Творец слез

И девочка сказала волку:

– Какое у тебя большое сердце!

– Это чтобы вместить всю мою ярость.

Затем девочка сказала:

– Какая у тебя сильная ярость!

– Это чтобы скрыть от тебя мое сердце.

Я лежала в постели. Руки вдоль тела, ноги вытянуты. Голова как чугун. Попыталась пошевелиться, но не смогла. Что-то удерживало меня, прижимая к матрасу. Я попробовала поднять руки, но они как будто были привязаны.

– Нет, – вырвалось у меня, и дыхание сбилось от паники. Я хотела встать, но что-то мешало мне двигаться.

– Нет...

Воздух вокруг меня снова запульсировал, кошмар продолжался. Мои пальцы дергались, скребли простыню, но я не могла пошевелить ни руками, ни ногами.

– Нет, нет, нет! – крикнула я. – Нет!

Дверь распахнулась.

– Ника!

Голоса заполнили комнату, но я продолжала ерзать, никого не видя. Паника ослепила меня. В голове носилась одна и та же мысль: меня связали.

– Доктор! Она проснулась!

– Ника, успокойся! Ника!

Затем кто-то, всех растолкав, протиснулся вперед и вырвал меня на свободу.

Я набрала в легкие побольше воздуха, подтянула ноги к животу и, все еще потрясенная, схватила руку, которую нашла рядом, и сильно сжала ее. Человек, который меня освободил, замер, когда я в него вцепилась. Я прижалась лбом к его запястью, дрожа и щуря глаза.

– Я буду умницей... Я буду умницей... Я буду умницей...

Все смотрели на меня, затаив дыхание. Ладонь, которую я держала, сжалась в кулак, и я боялась, что сейчас она вырвется из моей руки. Только когда через несколько мгновений я открыла глаза, то поняла, кому она принадлежала.

На скулах Ригеля вздулись желваки. Он перевел взгляд с меня на Далму с Асией, потом на человека, которого я никогда раньше не видела, и глухим голосом сказал:

– Выйдите отсюда.

Наступила долгая тишина, но я не поднимала глаз. Через некоторое время послышались удаляющиеся шаги. Ко мне подошла Анна.

– Ника!

Ее жаркая ладонь коснулась моей щеки. Я лежала в своей кровати, в своей комнате, а не в общей спальне Склепа. То, что сковывало меня минуту назад, оказалось одеялом, которым кто-то слишком старательно меня укутал. Не было ни ремней, ни металлической сетки на пружинах.

– Ника, – прошептала Анна срывающимся голосом, – все хорошо.

Матрас прогнулся под тяжестью ее тела, а я все еще держала Ригеля за запястье. Я сжимала его, пока пальцы Анны мягко не скользнули в мои и не убедили меня его отпустить.

Она легонько погладила меня по голове, и я услышала, как уходит Ригель. Когда я подняла голову, чтобы найти его, то увидела закрывающуюся дверь.

– Там врач. – Анна тревожно посмотрела на меня. – Мы сразу же вызвали его, как только принесли тебя домой. Надо, чтобы он тебя посмотрел. Я переодела тебя в теплую пижаму. Тебя не морозит? А то...

– Прости меня, – перебила я ее сиплым шепотом.

Анна по-доброму посмотрела на меня, и я не смогла выдержать ее взгляд. Чувствовала себя опустошенной, разбитой и ущербной. Уничтоженной.

– Я хотела бы быть идеальной, – призналась я, – ради тебя, ради Нормана.

Я хотела быть похожей на других девушек моего возраста, вот в чем правда. Но я оставалась наивной и уязвимой. Я твердила себе «Буду умницей», потому что постоянно боялась ошибиться и быть за это наказанной.

Ремни на руках травмировали меня до такой степени, что у меня начались приступы так называемой ассоциативной паники. Слишком крепких объятий, стесненности в движениях или простого чувства беспомощности было достаточно, чтобы я начала испытывать ужас.

Я – сломанная, и это навсегда.

– Ты идеальна, Ника. – Анна ласково гладила меня по щеке, качая головой, в ее глазах читалась тревога. – Ты самая милая и добрая из всех, кого я когда-либо встречала в жизни.

