Глава 11
Аврора снова оказалась в этом доме. Снова увидела её.
Она сидела за столом над стаканчиком с йогуртом, подперев щёку. Рядом лежала книга, раскрытая на странице с фотографией какой-то статуи. Свободной рукой девушка перерисовывала её в маленький альбом.
Было очень тихо. Где-то тикали часы.
«Почему я наблюдаю за ней? Какой в этом смысл?» – спрашивала Аврора, присаживаясь рядом с незнакомкой, но никто, конечно, ей не ответил.
Она осмотрелась, прислушалась. Похоже, остальная часть дома пустовала. Аврора вспомнила имена... Марко и Ноэми. Очень приятные ребята.
Она могла поклясться, что был ещё кто-то. Но никак не могла поймать его образ в памяти.
Зато откуда-то знала, что он был хозяином в этом доме. Его картинами были изрисованы стены. Его скульптуры стояли по углам. Аврора знала, что его мастерская находилась в одной из комнат наверху, и он мог уйти посреди ночи, никому ничего не объясняя, и вернуться так, что никто бы и не заметил, что он уходил. Она знала, что в его присутствии ребята старались не шуметь, а если и пересекались в гостиной, то всячески демонстрировали готовность сделать всё, что бы тот ни попросил. Она знала, что в эти моменты их чувства по отношению друг к другу как будто накалялись: Ноэми чаще смеялась, а Марко чаще отпускал милые шутки и каждую ночь проводил у неё в спальне.
Аврора откуда-то знала всё, что было связано с обитателями дома, кроме рыжеволосой девушки, которая сейчас сидела рядом.
Раз она здесь, значит, он разрешил ей остаться? Может быть, ему вообще всё равно, кто и почему живёт в его доме?
«Марко и Ноэми по какой-то причине привязаны к нему. Вероятно, он тоже им доверяет, раз принял незнакомку, которую они привели», – размышляла Аврора, пытаясь связать все ниточки, хоть было и непросто.
Она крепко задумалась над этим и потому вздрогнула, когда девушка положила карандаш на стол. Потерев пальцами переносицу, она выкинула недоеденный йогурт и прошла вглубь гостиной. Включила телевизор, какую-то подростковую программу про поп-исполнителей. Забралась на диван прямо с ногами и стала тихонько напевать смутно знакомые Авроре треки.
Аврора наблюдала за ней и ждала – чего, сама не знала. Девушка выглядела немного печальной, и было любопытно, почему.
И вдруг в дверь дома постучали. Робко и тихо, но девушка всё равно услышала. Она приглушила телевизор, подошла к двери и посмотрела в глазок. Вероятно, что-то смутило её, потому что она долго пыталась рассмотреть того, кто находился по ту сторону. И всё-таки открыла дверь.
На пороге стоял мальчик лет десяти или, может быть, двенадцати.
Аврору кольнуло в висок слабой болью. Она нахмурилась и тоже подошла ближе.
Ей показалось, что она уже видела мальчика где-то, но тщетно было стараться вспомнить – боль в голове продолжала пульсировать и мешала сосредоточиться.
А девушка меж тем присела на корточки и улыбнулась ребёнку:
– Привет!
Мальчик тоже улыбнулся и протянул к ней руку. Аккуратно дотронулся до щеки.
– Что ты здесь делаешь?
– Играю, – сказал он, и вдруг его глаза распахнулись шире. Он даже отступил на шаг назад.
Девушка обернулась. На лестнице за её спиной стоял мужчина.
Мужчина с тёмными волосами и глазами чернее сажи. Мужчина, что пах ночными цветами.
– Какого чёрта? – спросил он. От его властного, низкого голоса по спине у Авроры пошли мурашки.
Девушка встала. А он в мгновение ока оказался рядом. Всё его внимание было сосредоточено на ребёнке.
Мальчишка отступил ещё на шаг и высунул язык. Мужчина раздражённо рыкнул в ответ:
– От тебя одни неприятности, когда ты такой. Проваливай.
