно отпустил спинку кресла и встал. Его движения были тихими и задумчивыми, как будто он снова погружался в те далекие мысли, которые долго не отпускали. Он не сразу заговорил. Дети стояли, чуть сдвинувшись друг к другу, не решаясь нарушить тишину. Каждое слово, что могло быть сказано, казалось слишком громким для этой комнаты. Прошло несколько мгновений, прежде чем Эд, чуть наклонив голову, осторожно спросил:

— Вы...Вы дядя Мистера Адама?

Джерри застыл, взгляд его стал каким-то затуманенным, и он будто бы вернулся в тот момент, когда всё начиналось. В то же время лицо наполнилось удивлением.

— Что? Откуда вам известно? — его голос был тихим и ровным.

Эд и Мия молчали, но их глаза, полные вопросов, не скрывали сомнений и осторожной настороженности.

— И что этот «Джеми» вам успел еще рассказать? — Джерри продолжил.

Вдруг его мысли прервал неожиданный звук — мягкий шаг и веселый, искрящийся голос:

— Дядя, дядя, поиграешь со мной?

Джерри резко повернулся, и его лицо озарила радость. Он не успел ничего сказать, как девочка, с сияющими глазами, стремительно подбежала и, не задумываясь, бросилась ему в объятия. Он крепко обнял её, на мгновение забыв обо всём, что окружало. На его лице была нежная улыбка, полная теплоты и счастья. Голос звучал с необычной мягкостью, как у человека, который снова встретил кого-то важного и родного.

— Эй, привет, принцесса, — сказал он, прижимая её к себе. — Уже соскучилась?

Девочка лишь улыбнулась в ответ, и её смех прозвучал, как звук, который давно не слышали. Джерри почувствовал странное облегчение, почти как возвращение домой. Он отстранился и посмотрел на неё с тем же тёплым взглядом. И, чуть помедлив, добавил:

— Я всегда рад тебе, ты же знаешь.

Джерри с легкой улыбкой оглядел детей, стоящих в сторонке, и почувствовал, как всё вокруг как будто на мгновение замерло. Дети стояли рядом, не зная, что делать, когда внезапно их внимание привлекла фигура девочки, неожиданно появившейся в комнате. Она была чуть младше их, с темными волосами, которые небрежно падали на лоб, и весело плещущимися по плечам. В её лице было что-то знакомое, как будто они уже встречали её где-то в другом мире, но не могли понять где. Девочка была худенькой, с карими глазами, которые ярко сверкали даже в полумраке. На её лице были несколько родинок, как маленькие звезды на ночном небе, делая её образ особенным и запоминающимся. Её одежда была простой, не слишком яркой, но вполне уютной и соответствующей возрасту: мягкое платье не слишком светлого оттенка, слегка затертого по краям. Она стояла чуть в стороне, с взглядом, полным ожидания и тайны. Всё её присутствие внезапно наполнило атмосферу комнатой, словно её появление было логичным продолжением того, что происходило. Дети ощущали это странное, незримое притяжение, как если бы их встреча с этой девочкой была частью чего-то большего, что они не могли до конца понять. Девочка сначала даже не заметила, что в комнате кто-то ещё. Она вся ушла в радостный разговор с Джерри, обвив его руками и что-то беззаботно шепча ему на ухо. Её смех — лёгкий, искренний нарушал тишину, царившую в комнате, словно внося в неё детскую живость и тепло. Она стояла к детям спиной и какое-то время казалось, будто они просто тени, случайные прохожие в чужой истории. Джерри ответил ей ласково, почти по-отцовски, и она снова рассмеялась, прижавшись к нему. Лишь спустя несколько мгновений, словно ощутив чьё-то присутствие, девочка повернулась. Карие глаза мягко скользнули по детям. Улыбка на её лице на мгновение угасла, уступая месту тихому удивлению. Она не испугалась, скорее просто не ожидала, что кто-то ещё окажется рядом. Её взгляд был внимательным, изучающим, но в нём не было тревоги. Девочка подошла ближе, её шаги были лёгкими, почти неслышными, как будто она боялась нарушить хрупкое равновесие комнаты. Взгляд её скользнул по лицам Эда и Мии — изучающе, внимательно, но без намёка на враждебность. Скорее, с детским любопытством, смешанным с какой-то почти взрослой серьёзностью. Она словно пыталась понять, кто они и откуда. Немного помедлив, девочка протянула руку — сначала одному, потом другому. Её ладонь была тёплой, живой, с мягкой, но уверенной хваткой. Она улыбнулась, искоса глянув на Джерри, а потом снова перевела взгляд на детей.

— Привет? Я Анжела, — сказала она просто, почти буднично, но в этом звуке чувствовалось нечто особенное, будто имя само по себе несло отголосок чего-то, что нельзя было сразу объяснить. Эд и Мия невольно переглянулись. Имя, прозвучавшее из уст девочки, словно ударило по голове. Оно было знакомым, слишком знакомым. Мия почувствовала, как у неё внутри всё сжалось, будто в груди вдруг не хватило воздуха. А Эд, не отводя взгляда от Анжелы, чуть подался вперёд, как будто хотел переспросить, убедиться, что не ослышался. Но никто из них не проронил ни слова. Анжела стояла всё так же перед ними, настоящая, тёплая, улыбающаяся. В её лице не было ничего пугающего или странного, и всё же присутствие этой девочки, такой живой, в этом месте, полном тишины и ухода, казалось почти невозможным. Она казалась настоящей, слишком настоящей для чего-то, что должно было быть лишь тенью, эхом или воспоминанием. Мия медленно опустила глаза, пытаясь скрыть растерянность. Эд продолжал смотреть прямо, напряжённый, будто ждал, что девочка скажет ещё что-то, что прольёт свет или ещё больше всё запутает. Но Анжела молчала, просто стояла перед ними с протянутой рукой и доброй улыбкой. Мальчик медленно протянул руку в ответ, слегка колеблясь, словно проверяя, действительно ли всё это происходит. Пальцы девочки оказались тёплыми, живыми. Он сжал её ладонь чуть крепче, чем обычно, как будто этим хотел убедиться, что она реальна.

— Эд... — тихо произнёс он.

Анжела кивнула, всё так же тепло улыбаясь. Мия по-прежнему не двигалась. Стояла словно вкопанная, сжав пальцы в кулаки, будто борясь с чем-то внутри. Она смотрела на Анжелу, не мигая, и в глазах её читалось не просто удивление, в них жила почти испуганная надежда, будто она боялась поверить в то, что видит. Анжела слегка наклонила голову в сторону, внимательно рассматривая Мию, как будто пыталась понять, что скрывается за её молчанием. Её взгляд был тёплым, открытым, и в нём не было ни следа настороженности или тревоги. Она просто была заинтересована, по-настоящему, как ребёнок, который ищет новых друзей в мире, полном странностей. Мия стояла неподвижно, её глаза всё так же были полны растерянности, а сердце тревожно билось в груди. Она чувствовала, как странный холодок пронизывает её, несмотря на тёплую улыбку девочки. Но Мия не могла отделаться от ощущения, что у неё не было права на нормальное восприятие, что она была не в своём месте. Тем временем Анжела всё больше приближалась, не сводя с неё взгляда, словно пытаясь вглядываться в её душу. Она слегка прищурилась и, заметив, что Мия не отвечает, тихо, с некоторой долей любопытства спросила:

— Ты не хочешь поиграть со мной? — её голос был мягким, почти умоляющим, но при этом искренним, лишённым всякой наигранности. — Здесь столько всего интересного, а если мы будем играть втроём, будет веселее.

Она сделала ещё один шаг, протянула руку к Мие, и в её глазах мелькнуло какое-то невидимое для всех, кроме неё, беспокойство. Она явно хотела, чтобы Мия ответила, чтобы не оставаться здесь одной. Но её голос, хотя и звучал лёгким, был пронизан какой-то глубокой тоской, едва уловимой. Может быть, Анжела не знала, как быть с теми, кто оказался здесь, или же она всё-таки что-то подозревала в их молчании. Но её предложение было простым, как игра, как возможность найти кого-то, с кем можно было бы пережить эту странную, непривычную тишину. Мия всё ещё стояла, не двигаясь, а Эд, заметив её напряжённость, едва заметно сжал её руку. Он хотел ответить, но почему-то слова не находились. Анжела, заметив, что дети не проявляют желания играть, нахмурилась и сделала недовольное движение. Она шагнула ближе, её глаза стали чуть более настойчивыми, а улыбка — чуть более озорной.

— Ну почему вы не хотите играть? Я же не такая страшная! — сказала она, наклоняя голову в бок. — Папа обещал меня навестить, но он так давно сюда не заходил. Я не люблю играть одна.