Я смотрела на нее, чувствуя на сердце пустоту и тяжесть. Но во взгляде Анны не отражалось ни осуждения, ни сожаления. Была только я. И в этот момент я впервые поняла, что у Анны глаза цвета неба. Неба с прозрачной мантией и с белыми облаками, наполненного свободой, которую я искала в постоянно меняющихся лицах. Сейчас я увидела в ее глазах свое отражение. Вот оно, небо, которое я всегда искала, оно в глазах Анны.

– Знаешь, что меня поразило, когда я впервые тебя увидела?

Слезы обожгли мне веки. Она улыбнулась слегка надломленной улыбкой.

– Нежность.

Мое сердце разрывалось от сладкой, щемящей, нестерпимой боли. Такая боль, наверное, приносит исцеление.

Анна заплакала.

«Бережно и нежно, Ника... – И мама мне улыбнулась. – Не забывай...»

Я видела их обеих, я почувствовала нашу связь друг с другом. Вот мама передает мне ту голубую бабочку, вот Анна протягивает мне тюльпан. Обе с сияющими глазами. Анна берет меня за руку, а мама тянет вперед. Смеющаяся мама и улыбающаяся Анна, похожие и разные, одна сущность, воплощенная в двух телах.

И та нежность, которая нас объединяла, которая нас сближала, которую оставила мне мама, как раз и дала мне второй шанс.

Я упала в объятия женщины передо мной. Я прильнула к ней, больше не сдерживаясь, не опасаясь навязать себя или быть отвергнутой, и ее руки обхватили меня, будто хотели защитить.

– Больше никто не причинит тебе вреда. Никто! Обещаю тебе.

Я плакала в ее объятиях. Наконец дала себе волю. И коснувшись ее неба, я почувствовала, как мое сердце признается в том, что из робости я не могла сказать словами: «Анна, ты счастливый конец моей сказки».

Когда меня осмотрел врач, Анна снова села возле меня на кровать, и мы обнялись. Я слушала, как стучит ее сердце, пока она гладила меня по голове.

– Ника! – Она отстранилась, чтобы видеть мои припухшие от слез глаза, потом заправила прядь мне за ухо. – Как насчет того, чтобы поговорить об этом с кем-нибудь?

Теперь Анна понимала, откуда взялась моя бессонница и каким ужасным было мое детство. И все же от мысли, что я могу кому-то довериться, обо всем рассказать, сводило живот и становилось трудно дышать.

– Ты единственная, с кем я могу об этом говорить.

– Дорогая, но я ведь не врач, – сказала она так, словно хотела им стать ради меня одной, – не знаю, как тебе помочь...

– Ты мне уже помогаешь, Анна, – тихо призналась я.

Это правда. Ее улыбка успокаивала. Ее смех был музыкой. Анна окружила меня такой заботой, что я впервые в жизни чувствовала себя любимой и защищенной. Рядом с ней мне так хорошо.

– Ты по-прежнему хочешь меня удочерить? – робко спросила я.

Мне нужно знать, но в глубине души я боялась ответа. Без Анны мои кошмары стали бы еще страшнее.

Анну, кажется, огорчил мой вопрос, но в следующее мгновение она наклонилась и крепко обняла меня.

– Конечно да! – не без упрека в голосе выдохнула она, и мое сердце возликовало.

Мы всегда будем вместе! Каждый день, каждое мгновение, если Анна позволит.

– Я хотела бы лучше понимать тебя, – услышала я ее дрогнувший голос.

В этот момент я увидела на ее запястье, рядом с часами, кожаный шнурок, которого раньше никогда не замечала, и удивилась: такие штучки обычно носят подростки, а не взрослые женщины.

– Ника, тебе нужно кое-что знать. Вы с Ригелем... вы не первые дети, которые живут здесь. – Она сделала паузу, а затем продолжила: – У нас с Норманом был сын.

Она чуть отстранилась и с беспокойством заглянула мне в глаза, желая увидеть реакцию, но я смотрела на нее спокойно и понимающе.

– Анна, я знаю.

Ее брови удивленно приподнялись.

– Знаешь?

Я кивнула, опуская глаза на ее браслет.

– Я догадалась.

В первую же минуту, как только переступила порог дома Миллиганов.

