Глава 1
Шипение тормозов было первым, что она услышала. Потом — вежливый голос проводника:
— Мисс, ваша остановка. Рэйнбридж.
Эмма открыла глаза. Вагон был тусклым, воздух пах металлом и пылью. На коленях — небольшая сумка, в которую поместились лишь документы и перчатки. На ладони — след от недавнего ожога. Сон не приносил облегчения: он был натянут, как старая простыня, не укрывающая от холода.
— Спасибо, — прошептала она и встала, придерживая шляпку.
На платформе было шумно. Люди сновали туда-сюда, разбегаясь, как муравьи, потревоженные неосторожным движением. Десятки незнакомых лиц проносились мимо, и Эмма повернулась к поезду, обдумывая правильность своего решения.
— Эй, посторонитесь! — кто-то грубо толкнул её в спину.
Она вздрогнула, и поезд, словно поймав её мимолётную слабость, дёрнулся вперёд. Колёса заскрежетали, увозя последний шанс передумать.
Остался только Рэйнбридж.
Город встретил её запахом гари и рыбного рынка. Где-то впереди гудели фабричные гудки, а под ногами хлюпали лужи с маслянистой плёнкой. Она сделала шаг — первый из многих, которые уже нельзя будет отменить. И не поднимая глаз, влилась в людской поток, направившись к выходу с вокзала.
— Аделин! — Мужчина возле припаркованного пикапа махал рукой — Аделин! — повторил он, чуть громче, и сигарета, зажатая в зубах, выпала.
Он дёрнулся, попытался поймать её на лету, но лишь неловко щёлкнул пальцами в воздухе.
Эмма вздрогнула. Холод словно ударил под рёбра. Она вжалась в пальто и ускорила шаг. Взгляд — беглый, острый, скользнул по лицам прохожих. Никто не обернулся. Никто не слышал. Никто не знал.
Она выдохнула, коротко — почти шипяще, как от боли.
— Ты что творишь?! — прошипела она, наступая на сигарету, всё же упавшую на асфальт. — Эмма! Меня зовут Эмма!
Каблук с хрустом вдавил окурок в грязную плитку.
Мужчина — Кристофер — вздохнул с театральной усталостью. Его улыбка была вялая, но в ней было что-то... обидчивое, почти детское.
— Последняя была. — Он кивнул в сторону машины. — Садись вперёд.
Они сели. Эмма только успела захлопнуть дверцу, как его рука метнулась к ней — резко, от бедра.
Пальцы впились в подбородок, так, что в висках тут же зазвенело. Челюсть свело. Она отпрянула, но он только сильнее сжал. Губы — всё ещё с той же, почти ленивой улыбкой.
Но глаза...
В этих глазах было не раздражение. Не обида. Не злость.
В них была привычка. Уверенность. Однажды уже применённое насилие.
— Ещё раз что-то подобное выкинешь — будешь собирать свои зубы с асфальта, — сказал он почти ласково, как будто говорил с ребёнком.
Он отпустил. Эмма ударилась головой о дверцу. Не сильно, но достаточно, чтобы на глаза навернулись слёзы — не от боли, от бессилия. Она сжала зубы, глотая ком в горле. Пальцы дрожали.
Машина завелась.
— Как доехала? — Его голос снова был ровным, будто ничего не случилось. Он даже посвистел что-то себе под нос, глядя на дорогу.
Эмма не ответила. Просто смотрела в окно, куда-то за пределы города. Там, где ещё можно было бы повернуть назад — если бы это было возможно.
В отражении стекла она увидела своё лицо. Пальцы на подбородке всё ещё чувствовали его хватку. А взгляд...
Свой взгляд она почти не узнала.
Кристофер вполголоса насвистывал незнакомую мелодию, выезжая на центральную дорогу. Город оживал: в витринах зажигались лампы, пар из труб окрашивался в янтарь. Чем дальше они отъезжали от вокзала, тем сильнее Эмма чувствовала — Рэйнбридж многограннее, чем казался с первого взгляда. Он не был только мрачным. В нём было что-то... живое. Тревожное, но живое.
Когда Кристофер коротко посигналил в благодарность водителю, уступившему дорогу, Эмма кашлянула, прочистила горло и спросила:
— Так в чем моя основная задача?
Кристофер улыбнулся и вежливо кивнул даме в проезжающем автомобиле. На вопрос не ответил.
— Давай ты лучше повторишь то, что мы учили с тобой в Дорбери.