Она протянула руку к Мие, как бы приглашая, но на лице Анжелы проявился лёгкий каприз. Её взгляд был настойчивым, но в то же время немного уязвимым, как будто её внутреннее одиночество и жажда общения вытягивали её слова, заставляя требовать внимания. Джерри, стоящий неподалёку, заметил эту сцену, и его лицо стало мягче, хотя в его глазах всё равно оставалась некая строгость. Он шагнул к Анжеле, его голос прозвучал спокойно, но с лёгким укором:

— Анжела, оставь детей в покое, если они не хотят. Не надо заставлять их. Понимаешь?

Анжела, немного опустив голову, на мгновение затихла. Но вскоре её взгляд снова затмило капризное настроение, и она чуть нахмурила брови, но не стала возражать. Джерри мягко положил руку ей на плечо, уводя её назад в угол.

— Прости, — сказала она, снова бегло глядя на детей, — Я просто не хочу быть одна.

Её слова звучали с явной ноткой разочарования, но она всё же отступила, давая им пространство.

— Мы поиграем! — внезапно выкрикнул Эд.

Его голос прозвучал резко, как если бы он сам не ожидал такой решимости от себя. Он, похоже, не мог больше терпеть этой неловкости и хотел, чтобы всё пошло иначе, чтобы появилась хоть какая-то энергия, хоть какой-то смысл в происходящем. Мия замерла, удивлённая его реакцией. Она повернулась к брату, её глаза наполнились вопросами.

Джерри тоже слегка удивился, его брови чуть приподнялись, а взгляд стал более настороженным, словно он не ожидал такого поворота событий. Анжела, однако, радостно вскинула руки, её лицо осветилось настоящим счастьем. Она чуть подпрыгнула от радости, как если бы ей только что сообщили о самом желанном подарке.

— Правда? Вы хотите поиграть со мной? — спросила она, её голос наполнился живостью и искренней благодарностью. — Ура! Я так рада! Мы будем друзьями!

Джерри стоял молчаливо, наблюдая за этим. В его взгляде было нечто растерянное и одновременно умиротворённое. Он не вмешивался, только тихо наблюдал, как дети, неожиданно для себя, согласились на этот странный шаг.

— Давайте играть в «Замок»! — предложит она с воодушевлением. — Девочки будут принцессами, а Эд — рыцарем! Тебе нужно спасти замок с принцессами от драконов!

— Ты можешь называть её Мия. — тепло добавил Эд.

Анжела, как будто почувствовав облегчение, сразу же тянет руку к Мие, её лицо озаряется радостью.

— О, Мия! Ты теперь тоже принцесса! Давай спасать наш замок!

Мия, слегка смущённая, но с любопытством, встречает её взгляд. Её сомнения исчезают, когда она видит такую искреннюю радость в глазах девочки. Она чуть замедляется, но, в конце концов, тянет руку в ответ. Мия начинает улыбаться, и её голос тихо, но уверенно звучит:

— Хорошо. Принцесса Мия.

Эд, стоящий рядом, не может удержаться от радости, видя, как игра превращает Мию в нечто большее, чем просто девочку, переживающую страхи. Она становится частью чего-то живого, чего-то, что отвлекает её от всех тех вопросов и волнений, которые терзали её перед этим. Внезапно Анжела кидается к ним и, весело подпрыгивая, говорит:

— Наш замок вот там! — она указывает на угол комнаты, где, по её мнению, стоит огромная башня. — А вот драконы! Бежим, рыцарь! Ты должны защитить принцесс!

Мия, не без удивления, встаёт рядом с Анжелой, и они обе начинают «сражаться» с невидимыми угрозами. Они маршируют по комнате, «поднимаясь» на воображаемые стены замка, а Эд, воодушевлённый, строит себе роль рыцаря-защитника. Он обвязывает шнурки на своих ботинках, делает театральный жест и говорит:

— Я защищу принцесс! Никакой дракон не пройдёт!

Анжела и Мия смеются, но игра становится всё более живой, наполненной детской беззаботностью. Эд устраивает небольшой бой с воображаемым чудовищем, ползущим из угла, но, заметив, что девочки увлеклись, он тут же присоединился к ним, размахивая палкой, как мечом, и громко заявляя, что замок под защитой. Эта игра с каждым моментом всё больше увлекает их. Время как бы замирает, и они оказываются в мире, где есть только они, замок и невидимые драконы. Всё, что случилось до этого, как будто исчезает, растворяется в смехе и воображении. В этом странном, забытом уголке мира —они снова дети. И Джерри, наблюдая за их игрой, остаётся в стороне. Его взгляд мягкий, чуть умиротворённый. Он ничего не говорит, но взгляд его становится чуть более тёплым, как будто эта детская радость — то, что он пытался найти всю свою жизнь. Ни одна из сторон не успела осознать, как в их игре перемешались воспоминания, страхи и надежды, но они не думают об этом. Джерри стоял в тени, его взгляд всё больше терялся в событиях настоящего, плавно перетекающих в воспоминания. Дети продолжали бегать по комнате, их смех эхом разносился по пустым стенам. Эд с восторгом защищал своих «принцесс», Мия, хоть и тихо, но всё же улыбалась, погружаясь в игру. Анжела же вела себя как настоящий лидер, командуя всеми и весело смеялась. Детский смех, бег по всей комнате. И вдруг этот смех словно растаял, а в ушах Джерри затихла обстановка вокруг. Его взгляд стал рассеянным, как будто сам собой ускользнул в другое время. И вот он снова видел двух мальчиков, бегущих во дворе, среди зелёных трав и пыльных дорожек, играющих с маленьким деревянным самолётиком. Смех был такой же весёлый, звонкий, искренний, как у этих детей в комнате. Они гоняли игрушку по воздуху, принимая её за нечто великое и важное. Мальчики бегали вдоль забора, их маленькие ноги топтали землю, оставляя следы в пыли, пока в воздухе не появлялся самолётик. Он кружил, то взмывая вверх, то падая, а они, не замечая времени, смеялись и снова запускали его в небо.

— Джерри, смотри, высоко летит!

— Спорим, он упадет вон к тому дереву?

— Опять любишь спорить, Джереми?

— А то, догоняй!

Джерри и Джереми были как две половинки одного целого, всегда вместе, всегда поддерживали друг друга. Вместе они искали приключения в каждом уголке, в каждом закоулке их маленького мира. Брат всегда был рядом, когда Джерри искал ответы на вопросы, и наоборот — Джереми, с его лёгким, беззаботным смехом, умел напомнить, что на свете ещё есть место для чудес. В их дворе не было ни стены, ни забора, всё было открытым, всё принадлежало только им. Они бегали, как ветры, незаметные для взрослых, и с каждым новым запуском самолёта, с каждой новой игрой теряли время, но находили себя.

— Джерри, Джереми, домой! — проголосила матушка у двери.

Мальчики вздрогнули, остановив игру. В воздухе ещё висела лёгкая напряжённость от только что завершённого пуска самолёта, который, как всегда, уже готов был превратиться в новую затею. Они переглянулись, но не спешили расставаться с моментом, как будто не могли отпустить это ощущение свободы.

— Уже идём! — крикнул Джереми, но его голос прозвучал не так весело, как обычно. Он всё равно повернулся к Джерри с широкой улыбкой, словно это был просто ещё один день, который они провели вместе.

— Да, идём, — ответил Джерри, но его взгляд затуманился, будто он чувствовал, что что-то важное осталось недосказанным, и что, возможно, всё уже не будет так, как раньше.

Они побежали к дому, ноги снова топтали знакомую пыль, оставляя следы на земле, которая когда-то казалась вечной и неизменной. Они поднялись на ступени, но, как и всегда перед тем, как войти, Джереми обернулся и снова посмотрел на небо. За столом они сидели в тишине, только звуки посуды нарушали этот уютный момент. Мама, как всегда, спокойно разложила на тарелках еду — картофельное пюре, жареное мясо, немного овощей. Джереми, не теряя времени, сразу же начал есть, потягивая ложку за ложкой, но Джерри, как обычно, сидел молча, погружённый в свои мысли.

— Твой отец скоро вернется, — сказала мама, подливая в чашки горячий чай. — Он просил вас помочь в мастерской, надо кое-что починить.

Джереми, не обращая особого внимания на слова матери, радостно кивнул.

— Нам снова работать, да?

Джерри ответил только тихим кивком, не поднимая глаз от тарелки. Он знал, что такие вечера привычные. Папа всегда говорил, что в доме должно быть всё в порядке, и что только так можно всё сделать, как надо. Это было частью их жизни — бесконечная работа, помощь, когда возвращался отец. Мама посмотрела на них обоих, как будто пытаясь понять, что творится в их головах, но ничего не сказала. Она лишь добавила:

— Когда он вернется, сразу идите помочь, чтобы успеть до темноты.

