глава пятая. «сожаления».
Я чувствую себя ужасно.
пытаясь полюбить себя.
И вновь порезы на хрустальной коже,
готовы праздник объявить.
Прекрасны линии горизонта,
что украшают руки сна.
И тело ㅡ изрезанная кухонная доска.
Любить себя бывает сложно и в этом вся твоя тоска.
«Любить себя» — Cypress Leaves.
Глава пятая «Сожаления»
— Печально быть заложником себя, спастись от этого — нельзя.
Говорил Джисон, выпуская в потолок белый поток дыма. В спальне стало ещё холоднее, казалось, что там уже минус пять, даже одеяло не спасало. Руки постоянно мёрзли, практически не сгибались пальцы. Лишь тёплый огонёк тихо тлеющей сигареты пытался спасти. В «комнате Минхо» тоже с каждым днём становилось всё холоднее и холоднее. Но всё же там было немного теплей. Хан лежал на диване и думал, что может быть, всё-таки попробовать? Мысли о доверии к миру уже приходили к нему, но он боялся. Боялся ощутить то унижающие чувство, ту нестерпимую головную боль, что могла с лёгкостью расколоть череп, словно это был грецкий орех.
Джисону плохо. Он лежит, укутавшись в свои переживания и тихо плачет. Слёзы, скатываясь по бледным щекам, быстро замерзают. Они становятся льдом. Ресницы покрываются белым инеем и ломаются от низкой температуры, а Джисон не понимает только одно: что он опять делает не так? Прекратить общение с Минхо было верным решением. Или всё-таки нет... он не знает и не хочет знать! Хан просто устал... До чёртиков устал. Хочется навсегда остаться в этой холодной кровати и никогда не встать с неё. До чего же печально ему... Он ненавидит себя и свою жизнь. Деля эти два важных аспекта так, словно они не являются чем-то одним целым. Тело его ужасно. Руки и ноги изрезанны. Лицо опухло от слёз, а в уголках глаз появились красные стрелки. Глаза раздражены от постоянного воздействия ладонями, которые не унимали тщетных попыток вытереть слёзы. А волосы грязные. Вещи вновь валяются по всей квартире. В понедельник уже не в чем будет идти на работу. А в окно беспробудно долбится Дождь. Стоит только Джисону открыть его, как сильный поток воды заберёт в своё вечное и бесконечное небытие.
В пачке осталось всего пару сигарет. Квартира уже пропахла вишнёвым ричмондом, полностью вытеснив шоколадный. На полу, в хрустальной пепельнице, лежат остатки былых жизней. Хан замёрз. Ему ужасно холодно, он хочет и желает только одного: чтобы всё это закончилось. Чтобы слёзы перестали идти, словно они кровь от ножевого ранения. Он хочет больше никогда не чувствовать ту беспомощность и не ощущать пустоту. Его верную подругу, которой только дай повод, и она заберёт все твои когда-либо испытываемые силы и эмоции впридачу. А ужаснее этого всего-то, что ты не можешь ей сопротивляться. Пусто внутри. В ней нет ничего, забирая всё это, она просто исчезает.
Джисон устал. Он встаёт с постели и идёт на кухню, чувствуя как кожа стоп примерзает к полу, оставляя кровавые следы, словно он зимой языком к железке прилип. Хан открывает аптечку, достаёт спирт и ватный диск. В прекрасной красной коробочке лежит нож. Преподаватель обрабатывает его, затем свою руку. Смотрит на забитое пространство и думает: «Что же я делаю?». И лишь сорвались эти мысли, как кровь начинает капать с заледеневшей белой кожи. Её немного, будто это последние капли. Хан плачет, вновь нанося порезы на хрустальную кожу, что готовы были праздник объявить о новом пополнении.
Раз, два, три... Не досчитал до десяти, как вдруг опустил нож, на котором оставались небольшие следы уходящего заката. Подняв свои тяжёлые глаза, Хан посмотрел на руку. Линии, линии, линии. Где-то глубже, где-то нет. Все они разные, но такие одинаковые. И ужасно болят, но главное, что боли нет внутри. Пустота забрала остатки сил и внутренней боли.
Джисон обработал руку, убрал нож в красную коробочку, а аптечку в шкаф. Он ушёл с кухни, вновь провалившись в пушистое пространство своей холодной кровати. Он стал овощем, который ничего не чувствует. Лишь только ту паническую боль на левом предплечье. На телефоне было девять процентов. Джисон решил позвонить Минхо. В понедельник он напишет заявление об увольнение, а после сгниёт в своей постели. Гудки шли...
