Лисы округа Хансон (ознакомит. фрагмент)

Харин садится на кожаный диван в центре тонущего в полумраке кабинета и вся подбирается. Огни ночного Хансона вливаются в комнату сквозь панорамные окна от пола до потолка и от стены до стены. Харин косится на них, отмечая, что письменный стол хозяина кабинета стоит ровно по центру литого стекла, между двумя чёрными балками. Нормально ему с такой высоты город осматривать каждый день? Как будто права на него имеет, индюк напыщенный.

— Не надо злиться, дорогая, — говорит Союль и садится напротив Харин. Его колени в выглаженных дорогих брюках упираются в журнальный столик между ними.

— Как же не злиться, если я твою рожу вижу, — огрызается Харин. Союль кривит губы в довольной ухмылке. Так бы и врезала по этой наглой физиономии, да она сюда не ругаться пришла, Джи прав.

Он топчется у дверей, и Харин дёргает головой — сядь уже рядом, дурачина. Джи устраивается на диване с ней, на Союля старается не смотреть. Вот тебе и защитник.

— А я помню тебя, мальчик, — говорит вдруг Союль, и смотрит прямо на Джи. Тот вжимается в спинку дивана, кожа под его лопатками скрипит, и в них почти слышится испуганный стон. — Что ты дрожишь? Тебе сколько, кстати?

— Со мной говори, — встревает Харин и машет перед лицом Союля рукой с длинными ярко-красными ногтями. — К нему не лезь, он тебе ничего не сделал.

— Ну как же, — тянет токкэби и хищно скалится. Специально пугает, ну конечно же. — Разве не ты прицепился к хвостам моей дорогой жены и увёл её прямо у меня из-под носа?

— Эй! — рявкает Харин. — Я сама ушла! Покопайся у себя в мозгах и вспомни, раз уж ума хватает лица моих друзей запоминать.

— Друзей? у тебя друзья появились, моя колючка?

Союль переводит взгляд на неё и выдыхает сквозь стиснутые в оскале зубы.

— Не виделись больше века, а ты всё сердишься, — отмечает он. Слова льются из его рта сладко-горьким потоком, прохладной суджонгвой[1] в жаркий летний день. Харин знает его манеру — и не поведётся на притворные ужимки. Они с Союлем знакомы больше трёх веков, и Харин уже не маленькая лисичка.

Да и Союль ублюдок, каких поискать.

— Не хмурься, душа моя, — улыбается он напротив Харин, — морщины на красивом лице появятся, что делать будешь?

— Тебя сожру, — плюётся она. — Говорят, кровь токкэби вечную жизнь дарит и молодость возвращает. Лучше всяких кремов будет, как раз по мне.

— Какие слухи неправдоподобные! — ахает Союль. Потом склоняется к Харин, ставит локти на колени и упирается в неё взглядом. — Не верь тому, что люди придумывают, ты же умная девочка.

В глубине его чёрных глаз светит голубой огонь. На кладбище он ходил, что ли.

— Умнее тебя буду, — отрезает Харин. Джи елозит на месте, сдавленно кашляет. Ах, да. — Ладно, я тут не пререкаться с тобой пришла. Дело есть.

— Надо полагать! — восклицает Союль и театрально разводит руками. — Моя любимая жёнушка решила навестить меня спустя целый век — конечно, у неё есть ко мне какое-то дело. Может, развод?

Харин вспыхивает до кончиков волос.

— Мы не были официально женаты, нечего и разводиться. И я не...

— Просто штампа в паспорте нет, это не показатель.

— ...не. твоя. жена. — Харин договаривает и отводит взгляд в сторону. Сил нет терпеть этого актёра одной роли! Она смотрит на Джи — тот тоже таращит на неё глаза. «Ты будешь его спрашивать о синноке или как?». — Ладно. Ответь на вопрос, и мы уйдём.

— Значит, в моих интересах отвечать подольше, — скалится Союль. — Или не отвечать вовсе, да?