Джереми пожал плечами и снова начал накладывать себе картошку, не обращая внимания на усталость Джерри, который с каждым таким вечером ощущал, как тяжело становится не только самому работать, но и жить в этом постоянном ожидании ответственности. Вечером дом наполнился тихим скрипом двери и тяжёлыми шагами. Отец вернулся. Он появился на пороге усталый, в пальто, запылённом после долгого дня, и с лицом, на котором не было ни улыбки, ни раздражения, лишь странная, глухая отрешённость. Мальчики тут же вскочили из-за стола, будто внутри них что-то щёлкнуло — радость, ожидание. Джереми первым подбежал ближе:

— Папа! Мы как раз доели! Сейчас придём помочь.

Но отец не ответил сразу. Он остановился в прихожей, не взглянув ни на одного из них. Затем устало провёл рукой по лицу, будто стряхивая пыль с мыслей, и только сказал:

— Идите в комнату, мальчики.

Голос его был не груб, он прозвучал слишком просто, слишком коротко, чтобы быть отцовским приветствием после долгого дня. Джерри нахмурился:

— Но ты же просил помочь.

Отец всё так же стоял, не глядя на них, и лишь после паузы произнёс:

— Потом. Сейчас — просто идите.

Он прошёл мимо, словно их там и не было, а затем скрылся за дверью кухни, где уже ждала его мама. Дверь прикрылась, оставив за собой глухие голоса взрослых. Мальчики переглянулись. В глазах Джереми мелькнуло непонимание, а у Джерри — тень тревоги. Что-то было не так. Мальчики не ушли в комнату. Что-то в тоне отца — сдержанном, почти равнодушном, показалось Джерри подозрительным. Вместо того чтобы подняться по лестнице, они тихо подошли к двери гостиной. Щель между створками пропускала мягкий свет и приглушённые голоса родителей.

— Как ты мог не сказать мне раньше? — голос матери дрожал, но был полон достоинства.

— Потому что я надеялся. Надеялся, что ещё смогу всё удержать, — отец отвечал тихо, почти глухо. — Я же дал слово. Не перед кем-то — перед собой. Ради вас.

— Увольнения? Уже начались?

— Всё. Фабрика закрыта. Счета заморожены. Долги, ты знаешь, сколько я взял, чтобы завершить начатое. Это была ошибка. Я проиграл. Мы банкроты, Лина.

Повисла тяжелая пауза. Даже часы в углу будто замерли.

— Авраам, что теперь?

— Я не знаю.

— А дети? Что мы им скажем?

— Пока ничего. Они не должны знать. Не сейчас.

За дверью Джерри опустил голову. Джереми сжал его руку. Мир больше не казался просторным и беззаботным. Впервые тени в доме казались не от света, а от беды. Позже, когда в доме уже стемнело, а свет в гостиной погас, Джерри и Джереми лежали на своих кроватях, укрывшись шерстяными одеялами. Тишина, какая бывает только ночью, когда взрослые думают, что дети спят, окутала комнату. Но Джерри не спал. Он смотрел в потолок, словно тот мог ответить на тысячу новых вопросов.

— Ты слышал? — прошептал он, едва повернув голову к брату.

— Да, — так же тихо отозвался Джереми. — Всё это правда?

— Папа сказал, что у нас больше нет денег. Что фабрика закрылась.

— Но почему он не сказал нам? Он ведь сам обещал, что мы будем ему помогать.

— Он не хочет, чтобы мы знали. Думает, мы ещё дети.

— А мы что, не семья? — Джереми сел на кровати, глядя на Джерри. — Разве семья не должна знать?

Джерри медленно кивнул. Он чувствовал, как внутри поднимается что-то новое, тяжёлое — то, что не умеет выражаться словами. Уходящее детство, может быть. Или что-то вроде растущей ответственности.

— Может, мы сможем ему помочь, по-настоящему, — сказал он.

— Но как? Мы же ничего особо не умеем... — Джереми замолчал. — Или научимся?

— Если он смог построить фабрику, может, и мы сможем что-нибудь.

— А если не получится?

— Тогда хотя бы попробуем, — твёрдо ответил Джерри. Он смотрел в темноту, но внутри у него уже начал формироваться план. Смутный, неясный, как те мечты, которые рождаются в тишине, когда ещё никто не верит, что это возможно. Утро выдалось прохладным и хмурым, небо заволокло тяжелыми облаками, и ветер шевелил пожелтевшие листья в саду. В доме царила сонная тишина: часы на лестничной площадке отбили шесть, а на кухне ещё не пахло ни хлебом, ни кофе. Родители всё ещё спали. Но в комнате братьев уже слышались шорохи и приглушённые голоса.

— Джерри, вставай! — прошептал Джереми, тряся брата за плечо. — Ну же, быстрее!

— Что...утро уже? — Джерри сонно приподнялся на локтях. — Зачем так рано?

— У меня есть план! — в его голосе звучала смесь возбуждения и тайны. — Мы должны кое-что попробовать... до того, как проснутся взрослые.

— План? — Джерри уже проснулся окончательно. — Ты опять хочешь перелезть через забор к мельнице?

— Нет, — хихикнул Джереми. — Гораздо лучше. Мы пойдём в город.

— Что? В город? Одни? Зачем?

Джерри всё же натянул одежду. В глазах у него ещё дрожали остатки сна, но внутри уже разгоралось любопытство. Они выскользнули из дома на рассвете, оставив за собой тишину, пропитанную детскими мечтами о спасении. Они шли по узкой тропке, укрытой утренней росой. Туман поднимался с земли, цепляясь за стволы деревьев, а вдалеке начинал просыпаться город. Джереми шагал вперед уверенно, время от времени оглядываясь и посматривая на брата с лукавой полуулыбкой.

— Джереми, — наконец не выдержал Джерри, — Ты так и не сказал, куда мы идём.

— Сюрприз, — отмахнулся тот, ускоряя шаг. — Потерпи немного. Ты ведь доверяешь мне?

Джерри кивнул, но с сомнением. Он чувствовал, что брат что-то задумал, причём весьма конкретное, но, как всегда, держал всё в секрете до самого последнего момента. Он знал: если Джереми что-то решил, переубедить его будет невозможно. Шаги вывели их на мостовую, ещё пустую, с дремлющими лавками и закрытыми ставнями. Туман растворял очертания домов, и всё казалось чуть нереальным. Вдруг Джереми свернул в один из переулков и остановился перед деревянной дверью, рядом с которой стояла куча старых декораций: обломанная маска, пыльный цилиндр, выцветший плакат, на котором ещё угадывался силуэт жонглёра.

— Что это? — прошептал Джерри.

— Тут работает один человек. Уличный артист, — наконец заговорил Джереми. — Я встретил его месяц назад, он репетировал в сквере. Я тогда один гулял. Он сказал, что иногда ему нужны помощники. Мальчики вроде нас. Зрители любят, когда на сцене появляются дети.

— И ты хочешь...работать у него?

— Только если он всё ещё здесь, — кивнул Джереми. — Мы ничего не теряем. А вдруг он даст нам шанс?

Джерри прикусил губу. Это было дерзко. Немного страшно, но и увлекательно, сердце забилось быстрее.

— Давай постучим? — прошептал он.

Джереми не ответил, он уже поднял кулак и трижды громко ударил в дверь. Дверь скрипнула, и на пороге показался высокий, худощавый мужчина с усталым, но выразительным лицом. Его волосы были собраны в низкий хвост, на щеке виднелась старая татуировка — выцветшая звезда. На нём был потрёпанный сюртук и мятые брюки, всё ещё хранившие остатки сценического лоска. Он окинул мальчиков внимательным взглядом, задержав его чуть дольше на Джереми.

— Ты... — медленно сказал он, щурясь. — Это ты из сквера? Мальчишка с глазами побольше собственной головы.

— Это я, — кивнул Джереми, не отводя взгляда. — Вы тогда сказали, что ищете помощников.

Мужчина не ответил сразу. Он почесал подбородок, хмыкнул и отступил в сторону, приоткрывая дверь шире.

— Заходите. Только тихо.

Мальчики проскользнули внутрь. Внутри пахло пылью, деревом и чем-то сладким, будто давно забытыми духами и старой гримёркой. Комната была заполнена реквизитом: обручами, канатами, деревянными лошадками, кукольными ширмами, зеркалами в золотых рамах. В дальнем углу стояла клетка, накрытая чёрным полотном, а на стенах висели фотографии и афиши. Судя по ним, артист когда-то действительно был знаменит.

— Значит, вы хотите работать? — наконец сказал он, повернувшись к ним спиной и возясь с какими-то лентами. — А вы хоть знаете, что это значит?

— Мы не боимся, — твёрдо ответил Джереми. — Мы хотим научиться. И помогать.

Джерри молчал, глядя на брата с опаской — он всё ещё не был уверен, куда они попали.

— Это не игры, — продолжал артист, поднимая на них глаза. — Вы будете таскать, чинить, держать, чистить. Иногда стоять с ширмой, иногда под ней. Иногда — в костюме. И вы будете молчать. Сцена не любит шумных помощников. Она любит точность.

— Мы справимся, — сказал Джереми. В голосе его звенела решимость.

