Глава 9
Они встретились с Голлум у входа. Голлум с младшими братьями Ричи и Маком пробыла на фестивале уже час и успела выиграть маленького игрушечного вурдалака. Мальчишки явились с раскрашенными лицами: Ричи, маленький и серьезный, с треугольным, как у сестры, личиком, был котом, а Мак, старше, крупнее и глупее, - скелетом.
Деа никогда не бывала на фестивале ужасов. После переезда в Филдинг Мириам, обожавшая карнавалы, ездила сюда каждый год, иногда по нескольку раз, возвращаясь домой с полными руками дешевых призов и с запахом пончиков. Деа с матерью ездить стеснялась, опасаясь, что встретит кого нибудь из школы.
Но сейчас, пробираясь через толпу с Коннором, Голлум и ее братишками, Деа почти хотела, чтобы их увидел кто нибудь знакомый. Под кроссовками чавкала грязь. Колесо обозрения вырисовывалось в небе, как выгнутый хребет исполинского чудовища. Стоял шум и гам: старые механизмы скрипели и постанывали под весом отдыхающих, с горок периодически слышались дружные вопли - мерный ритм карнавала напоминал шум волн. Пахло чадом, жареным мясом и сахарной ватой. Коннор придерживал Деа за спину, когда толпа становилась особенно плотной.
Деа подумала, вернулась ли уже Мириам, но отогнала эту мысль. Она понимала: если мать будет настаивать на переезде, у нее не останется выбора. Но не станет же Мириам настаивать, узнав, что это сделает ее дочь несчастной!
Или все же станет?
Присев за забрызганный краской стол для пикника, они ели хот доги, наслаждаясь ноябрьским солнышком. Мак с Ричи носились по влажной траве с другими детьми, одетыми вампирами и демонами, а Голлум объясняла свою теорию метафорического смысла колеса обозрения.
- Все дело в тщетности амбиций, - говорила она, тыча перед собой пластмассовой соломинкой. - Лезешь, лезешь на самый верх, а потом раз - и летишь головой вниз к тому, с чего начинал.
- Короче говоря, ты не хочешь на колесо обозрения? - уточнил Коннор, стараясь сохранить серьезное лицо.
Голлум фыркнула:
- Я не катаюсь на метафорах, они слишком неустойчивые.
Они сыграли в охоту на зомби, стреляя тонкими струйками воды в деревянные фигурки с мишенями на животах. Первый раунд выиграл Коннор, второй - Мак, а Деа уверенно шла к победе в третьем, когда Коннор начал ее щекотать.
- Так нечестно! - засмеялась она, задыхаясь, когда Коннор поднял руки и объявил себя победителем. - Ты смошенничал!
- Я применил стратегическую хитрость, - поправил он. На секунду они оказались совсем близко - Деа видела каждую ресницу Коннора, зеленые крапинки на коричневой радужке, мягкие грани скул. Настолько близко, что она не сомневалась - сейчас Коннор ее поцелует на глазах у всех.
- Не лишено смысла, Донахью, - подтвердила Голлум, и волшебство исчезло. Коннор постучал Деа по голове, будто младшую сестрицу.
Счастлива. Деа была счастлива! Она забыла о ночных кошмарах Коннора, о том, как мать постучала к ней в спальню и велела собирать чемодан, о лжи о своем отце. Она забыла все, кроме аркадных игр, вкуса сахара, запаха кукурузных булок с сосисками, Голлум, побежавшей за Маком, чтобы предотвратить годзиллово разграбление лотка с конфетами, и руки Коннора у себя на талии. Деа хотела растянуть этот день до бесконечности, раздуть его, как стеклянный шар, и навсегда оказаться внутри. Только теперь она начала понимать, как одиноко жила, - так выброшенный на берег осознает, насколько близко прошла смерть. Деа хотелось крепко схватить свое счастье, как что то вещественное, и не отпускать.