– Тебе нельзя быть грубым со мной!
– Я сам решу, каким мне быть. Ты ничего мне не сделаешь. Иди играй в другом месте. Думаешь, я не знаю, почему ты здесь? Вы снова поссорились, и ты хочешь насолить. Глупый ребёнок.
– Я не глупый! Я старше тебя на... – мальчик осёкся, бросив взгляд на ничего не понимающую девушку. – Это ты, похоже, слишком загордился своим положением. Ты пожалеешь! – выкрикнул он и убежал, заливаясь смехом.
Мужчина захлопнул дверь и вздохнул. В узкой прихожей он стоял к девушке слишком близко, и у неё совсем сбилось дыхание и безумно заколотилось сердце.
Словно услышав этот стук, мужчина посмотрел на неё.
– Извини.
И наваждение сразу отступило. Плечи девушки расслабились. Голова Авроры перестала болеть, и она облегчённо размяла шею. А мужчина бережно взял рыжеволосую девушку под локоть и повёл в гостиную. Усадил на диван, а сам упал в кресло рядом.
Теперь его можно было рассмотреть получше. Это действительно был тот самый хозяин дома. Его волосы вились у мочек ушей, а нос оказался с горбинкой. Он был одет в домашние штаны и узорчатый халат, который вился плащом всякий раз, как он вставал или шёл куда-нибудь. А ещё он был совсем босой.
Он тоже изучал девушку, словно по-настоящему увидел её в первый раз. Может, так оно и было.
– Тебя зовут Элинор? – спросил он.
Девушка кивнула.
– Ты здесь около двух недель, верно?
– Да.
– Как тебе Марко и Ноэми?
– Мы подружились, – ответила Элинор. – Они очень хорошие.
Мужчина кивнул и замолчал, а потом произнёс:
– Я рад, что они нашли тебя.
– Что вы имеете в виду? И что это был за мальчик?
Мужчина нахмурился и встал, махнув рукой:
– Забудь о нём. И можешь звать меня по имени. Ты ведь знаешь его?
– Я знаю, Фиделис.
Он кивнул и снова ушёл наверх.
И вмиг всё завертелось перед глазами Авроры, словно в безумном калейдоскопе. Всё изменилось с этого утра. Теперь Фиделис спускался к Элинор каждый день. Он молча пил чёрный кофе и всегда отвечал односложно, когда она пыталась его разговорить, но не уходил. Через несколько дней такого взаимодействия Элинор стала ворочаться в постели. Она прислушивалась к тишине за стеной – их с Фиделисом комнаты оказались соседними – и наверняка думала о том, над чем он там сейчас работает. Она исподтишка разглядывала его, делая вид, что читает книгу, а тот как будто был не против. Он стал задавать Элинор разные вопросы про её жизнь, и та охотно рассказывала о своих воспоминаниях.
Однажды речь зашла и о скульптурах. Этого было не избежать, ведь они оба были влюблены в искусство – он как творец, она как исследователь. Фиделис водил Элинор по разным комнатам и наблюдал за реакцией. На следующий день он подвёл её к дверям своей мастерской, в которой обитал практически всё время.
И снова девушке показалось, что она попала в музей.
По всей комнате стояли серые, бежевые и ослепительно белые изваяния. Готовые и только зарождающиеся. Застывшие маски и почти что живые лица. Из бесформенной груды какого-то камня к ней протягивалась изящная, тонкая женская рука. Элинор не смогла удержаться и дотронулась до её пальцев своими. По спине побежали мурашки.
– Это невероятно...
Она обернулась к Фиделису. Он смахивал крошки с одного из двух бюстов, которые стояли у окна. Элинор вгляделась в них.
– Это же Марко! И Ноэми.
Фиделис кивнул, протянул руку и стянул ткань ещё с одного. Жестом позвал её ближе.
– А это...