«Палкой по лбу на», — думает Харин. На языке вертится грубость, но она одёргивает себя и заглушает внутренний голос, вопящий всё то время, что приходится слушать бывшего.

— Два дня назад я нашла на свалке синнока, — говорит она. Союль щурится — того гляди, опять откроет поганый рот. Харин продолжает, отсекая языком каждый звук: — Его убили. Отрезали ему рога и оставили тело в горе мусора у Уйсонга. Знаешь свалку-«подкову»? Вот там.

Губа Союля дёргается — кажется, впечатлён. Или недоволен, или что-то скрывает, или уже всё знает про синнока и неприятно удивляется, что Харин завела разговор об этом.

— Кто мог убить священного оленя? — спрашивает она после паузы. — Это такой грех, какой и вонгви на душу взять побоится. Фигурально выражаясь, конечно. Нет у вонгви никакой души.

— Ну, дорогая, когда-то все вонгви были людьми, — ведёт Союль в сторону, — и души у них есть. Испорченные, злые...

— Прямо как твоя!

— ...вечно страдающие. Не стоит так отзываться о себе подобных.

Харин фыркает. Надо закончить с токкэби побыстрее и свалить из его мерзкого дорогущего кабинета в его мерзкой дорогущей высотке, пока Джи не словил инсульт.

— Не знаешь, кому такое по силам? — возвращается она к теме. Сцепляет пальцы в замок, чувствуя, как подрагивают колени. От нетерпения ли, страха ли, от того, что впервые за сотню лет видит Союля, да ещё так близко. Она почти жалеет, что пришла к нему сама, но Союль вдруг выпрямляется и резко выдыхает.

— Тот, кто сделал такое, должен обладать неимоверной силой. И быть безмозглым, надо полагать. Или наглым, как божество.

— Наглости для убийства священного зверя нет даже у Тангуна, — шепчет вдруг Джи. Союль бросает ему ленивый взгляд, и тот весь съёживается. Харин двигает к нему сумочку, в которой припрятан баллончик, хотя Джи смелости не хватит вытащить свою пукалку на глазах у токкэби — и уж тем более ею воспользоваться.

— Он прав, — соглашается Харин и бросает Союлю: — Плохой намёк, если ты думаешь на Тангуна.

— А на кого мне думать? — вопрошает Союль, хлопая себя по коленям. — Священные звери просто так никому не показываются и подойти к ним могут только боги вроде твоего покровителя.

Харин скрипит зубами от нахлынувшей волны злости.

— Он. не мой. покровитель. Точка.

— Тангун считает иначе, — отмахивается Союль. — Но дело не в этом, дорогая. Ты же понимаешь, что я прав? Только богу по силам убить синнока.

Харин хмурится. Она и сама первым делом подумала на Тангуна, но тут же себя осадила: этот душный мудрей создал всех священных зверей, он дал им форму, напитал своей энергией и вдохнул жизнь, подарив им возможность жить среди людей и оберегать их. Он же мог и забрать все свои дары разом.

— Даже если мы предположим, — тянет Харин задумчиво, кусая большой палец, — что это мог сделать Тангун... Зачем отпиливать рога? Так поступают смертные — браконьеры, охотники, твари, что убивают животных по своей прихоти, развлечения ради. Тело синнока не развеялось, понимаешь? Тангун бы не стал оставлять его... — она подбирает слова, в голове мешаются образы той чудовищной ночи, широко распахнутый глаз оленя мерещится ей, едва она прикрывает веки. Харин мотает головой и стискивает пальцы рук так сильно, что кости скрипят. — Не мог Тангун сотворить такое с синноком. Это сделал вонгви.

— Или человек, — обрывает её мысли Союль. Харин почти ахает.

— Ты совсем ополоумел? — вспыхивает она. — Какой смертный сподобился бы? Нет, кому хватило бы сил? Нет-нет, не мог это человек сделать.

Союль смотрит на Харин, в полумраке кабинета блестят его глаза, зоркие, внимательные. Харин знает этот взгляд. Снисходительный, вот какой он.