Но время шло. Солнце поблекло, стало холоднее. Состав отдыхающих менялся: родители с детьми спешили на парковку. Ричи показал норов, разревевшись, когда не выиграл в дартс.
- Это мне сигнал, - сказала Голлум, сажая братишку себе на бедро. При ее худобе она была удивительно сильной - видимо, от работы на ферме. - Пойду ка я домой, чтобы успеть до эмоционального Армагеддона. Ричи, скажи: «До свидания». Попрощайся, Мак.
Мак уклонился от этой чести, а Ричи зарылся лицом в плечо сестры и снова завопил. Вытаращив глаза, Голлум скрылась в толпе.
Оставив Деа с Коннором одних.
Как на свидании.
Деа с трудом отогнала эту мысль.
Компания парней из конкурирующей школы, в футбольных куртках, явно пьяные, пробиралась через толпу, награждая друг друга тычками и соревнуясь, у кого громче получится. Две девицы с густо подведенными глазами и грудью, вздыбленной почти до подбородка, курили у забора в ожидании, когда к ним подойдут пофлиртовать.
Солнце, протянув к людям последний луч, утонуло за горизонтом. Коннор ушел за билетами, а Деа сидела у площадки для электромобилей, наблюдая за непредсказуемыми столкновениями, и думала, что, если бы Тоби не сбежал, она могла бы вовсе не познакомиться с Коннором, который просто соткан из счастливых совпадений.
- Здрасьте, крышу покрасьте!
Обернувшись, Деа была неприятно шокирована: перед ней стояли Морган Девоу и Хейли Мэдисон, которые до сегодняшнего дня ее в упор не замечали, разве что швырялись пустыми банками из под колы, разъезжая на тачке Такера Уоллеса. Хейли жевала соломинку, глядя на Деа как на старинный артефакт, чье применение ее остро интересовало.
- Чего вам? - сказала Деа, понимая, что к ней подошли не поболтать. Ей хотелось спровадить этих дряней до возвращения Коннора.
Морган Девоу считалась самой красивой в школе, хотя Деа решительно не понимала, почему. У Морган было широкое, как тарелка, пустое лицо и невыразительные свинячьи глазки, стеклянные от транквилизаторов. У нее всегда был такой вид, будто ей все надоело.
- Ты того, поосторожнее, - неожиданно сказала Морган, прислонясь к забору. От нее пахло ирисками, ментоловыми сигаретами и алкоголем. Интересно, что у нее в картонной чашке?
- Насчет чего?
- Насчет Коннора, - пояснила Хейли, будто речь шла о чем то очевидном. Это была обычная манера Хейли разговаривать.
- А что насчет Коннора? - Деа казалось, будто она принимает участие в репетиции пьесы и единственная не знает своей роли.
Морган подалась ближе - она была пьянее, чем казалось, - и схватила Деа за локоть потной ладонью.
- Ты разве не боишься, что он снова сойдет с ума и перережет тебе глотку?
- Чего?! - изумилась Деа.
Морган уставилась на нее, приоткрыв рот.
- Ты что, не знаешь?
Она с гримаской переглянулась с Хейли.
- Не знает, - с растяжкой произнесла Хейли и хихикнула, чистя зубы соломинкой.
- Все же знают! - Морган снова повернулась к Деа и улыбнулась, показав жвачку во рту. - Он убил свою мать и брата! Под Рождество вышиб мамочке мозги, а потом застрелил младенца братика, и ведь всего то шесть лет было этому Коннору!
- Вранье! - Деа вырвала руку из хватки Морган. - Чушь собачья!
- А потом сплел идиотскую историю о каких то мужиках, которые вломились в дом! Скажи, тупизм? - Зубы у Морган были неестественно белыми. - Что ж это за грабители, если ничего не пропало?
У Деа свело под ложечкой. Ее бросило в жар и замутило. Хотелось воды.