— Посмотрим, — пробормотал артист, повернулся к столу, достал два стареньких жилета и бросил их мальчикам. — Вечером репетиция. Если не испугаетесь, поговорим о следующем шаге.

Он на секунду задержал взгляд на Джерри.

— А ты? За братом пришёл или сам хочешь стать артистом?

Джерри растерялся. Он ещё не знал ответа. Артист, не дожидаясь, провёл их за перегородку, что-то вроде подсобки, заставленной реквизитом: старым трюковым столом, ржавыми ведрами с блестящей мишурой и тростями, которые будто потеряли магию.

— Вот, начнём с этого.

Он достал длинный ящик и со стоном водрузил его на стол. Крышка открылась, скрипнув, и внутри оказались десятки разноцветных шаров, колец и деревянных бутафорских овощей.

— Цирковая корзина. Всё это для одного номера. Ваше первое задание: перебрать, не сломано ли что, сложить по цветам, и почистить. Без разговоров.

Он махнул рукой и ушёл, оставив за собой шлейф запаха табака и терпких духов. Мальчики молча подошли к ящику. Джереми потянулся первым, с интересом перебирая яркие предметы.

— Смотри, какой! — вытащил он арбуз, разделённый на половинки, внутри которого пряталась пружина. — Похоже на волшебство.

— Или на ловушку, — осторожно добавил Джерри.

Они взялись за дело. Сначала молча, затем, пока руки разбирали предметы, начали перешёптываться. Джереми — воодушевлённый, с блестящими глазами, Джерри — всё ещё настороженный, но всё больше увлечённый странной атмосферой, где каждый предмет жил своей историей. Когда корзина была разобрана, и предметы расставлены по кучкам, дверь снова скрипнула — артист вернулся, на этот раз с длинным цилиндром в руке и лукавой улыбкой на лице.

— Вижу, справились. Быстро. Значит, репетиция будет настоящей. Наденете жилеты, а потом — выйдете в зал.

— В зал? — переспросил Джерри.

— В зал. Сцена ждёт. Сначала учитесь быть невидимыми. Потом — незаменимыми. А уж потом, может быть, станет вам другом.

Он развернулся и исчез за занавеской, ведущей в большую комнату. Мальчики переглянулись. Сердца стучали, от страха, волнения, и чего-то необъяснимо нового. Джереми уже застёгивал пуговицы. Сцена оказалась совсем не такой, как в их мечтах. Пыльная, с покосившимися кулисами, она всё же казалась дворцом, но дворцом, давно покинутым королями. Артист стоял в центре, как суровый дирижёр без оркестра, и указывал пальцем:

— Ты, слева. Ты — за мной. Не тормозим. Смотрим, куда ставим ноги. Это не просто ковёр, это трюк.

Джереми сиял. Он шептал брату, кивая артисту:

— Смотри, как он двигается! Как будто всё заранее знает! Вот бы научиться так!

Но Джерри только сжимал кулаки. У него дрожали руки, он спотыкался на ровном месте, постоянно мешался под ногами. Артист фыркал:

— Не вертись, как белка в клетке! И ты — не опускай подбородок, у тебя не унылая панихида! Это комедия! Комедия!

Реквизит, только что такой весёлый и яркий, стал вдруг тяжёлым и неудобным. Джереми уронил кольцо, оно покатилось и ударилось о край сцены, гулко, как гром.

— Ну всё! — артист всплеснул руками. — Репетиции не будет. Дети цирка, ха! Даже не дети арены. Вы — дети бездарники!

Он ушёл, хлопнув дверью так, что задрожали стекла. Мальчики остались посреди сцены. Джерри стоял, опустив плечи, виновато теребя край рубахи. Джереми, наоборот, вдруг засмеялся. По-настоящему.

— Это было ужасно! Но, Джерри, ты видел? Видел, как там всё устроено? Как он двигался? Как пружина! Я хочу так! Мы сможем лучше. Просто надо попробовать ещё раз.

Джерри посмотрел на него. Улыбка брата будто разогнала хмурое небо внутри.

— Ты с ума сошёл. Нас же выгнали.

— Не навсегда. — Джереми подмигнул. — Я запомнил, как он прыгал через ящик. Я попробую. Завтра. Или позже. Но я выучу это всё.

Он поднял с пола покатившийся шар и сдув пыль, протянул брату:

— А ты мне поможешь?

Молчание длилось секунду, может две. Потом Джерри вздохнул, взял шар и кивнул.

— Помогу. Только сначала научись ловить кольца.

Дома была мертвая тишина, родители даже не заглянули к детям ни разу за день, братья не особо были опечалены этим, их головы были заполнены другими проблемами. Джереми, сидя на кровати в их тесной комнате, уже выстраивал новый план в своей голове. Его глаза блестели, когда он тихо проговорил:

— Нам нужно что-то взять. Реквизит! Если они не хотят с нами работать, мы сами поработаем!

Он знал, что это может быть рискованно, но ему не было страшно. Он был полон решимости. Он всегда знал, что для того, чтобы чего-то добиться, нужно действовать смело, а не ждать, пока кто-то протянет руку.

Джерри, сидящий рядом, кивнул, хоть и сомневался. Он всегда был более осторожным и не любил рисковать. Но когда он видел, как горят глаза Джереми, он не мог сказать нет. Не мог оставить его одного в этом.

— Как ты это себе представляешь? — тихо спросил Джерри, подбирая слова.

— Легко! Мы пойдём ночью, когда все будут спать. Внизу точно лежат старые костюмы и реквизит, что-то вроде, ну, скажем, запасных предметов для шоу. Мы возьмём что-то, что нам пригодится для репетиций, и будем тренироваться сами, до того, как кто-то нас заметит.

Джерри почувствовал сомнение, но всё-таки наклонился вперёд.

— Ты думаешь, это не будет слишком заметно? — он взглянул на брата, но Джереми был уверен.

— Если мы будем тихо и быстро, они не заметят. Мы ничего не украдем навсегда. Просто возьмём на время.

Джереми встал, подходя к окну. Он снова ощущал этот прилив адреналина. Мечта о цирке, об этом огромном мире, была настолько сильна, что ни один запрет, ни одно предостережение не могли остановить его. Он повернулся к Джерри с выражением решимости на лице.

— Мы сделаем это. И станем лучше, чем этот надутый хамоватый индюк.

Джерри молчал, но в его глазах появился огонёк. Он знал, что брат прав. Это была их единственная возможность. После короткой паузы Джерри вздохнул, посмотрел на брата и тихо сказал:

— Хорошо. Только если нас поймают — ты отвечаешь.

Джереми рассмеялся, снова ухватив его за руку.

— Договорились. Ты не пожалеешь.

И так, несмотря на сомнения, они решили действовать. Тихо, ночью, забраться в мастерскую и забрать всё, что им нужно для того, чтобы продолжить учёбу. Мальчики, уже облачившись в старую одежду, чтобы не привлекать внимания, бесшумно прокрались по дому, мимо спящих родителей и домовладельцев. В их сердцах билось одно чувство — решимость. Они шли, не думая о возможных последствиях, только о том, что им нужно сделать.

— Быстрее, Джерри, — шептал Джереми, нервно оглядываясь. — Мы почти у цели.

Джерри кивнул, и они оба, как два теневых силуэта, пробрались к двери мастерской. Старые деревянные двери скрипели, но они аккуратно нажали на них, и она открылась с тихим, почти незаметным звуком.

В мастерской было темно, но мальчики быстро нашли старую лампу, и Джереми, стараясь не шуметь, зажег её. Легкий свет пролился на старые костюмы, реквизит, старую цирковую атрибутику. Джереми с блеском в глазах стал быстро перебирать вещи, осматривая их на предмет того, что пригодится.

— Это точно то, что нам нужно, — сказал он, поднимая старую шляпу фокусника. Он улыбался от уха до уха, представляя, как они будут выступать, используя эти предметы.

Но не всё шло так гладко. В одном из ящиков Джереми наткнулся на хрупкие предметы — старые зеркала и стеклянные шары. Один из них, едва коснувшись полки, с глухим звоном упал и разбился. Сердце Джереми сжалось, и он поспешно бросился к нему, пытаясь собрать осколки, но это только привлекло ещё больше внимания.

— Тише! — прошептал Джерри, хватая брата за плечо. Он знал, что им нужно уйти, пока не разбудили всех вокруг.

Но Джереми был слишком возбужден, чтобы останавливаться. Он схватил ещё несколько предметов, уже не думая о последствиях. Только бы успеть!

Когда они наконец добрались до двери и выскользнули наружу, мальчики не могли не почувствовать облегчения. Прокравшись через задний двор, они скрылись в ночи, но в их глазах все равно горел огонь предвкушения.

Они были в безопасности, но в этот момент Джереми вдруг понял, что не только они покинули мастерскую. Несколько сломанных предметов — разбитых зеркал, поврежденных костюмов могли бы сразу выдать их. Он хотел было вернуться, но Джерри, почувствовав его колебания, схватил его за руку.