— Тебе триста пятьдесят лет, а ты всё в сказки веришь, — почти по слогам тянет Союль. — Люди, милая жёнушка, коварнее и злее любых монстров и духов. Они способны на зверства, каких и квисин не придумает.

Он медленно поворачивает голову в сторону панорамного окна и следит за мерцающими огнями Хансона какое-то время. Харин пережёвывает обронённую им мысль, прикладывая заметные усилия, чтобы не дать той прорости в её сознании прочным стеблем. Ерунда, Хан Союль помешался на своих смертных подчинённых, вот и не видит границ.

— Среди наших слухи ходят, — говорит вдруг он. — Кто-то собирает вокруг себя мелких вонгви. Сон гакси[2], сингивоннё[3], мондальгви[4]...

— Ты, что ли? — огрызается Харин. Союль шикает.

— Мне эти похотливые твари ни к чему. За кого ты меня принимаешь?

— За мафиози? — шепчет из своего угла дивана Джи. Харин давит смешок, но ухмылку замечает Союль и вздыхает. Ой, какой обиженный! Можно поверить, его в самом деле задевает отношение бывшей, ага.

— У меня в клане другие духи, посильнее, — возражает он, медленно проговаривая каждое слово. — С мелкотнёй вроде холостяков я не вожусь.

— Кому тогда это надо? — морщится Джи. Беседа теперь занимает его настолько, что о страхе он почти забыл, кажется.

Союль на ёндона не смотрит. Он не сводит глаз с Харин, и та почти не дышит, думая, что токкэби сейчас снова поразит её самым неприятным образом. И он оправдывает все ожидания:

— Как думаешь, много вонгви скрывается от людей, как в прежние времена? Мы уже не в Чосоне, прятаться по лесам и хибарам трудно. Да и люди стали хитрее, кому-то может прийти в голову... — Союль пожимает плечами, — не знаю, использовать квисинов в своих мерзких делах. Например.

Харин вся обмирает. Все мысли замирают, становится так тихо, что слышно, как громко и часто стучит лисье сердце. кровь пульсирует, отдаваясь в пустой желудок.

— Не может такого быть! — первым приходит в себя Джи, даже голос повышает, игнорируя страх перед токкэби. — Чтобы квисины связывались с людьми? Они смертных жрут, а не сотрудничают с ними!

— Много ты понимаешь, — пригвождает Союль холодным тоном, и Джи вздрагивает. — Ты домовой, дух домашний, холёный. Ты голода, холода и одиночества никогда не знал, вот и не ведаешь, на что может пойти озлобленный дух, чтобы получить желаемое. Мы, нелюди, порой забываем, что жить остались в этом мире из-за обид, которые тащим за собой с прошлых жизней. Что может быть сладостнее человеческого дыхания и тепла? Ничего.

Джи отворачивается, и Харин слышит его сиплый шёпот:

— Ошибаешься.

Она знает, что говорит Джи об одиночестве, давнем спутнике любого квисина, квемуля и даже божества. Но поддержать его у Харин сейчас не хватает сил.

— Вонгви и людей-то жрут ради мимолётного тепла, — задумчиво подхватывает она вслед за Союлем. Тот кивает и усмехается, губы складываются в угрюмую кривую. — Энергию из тел высасывают, лишь бы испытать снова вкус жизни... Мать твою, что же это?

— Не сквернословь, — обрывает её Союль, и знакомая фраза режет Харин слух. Привычная злость наполняет тело, согревает его, гоня прочь подобравшийся к самому сердцу холодок. — Видишь, я прав.

— Прилепи награду на грудь, — фыркает Харин. — Это ничего не даёт пока. Только предположение. В какую сторону рыть?

Союль прижимается спиной к дивану, весь расслабляется. От прежней сосредоточенности будто и след простыл.

— Тебе-то это зачем? — спрашивает он и обнажает ровный ряд белоснежных зубов.

Помнится, веке эдак в восемнадцатом у токкэби зубы были острые, желтоватые — почти частокол. Виниры, что ли, себе поставил? Пижон.