Эмма потерла виски и, не скрывая раздражения, заговорила:
— Меня зовут Эмма Лорье. Приехала от своей сестры, которая работала у вас гувернанткой. — Она демонстративно протянула руку вперёд, будто здороваясь с кем-то. — Господин Микаэль Мортен, очень приятно.
— Не выводи меня, Аделин, — голос его стал тише. — Я же сказал: попадаться Микаэлю Мортену на глаза ты не должна. Ни под каким предлогом. До моих первых инструкций.
— А это возможно, если я иду к нему работать?
Кристофер резко свернул к старому парку и, с визгом тормозов, остановился у дерева. Эмма вжалась в кожаное сиденье. Он повернулся к ней — спокойно, но в глазах что-то вспыхнуло.
— Этот человек чувствует ложь, — сказал он тихо. — По взгляду. По запаху. По одному неуверенному движению. Он поймёт, что ты подослана. Что ты — последняя партовая шлюха, подсунутая к нему, как дешёвый дар.
Он наклонился ближе, почти касаясь её лица:
— И молись, чтоб тогда он тебя застрелил. Потому что если первым тебя найду я — будет намного хуже.
Он откинулся на спинку сиденья, пальцы сомкнулись на предплечьях в замок. Кожа на костяшках побелела от напряжения.
— Дальше.
Эмма проглотила ком в горле. Голос звучал чужим, как будто кто-то другой зачитывал заученный текст:
— Павел Мортен. Старший брат. Каролина Мортен — домоуправительница, тётя. Илай — кузен. Остальных... — она сделала микропаузу, — представят. Или нет. Отчитаться в пятницу вечером.
Его бровь едва заметно дрогнула.
— Что именно в пятницу?
— Звонок «отцу»... на родину, — она сделала ударение на «отцу», словно проверяя, верно ли поняла.
Он улыбнулся — сдержанно, но довольно:
— Всё верно.
Эмма невольно подняла глаза. Всего на секунду — просто чтобы перевести дыхание. Но взгляд зацепился.
Он был отвратительно прекрасен. Молодость, выточенная из мрамора. Блондин с нарочито небрежными волосами, где каждая прядь лежала как по расчёту. Но больше всего — плечи. Широкие, мощные, заполнявшие всё пространство салона. Пиджак сидел идеально, не образуя ни одной лишней складки, будто был второй кожей.
Если бы он не был чудовищем — мог бы быть ей симпатичен.
Мотор снова завёлся, и Эмма быстро заморгала, возвращаясь в реальность. Машина свернула с главной улицы, и город снова стал серым. Дорога здесь была хуже — пикап то и дело вилял, стараясь обойти ямы и неровности.
— Чёртова нищета, — пробормотал Кристофер. — Знаешь, что самое несправедливое, Аделин?
Она знала: ответа не требовалось. Молча продолжала смотреть в окно, уже придерживая ручку двери — водитель явно гнал быстрее, чем следовало.
— Дамы выбирают победителя. Да все, чёрт возьми, выбирают победителя, — его скулы будто вжались внутрь. — Эта мошкара, трутни... Побегут за тем, кто окажется сильнее. А нам остаётся только сражаться за эту силу.
Он ткнул пальцем в бардачок — в этот момент машина резко подпрыгнула на кочке. Эмму подкинуло, и она ударилась макушкой о крышу. Потирая будущую шишку, она другой рукой достала фотографию - На ней трое мужчин. Самый младший — посередине, на вид лет четырнадцать-пятнадцать.
— Хуже всего, — голос Кристофера стал тише, но от этого только опаснее, — когда мразь, едва отрастившая клыки, воображает себя равной.
Их взгляды встретились, когда Кристофер заглушил двигатель и положил ладонь ей на макушку.
— Я зову тебя по имени, потому что хочу, чтобы ты помнила, кто ты и зачем ты здесь, — его голос был низким, спокойным, почти завораживающим. Рука мягко скользнула к её затылку, и он медленно приблизил её лицо к своему.
На миг Эмма замерла — словно под действием чар. Его близость, уверенность, тепло ладони, его голос, произносящий её настоящее имя... всё это будто затуманило разум.
Но в следующую секунду её сердце дрогнуло.
— Когда ты будешь Эммой... держи в голове: мои глаза следят за тобой.
Словно щёлкнуло что-то внутри. Холод пробежал по позвоночнику. Очарование дало трещину, вытесненное беспокойством. Его рука всё ещё лежала на её затылке — теперь уже как напоминание: она все еще на цепи.
