Пролог
Габаритные двери особняка распахнулись, и по ступеням пронеслась рыжеволосая невеста в белом платье. Ангелика почти ничего не видела перед собой — лишь размытые силуэты сада и траву, дрожащую от ветра. Она промчалась мимо садовника, что поспешно отвел взгляд, и устремилась прочь — к широкому непаханому полю, фамильным владениям, тянувшимся до самого горизонта.
Каблук фирменных туфель — лимитированная коллекция, которую она ждала месяцами, — сломался и теперь жалко торчал из сырой земли. Она замерла на мгновение, затем сбросила вторую туфлю и побежала босиком.
Дыхание сбивалось. Ангелика обернулась — и сердце пропустило удар: он всё ещё шёл за ней. Медленно, спокойно. Белая рубашка, верхняя пуговица расстегнута, обнажая ключицы. Он не торопился. Знал: бежать ей некуда.
Она уже не пыталась ускорить шаг, просто шла, спотыкаясь и поправляя тонкие лямки платья, которые то и дело соскальзывали с дрожащих плеч. Босые ноги вязли в размокшей от ливня земле. Позади щелкнул барабан револьвера — он проверял патроны.
Силы окончательно оставили её. Колени подкосились сами собой. Она опустилась на землю, стиснув зубы, чтобы не разрыдаться.
— Пожалуйста, только не в спину, — прошептала, не оборачиваясь. Голос звучал на удивление ровно.
Он ответил после мучительно долгой паузы:
— Тогда повернись, Ангелика.
Она замерла. Пальцы впились в землю, будто пытались прорыть путь к спасению. Сама не понимала, чего боится больше — смерти или его лица в последний миг.
— Ты правда это сделаешь? — вопрос повис в воздухе, хотя ответ был очевиден.
— Зачем спрашиваешь?
Ещё один щелчок. Теперь он снял револьвер с предохранителя.
Ангелика подняла глаза. Старый дуб с раскидистыми ветвями — неожиданно символичное место для последнего дня. Грубая кора, покрытая мхом, напомнила ей ту ночь, когда её спина прижималась к этому же дереву.
— Как совпало, — горько усмехнулась она. — В первый раз мы были вместе именно здесь.
— Ангелика, повернись, — его голос стал твёрже.
Она медленно развернулась, не вставая. Микаэль стоял перед ней, холодный и безэмоциональный. Чёлка падала на глаза, но напряжённые жилы на челюсти выдавали внутреннюю борьбу. Вены на руках вздулись, сжимая рукоять револьвера. В его взгляде не было ни гнева, ни сожаления — лишь привычная стальная беспощадность. И это ранило сильнее всего. Даже сейчас он не мог быть другим.
— Мики... — голос дрогнул, но она собралась. — Ты скажешь моей матери, где я похоронена?
Микаэль молчал. Это молчание стало последней каплей. Ангелика больше не сдерживала слёз. Предателей не хоронят. Но она всё ещё надеялась хотя бы на это последнее проявление милосердия.
— Знаешь, мне даже легче, — сказала она, пытаясь унять дрожь. — Не придётся больше врать. Ни тебе, ни себе.
Она поправила платье, будто готовилась к встрече, которой уже не будет. Микаэль шагнул ближе, и его голос прозвучал неожиданно тихо:
— Ты думала о том, чтобы сделать иначе?
— Каждый день, — она закрыла глаза.
Его — остались открытыми. Грянул выстрел, и ствол дуба залило алым. Ангелика рухнула, как сломанная кукла.
Птицы вспорхнули с ветвей, нарушив тишину тревожными криками. Микаэль поднял дрожащую руку, приставив дуло к виску. В груди сжалось, будто невидимые пальцы сдавили сердце. Он стоял так несколько секунд, затем медленно опустил револьвер.
Закурив сигарету, Микаэль тяжело затянулся, глядя на свою невесту. Она лежала в траве, волосы цвета яркого солнца рассыпались по земле, лицо почти спокойное — если бы не алая рана на виске. Хрупкость её черт резко контрастировала с жестокостью сцены.
Вдалеке зарычали моторы. К поместью подъезжали машины. Гости приехали на свадьбу.