— Оставь, — вздыхает Союль, и Харин моргает — воспоминание растворяется в ночной тьме. — Снова суёшь нос в чужие дела, как маленькая. Мне совсем не улыбается вытаскивать тебя из очередной беды, как в век нашей совместной жизни.

— Вот и не улыбайся, — рявкает она. — Без тебя управлюсь, мне нужна была только информация. Получила я её? Спорно.

Харин резко встает, кидает на Джи мимолётный взгляд.

— Идём, — говорит она ему, и ёндон вскакивает так быстро, будто всё это время сидел на раскалённой печи.

— Уже уходишь? — ухмыляется Союль. — Может, стаканчик виски за встречу?

— Сам пей своё мерзкое пойло, — бросает Харин. Пока она идёт к выходу, Союль не двигается с места, но смотрит ей в спину. И улыбается.

Гад надменный.

***

Идти на поводу Союля Харин не хочется. С другой стороны, зачем ещё ей было тащиться к нему и наблюдать его рожу целый час, если проверять его слова она не станет? Союль всегда был умным. Хитрым, мерзким, злобным, отвратительным, одним словом, но умным — этого не отнять.

Харин шерстит новостные сайты в поисках хоть какой-то зацепки: если она нашли синнока только сейчас, это не значит, что его убийство было первым. Да и по словам Союля, слухи о каких-то сходках мелких вонгви ходят давно, раз успели просочиться в круги высших духов. Значит, началось всё не с синнока.

Она в раздражении трёт переносицу, хмурится и тут же себя одёргивает. В самом деле, морщины появятся, что ей, к Союлю идти второй раз, кровь его пить? Харин не уверена, что кровь токкэби продлевает жизнь таким, как она, — по крайней мере, из неё Союль наоборот все соки выпил за целое столетие их совместной жизни.

Мучительное было время. Ужасное.

Люди помнят восемнадцатый век как эпоху упадка династии Чосон. Харин помнит его, как самое время страданий. Своих. До государственных переворотов и жадных чиновников, разграбляющих королевскую казну и обрекающих всю страну на голод, кумихо не было дела — в её собственном мире правили боль, гнев, жалость к себе... Занятий было по самое горло, успевай только бегать с севера на юг и обратно в надежде, что настырный муж, которого лисице навязали обстоятельства, не отыщет её в очередной раз.

Вспоминать те дни и себя в них Харин не любит. Она была жалкой, глупой, слабой, даже если физических сил у неё было больше, чем сейчас. Союль появился в жизни Харин, чтобы испортить её, не иначе. Ну, цели он достиг, даже превысил план. Потому она и сбежала.

Потому ей пришлось обратиться к Тангуну.

— Хватит, — цедит Харин себе под нос и громко стучит по клавишам ноутбука. Не время, не место воспоминаниям о былом, даром, что хорошего там было немного.

— Ты со мной говоришь? — доносится голос Джи из ванной. Харин закатывает глаза. Квисинова морда, а он-то что забыл в её квартире?

— У тебя своей жилплощади нет? — рявкает она вместо доброго утра, когда мокрая голова Джи показывается в дверях её спальни. С его длинных волос капает вода, он отряхивается и вытирается полотенцем Харин. На нём домашняя футболка с идиотским принтом, мешковатые мягкие штаны. — Ты здесь ночевал?

Джи беззаботно кивает.

— Следил, чтоб ты в ночи снова не сорвалась по помойкам носом рыть, — отвечает он и ловко уворачивается от летящего в него тапка с помпоном.

— Слышь, придурок, я без тебя разберусь как-нибудь! — рычит Харин, подбирая с пола второй тапок. — Ночуй у себя, мне не нужна нянька!

Джи недоверчиво морщится.

— Я тебя на неделю оставил, а ты синнока в мусоре отрыла и к бывшему пошла, — говорит он и смотрит не на Харин, а в стену. Проводит по обоям пальцем, снова морщится. — Ты давно пыль протирала?

— Великие Звери, — стонет Харин в голос, — только твоих замечаний мне не хватало! Бездомный домовой, следи за своей хатой, а мою в покое оставь.