— Алло?
— Минхо?
— Да, здравствуйте, преподаватель Хан, что-то случилось? — голос в трубке был обеспокоенным.
— Минхо, слушай, если бы твой лучший друг ушёл из этого мира, предупредив тебя только запиской, чтобы ты чувствовал в этот момент?
Повисло молчание, Хану уже пришла мысль о том, что зря он вообще позвонил Минхо. И для чего он с ним на «ты»
— Я... я не знаю.
Глубоко вздохнув, закрывая глаза левой рукой, Джисон сказал.
— А я знаю. Я ничего не чувствовал, вообще ничего. Я просто ревел. Ночи стали длиннее, а дни недели словно выросли. Я умер вместе с ним в тот день. Пожирающая пустота внутри меня была бесконечной. А вина, что это всё из-за меня, не давала мне покоя. Да и до сих пор. Я устал, Минхо. Прости, что звоню тебе, что заставляю волноваться. Прости.
Джисон сбросил вызов. На экране появилась марка телефона, он выключился. Хан перевернулся на левый бок, вновь ощущая как слёзы замерзали на его щеках. Рука ныла, сердце тоже, но очень хотелось спать...
◎ ◎ ◎
Джисон спал, когда услышал хлопок входной двери и громкий крик «Джисон!». Хан подумал, что ему кажется, но крик продолжался до тех пор, пока парень не увидел красного Минхо. Его волосы цвета ржи торчали в разные стороны, глаза были опухшими, словно он ревел дня три. Пальто расстёгнуто, а под ним всего одна чёрная футболка и домашние штаны. Хан сел на кровать, боялся проронить и слово. Он прятал перебинтованную руку за собой, боялся, что Хо увидит её. Минхо подбежал к Джисону и крепко обнял его. Настолько сильно, что грудная клетка готова была треснуть, вдавив все кости во внутренние органы, открыв сильное кровотечение, от которого бы и погиб Хан.
Минхо дрожал, Хан ощущал это очень чётко. Поднимая свои тяжелые руки, Джисон обнял в ответ, чувствуя шоколадный вкус сигарет и тепло. Он стал согреваться. Время остановилось, даже дождь перестал стучаться в окно. Он придёт за ними позже, а сейчас пусть парни ещё пострадают и побелеют в своём Мире. От своих несуществующих болезней.
— Я... я так боялся... — шептал Минхо. Джисон не знал, что ему ответить.
— Прости, — в ответ прошептал Хан, чувствуя, как слёзы оттаяли на его больном лице.
— Вы холодный, Хан.
— Я замёрз, дома холодно.
Они разговаривали, не разрывая объятий.
— Разрешите согреть вас?
— Да, — сказал тихо он, прямо на ухо Минхо.
Ли снял пальто, бросив его на пол к остальным вещам и, оставив Джисона на краю, лёг к стенке. Хан повернулся к нему спиной, стараясь всячески скрыть свою левую руку, за которую ему было дико стыдно. Минхо подполз чуть ближе, укрыл их одеялом и так нежно обнял, что Джисон ощутил лёгкую слабость и дрожь во всём теле. Его руки тоже были холодными, но рядом с Ханом они становились совершенно другими. Джисон полностью расслабился, чувствуя, как Минхо дышит ему в шею горячим дыханием. Тревога ушла, осознавая, что рядом кто-то есть. Джисон стал думать:
«Быть может всё-таки довериться? Возможно, из этого что-то и выйдет. Да, мы больны, а здоровые отношения больные люди построить не могут. Но попробовать всё-таки стоит. Ведь если бы Минхо было всё равно на меня, примчался бы он тогда ко мне в восемь часов вечера? Лёг бы он ко мне, вновь согревая меня своими тёплыми прикосновениями? Сказал бы он мне, что он испугался? Нет. Я доверюсь, я попробую».
Хан повернулся лицом к Минхо и увидел, что тот немного плачет. Отчего его и без того, опухшие глаза, становились ещё больше. Джисон потянулся и, аккуратно чмокнув в носик, обнял его, ближе прижимаясь к груди. Минхо поцеловал Хана в макушку и, положив на неё голову, уснул.
За окном льётся дождь, и изредка пролетает снег. Ноябрь пожирает людей своей холодной погодой. Но только в одинокой квартире Джисона тепло. Тут снова пахнет Минхо и его сигаретами. Тут снова комфортно. Уже не надо укутываться в одеяло, Минхо может согреть Джисона своими объятиями. Теперь Хан в безопасности.