— Не стоит, — тихо сказал он. — Нам нужно уходить, а не возвращаться. Пусть будет как будет. Мы сделали это.

Джереми почувствовал странное ощущение, как будто он одновременно победил и потерпел поражение. Они смогли уйти, но в глубине его души был какой-то необъяснимый груз.

— Мы всё равно нашли то, что нам нужно, — прошептал он, хотя и сам не был уверен в том, что происходит. Они скользнули в темные переулки, стараясь не попасть в поле зрения взрослых.

И вот, стоя на пустой улице, мальчики оглядывались, скрывая своё «добычу» — сумки с реквизитом, который теперь должен был стать частью их маленького великого плана. Но едва они повернулись, как из темноты вдалеке донёсся знакомый звук шагов, кто-то приближался. В воздухе уже витал запах опасности. Но они не могли остановиться. А на кухне пахло крепким табаком и чем-то горьким — то ли настоем, то ли выветрившимся отчаянием. Отец наливал из бутыли в две тяжёлые стеклянные рюмки, отмеряя каждую каплю с упрямым достоинством. Гость сидел, развалившись на стуле, с поцарапанной тростью, которую не выпускал из рук. Он смотрел, как течёт жидкость, и улыбался краем рта — не весело, скорее лениво и зловеще.

— Не думал, что снова буду пить на этой кухне, — заметил он. — А вон, гляди, как всё обернулось.

Авраам молчал, лишь вздрогнул уголком губ, пододвигая рюмку. Они выпили молча.

— Слыхал, фабрика твоя сгорела, — гость провёл пальцем по краю стекла. — Или не сгорела? Закрылась?

Авраам сидел, стиснув пальцы. Он пытался выглядеть ровно, но тень на лице выдавала многое.

— Времена меняются, — произнёс он глухо. — Больше в нас никто не вкладывается. Я пытался, они меня просто игнорируют. Еще поплатятся!

— Большие у тебя проблемы, — усмехнулся гость, пристально глядя ему в лицо. — И долги тоже.

Авраам наконец повернул к нему голову.

— Я всё помню.

— Вот и славно. А то я начал думать, что ты, может, и не хочешь возвращать. Прошло полгода, Авраам.

— Я найду способ.

— Найдёшь. Выбора у тебя нет, — гость встал, взял сигару и, уже на пороге, обернулся: — А мальчики твои всё ещё бегают по двору, как маленькие?

Авраам не ответил. Гость усмехнулся и ушёл, не попрощавшись. Дверь на кухню не была до конца прикрыта. Щель между косяком и дверным полотном оставалась тонкой, но достаточной. Джерри стоял за ней, затаив дыхание, прижавшись к стене, чувствуя, как холод дерева проходит сквозь тонкую рубашку. Он проснулся раньше Джереми, а теперь не мог пошевелиться. Каждое слово, произнесённое за столом, впивалось в сознание, будто гвозди. Он не знал, кто этот человек, но его голос был опасный, как змеиный шип. И когда прозвучало слово долг, сердце Джерри сжалось. Он не знал, что именно это значит, но чувствовал, что оно важное, тяжёлое. Он почти испугался, когда мимо в коридоре прошмыгнула тень Джереми, босиком, лохматый, но уже бодрый. Он взглянул на брата, с удивлением увидев выражение его лица будто Джерри видел привидение. Джереми покосился на брата, вопросительно. Тот молчал, только взгляд его стал другим. Впервые он видел, как отец говорил не как отец, а как человек, которому страшно. И это пугало куда больше. Когда шаги гостя заскрипели по полу и донёсся звук открывающейся двери, мальчики юркнули вверх по лестнице, едва не столкнувшись на повороте. На следующее утро Джерри проснулся первым. Солнце ещё не заглянуло в комнату, только слабый серый свет растекался по полу. Он лежал с открытыми глазами, чувствуя тишину, такую глубокую, что даже скрип дерева под крышей казался чужим и громким. Рядом сопел Джереми, обняв подушку, улыбаясь во сне и от этого Джерри стало не по себе. Он не мог улыбаться. Не сегодня. Не после вчерашнего. Он встал тихо, чтобы не разбудить брата, и подошёл к окну. Двор казался прежним: трава, дорожка, калитка, за которой когда-то им принадлежал весь мир. Но теперь за ней был только страх. Он не понимал всех слов, сказанных взрослым, но понял главное — отец в беде, и значит, они все в беде. И никто, кроме них самих, не может спасти их. Впервые в жизни он почувствовал это тяжёлое «надо». Не каприз, не игра, а обязательство. Он обернулся на Джереми. Тот всё ещё спал. Джерри знал — брат не изменится. Он будет шутить, придумывать планы, верить, что всё получится. А ему придётся стать тем, кто будет следить, чтобы они оба не оступились. Чтобы выжили. Он оделся в полумраке и, не разбудив никого, вышел из комнаты. Внизу было тихо. Он прошёл мимо кухни, где вчера звучали опасные слова, и в тот момент почувствовал, как внутри что-то оборвалось. Украденный реквизит лежал рядом с их кроватями, Джерри покосил свой взгляд на предметы. Совесть стучала тяжелым молотом по голове, он оглядел брата и шепотом произнес:

— Мы должны вернуть.

Джереми проснулся резко, обернулся.

— Что?

— Мы должны вернуть это всё. Или хотя бы часть. Мы ведь не такие. Мы ведь не воры.

— Мы? — Джереми криво усмехнулся. — А кто мы тогда, Джерри? Сыновья банкрота? Побирушки? Или, может, герои, которые всё вернут и с голоду не сдохнут?

Он встал, подошёл ближе, схватил брата за плечо.

— Я делаю это ради нас. Неужели ты хочешь помочь семье?

— Хочу, — выдохнул Джерри. — Но не так.

Джереми отпрянул, будто его ударили. Молчание повисло между ними. Молчание, полное обид, страхов и той тонкой трещины, что появилась в братстве.

— Мы не вернём, — сказал Джереми с нажимом. — Пока не добьёмся чего-то. Потом — может быть. Когда это уже будет не важно.

Он отвернулся. А Джерри снова посмотрел на вещи. Он еще долго не вставал с кровати, размышляя. Сегодня завтрака не было, еда постепенно кончалась, мама экономила как могла, отец куда-то уехал по делам. Взрослые не стали беспокоить детей своими проблемами, хотя скрывать уже не особо получается. Во дворе было тихо и пусто, солнце только поднималось, растягивая длинные утренние тени. И именно здесь, среди старого ведра, потрескавшегося корыта и покосившейся скамьи, Джереми устроил свой первый «театр». Он нашёл ящик, перевернул его и встал, раскинув руки, будто на сцене. На нём потрёпанный цилиндр, криво сидящий на голове, обмотанный в несколько раз украденным клоунским шарфом, тянувшимся по земле. В руках — трещотка, а за спиной — импровизированный занавес: покрывало, перекинутое через бельевую верёвку.

— Дамы и господа! Добро пожаловать на великое утреннее представление Джереми Холла Великолепного! — провозгласил он, делая театральный поклон и едва не упав.

Джерри сидел на корточках чуть поодаль, скрестив руки. Он был хмур. Всё это казалось ему глупым, но он не мог оторваться. Брат двигался по двору, как по сцене, размахивал шарфом, делал неуклюжие пируэты, швырял вверх перья, ловил их с ловкостью, которой у него раньше никогда не было.

— А теперь — магия! — крикнул Джереми и достал из-за спины маленький пузырёк с блестящей пудрой, которую они украли вместе с остальным реквизитом. Он щедро посыпал воздух — пыль закружилась в луче света, и Джереми замер, раскинув руки, словно летел. На мгновение всё вокруг действительно изменилось. Джерри замер. Будто время остановилось, и вместо двора с потрескавшейся землёй и облезлой стеной перед ним стояла сцена, а Джереми был не его братом, а настоящим артистом.

— Ты сошёл с ума, — пробормотал он.

— Возможно, — подмигнул Джереми. — Но скажи честно, хоть на миг, тебе понравилось?

Он смотрел с надеждой. Джерри отвёл взгляд, потом всё же кивнул:

— Только на миг.

— Этого достаточно, — выдохнул Джереми и снова принял позу. — А завтра мы выйдем к людям. Настоящее выступление. Заработаем немного монет.

Он уже не слышал, как Джерри тяжело выдохнул. Потому что в этот момент Джереми впервые почувствовал: он не просто играет. Он живёт. Утро следующего дня для Джереми означало новое открытие, он был смел, уперт, уверен в себе пока его брат не очень сильно этого хотел.

— Джереми, может, всё-таки не надо? — Джерри поравнялся с братом, запыхавшись. — Ну правда, это же центральная площадь! Люди смотрят.

— Именно! — отрезал Джереми, поправляя слишком длинный шарф. — Пусть смотрят! Мы артисты, Джерри! Нам надо начать с чего-то. Сегодня — площадь, завтра — сцена в столице!