— Моя-то квартира в порядке полном. А вот в твоей уборка не помешает.

— Ну и приберись, раз так хочется — швабру в руки и тряпку на шею.

Харин возвращается к своим поискам, на ворчание Джи внимания уже не обращает: он всё равно не отвяжется, так пусть хоть приберётся, если бардак мешает.

В гостиной включается телевизор: какие-то сладкоголосые парни поют о том, что их бросила девушка — всех одновременно, что ли? или она у них одна на всех была? — и Джи заводит свою вечную песню. За домом следить не умеет эта лисица, порядка нет, как в таком хаосе найти что-то нужное, скажите, пожалуйста, ой, а это что, ночнушка, фу, зачем её за диван на пол бросать, что за манеры...

— Ты в строчке «любовь моя, я запутался» все слова перепутал, — говорит Харин невпопад, пока взгляд цепляется за новостные заголовки последней недели. Статьи одна за другой ползут вверх по экрану. Совет Пхеньяна снова заговорил о разделении, госсекретаря уличили в коррупции, закон о запрете собачьего мяса вызвал новый поток возмущений среди фермеров, правительство готовит для них налоговые послабления, чтобы сгладить конфликт... Всё не то. Стоп, а тут что?..

— Джи, — зовёт Харин, прочитав статью по диагонали. — Джи, выключи телик, у меня есть кое-что!

Ёндон, чью скрюченную фигуру Харин видит в проёме двери, поднимает глаза от пола.

— Ты что на паркет пролила, яд? — фыркает он, оставляя тряпку, которой тёр пол.

— Забудь об этом, послушай лучше. На той неделе полиция закрыла ночной клуб в Мапхогу. Там драка с отягчающими произошла, два трупа.

— И?

Харин поднимается с кровати, подхватывая ноутбук, и идёт в гостиную к Джи. Тот вдруг вопит:

— Тангун Великий, прикройся!

— Что? — Харин смотрит на себя и пожимает плечами. Она в ночной блузке и коротких шортах, не такой уж постыдный вид, чтобы Джи орал благим матом. — Ты из Чосона? — Джи быстро-быстро кивает. — Подумаешь, женщина в спальном. Дорогой прикид, между прочим.

— Ну и я тебе не любовник, чтоб ты передо мной в таком виде ходила. Прикройся!

Джи тащится к ней в спальню, как к себе, и ищет там одежду.

— Вот, — он выходит в гостиную и отдаёт Харин халат, сам тянется к ноутбуку в её руках. — Да, я в Чосоне родился, и ты тоже!

— Малявка, — усмехается Харин, одеваясь. Потом забирает ноут обратно и тычет пальцем в экран. — В том ночном клубе пару человек убили, как пишут журналисты.

— И?

— Одному ногу оторвало, а второй без головы остался.

— И?

Харин смотрит на Джи, как на идиота.

— Много ты знаешь потасовок, в которых люди друг другу ноги и головы отрывают?

Джи хмурится.

— К чему ты клонишь...

— Ты знаешь.

Харин идёт к кухонному столу, ставит туда ноут и тянется к кувшину с водой. Пока она пьёт прямо с горла, пока подходит к холодильнику, чтобы найти там яблоки и — о, патчи для глаз! Самое то после сложной ночи, — она не перестаёт думать о том, что мелкие происшествия среди смертных никогда бы не связала со своим делом, не подскажи ей Союль, где искать.

— Да брось, — Джи машет рукой, хотя в глазах уже зарождается тревога. — Люди и без помощи вонгви себе руки-ноги отрезают.

— Вдруг это вегаккви[5]? — всё-таки спрашивает Харин. — Помнишь, в девяностых один по Хансону прыгал, неприкаянный, ногу себе вторую искал?

— Он, вроде, опасным не был, — возражает Джи. Харин кивает, прихлопывая патчи под глаза и на лоб.

— Да-а-а, но мы оба знаем, что с вонгви может сделать время. Чем дольше остаёшься в этом мире, не решая проблемы, тем больше становишься одержимым.