Клаус, любивший спать под кроватью в комнате Ригеля; сам Ригель иногда носил темные рубашки, которых у него не было в Склепе; слегка потертое деревянное сиденье стула слева от Нормана на кухне; рамка без фотографии на столике в прихожей, словно у Анны не поднялась рука полностью стереть память о ком-то...

Я считала себя не вправе спрашивать, почему она скрывала от нас прошлое. Только не Анну. И не теперь, когда они с Норманом изо всех сил старались, чтобы мы с Ригелем ощущали себя членами их семьи.

– В тот день в приюте, – медленно сказала Анна, – и тогда, когда вы вошли в наш дом, мы с Норманом в каком-то смысле начали жизнь с начала.

Я понимала ее, потому что это значило для меня то же самое. Похоже на момент, когда после тяжелых испытаний жизнь дает тебе второй шанс.

– Мы с Норманом хотели, чтобы вы чувствовали себя у нас как дома, – сглотнула она. – Мы хотели снова почувствовать, что опять стали семьей.

Моя ладонь робко скользнула в ее ладонь.

– Вы с Норманом – лучшее, что когда-либо с нами случалось, – призналась я. – Хочу, чтобы ты это знала. Я могу только догадываться, как сильно ты по нему скучаешь.

Анна закрыла глаза, на ее лбу собрались морщинки, и слеза скатилась по щеке.

– Не проходит и дня, чтобы я не думала о нем, – сказала она дрожащим голосом.

Я прижалась щекой к ее плечу, надеясь передать ей немного своего тепла. Мое сердце страдало вместе с ней. Я чувствовала ее боль как горячую волну.

– Как его звали? – выдохнула я через некоторое время.

– Алан.

Я почувствовала, что она смотрит на меня.

– Хочешь, покажу его фотографию?

Я кивнула, и Анна вынула из-под ворота свитера длинную цепочку, на которой висел инкрустированный медальон. Насколько я помнила, она всегда его носила. Анна нажала на замочек, и медальон раскрылся, как маленькая золотая книжка.

Внутри была фотография юноши лет двадцати или чуть больше. Он сидел за пианино. Темные волосы обрамляли его улыбающееся милое лицо, голубые, как небо, глаза сияли.

– У него твои глаза, – прошептала я, и Анна улыбнулась сквозь слезы.

– Клаус только его признавал за хозяина, – сказала она с той же дрожащей улыбкой. – Еще ребенком Алан подобрал его на улице, когда возвращался из школы. Тогда шел сильный дождь. Ох, видела бы ты их... Алан держал его в руках так, словно нашел клад. Я не знаю, кто из них двоих казался меньше и мокрее.

Анна сжала медальон в кулаке. Интересно, сколько раз в день она доставала его и держала в ладони? Сколько раз она смотрела в улыбающиеся глаза, разрывая себе сердце?

– Алан любил играть на рояле. Он жил музыкой. По вечерам, когда я приходила домой, он всегда сидел за инструментом. Как-то он сказал мне: «Знаешь, мама, я мог бы разговаривать с тобой этими клавишами и аккордами, и ты все равно поняла бы меня». И он был прав, – прошептала Анна сквозь слезы. – Алан говорил с миром с помощью музыки. Если бы не произошло это несчастье... Он хотел стать музыкантом.

Голос Анны оборвался, она судорожно сглотнула. Маленький медальон, казалось, весил много, и я взяла ее руку в свою, помогая его держать.

– Уверена, что он им стал бы. – Я закрыла влажные от слез глаза. – Из Алана получился бы отличный музыкант. Он наверняка любил рояль так же сильно, как ты любишь цветы.

Анна склонила голову, и я прижалась к ней, как будто исцелиться от ран можно только вот так, плача и истекая кровью, но делая это вместе.

– Я никогда не хотела занять его место, – прошептала я, – мы с Ригелем. Никто и никогда его не заменит. Но люди, которых мы любим, никогда не покидают нас, да? Они остаются внутри нас, и с ними всегда можно встретиться, стоит лишь закрыть глаза.

Анна прислонилась ко мне, и я хотела продолжить, хотела сказать, что наши сердца не разобщены, они умеют любить, даже если они изранены и разбиты. И я была бы счастлива занять в ее сердце место рядом с Аланом, пусть даже очень маленькое и незаметное. Хотела бы наполнить его теми красками, которые есть во мне, и позволила бы любить себя такой, какая я есть, точно так же, как я любила Анну своим сердцем бабочки.