Элинор смотрела на каменную девушку, и непонятное чувство охватывало её. Словно весь мир схлопнулся, оставив в пространстве и времени лишь один миг, одну комнату, одну скульптуру и один взгляд белых глаз напротив.
– ...это я.
– Тебе нравится? – спросил Фиделис.
– Очень.
Аврору тоже привлекла эта скульптура. Она подошла ближе, рассматривая её, в то время как Элинор и Фиделис разговаривали о чём-то своём.
И вдруг в уголках каменных глаз проступили красные капли.
Они набухли, не сдержались и покатились вниз, оставляя после себя следы. Следы кровавых слёз.
Аврора отшатнулась, обернулась к Элинор, но та продолжала улыбаться, словно ничего этого не видела.
«Я сплю, – вспомнила Аврора. – Если это сон, то всё иллюзия. Но, может быть, подсознание хочет что-то мне сказать?».
Когда Аврора вновь взглянула на бюст, он был чист и безупречен, как и мгновение назад.
Через несколько минут Фиделис и Элинор снова сидели в гостиной и пили чёрный кофе. Вспомнив о чём-то, Элинор сказала:
– Там не было кровати. В твоей комнате.
Фиделис только пожал плечами.
– Не было.
– Где же ты спишь?
– Я мало сплю.
– Настолько увлекаешься творчеством?
Фиделис поднял на неё глаза и ответил:
– Я не умею иначе. Это единственное, что я готов любить.
Элинор шутливо спросила:
– А как же Марко и Ноэми? Разве вы не друзья? – и тут же пожалела о вопросе. В конце концов, это было совсем не её дело.
Но Фиделис ответил спокойно.
– Они дороги мне. По-своему. Но искусство я всё равно ставлю выше. Выше всего. Они понимают, хоть это и доставляет некую толику... страданий. – Он отставил свою чашку на столик, и её донышко громко звякнуло в тишине паузы. – Тебя это тоже ранило бы, верно?
Элинор удивилась, но всё же задумалась.
– Я не знаю, – наконец, сказала она. – Банальность, но разве не нужно принимать человека таким, какой он есть? В дружбе, любви, неважно. Если ты им действительно дорожишь, то не будешь препятствовать делу всей его жизни.
– Красивые сказки, но нет. Сразу видно, что ты никогда не влюблялась.
– Если и влюблюсь, то, уверена, это чувство только вдохновит меня.
Фиделис рассмеялся. Его смех был хриплым и низким.
– Да, жизнь хороша, когда ты влюблён. Когда страстно увлечён чем-то. Тогда тебя ничего, кроме этого влечения, не заботит. Любовь же совершенно не такая. Страсть забирает сама, а любовь просит отдать добровольно. Но ты всё равно лишаешься части себя.
– Но любовь наполняет душу. Разве нет? – спросила Элинор. – Даже у древних греков был миф про союз Амура и Психеи. Психея значит «душа». Любовь Амура помогла ей возвыситься на Олимп.
Фиделис откинулся назад в кресле и некоторое время с интересом смотрел на Элинор, отчего к её лицу прилила краска. Наконец, он сказал:
– Если бы люди умели любить так, как любят в сказках, не существовало бы ни ревности, ни ссор, ни жертв, ни слёз. Но люди не умеют. В их собственнической любви нет ничего от того чувства, что они воспевают.
– Сразу видно, что ты не читал сказок и сам никогда не любил, – съязвила Элинор. – Только разве что свои холодные камни!
– Я ведь говорил, что тебя это ранит.
Они помолчали. Фиделис продолжал с лёгкой усмешкой изучать Элинор, и она чувствовала себя глупой девочкой под его взглядом.
– Ты так циничен по отношению к людям, – сказала она. – Что тебя таким сделало?
– Моя природа. – Фиделис поднялся с кресла и напоследок бросил:
– Вдохновение не вечно. Страсть чахнет от времени. Привязанности эгоистичны, а любовь иллюзорна. Красота ценна, но и она без смотрящего – ничто. Поверь мне, дорогая, и тогда, только тогда ты станешь свободной.