Джи качает головой, потом подходит к Харин и берёт у неё патчи для себя. с силиконовыми каплями в форме сердечек вид у него смешной, потому и слова кажутся несерьёзными:

— Стал бы вегаккви по ночным клубам таскаться. Не верю я в такое, и Союлю не верю.

— Ты сам сказал, у него теперь связи влиятельнее моих, — пожимает плечами Харин. — Я Союля терпеть не могу больше всех в Хансоне, но факт есть факт. Да и не стал бы он мне врать.

Джи весь сморщивается, как сушёная хурма.

— Спорно, но допустим. А с безголовым что?

— А второй... — Харин замирает, раздумывая над предположением. Если уж она начинает верить в связь людских перепалок с вонгви, почему бы не закинуть удочку и в это болото? — Туоксини[6]? Он головы крошить любит, только дай повод. Да и в тёмных местах ему нравится больше всего.

— В ночном клубе шумно для туоксини, — не соглашается Джи и чешет затылок.

Харин кивает. Патч падает с её щеки на кухонный стол с громким «шмяк». Харин стучит длинными ногтями по спинке стула, в который упирается, думает.

— Мне стоит проверить эту зацепку. Не начинай, — останавливает она Джи, едва тот открывает рот, — тебе прекрасно известно, что, если я не буду следить за порядком на границе мира смертных и мира духов, по мой хвост явится Тангун. А видеться с ним я хочу ещё меньше, чем с Союлем.

С этим доводом Джи приходится согласиться.

— Кстати о хвостах... — заводит вдруг он. Смотрит на Харин исподлобья, хотя он выше лисицы, и такой взгляд кажется ей подозрительным. Что опять?.. — А Союль знает, что ты новыми хвостами обзавелась? Когда вы последний раз виделись, у тебя их было... Три? А сейчас уже четыре и...

— Прекрати эту тему пережёвывать, — обрывает его Харин и сердится. — И вообще закрой этот вопрос для себя раз и навсегда. Мои хвосты — моя проблема.

— Чем их больше, тем...

— Джи!

Высохший патч летит ему прямо в лицо, он уворачивается и виновато вжимает голову в худые плечи.

— Я за тебя переживаю, дурила! — оправдывается он и взмахивает руками. — С тех пор, как ты отрастила новый хвост, сил у тебя стало меньше, и это...

— Моя. Забота, — выстукивает Харин по столу кулаком. Потом вздыхает и отворачивается, чтобы не смотреть в глаза приставучему ёндону. Он прав, да, но зачем напоминать ей о проколах, если словами делу не поможешь?

Харин берёт со стола яблоко, вгрызается в него зубами.

— Голландские яблочки самые вкусные, — говорит она, за три укуса съедая половину фрукта. — Где, ты говоришь, такие продаются? Хочу ещё.

— Харин.

— Скажи адрес склада, мне нужны оптовые поставки.

— Харин.

— И ещё ты на днях приносил мне сиропчик, с ним вообще пальчики оближешь! Я увидела в тик-токе, как люди стеклянные яблоки делают в сиропе — приготовила тоже, чуть не умерла от восторга. Хочу ещё.

— Харин!

Она сгрызает всё до палочки и кидает её через плечо в раковину. Та падает в гору грязной посуды, ползёт по тарелке с ссохшимся острым соусом для говядины. Джи наблюдает за лисой с самым хмурым видом, всё лицо — застывшая посмертная маска.

— Тебе надо найти того мальчика, — говорит он после двух тяжёлых вздохов. Харин кривит губы. — Не строй такую морду, ты и сама знаешь, что я прав! Пока его не нашёл кто-то из наших, ты в опас...

— Кто его найдёт? — осаживает Харин. — На нём защита похлеще, чем на всём небоскрёбе Союля. К нему никто из квисинов не подберётся, он для них невидимый, забыл?

— Ага, — кивает Джи, скрещивая руки, — и для Тангуна тоже?

Проклятье. Харин так и знала, что речь зайдёт про этого всемогущего.