Запах мягких сигарет с тонкой примесью бергамота — тёплый, терпкий, почти домашний — вдруг сменился резким, горьким дымом. В ноздри ударила гарь.
Аделин вздрогнула, отдёрнулась и воскликнула:
— Ты видел? Из капота валит дым!
Кристофер пренебрежительно пожал плечами, не шевельнувшись.
— Я не просто так остановился.
Пикап стоял на обочине узкой просёлочной дороги, петляющей между опустевших холмов. Ни домов, ни людей. Только редкие фонари вдоль шоссе, и те не горели. Воздух был неподвижным, пыльным — как будто даже ветер обходил это место стороной.
Они вышли из машины. Кристофер, не торопясь, открыл капот. Оттуда сразу повалил густой, горячий пар с дымом.
Эмма оглянулась, заметила на заднем сиденье пластиковую бутылку с водой, схватила её и без раздумий плеснула внутрь. Что-то зашипело, запахло жжёной резиной.
— Ну и развалюху ты себе приобрёл, — пробормотала она, отступая, кутая плечи в тонкую ткань пальто. - На таком вообще ездят?
— Говорю же — нищета, — он усмехнулся, склонив голову, наблюдая за тем, как она изучает внутренности мотора. — Мужик на платформе чуть не плакал, прощаясь с этой колымагой. А на деле — честное слово, хлам.
— Так это не твоя машина? — Она вскинула брови, исподлобья взглянув на него.
Кристофер устало вздохнул, провёл рукой по волосам — пальцы прошлись медленно, почти театрально — и лениво произнёс:
— Не расстраивай меня, Дели. Если я приеду даже на своей выходной машине — на меня уставятся все, кому не лень. А я сегодня, как видишь, человек скромный.
Она резко отпрянула и присела у колеса машины, прижав локти к коленям.
— Какой план? — бросила раздражённо.
Голос звенел сухим нетерпением, но в глубине её взгляда мелькнул страх — тонкий, неуловимый, как дрожь в воде. Страх оказаться здесь, посреди пустой дороги, в безмолвной степи, с этим человеком, рядом с которым даже воздух казался плотнее.
Внезапно тишину разрезал приближающийся цокот лошадиных копыт и скрип деревянных осей. Оба обернулись. По дороге неспешно ехала телега, гружённая дровами. Старый конь тяжело переступал копытами. Повозку вёл мужчина в потертом сюртуке и шляпе, глубоко надвинутой на лоб. Его руки были жилистыми, загрубевшими от топора, а лицо — усталым, но открытым.
— Добрый вечер, — кивнул он, окинув взглядом дымящийся пикап. — Проблемы?
— Просто перегрелась, — ответил Кристофер, вдруг став почти рассеянно-дружелюбным. Он даже чуть улыбнулся. — Вы, случайно, не едете в сторону поместья Мортен?
— А как же. Дрова туда везу.
Кристофер взглянул на Эмму:
— Ты поедешь с ним.
Она открыла рот, чтобы возразить, но наткнулась на его спокойный, властный взгляд — без угрозы, но с ясным намёком: не смей спорить.
Кристофер обернулся к вознице, и в тот же миг спрятал татуированную руку в карман пальто, почти машинально. Жест вышел элегантным, будто просто от холода.
— Проводите даму до особняка. Её там уже ждут.
— Конечно, конечно, — добродушно кивнул мужчина и, повернувшись к Эмме, протянул руку помочь взобраться в повозку.
Кристофер оставался безукоризненно вежливым. Голос его звучал мягко, манеры были безупречны. Он даже поправил её воротник, будто заботливо, почти по-отечески.
Аделин, не оборачиваясь, уселась на грубые мешки с дровами. Её пальцы невольно сжались на подоле пальто — в груди теснилось что-то похожее на тревогу, подступающее к горлу.
Кристофер остался позади — стоял у машины, будто никуда не спешил, как будто всё происходящее было для него лишь игрой, тщательно разложенной по ходам.
Последнее, что она услышала сквозь ритмичный цокот копыт и потрескивание повозки:
— Не забудь в пятницу позвонить отцу.
Слова прозвучали почти буднично — как напоминание, которое мог бы сказать заботливый муж или старший брат. Но холодок пробежал по спине. Она знала: в этой фразе не было ни заботы, ни родства. Только контроль. И предупреждение.