- По возрасту его не судили, - добавила Хейли. Ее ногти были выкрашены ярко розовым лаком и украшены крошечными зайчиками из «Плейбоя». - Но все знают, это его рук дело. Одна женщина даже пишет об этом книгу. Она тебе позвонит, как только узнает, что Коннор твой бойфренд. Она всем звонит.
- Коннор мне не бойфренд, - автоматически поправила Деа, сразу пожалев об этом. Получалось, будто она стыдится его. Она вспомнила, как у Коннора включился автоответчик, когда она в первый раз была у него в гостях: кто то звонил из университета, с факультета уголовного права... У Деа закружилась голова.
- Уилл Бригс говорит, что Коннор просто ревновал к ребенку. Психанул однажды - и р раз!
- Заткнитесь! - Деа на секунду зажмурилась. Девчонки глядели на нее, сдерживая глупые ухмылки, готовые захохотать, как только она отвернется. Деа еле сдержала слезы. Не станет она плакать перед ними! - Это вранье, вы все придумали!
- Мы же ради тебя стараемся, Одеа, - сообщила Морган с фальшивой любезностью. Прежде чем Деа успела ее остановить или среагировать, она лизнула большой палец и мазнула ее по щеке слюной. - На счастье, - пояснила Морган, обдавая лицо Деа горячим дыханием. - Оно тебе понадобится.
На этом они ушли, покачивая задами, оставив за собой запах алкоголя. Слюна Морган высыхала на щеке. Деа боролась с желанием заплакать. Она вытерлась рукавом и три раза глубоко вздохнула.
- Я вернулся. - Коннор пробился через толпу, подняв вверх кулак с билетиками, но сразу изменил тон при виде Деа: - Что случилось?
- Да так, ничего. - Глупо было стоять и слушать Морган и Хейли, которые наверняка все придумали с начала до конца. Никого Коннор не убивал, ерунда какая... Но Деа не могла забыть безлицых с их черными дырами ртами и страшные крики. - Просто мне не хочется на электромобили.
- Ага, струсила? Обещаю сильно не таранить. - Коннор осторожно коснулся ее плеча, словно боясь, что она разобьется: - Точно ничего не случилось?
- Точно, - отрезала Деа. Ей вдруг вспомнилось лицо Коннора в окне, узкое и злое. В той же комнате его мать украшала елку. Не младенец ли плакал где то в квартире? Часто ли Коннору снится гибель его семьи?
- Ну ладно, машинки пропустим, - уступил Коннор. - Но нельзя же не прокатиться на колесе обозрения! Тем более когда мы узнали, что оно метафора. Ты обещала, - добавил он, прежде чем Деа успела возразить.
- Хорошо, - скрепя сердце согласилась она. Наступил вечер, а волшебный день был непоправимо испорчен.
Может, подумалось ей, переезд не такая уж плохая идея. Начнем с чистого листа.
Тут она осознала, что самую малость, на один процент, поверила сплетне Морган и Хейли о том, будто Коннор убил своих родных. Ей сразу же стало стыдно. Коннор - самый хороший человек, которого она знает.
Не просто хороший, а замечательный.
Колесо обозрения оказалось старым, кабинки маленькими. Коннор плотно прижался к Деа, когда они втиснулись на сиденье, и нечаянно стукнул ее локтем, взявшись за поручень. Деа целую вечность не каталась на колесе обозрения и удивилась неожиданно исправившемуся настроению, захватывающему ощущению счастья и страха, когда они начали подниматься, останавливаясь через каждые шесть футов, пока смотрители собирали билеты и усаживали новых посетителей.
Они поднимались все выше, и вот уже болтающиеся ноги Деа казались гигантскими, способными сокрушить мелких, еле различимых людишек далеко внизу. Территория карнавала стала похожей на детскую игрушку. Деа представила, что Морган с Хейли тоже игрушки, маленькие пластмассовые модельки людей.