— Я ничего не могу поделать, — на выдохе произносит Харин. — Он и для меня невидимый. Считай, я забыла пароль от криптокошелька. Что мне теперь, ходить медитировать на Халласан, чтобы вспомнить, где оставила мальчишку, как те дебилы из интернета? Не поможет, я пробовала.

Джи трёт шею и, наконец, сдаётся.

— Как можно просрать своё же, скажи, пожалуйста? — ворчит он, обходя Харин. За её спиной начинает шуметь вода — Джи не выдержал вида грязной посуды и решил снова всё перемыть. Ну и правильно, не Харин же этим заниматься. Она любит кушать, а мыть за собой не любит. В отличие от Джи, не зря его после смертной жизни в домового обратили.

— В посудомойку всё свали, пусть техника за тебя работает, — говорит Харин и уходит с кухни, одеваться. Раз уж она решила проверять зацепки по наводке Хан-мать-его-Союля, стоит начать прямо сейчас. Пока Тангун, в самом деле, не решил справиться о делах своей хвостатой приспешницы.

Вообще-то, думает Харин, одёргивая себя же, она не его приспешница. И не помощница. И не подопечная, как считает Союль. Что бы там Тангун не думал об их отношениях, они далеки до родственных, дружеских и даже приятельских.

Харин его должница. И обязательство перед богом всех мифических существ Кореи — это стена, которую не преодолеть даже доброте Тангуна. Харин знает, что он притворщик, и все его благие намерения — ложь, которой он пытается умаслить кумихо.

— Ну, я пошла, — говорит Харин, появляясь в гостиной в узких джинсах и кожаной куртке. Джи убрал волосы под платок, нацепил фартук и уже что-то нарезает на её кухонном столе. Мясо для пулькоги[7]?

— А позавтракать? — Джи вскидывает голову, машет перед лицом широким ножом. — Натощак бегать по городу затея не из лучших.

— Да-а, но уже полдень. Если хочу успеть во все места, надо поторопиться. Не смотри так, я не хочу это на завтра оставлять. Как вернусь домой, так и позавтракаем, хорошо?

— Скорее уж, поужинаем, — ворчит Джи, но кивает. — Возьми пару яблок хотя бы.

Он бросает Харин бумажный пакет, та ловит его уже по пути к дверям.

— Хорошо, мамочка! — кричит она Джи, надевая кроссовки. Яблоко она сгрызает по дороге до подземной парковки, а на дне пакета находит ещё онигири с острым кимчи.

Всё-таки, Джи золото. Не зря она спасла его двести пятьдесят лет назад.

***

Осмотр ночного клуба Харин ничего не даёт: там уже всё убрали, зачистили какими-то химикатами пол, даже следов от потасовки не осталось. Если тут и была кровавая бойня, Харин ничего не найдёт. Она просматривает записи с камер в рубке охранника — пусто, конечно же, полиция уже изъяла все материалы по делу и теперь, надо полагать, решит, что ногу одному бедняге оторвал кто-то из его смертных соперников, а голова второго треснула сама по себе. Если в ту ночь в клубе орудовали монстры, полицейские ничего на видеозаписи не увидят.

Жаль, у Харин нет доступа к их архивам. Она бы смогла увидеть больше, чем доступно человеческому глазу.

— Хичжин? — она звонит подруге, мельком глядя на наручные часы. Восемь вечера, что-то она задержалась. Надо поесть.

— Йо! — отзывается Хичжин на конце линии. — Опять к Союлю клинья подбиваешь?

— Что? С ума сошла, когда бы это я... — Харин осекается, понижает голос. На Хансон уже опустились осенние сумерки, город сияет неоновыми огнями, свет которых окрашивает фигуры многочисленных прохожих в розовый, красный и оранжевый. С такой подсветкой волосы Харин горят ярче пламени.

— Ладно-ладно, я пошутила, — беззаботно хихикает Хичжин. — Так чего звонишь?

Харин заворачивает в первый попавшийся ресторанчик, откуда тянет говядиной, и садится за ближайший к дверям столик.