◎ ◎ ◎
Было четыре утра, когда Джисон проснулся от того, что кто-то теребит его волосы на макушке. Невольно махнув головой, он хотел избавиться от дискомфорта, но не получилось. Кто-то всё равно бесконечно касался его. Он потянулся и посмотрел на источник. Это был Минхо и он не спал, он словно любовался Ханом. Стало даже как-то неловко.
— Доброе утро, — прошептал Джисон, — который час?
— Четыре утра.
Сквозь плотно занавешенные шторы, проглядывали первые лучики рассвета и в тёмной комнате становилось чуть более светлее. Джисону было жарко, тело его горело. А Минхо тихо гладил плечо, собирая созвездия из родинок.
— Поговорим? — спросил Минхо.
— Хорошо. Я пойду умоюсь, а вы пока идите на кухню.
Минхо махнул головой. Джисон ушёл в ванную. Он снял бинт с руки. Порезы разбухли от тепла из-за чего сильно стали чесаться. Но делать этого было нельзя. Во-первых, было больно, а во вторых, кровь вновь могла пойти. Хотя небольшие капельки всё же скапливались в углу. Бинт он снял резко.
Хан вышел из ванной. Он дал новую зубную щётку Минхо и пошёл переодеваться. В комнате было немного светло и чисто. Диван был заправлен, одежда была поднята с пола и давно лежала на стуле. Сигареты все были в пепельнице и теперь стояли на столе. Хан улыбнулся.
Он ждал Минхо на кухне, пока тот был в ванной. Солнце окрашивало город в яркие красные оттенки, а небольшой туман, блуждающий над домами, не давал возможности взлетать птицам. Небо было тёмно-синих оттенков, из-за чего казалось, что это не небо вовсе, а вода в речном пруду, который был темнее ночи. Лишь ярко-зелёные водоросли разбавляли его чёрную тоску.
Когда пришёл Минхо, Хан налил кофе и решил заговорить первым.
— Прости меня, Минхо, — стряхивая пепел вишнёвой сигареты, извинялся Джисон. — Я поступил неправильно, когда позвонил тебе. Я был в глубокой апатии, я не совладал с собой. Прости, пожалуйста, я правда сожалею.
— Я испугался, преподаватель Хан. Я подумал, что вы звоните попрощаться. Я думал, что вы сделаете с собой что-то не хорошее, от этого меня накрыла отчаянная паника. Я выбежал из дома в том, в чём был одет. Вызвал такси и быстро поехал к вам. Признаться, по пути я хотел вызвать скорую и полицию.
— Как вы вошли ко мне в дом? — вдруг задумался Джисон.
— Я сделал дубликат ключей ещё в первый раз, когда был у вас. Я понимаю, что это неправильно, но что-то сподвигло меня сделать это. Вы положили ключи на комод в прихожей, когда я привёз вас с больницы, там лежали точно такие же. Я и взял их, но потом вернул.
— Что делать теперь, Минхо?
Парень молчал, словно сил набирался, а после сказал:
— Вы мне нравитесь, но не как преподаватель, а как мужчина. Я бы хотел быть с вами. Просыпаться с вами, как это было сегодня. Я хочу наслаждаться вашими прикосновениями и сказал я это вовсе не в пошлом смысле. Я хочу чувствовать ваши руки на своей спине, ощущать ваше тепло и запах ваших вишнёвых сигарет, — проговорил Минхо, туша никотиновую палочку о хрустальную пепельницу. Он не поднимал глаза. Смотрел на то, как испускается последний дымок.
— Знаешь, Минхо. По правде сказать, я тоже что-то испытываю к тебе, иначе я бы не позвонил. Но я боюсь лишь одного, что мы принесём больше боли, чем все остальные до этого.
— Почему вы так считаете?
— Потому что больные люди здоровые отношения не построят. Я говорил тебе это.
— Вы не задумывались, что хоть и то, что мы больны, мы можем вылечиться за счёт наших общих стараний.
— Нет, я не думал об этом.
— Тогда, — Минхо взял левую руку Джисона и стал легонько оглаживать свежие шрамы, — давайте попробуем вылечить друг друга?
Они сидели на кухне, где тихо всходило солнце. На окне ещё оставались капли дождя, словно говоря, что это ещё не конец. Обсуждали вчерашнюю проблему. Минхо старался вылечить Джисона. Хан думал, что сделал правильный выбор, доверившись Миру. Возможно, что именно с этого дня, этого утра и прошлой причины уйти, Джисон выздоровеет, и Минхо тоже. Но как печально это осознание. Они больны, они не знают как себя лечить. Они не готовы к тому, чтобы быть здоровыми.