Колесо обозрения снова замерло. Сверху открывался такой вид, что у Деа захватило дух. Коннор болтал ногами, раскачивая кабинку.
- Боишься?
- Нет, - искренне ответила Деа. Забавно, как все меняется, стоит взмыть над землей: мир кажется далеким, мелким и незначительным. Неудивительно, что из птиц получаются лучшие вестники - даже во снах их невозможно удержать...
- Я рад, что познакомился с тобой, Деа, - Коннор улыбался. В темноте нельзя было разглядеть цвет его глаз. - Ты такая...
- Какая? - Его лицо снова оказалось совсем рядом - Коннор ухитрился извернуться на сиденье.
- Не знаю. Другая.
В его глазах что то изменилось, какой то нюанс, который Деа не смогла уловить, но определенно что то стало иначе.
- Коннор, - неожиданно для себя самой сказала Деа, - все таки что случилось с твоей мамой и братиком?
Коннор перестал болтать ногами. Легкость во взгляде пропала, и лицо изменилось, словно гипсовая маска начала трескаться на глазах.
Лишь когда он отвернулся, Деа с упавшим сердцем поняла, что он хотел ее поцеловать.
- Почему ты спрашиваешь? - произнес Коннор, не глядя на нее. Его пальцы судорожно сжали поручень.
Он хотел ее поцеловать! Ощущение полета, свободы ушло. Они миновали верхнюю точку и начали опускаться - к остову помоста, под тенью других кабинок, других пар.
- Не знаю, просто любопытно.
- Патински и до тебя добралась? - Внизу карнавальный гам был плотным, почти физически ощутимым. - Она книгу пишет. Хочет, видите ли, правды. Но правда то ей не нужна, и никому не нужна, всем наплевать. - На секунду лицо Коннора оказалось в полосе света. - Она говорила, что в детстве я свихнулся и размозжил матери голову лампой, так что у нее мозги разлетелись по подушке?
Кабинка снова поехала вверх. У Деа засосало под ложечкой. Крики толпы внизу трансформировались в вопли из сна Коннора.
- Коннор...
- Не надо, не говори, сам догадаюсь: затем я типа взял отцовский пистолет и выстрелил брату в голову. Вот так поднес к его головенке - и бум! Никто другой же не мог, кроме меня? Кому еще знать, где лежал пистолет?
- Коннор... - У Деа так стиснуло горло, что она едва выговорила его имя. - Прости меня, я не должна была спрашивать. Я не имела права ничего говорить. - Коннор не оборачивался. - Мне никто не звонил, я ни с кем о тебе не говорила.
- Да пошла ты на фиг, - бросил он, но вместо злости в голосе слышалась безмерная усталость.
Они сидели молча, и хотя по прежнему плотно соприкасались бедрами, Деа казалось, что Коннор за тысячу миль от нее. Она отчаянно пыталась придумать, что сказать.
- Я уезжаю, - вырвалось у нее. - Мы снова переезжаем, мать утром сказала. - Коннор промолчал. Они плавно миновали верхнюю точку подъема. Где то в той стороне, в темноте, Мириам подметает кошачий корм и заново складывает свою одежду. - Я не хочу уезжать, я устала от постоянных переездов и отсутствия выбора, но больше всего я не хочу переезжать из за тебя. - Деа не знала, хватит ли у нее храбрости договорить, поэтому выпалила на одном дыхании: - Ты мне нравишься. Очень.
Коннор молчал. Когда они снова поднялись на четверть круга, колесо неожиданно замерло. Кабинка чуть раскачивалась в воздухе.
Коннор потер лоб, будто у него заболела голова.
- Я тоже не хочу, чтобы ты уезжала.
Невидимая преграда между ними исчезла. Деа ощутила огромное облегчение, граничившее с эйфорией. Она тронула Коннора за локоть.
- А то, что я сказала... спросила... прости меня. Я ничуточки не верю...