– Мы вместе выберем его фотографию, – сказала я. – Та рамка внизу больше не должна оставаться пустой.

Через несколько часов после этого разговора я решила встать. Надев толстовку, вышла из комнаты и в коридоре заметила Асию. Не знала, что она все еще здесь, но решила ее не игнорировать.

– Асия!

Девушка остановилась, но ко мне не повернулась, что неудивительно: она никогда не притворялась, что ей приятно мое присутствие.

– Мне жаль, что с тобой такое случилось, – сказала она ровным тоном и двинулась дальше по коридору, но я пошла за ней.

– Асия, я не откажусь от Анны.

Она замедлила шаг, как будто удивившись услышанному, и наконец остановилась.

– Что ты сказала?

– Ты слышала, – тихо ответила я. – Я не отступлюсь. – В моем голосе не слышалась дрожь, только спокойствие и твердость. – Ты не представляешь, как сильно я хотела семью. Теперь, когда она у меня есть, когда в моей жизни появились Анна с Норманом, я не хочу отказываться от мечты.

Я ждала ответа, но его не было. Асия стояла неподвижно.

– Ты наверняка понимаешь, о чем я, – продолжила я мягче, пытаясь ненавязчиво донести до нее мысль, убедить, что у меня добрые намерения. – Асия, я не собираюсь занимать мес...

– Не хочу тебя слушать, – холодно перебила она. – Не надо ничего говорить!

– Я не собираюсь занимать место Алана.

– Замолчи! – прокричала она, и я вздрогнула.

Асия повернулась ко мне, в ее мрачных глазах я увидела вспышки пульсирующей боли – боли, которая никогда не проходила.

– Не смей! Не смей о нем говорить!

В ее словах звучала ревность, столь не похожая на беспомощное отчаяние Анны.

– Думаешь, ты что-то знаешь? Считаешь, можете прийти сюда и стереть все, что с ним связано? Не оставить ни фото, ни воспоминания? Ты ничего не знаешь об Алане, – прорычала она, – ничего!

Лицо Асии исказилось от гнева, а я стояла, спокойно глядя на нее, так как сердце знало: правда за мной.

– Ты была в него влюблена.

Мои слова попали в цель, можно больше ничего не говорить, но я продолжила:

– Вот почему ты не можешь видеть меня здесь. Я постоянно напоминаю тебе, что его больше нет, что Анна с Норманом пошли дальше, а ты нет. Ведь так? Ты не призналась ему, – прошептала я. – Ты не сказала ему о своих чувствах. Он ушел до того, как ты набралась смелости ему признаться, и теперь ужасно жалеешь. Это то, что ты носишь в себе, Асия. Ты не в силах смириться с тем, что его больше нет, и ненавидишь меня за это. Но ненавидеть Ригеля ты не можешь, потому что он напоминает тебе Алана.

Все произошло очень быстро. Отчаяние взяло верх. Асия отвергла мои слова, не желая допускать их до своего сознания, она оттолкнула их так яростно, что ее рука, сверкнув кольцами, взметнулась в воздух. Звонко прозвенела пощечина.

Я зажмурилась, но в следующее мгновение поняла, что удар пришелся не по мне. Кто-то оттащил меня в сторону.

То, что я увидела, открыв глаза, меня удивило: чуть согнувшись и повернув голову, рядом стоял Ригель, его лицо скрывалось за копной волос. Асия тоже, казалась, была ошеломлена.

Ригель выпрямился, его ледяной взгляд скользнул по коридору, потом остановился на Асии. Он глухо процедил сквозь зубы:

– Я хочу, чтобы ты... ушла... отсюда.

Асия поджала губы, ее лицо покрылось красными пятнами. В ее глазах пробежала тень стыда, затем она посмотрела куда-то за плечо Ригеля, встретив другой потрясенный взгляд.

– Асия, – проговорила ее мать с упреком.

Асия сжала кулаки, чтобы не разрыдаться, а затем, тряхнув локонами, сорвалась с места и побежала вниз по лестнице.

Расстроенная Далма обхватила лицо руками и покачала головой.

– Простите, – всхлипнула она, прежде чем последовать за дочерью, – мне очень жаль.