— Ты же даже не репетировал толком...

— Репетиции — для тех, кто боится. А мы — не боимся.

Он встал на ящик, тот чуть покачнулся, но устоял. Джереми поднял руки и заговорил:

— Почтенные дамы и господа! Сегодня вы увидите то, чего не видел ещё ни один глаз на этом свете! Магия, акробатика, и, возможно, падения!

Никто не обратил внимания.

— Начали, — прошептал Джереми. — Делай, как на дворе.

Они начали. Шарф завязался у Джереми на лице, и он пару раз ткнулся в воздух, как слепой крот. Джерри пытался жонглировать, но один из мячиков с глухим звуком отлетел в тележку с яблоками, вызвав недовольное фырканье старушки-продавщицы. Джереми попытался исполнить кувырок, но встал слишком близко к краю ящика и с грохотом грохнулся вниз, подняв пыльное облако и общий смех у прохожих. И всё же, несмотря на всю нелепость, несмотря на провал, кое-кто остановился. Дети хихикали и указывали пальцами. Мужчина в плаще бросил им медную монету. Потом ещё одну — уже от женщины с корзиной. К полудню у них в шляпе звякнули три монеты.

— Три! — выдохнул Джереми, когда они спрятались в подворотне. — Мы заработали! Настоящие деньги!

— Заработали, — кивнул Джерри. — Но и опозорились на славу.

— Ну, зато весело, да?

Джерри посмотрел на него. Брат был весь в пыли, с растрёпанными волосами, на лбу — синяк, но улыбался так, словно был коронован.

— Весело, — признал он. — А завтра?

— Завтра? Завтра мы удвоим успех!

Каждый день Джереми и Джерри продолжали свои маленькие уличные выступления, проходя улицами и площадями, смешно падая, жонглируя, подыгрывая, чтобы развлечь прохожих. В их глазах блеск неустанной веры в себя, в успех, в что-то большее, что не может не прийти с таким упорством. А в шляпе они собирали по несколько монет, не слишком много, но достаточно, чтобы с каждым вечером их сбережения становились чуть больше. И каждый вечер они прятали свои деньги под деревянной доской в уголке комнаты, не показывая их маме и отцу, и не забывая при этом делать вид, что всё в порядке. День за днём, их маленький бизнес становился привычным, и они уже начали верить, что смогут сделать что-то большее. Но однажды вечером всё пошло не так. Джереми и Джерри только что вернулись с очередного выступления, их маленькие кошельки снова наполнились несколькими монетами. Они по привычке отложили деньги в уголке, тихо переговариваясь о планах на следующий день, как вдруг услышали шаги внизу. Отец с кем-то разговаривал, голос был громким и нервным. Джереми, почувствовав напряжение, незаметно подошел к двери. Он прижался к стене, и сквозь щель услышал разговор, который заставил его сердце замереть.

— Ты ведь понимаешь, Авраам, — голос мужчины был хриплым, — Ты должен вернуть всё. Иначе, у нас будет другой разговор.

— Я сделаю всё, что смогу, — ответил отец, его голос дрожал. — Я обещаю, я найду деньги, я...

Внезапно послышался звук чего-то тяжёлого, ударившего по столу. Это был револьвер. Тихий металлический щелчок, когда он был поставлен, заставил кровь застыть в венах. Страх, который парализовал Джереми, теперь сжимал и его брата.

— Ты мне ещё должен, Авраам! И времени осталось совсем немного. У тебя три дня. Если ты не вернёшь, забудь, что я был твоим другом.

Джереми повернулся и схватил Джерри за руку, его пальцы были холодными и напряжёнными.

— Ты слышал? — прошептал он.

Джерри, видя лицо брата, чуть побледнел. Они побежали в свою комнату за мешочком тех заработанных монет, это должно было помочь хотя бы ненадолго уладить ситуацию. В панике они ищут мешок будто забыли куда сами же его положили. Мальчики стояли, молча сжимая в руках мешочек с монетами, как если бы он мог защитить их от того, что происходило за стенами их комнаты. Сердце Джереми колотилось в груди, и его пальцы, обхватывающие ткань мешка, будто не чувствовали его, а вместо этого ощущали странную пустоту. Веки были опущены, как будто он мог просто закрыть глаза, и всё исчезло, но он знал, что не сможет убежать от этого. В этот момент они не были детьми, а скорее пленниками собственной наивности, своими руками, связавшими себя с чем-то, что они не понимали. Взгляд Джерри был напряжённым, он не двигался, будто бы мир вокруг них был на грани разрушения. Его глаза бегали по комнате, и он не мог понять, что именно заставляет его так сильно бояться. Это был не страх за свою жизнь, а чувство неизбежности, ощущение, что всё пошло не так, как должно было быть. И вот, как будто откуда-то из-за стены, раздался первый выстрел. Он прорезал тишину, словно страшный гром, раскалывая её на части. В ушах мальчиков раздался оглушительный звон, а сердце Джереми буквально сжалось в груди. Он не успел подумать, что этот звук мог означать. Он только почувствовал, как дрогнуло всё вокруг, как воздух стал плотным, как будто кто-то накрыл его жестокой тяжестью. Всё вокруг как будто потемнело, и Джереми почувствовал, как его ноги начали терять опору. Он не мог двигаться, не мог пошевелиться. Джерри, стоявший рядом, выглядел не менее поражённым. Его лицо побледнело, и глаза, широко раскрытые от ужаса, не могли отвести взгляда от двери, как если бы он ожидал, что кто-то вот-вот войдёт. В этот момент Джереми не был уверен, чего больше — страха, растерянности или чувства беспомощности. Он инстинктивно потянулся к Джерри, но его рука застыла в воздухе, не в силах оказать поддержку. Ещё один выстрел. Тишина, которая последовала за этим звуком, была невыносимо глухой. Как будто мир вокруг замер. Мальчики, не произнеся ни слова, стояли в абсолютной тишине, их дыхание звучало глухо и тяжело. Они оба понимали, что выходить в этот момент не решаются. Это был момент, когда всё происходящее было за пределами их понимания. Джереми сжал мешок ещё крепче, но для него он уже не был просто сумкой с деньгами. Он стал символом того, что они стали частью чего-то гораздо большего и гораздо более опасного. Они не могли понять, почему всё это случилось. Почему человек с оружием был здесь? Почему их отец был втянут в эту безумную игру? И главное — что будет дальше? Казалось, что время растянулось, что секунды растягиваются в вечность. Всё было страшно тихо, слишком тихо. Только звуки их дыхания и шорох ткани, когда Джереми немного повёл руками, нарушали эту мёртвую тишину. И вот, наконец, когда мальчики осознали, что не могут ждать вечность, раздался очередной выстрел. На этот раз, казалось, они слышали его в самых глубинах своего существа, как эхом, которое резонирует в сознании. Джереми почувствовал, как его ноги не в состоянии больше стоять, как они теряют опору, а мешок с монетами стал тяжёлым и неумолимым грузом. Мальчики, обмякнув от напряжения, не могли пошевелиться. Страх заполнил их, но не было сил бежать. Они были как прикованные к этим стенам. Покой, который наступил после выстрела, ощущался не как тишина, а как отчаянное ожидание того, что произойдёт дальше. Мальчики, замерев на месте, пытались не дышать, затаив дыхание, как будто это могло бы помочь им стать невидимыми. Они спрятались в углу комнаты, почти прижавшись друг к другу, каждый из них сжимал в руках мешок с монетами, но теперь это казалось совершенно не важным. Страх сковал их движения, и они не решались даже пошевелиться.

Снаружи, в коридоре, раздался шаг — тяжелый, уверенный, шаг мужчины, который не спешил. Его голос, низкий и хриплый, пронзил тишину, словно он уже знал, где они. Он звал их по именам, тихо, но отчётливо, с каким-то жёстким оттенком угрозы. Он знал, что они здесь. Знал, что они слышат его, что они боятся.

— Джереми... Джерри... — его голос скользил по комнате, как холодный ветер, заползая в самые тёмные уголки. — Я знаю, вы там.

Сердце Джереми забилось с бешеной скоростью. Он потянулся к брату, их руки встретились, и в этом прикосновении было всё: страх, растерянность, и отчаянное желание уйти от этой угрозы. Но куда они могли уйти? Они были заперты, как мыши в ловушке.

— Тсс... — шепотом произнёс Джерри, и голос его дрожал, будто он пытался убедить себя в том, что всё это неправда. Но в его глазах был ужас. — Он знает, где мы.

Джереми, пытаясь совладать с нервами, прижал губы, не зная, что сказать. Он понимал, что этот человек не просто угрожал, он уже был слишком близко, чтобы это всё могло быть пустым угрозами. В голосе того человека было что-то уверенное, неумолимое. Прошло несколько долгих секунд, в которых мальчики не смели пошевелиться. Каждый шорох, каждый звук за дверью казался им шумом шагов приближающегося врага. Всё было настолько тихо, что даже их дыхание казалось слишком громким. Оказавшись в таком напряжении, они не могли поверить, что этот момент будет длиться вечность. И снова голос, но теперь он был ближе, почти у двери.