- Мне было семь лет, - перебил Коннор. Они снова поехали наверх, и его лицо оказалось в плотной темноте. - Отца дома не было, он часто уезжал по делам. Рождество встречали втроем - я, мама и Джейкоб. - Он говорил с трудом, словно нечасто рассказывал эту историю. А ведь ему пришлось ее рассказывать - и в суде, и врачам, и, может, даже газетчикам. - Джейкобу был всего годик. Сущее наказание - у него была колика. Знаешь, что это такое? - Не дожидаясь, пока Деа покачает головой, он продолжал: - Он орал, не переставая, круглые сутки - родители уже на стенку лезли. А к шести месяцам взял и перестал орать, будто уже все выкричал. Лежал и улыбался.
Деа затаила дыхание, боясь сказать или сделать что нибудь не так, словно этот миг был стеклянным и мог разлететься от малейшего сотрясения.
- Был Сочельник, - продолжал Коннор так тихо, что Деа пришлось наклониться к нему. Теперь они соприкасались и плечами. - Я рано лег спать - очень ждал Рождества, как все дети. - Руки, лежавшие на коленях, сжались в кулаки. - Проснулся от звука выстрела. Первый выстрел ее не убил - судя по всему, так и было задумано.
Деа содрогнулась.
- В спальне родителей бубнили голоса, но я ничего не разобрал. Мать говорила: «Пожалуйста» и «Нет». С перепугу я боялся шевельнуться, не решился даже спрятаться. От страха я обмочился, а ведь я с двух лет в кровать не делал! - Он покосился на Деа, не поднимет ли она его на смех. - Затем этот треск... Позже выяснилось - это треснул череп. Лампой с тумбочки у кровати маме раскололи голову. А Джейкоб все кричал... - Коннор зажмурился. - Я мог его спасти.
Деа коснулась его колена. Коннор стиснул ее ладонь.
- Ты мог погибнуть, - сказала она.
Он открыл глаза. Деа переплела с ним пальцы; Коннор посмотрел на свою руку.
- Они выстрелили Джейку в лоб, как казнимому преступнику. - Его голос пресекся. - Знаешь, какой маленький годовалый ребенок? Совсем крошечный, ручонки не больше цветков. - Он отвернулся, но Деа видела, как у него двинулась челюсть: Коннор сдерживал слезы. - Полицейские потом сказали, что охотились не за Джейкобом, а пристрелили, чтобы не орал, чтобы у них было больше времени скрыться.
Деа вспомнила двух безлицых из сна Коннора.
- Мне очень жаль. - Слова прозвучали глупо даже для нее самой - равнодушно и поверхностно. Так извиняются, толкнув кого то в супермаркете или забыв сделать домашнее задание. Но что принято говорить при подобных трагедиях?
- Спасибо. - Коннор кашлянул. Они зашли на последний круг и медленно плыли по воздуху, останавливаясь каждые несколько секунд, пока усаживались новые пассажиры. Казалось, карнавал переместился за тысячу миль. Молчание росло, заполняя собой все пространство. Неожиданно Коннор заговорил: - Я их видел. Они уже уходили, когда я на них посмотрел. Я подполз к двери - моя комната была ближе к выходу. Я чуть не обкакался от страха, но приоткрыл дверь на крошечную щелку и посмотрел.
- Полиция их не поймала? - спросила Деа.
Коннор покачал головой.
- Я же лиц не видел, - произнес он прерывающимся голосом, будто его что то душило.
Катание закончилось, ноги коснулись помоста. Два прыщавых подростка подбежали поднять поручень кабинки. Встав, Деа некоторое время не могла сориентироваться: она вдруг растерялась среди жужжания и гула аттракционов, запахов попкорна и хот догов и разноголосых криков, как в джунглях.
Коннор не отпускал ее руку. Между ними что то изменилось, но Деа не знала, к лучшему или к худшему.