Мы с Ригелем остались в коридоре одни. Точнее, я осталась одна, потому что тени, поглотившей и защитившей меня, рядом больше не оказалось. Поняв это, я словно потеряла равновесие и перестала ориентироваться в пространстве. Ригель поворачивал за угол в конце коридора, и я умоляюще крикнула:

– Подожди!

На этот раз я не могла позволить ему уйти. Меня по-прежнему немного лихорадило, по спине пробегал озноб, но я все равно пошла за ним. И пока шла, подумала, что зря я не надела носки: было неприятно ступать босыми ногами по прохладным половицам.

Я быстро добралась до Ригеля и схватила его за подол рубашки – наивный жест, учитывая, что удержать этого юношу было невозможно.

– Ригель!

Претерпевая мое нападение, он сжал кулаки и стоял, отвернувшись, как всегда, высокий и властный. Странно, но в этот момент ко мне вернулось ощущение равновесия.

– Почему? – спросила я. – Почему ты получил пощечину вместо меня?

– Иди отдыхай, Ника, – услышала я его низкий голос, – ты еле на ногах стоишь.

– Почему? – настаивала я.

– Ты сама хотела ее получить? – ответил Ригель, и его голос стал жестче.

Я закусила губу и, сильнее сжав подол его рубашки, сказала:

– Спасибо. Анна сказала, что ты поговорил с детективом и все ему рассказал.

До сих пор не верилось, что мне не придется отвечать на вопросы, потому что Ригель уже сделал это за меня. Он рассказал обо всем: о криках, пощечинах, истязаниях, о случаях, когда в наказание Она лишала нас обедов и ужинов, когда связывала нас в подвале. Как-то Она дверью придавила Питеру пальцы только за то, что ночью он снова обмочился.

Ригель вспомнил все, ничего не упустил. Детектив спросил, применяла ли Маргарет Стокер подобные воспитательные меры к нему. Ригель ответил нет. Тогда детектив Ротвуд спросил, прикасалась ли она когда-нибудь к нему так, как не подобает прикасаться к детям. Нет, ответил Ригель. И я знала, что это правда.

Детектив не видел, как эта воспитательница поправляла маленькие пальчики Ригеля на клавишах и как при этом светились ее глаза, в остальное время холодные и тусклые. Он не видел их, сидящих на скамейке перед пианино; мальчик болтал в воздухе короткими ножками, а она давала ему печенье всякий раз, когда он правильно брал аккорд. «Ты дитя звезд, – шептала она ему ласково, что было ей совсем несвойственно. – Ты подарок... Маленький-премаленький подарок». Детектив не мог знать, что воспитательница страдала бесплодием, и Ригель, такой одинокий и брошенный, был единственным ребенком, который когда-либо вызывал в ней материнские чувства. Не то что мы, выходцы из разных семей, у которых хоть когда-то, но были родители. Не то что мы, кучка обтрепанных кукол.

– Я ненавидел ее.

Ригель впервые в этом признался.

– Я ненавидел то, что она делала с тобой, – медленно сказал он. – Я этого не выносил. Понимал, как тебе плохо. Всегда понимал, как вам плохо.

«Я знаю, почему ты не спишь», – сказал он мне, а я ему не поверила. Мне казалось, что Ригель наслаждался ролью ее любимчика и до нас ему нет никакого дела. Он жил в своем мире, безразличный к тому, что происходило вокруг.

Но это было не так. Оказывается, все совсем не так.

Туман моих предубеждений против Ригеля наконец стал рассеиваться. Теперь я по-другому объясняла себе его взгляды и жесты, начинала понимать, почему он с печальным видом играл на фортепиано. Меланхолия, вот в чем причина.

Он носил частичку Ее в себе, под кожей, а значит, ему никогда не оборвать их связь. Как бы он ни презирал ее, как бы ни хотел стереть ее из памяти, в нем всегда будет что-то от нее. Неизвестно, что хуже – любовь монстра или его ненависть.

Но почему Ригель не ушел из приюта, если ненавидел ее? Почему он решил остаться?

Мне хотелось, чтобы он со мной поговорил, приоткрыл для меня дверцу в свое прошлое, которое оставалось для меня загадкой. Как мало я знала о Ригеле!

– Это ты принес меня домой.

Спина Ригеля напряглась. Он стоял неподвижно, словно чего-то ждал.