Элинор ходила по своей комнате взад и вперёд, размышляя о том, что сказал ей Фиделис. Она даже не осталась на ужин, потому что Марко и Ноэми сразу уловили изменения в её настроении и обеспокоенно спрашивали, что случилось. А Элинор не хотелось с ними об этом разговаривать.
Теперь же на дом опустился покров глубокой ночи, и всё затихло. Только огонёк свечи в большой ароматной банке напоминал о том, что здесь всё-таки было какое-то тепло и движение.
Элинор прислонилась ухом к прохладной стене и прислушалась. В комнате Фиделиса снова была тишина.
Не давая себе времени на подумать, Элинор вышла в коридор. Замерла перед чужой дверью всего на миг, а затем постучала.
– Заходи.
Вся комната была окутана туманом.
В красном мареве проступали бледные лица. В огнях свечей они казались живыми, болтающими друг с другом призрачными голосами.
Голова Авроры снова стала тяжёлой. Ей даже показалось, что она слышит их нарастающий шёпот. Скульптуры окружили и звали приблизиться к ним. Остаться.
Фиделис сидел на полу на большом покрывале в окружении подушек и инструментов. Он не отрывался от работы, только попросил закрыть за собой дверь.
– Что это за туман? – хотела спросить Аврора, но не смогла. Фиделис вёл себя так, словно ничего необычного в комнате не было.
«Может, это тоже часть сна, – подумала Аврора. – И мне только кажется».
Мысли прыгали в каком-то безумстве, путались, и Аврора уже не понимала, где заканчивалась граница её сознания и начиналось сознание Элинор.
Она опустилась на пол рядом с Фиделисом. Он посмотрел на неё через плечо. На его щеке был белёсый след от мраморной пыли, а в глазах блестело пламя.
Она вгляделась в них и поняла, что их цвет на самом деле был не чёрным, а глубоко, глубоко фиолетовым. Почему-то это совсем её не удивило.
«Клеон?»
Глаза манили её и гипнотизировали. Кроме них не было ничего. И тогда она закрыла свои и потянулась вперёд.
Она чувствовала, как её лицо покрывают поцелуи. Как пачкают одежду белые пальцы, и как её собственные зарываются в путаные волосы. Чувствовала тонкую ткань покрывала и твёрдость пола своей спиной.
Она понимала, что с каждой секундой всё больше теряет себя.
Кем она была? Чью историю видела?
Откинув голову назад, открывая шею и ключицы, девушка смотрела в потолок и не могла разглядеть его из-за красного марева. Вдруг этот цвет показался ей зловещим. В ушах застучало, всё быстрее и быстрее, словно кто-то бил в огромный барабан. Её завертело в безумной карусели, она вскрикнула, зажмурилась...
И проснулась.
Она рефлекторно схватилась за чью-то руку и села в кровати, глубоко дыша. Футболка взмокла от пота, сердце стучало слишком быстро. Аврора потянулась к тумбочке и включила лампу. Темнота стала пугать её.
– Уф, чёрт! – выругалась она, осознавая, что находится в собственной квартире. Размеренно дыша, она попыталась успокоиться. Но чувство тревоги не отступало.
Рядом послышался всхлип.
Аврора обернулась и поняла, что всё это время она судорожно сжимала ладошку Лео. Отпустив её, Аврора в растерянности смотрела на плачущего ребёнка.
– Я сделала тебе больно?
Мальчик помотал головой. Его душили рыдания.
И тут у Авроры засосало под ложечкой. Она вгляделась в залитое слезами маленькое лицо и ахнула:
– Лео... Там ведь был ты.
– Я... соврал тебе. Я... очень... плохой. Это... моя вина!
Аврора притянула его к себе, стала гладить по голове. Она не знала, как объяснить происходящее, но сейчас ей очень хотелось его успокоить.
Так они и сидели в обнимку, думая каждый о своём. И им обоим было страшно.