Когда они подошли к его машине, начался дождь. Коннор включил отопление, и Деа сидела под горячим дуновением, шевелившим волосы на затылке и щекотавшим шею, желая что нибудь сделать или сказать. Она устала, еще не отошла от шока. Домой не хотелось. Как же она теперь переедет и бросит Коннора? Она должна заботиться о нем и защищать.
Не проехали и половины пути, как начался настоящий потоп: свет от фар дробился на миллионы осколков, по крыше и стеклам будто лупили кулаками. По лобовому стеклу вода текла буквально слоем. Порывы ветра швыряли машину по шоссе, и временами чувствовалось, что «тахо» буквально плывет по асфальту. Такие грозы в Индиане не редкость - налетают быстро и неожиданно.
Ехать дальше было опасно - грузовые фуры возникали из непроглядной темноты, оказавшись почти над «тахо», и с ветром проносились, неистово сигналя. Завидев придорожный «Макдоналдс», Коннор свернул и остановился на неосвещенном пятачке между двумя фонарями. Не успела Деа его удержать, как он выскочил под дождь и побежал ко входу, прикрывая голову руками. Из под ног летели струи воды. Возвращаясь, он нес на руках свернутую куртку, как ребенка. Дверца открылась, и в салон вплыл запах жира, мяса и вкусных жареных лакомств, напоминавший детство. Деа вспомнила, что они давно не ели и она умирает с голоду.
- Для вас, мэм. - Коннор развернул куртку, в которой оказался бумажный пакет, чуть чуть забрызганный дождевой водой. Зато футболку можно было выжимать: мокрая ткань прилипла к телу, обрисовав ключицы и рельефные мышцы. Для Деа Коннор взял двойной чизбургер, помня, что она любит их больше всего, и колу. Жареную картошку ели вместе, всякий раз сталкивались пальцами, когда ныряли за новым ломтиком. Слабый запах стирального порошка и чистого хлопка от футболки Коннора смешивался с неистребимыми ароматами фастфуда. Это успокаивало, словно в машине остался островок реального мира, смытого ливнем.
- Спасибо, что выслушала, - сказал он. - Извини за то, как я... В общем, извини.
- Ты меня тоже извини. - Деа доела картошку, и от сытости и тепла ее разморило. - Не надо было мне начинать этот разговор.
- Я даже рад, что ты спросила. - Коннор смотрел себе под ноги. - Мне стало легче, когда я выговорился. Я уже думал тебе все рассказать, но... мне нравилось, что ты не знаешь. - Он повернулся: - Это стало моей жизнью, повсюду за мной таскается. Понимаешь, каково это?
- Да, - ответила Деа. Куда бы они с матерью ни уехали, как бы далеко ни убежали, от себя не скроешься, не спрячешься от своих негодных тел и дефективных сердец, от потребности ходить в чужие сны. Это проклятье тенью следует за ними.
- Деа? - позвал Коннор, чуть улыбаясь.
- Что?
Он подался ближе и взял ее за руку:
- Ты мне тоже нравишься.
Деа пронзило болью - неужели мать все таки станет настаивать на переезде? Что Деа может сделать? Где станет жить? Она отогнала эту мысль.
- Зацени ка, - Коннор перегнулся через нее. На мгновение его грудь оказалась в дюйме от ее губ, и Деа захотелось поцеловать его между ключицами, но сиденье с жужжанием поехало назад, и через пару секунд она уже смотрела в потолок. Свое кресло Коннор тоже опустил, и они лежали рядом, разделенные консолью, под неумолчный шум дождя, словно биение огромного сердца.
Они долго лежали под дуновением теплого воздуха, взявшись за руки и переплетя пальцы. Снаружи бушевал потоп. В какой то момент Деа поняла, что Коннор заснул, и хотела разбудить его, но она и сама балансировала между бодрствованием и дремой. Деа отпустила себя, и тьма сомкнулась над ней.