– Ты нашел меня. Ты всегда меня находишь.

– Представляю, как тебя это напрягает.

– Повернись, – прошептала я.

Его крепкие запястья излучали силу и напряжение. Казалось, нервы у него на пределе. Мне пришлось попросить его еще раз, прежде чем он послушался. Рубашка выскользнула из моих пальцев, когда Ригель наконец повернулся. И я почувствовала боль в сердце, когда взглянула на него.

У него на скуле была глубокая царапина. Кожа вокруг нее покраснела. Наверное, это след от кольца Асии.

Почему он всегда скрывал боль и никому не доверял?

Я инстинктивно подняла руку. Ригель недовольно посмотрел на нее, словно угадал мои намерения и в то же время испугался их. Он, похоже, еле сдерживал себя, чтобы не уйти, но я двигалась осторожно, медленно и настойчиво. Я встала на цыпочки, чтобы дотянуться до него, и затаила дыхание.

С сердцем, полным надежды, я легонько провела кончиками пальцев по его щеке. Казалось, Ригель был уязвлен моим жестом. В его глазах я снова увидела взрыв эмоций, опаливший меня вспышками неведомых галактик. Но я не остановилась и прижала ладонь к его щеке, горячей и мягкой. Мне не хотелось напугать его, увидеть, как он уворачивается и уходит. К счастью, этого и не произошло. Я потерялась в его глазах, утонула в глубоком черном океане.

Несколько мгновений спустя он разжал кулаки, расслабил пальцы. В его глазах я увидела смирение и подчинение ситуации, отчего мое сердце сжалось. С его сомкнутых губ сорвался слабый, едва слышный вздох. Ригель как будто покорился мне, словно я победила его лаской.

Он опустил глаза, а затем слегка наклонил голову, сильнее упираясь щекой в мою ладонь. Сердце отчаянно забилось. Меня охватило великолепное, ошеломительное чувство полета, и душа засияла солнечным светом. Ригель снова встретился со мной взглядом, наблюдая за мной из-под ресниц.

Хоть бы это не кончалось, подумала я, хоть бы мир замер и этот миг длился вечно, хоть бы он и дальше смотрел на меня вот так...

– Ника!

Голос прервал мой полет, и я вновь оказалась в коридоре нашего дома. Ригель вздрогнул и отстранился. Это его движение показалось мне наихудшим грехом, который может совершить человек. Он бросил рассеянный взгляд через мое плечо, и вскоре в коридоре появилась взволнованная Анна.

– Что случилось с Асией?

Она выглядела потрясенной. Я не успела ответить, потому что Ригель резко шагнул в сторону и зашагал прочь. Я чуть было не поддалась желанию повиснуть у него на руке, чтобы остановить. В голове замелькали путаные мысли, на секунду я растерялась.

Анна стала говорить, что Далма рассказала ей о том, что произошло между нами, но я ее едва слушала. У меня в глазах все еще стояло лицо Ригеля, ладонь еще чувствовала тепло его щеки. На экране памяти снова и снова мелькал его уклончивый жест. Моя внутренняя вселенная вращалась и издавала гул, но энергия, которая удерживала все ее элементы вместе, покидала меня.

– Анна, извини, – прошептала я, прежде чем повернуться и последовать за Ригелем.

Я утратила способность ясно мыслить и побежала неуклюже, как кукла, вниз по лестнице, рискуя потерять сознание из-за высокой температуры. Мне нужно поговорить с ним. Задать вопросы, получить ответы, понять смысл его жестов, сказать ему, что... что...

Я увидела, как он исчезает за входной дверью, и поспешила ее открыть. Ригель стоял на тротуаре. Рядом с ним кто-то был.

– Ри...

Я не договорила. Мой взгляд уловил одну деталь. Знакомую деталь. И в эту секунду мир замер.

Я смотрела на девушку, стоявшую ко мне спиной, а потом... потом я поняла, кто она. От удивления у меня перехватило дыхание. Нет, точно, я не ошиблась. Эти ниспадающие каскадом светлые волосы – такие есть только у одного человека.

Я запомнила их навсегда. Я узнала их даже спустя столько времени.

– Аделина, – прошептала я потрясенная.

Аделина встала на цыпочки и коснулась губами щеки Ригеля.