— Я знаю, что вы там. — Эти слова эхом прокатились по комнате. Мужчина не спешил. Он был уверен в себе. — Прячьтесь, но я вас найду.

Джереми сжался, но не мог встать, не мог двигаться. Он знал, что с каждой секундой они приближаются к грани, которую нельзя перешагнуть. Он знал, что должны что-то делать, но что? Мальчики сжали мешочек с монетами, как последнее, что было у них. Что-то внутри Джереми пришло в движение — борьба с собственным страхом, с бессилием. Он попытался выжать из себя хотя бы слово, но его губы так и не пошевелились.

— Не двигайся, Джереми, — прошептал Джерри, почти не веря в то, что сказал.

Но Джереми, как будто, не слышал. Его взгляд был направлен в одну точку, он пытался понять, что же будет дальше. Время было против них, и каждый момент казался решающим. В этот момент раздался ещё один шаг, и за дверью послышался звук, как будто кто-то приложил ухо к двери. Мальчики застегнули дыхание, теперь их шансы на спасение сводились к ничтожному минимуму. Джереми обернулся к брату. В его глазах был какой-то решительный огонь. Он знал, что нужно действовать, иначе они будут пойманы. Мешок с монетами был единственным, что они могли использовать, и Джереми быстро придумал план. Он тихо сказал брату:

— Подготовься. Когда он подойдёт ближе, я бросаю монеты в тот угол, где куча старых коробок. Он точно побежит туда. Ты понял?

Джерри, с трудом скрывая панику, кивнул. Он ощущал, как сердце бешено колотится в груди, но знал, что у них не было другого выбора. Нужно было отвлечь этого человека, чтобы они могли выскользнуть из комнаты, найти безопасное место и, возможно, выбраться из этого дома. Как только Джереми услышал, что шаги мужчины становятся всё ближе, он быстро подкинул мешочек в воздух и швырнул его в угол, где стояли коробки. Пакет с монетами ударился о пол и покатился, звонко звякнув. Звук был резким и тревожным. Это точно привлекло внимание. Человек сразу подбежал к тому углу, ожидая найти мальцов или, по крайней мере, какой-то след, который бы мог раскрыть их местоположение. В это время, как только мужчина оторвался от двери, мальчики, будто сговорившись, тихо, почти незаметно, прокрались мимо. Они прошли по коридору, стараясь не издавать ни звука, как будто воздух вокруг них был тягучим и тяжёлым. Каждый шаг отдавался в ушах, как грозой, но всё-таки они добрались до кабинета отца. Дверь была приоткрыта, и они с трудом вошли. Когда они оказались внутри, их взгляды столкнулись с самым страшным, что они могли себе представить: на полу лежали их родители, оба подстрелены. Авраам и Лина были мертвы, их тела неподвижны, их глаза смотрели в пустоту, а вокруг них растекалась кровь. Картинка была настолько жуткой и страшной, что мальчики не могли поверить в то, что происходило. Джереми замер, его сердце чуть не выскочило из груди, а Джерри сжал зубы, чтобы не закричать. Они были в ловушке, без помощи, без защиты. Мальчики стояли в тени этих ужасных образов, не зная, что делать. Но Джереми быстро вернулся к реальности. Он покачал головой и пробежал глазами по комнате, пытаясь найти что-то, что могло бы помочь. Они не могли оставаться здесь, не могли продолжать смотреть на этот кошмар. Нужно было действовать. Джереми схватил брата за плечо, его лицо было напряжено, а в глазах сверкала решимость, которая скрывала ту бурю, что бушевала внутри.

— Джерри, не стой! — сказал он шёпотом, с силой сжимая руку брата. — Ты баррикадируй дверь. Я найду ключ. Быстро!

Джерри ничего не ответил, но сразу понял: их единственный шанс — это сейф. Ничего не оставалось, кроме как искать. Брат молча двинулся к двери, оборачиваясь, чтобы проверить, не слышит ли кто-то шагов снаружи. Он подбежал к массивной деревянной двери, которой была заперта комната, и начал перетаскивать всё, что мог: старые кресла, столы, любые предметы, которые попадались под руку. Каждый стук и скрип отдавался в пустом доме как предупреждение, но Джерри игнорировал это. Не было времени на раздумья. Джереми тем временем бросился к столу в углу кабинета. Он скинул с него всё, что могло бы его помешать, и начал искать ключи. Он знал, что отец, возможно, всегда прятал их в самом неожиданном месте. Сердце колотилось от волнения и страха. В комнате было темно, тусклый свет снаружи едва освещал всё вокруг, но Джереми был решителен. Он быстро прошёл вдоль стеллажей с книгами, перерывая каждый ящик. Руки дрожали, но он не замечал этого, решимость вытягивала его силу. Потрясая столешницу, он искал всё быстрее.

— Я не могу найти его.

Брат в ответ лишь кивнул, продолжая убирать предметы с пути. Он понимал, что каждый момент может стать решающим. Джереми, почувствовав, что время на исходе, снова метнулся к ящикам стола, проверяя их, словно в отчаянии, вытаскивая всё, что попадалось на глаза. Наконец, его пальцы наткнулись на маленькую металлическую коробочку, скрытую среди документов. Джереми мгновенно открыл её и, вжикнув в замок, с облегчением извлек из неё два ключа. Один был явно от сейфа, он был большим и массивным, другой — поменьше, похоже, от какой-то шкатулки. Джереми не задумываясь, схватил тот, что был от сейфа.

— Есть! — выдохнул он, оглядываясь в сторону брата.

Джерри бросил взгляд на дверь, на тот ужасный барьер, который теперь их защищал. Но сердце сжималось от страха, от того, что ещё может быть не так. Джереми взглянул на него: его глаза были полны решимости. Джереми сжимал в руке ключ, его пальцы нервно дрожали, но он не мог позволить себе ошибку. Он знал, что каждое движение должно быть точным, быстрым и решительным. Когда они подошли к сейфу, стоящему в углу кабинета, воздух вокруг них словно стал тяжёлым, его пронизывал лишь звук их дыхания и шагов. Сейф был старинным, с тяжёлой металлической дверцей, которая открылась с характерным скрипом. Внутри несколько стопок документов и старых бумаг. Но среди них, скрытая в углу, лежала небольшая металлическая коробочка. Джереми, не раздумывая, схватил её и открыл. Внутри лежал пистолет. Джереми почувствовал, как внутри всё сжалось. Это было то, что им нужно было, но при этом этот пистолет напоминал о том, что они находились в самом центре кошмара. Он вытащил оружие из коробки, проверил на всякий случай, и сжался, ощущая холод стали в руках. Они спрятались. Джереми сжимал пистолет в руках, но ощущение тяжести металла не приносило уверенности. Его пальцы с трудом удерживали оружие, и взгляд его был метким и решительным, но где-то в глубине сознания он всё ещё сомневался.

— Ты не умеешь с ним обращаться, Джереми, — тихо сказал Джерри, прячась за дверью кабинета.

— Мы не можем сидеть и ждать, — сжался Джереми, но в его глазах всё больше ощущалась растерянность.

— Послушай меня, — резко ответил Джерри, глядя на брата. — Мы не можем просто так выйти и попытаться угрожать ему этим оружием. Он может убить нас.

Вдруг раздался шум шагов. Мужчина был в коридоре, и с каждым шагом их жизнь казалась всё более напряженной. Джереми, несмотря на свою растерянность, крепко держал пистолет в руках. Но Джерри знал, что шансов на успех без их хитрости было мало.

— Он здесь, — сказал Джерри шепотом. — Мы должны оставить его без оружия. Ты будешь стрелять, только если он первый. Ты понял?

Джереми лишь кивнул, но всё в его поведении говорило о том, что он не был уверен в своих силах.

Шаги приблизились. Мужчина приближался, его дыхание было тяжелым, а их скрытность зависела от одного единственного момента. Мальчики не двигались, держали дыхание, надеясь, что смогут поймать его врасплох. Когда мужчина оказался совсем близко, Джерри сдержал дыхание. Он чувствовал, как всё внутри сжимается, но не позволял себе думать о том, что могло бы случиться. Мужчина продолжал двигаться в сторону кабинета, не замечая, как дети выжидают момент. Его шаги становились всё ближе, дыхание всё тяжелее, а напряжение в воздухе становилось невыносимым. Джерри смотрел на брата, его глаза сверкают решимостью, но в душе – страх. Они не были героями, но теперь у них не было выбора. Джереми сжался, готовясь к моменту, когда нужно будет действовать. Он держал пистолет крепко, но в его глазах было видно сомнение. Мужчина сделал еще несколько шагов и, как бы случайно, его нога зацепила что-то за углом. Это был момент. Джерри, увидев, как его враг потерял равновесие, мгновенно подставил ему под ножку. Мужчина поскользнулся и упал, его револьвер выскользнул из руки. Этот момент стал шансом для детей. Но мужчину было не так просто остановить. Джереми не терял времени. Подхватив тяжелую вещь с пола, какой-то железный предмет, он с усилием ударил мужчину по голове. Столкновение было громким, и мужчина застыл, но не падал. Его рука с револьвером метнулась к ним, выстрел пронзил воздух, но пуля ушла в стену. Джерри, почувствовав, как напряжение растет, схватил брата за руку.

— Беги! — шепотом сказал он, таща Джереми в сторону двери.

Мальчики не стали думать о последствиях. Шумный выстрел и дикая боль, пробежавшая по их нервам, заставили их действовать без раздумий. Оставив все позади, они выскочили в коридор и стремглав ринулись наружу. Страх и адреналин переполняли их. Сердце стучало, как молот, и каждый их шаг в темном доме казался последним. Мальчики пронеслись через коридор, не оглядываясь назад, не думая о том, что оставили позади. Выбежав на улицу, они не замедляли шага, мчались через двор, перепрыгивая через заборы, игнорируя каждую преграду. Тёмные улицы были пустыми и тихими, только ветер вырывался из-за углов, шурша опавшими листьями. Мальчики уже думали, что смогут скрыться, что это всё позади, но когда они выбежали из дома и сделали несколько шагов по безлюдной улице, их сердце стало биться быстрее. И вот, на мгновение, они услышали его шаги. Тот, кто следил за ними, кто был всё так же рядом. Его дыхание звучало тяжело и зловеще.

Джерри сначала не понял, что происходит. Он уже думал, что они ушли далеко от дома, что прячутся от опасности. Но затем — звук, как удар в спину, потом резкая боль, и Джереми упал на колени.

— Джереми! — крикнул Джерри, его голос сорвался, а сердце заколотилось в груди. Он резко обернулся и увидел мужчину, все ещё приближающегося к ним, с револьвером в руках.

Джереми схватился за живот, его лицо искажала боль. Он стоял, не в силах пошевелиться. Джерри в отчаянии замер. Он не знал, что делать. Словно земля уходила из-под ног, и все, что он видел, было искажено ярким пятном боли в глазах его брата.

— Не подходи! — крикнул он, схватив Джереми за плечо. Но тот еле стоял на ногах, его глаза тускнели, а дыхание становилось всё тяжелее.

Мужчина не останавливался. Его шаги становились всё ближе, а револьвер всё сильнее тянул его к ним. Джерри чувствовал, как его паника охватывает, и сердце начало биться всё быстрее, словно оно вот-вот вырвется из груди. Мальчики стояли, как две раненые птицы, только теперь они понимали, что им не уйти.

— Всё будет хорошо, Джереми, — с трудом произнёс Джерри, пытаясь не показывать страха в голосе. Он знал, что если не успеют уйти, то это может быть последним моментом их жизни.

Но вдруг, среди всего этого, Джереми вдруг слабо улыбнулся, отстранив Джерри. И перед тем, как Джерри успел что-то сказать, мужчина выстрелил снова. На этот раз пуля прошла мимо. Джереми в панике пытался увернуться, но снова упал на колени. Джерри схватил его за плечи, но осознавал, что не может ему помочь. В отчаянии Джерри схватил пистолет из рук брата, который теперь беспомощно лежал на земле, сжимая в груди боль. Его пальцы нервно сжались вокруг холодного металла, и он инстинктивно поднял оружие. Сердце билось так сильно, что казалось, вот-вот вырвется из груди. Джерри, не разбираясь в деталях, с отчаянной решимостью направил ствол пистолета на мужчину, который всё ещё приближался к ним, его шаги были уверенными и жестокими. Он прицелился. Даже если и не понимал до конца, что делает, не знал, как пользоваться этим оружием, — он был готов сделать всё, чтобы спасти брата. Всё случилось очень быстро. Выстрел. Один единственный, громкий и резкий, разорвал тишину ночи. Мужчина остановился. Его тело дернулось, и он сразу же пошатнулся, опустив револьвер. Это было невероятно, но Джерри вдруг понял, что попал. Он не знал, как, не знал, что произошло, но перед ним стоял мужчина, теперь с раной на плече, тяжело дышащий и изумлённо смотрящий на мальчиков. Его лицо исказилось от боли и злости. Он попытался пошевелиться, но лишь пошатнулся, стоя на ногах. Его оружие выпадало из рук, но он продолжал смотреть на Джерри с ненавистью, как будто осознавая, что что-то пошло не так. Джерри сидел в изумлении. Он не мог поверить, что произошло, что его слабый, неуверенный выстрел действительно оказался точным. Несмотря на панику, мальчик действовал быстро. Он подхватил брата, который потерял сознание. Джереми был бледен, его лицо покрыто испариной, а кровь, омывающая его одежду, была слишком яркой в ночной темноте. Джерри внимательно осмотрел его, понимая, что времени почти нет. Он должен был найти помощь как можно скорее.

— Джереми! — его голос звучал почти умоляюще, когда он пытался поднять брата. — Джереми, ты слышишь меня?

Тот слабым жестом кивнул, но почти не открывал глаз. Мальчик был на грани. В голове Джерри мелькали только мысли о том, как спасти брата, как выбраться, и что делать дальше. Повернувшись, Джерри оглядел тело мужчины, которого он убил. Он был уверен, что тот больше не шевелится. Лишь один слабый выдох прозвучал, когда Джерри взглянул на мужчину. Он был мертв. Но сейчас это было не так важно. Главное — спасти Джереми. Схватив его за плечи, Джерри, шатаясь от страха и усталости, потащил брата в сторону города. На улицах было оживленно, вечерние огни освещали узкие улочки, люди шли в своих делах, не подозревая о трагедии, что произошла лишь несколько шагов от них. Но как только Джерри и его окровавленный брат появились на главной улице, они сразу привлекли внимание. Несколько людей в толпе обернулись и заметили мальчиков. Чья-то рука подала крик, а другие люди поспешили подойти. Страх на лицах взрослых сменился тревогой и беспокойством, когда они поняли, что происходит.

— Что случилось с этим мальчиком?! — закричала женщина, подбегая к ним, не в силах сдержать ужас в голосе.

— Он ранен, помогите! — срывающимся голосом воскликнул Джерри, едва успевая держать брата на ногах.

Толпа зашумела. Мужчина, стоявший рядом, быстро снял свой плащ и подхватил Джереми. Несколько других людей, с тревогой на лицах, начали втаскивать мальчиков в ближайший дом.

— Мы должны ему помочь! — сказал мужчина, оборачиваясь к остальным. — Давайте быстрее! — Его голос был решительным и громким.

Мальчиков немедленно повели в дом, где уже начали оказывать первую помощь. Вокруг все были заняты делом: кто-то принялся осматривать рану Джереми, кто-то пытался утешить Джерри, который едва стоял на ногах от страха и изнеможения. Джерри продолжал смотреть на брата, сжавшись, как если бы его тело было едва живым.

— Он жив, жив, мальчик! — звучал голос врача, когда Джереми, наконец, открыл глаза. — Но рана серьезная. Нужно действовать быстро.

Джерри ощущал, как его тело охватывает чувство облегчения, когда услышал эти слова. Его брат был жив. Джерри сидел в тени, его взгляд был невидимым, устремленным в пространство, но глаза его были пустыми, словно они не замечали ничего вокруг. Он наблюдал за детьми, которые играли на дворе, их смех эхом разносился в тишине. Анжела прыгнула и весело закричала, её смех пронзил тишину, как яркая вспышка света в темном коридоре. Она верила в простые радости, не задумываясь о том, что прячется в тени. Джерри стоял рядом, но его взгляд был далеко. Он наблюдал за ней, не в силах разделить её веселье. Он всё ещё носил с собой тот пистолет. В его кармане он ощущался как холодное напоминание, как нечто, что не отпускало его, несмотря на годы, прошедшие с того момента. Он вытянул руку, чтобы поправить ткань на своем пиджаке, и взгляд упал на холодную металлическую рукоять. Он замер, на мгновение забыв обо всём вокруг. Все те страхи, те ночи в темных уголках, те крики, те страшные выборы — всё снова стало близким, как если бы прошло всего несколько дней. Джерри взглянул на Анжелу, её лицо было полным света, её смех звучал как нечто простое и чистое. А потом он перевёл взгляд на пистолет. В ту секунду он почти почувствовал, как его сердце сжалось, как старые страхи поднимаются из глубины. Но он не смог удержать взгляд на нём. Отводя глаза, он сложил руки, как бы подтверждая себе, что это всё не важно. Анжела прыгала, её смех продолжал звучать, но для Джерри мир снова погрузился в тишину. Он продолжал смотреть на неё, как если бы это был последний момент, когда можно было остаться в стороне от всего. Он всё ещё носил этот пистолет.