— Один канхве[8], пожалуйста! У тебя есть выход на полицейский участок в Мапхогу?

— Тебе зачем? — недоверчиво спрашивает Хичжин.

— Надо проверить, не замешаны ли в недавней резне в местном ночном клубе какие-нибудь квисины или квемули.

— Че-го? — икает Хичжин. — Это в том, где смертные банды недавно снежок[9] не поделили? Почему ты решила, что...

— Просто ответь на вопрос, — вздыхает Харин. В трубке раздаётся такой же вздох Хичжин. Харин слышит, как подруга стучит по клавишам.

— Ну... Вообще есть, но я бы с этим оборвышем связываться не стала, — говорит она после минутного молчания. — Он и по меркам квисинов тот ещё урод. Умрёт, точно в вонгви обратится.

— Будем надеяться, эта участь его минует, — хмыкает Харин в трубку.

Симпатичная пожилая аджума[10] приносит заказ, раскладывает вокруг закуски в маленьких плошках и, поклонившись, уходит. Харин запихивает тартар в себя, почти не прожёвывая. Вкусно. Надо было две порции брать.

— Так что там с контактами? — спрашивает она у Хичжин. — Поделишься?

— Приятного аппетита, — отзывается та. — Я тебе в ка-ток сбросила, но, подруга, поверь: лучше своими силами что-то разведать, а не к этому говнюку соваться. Мне говорили, он мудак и жену побивает. Служитель закона, тьфу.

— Я не его жена, — замечает Харин, в презрении поджимая губы. — И что он мне сделает, я кумихо, твою мать. Но спасибо за инфу. Если случай подвернётся, сломаю ему руку.

Хичжин фыркает.

— Ну как знаешь. Ты со своими расследованиями завязывай, что-то зачастила. То про Союля узнай, то теперь это. Что ты там ищешь?

— Как узнаю, расскажу, — обещает Харин. Она заглатывает свою порцию канхве и уходит, расплатившись на выходе. — Всё, отключаюсь. Мне ещё в полицейский участок заглянуть надо.

— С тебя курочка с соджу[11], договорились! — радостно говорит Хичжин и бросает трубку первой, пока Харин не успела ей возразить.

— Эй, Хичжин! Вот же русалка ненасытная!

К отмеченному участку Харин приезжает уже в десятом часу, гадая, работает ли сейчас тот полицейский, о котором сказала Хичжин. Как там его зовут? Со Чжун? Ну, имя по крайней мере у него нормальное.

Харин паркуется у входа и уже хочет выйти из машины, когда двери участка распахиваются и оттуда выходят два парня. Один высокий и широкоплечий (ну и скала!), второй — пониже и не такой крупногабаритный.

— Начальник говорит, у Мапо тело нашли, снова какой-то суицидник, — говорит второй, приближаясь к белому джипу. — Сколько их по осени находят в реке, а? Всплывают, как грибы, под дождём.

— Как говно, — поправляет его Харин. Она бы не обратила на этих двоих внимание, если бы не почувствовала, что...

Этого не может быть, конечно: такая удача не могла упасть в лапы невезучей кумихо, но всё её естество подбирается, пустота в желудке, к которой она так и не привыкла за пятнадцать лет, ноет, отзываясь на близость того, что принадлежит кумихо.

Её драгоценность. Где-то рядом. В теле одного из этих двух мальчишек.

Не. Может. Этого. Быть.

Харин ждёт, когда машина с двумя полицейскими скроется за поворотом, и включает мотор. К Тангуну нынешнее расследование и Со Чжуна, у неё внезапно появилось дело поважнее.

Она убеждает себя, что повезти ей не могло, но всё равно едет за белым джипом — проверить. За последний пятнадцать лет Харин попадалась на уловку, которую проделывает с ней пустота внутри тела, раз семь, и все безуспешно. То сейчас чувство острее, словно она, наконец, нашла часть себя.

Она паркуется недалеко от реки Хан, куда приехали полицейские, и, скрываясь за кустами, идёт к мосту. Прячется там в тени и долго наблюдает, как работает полиция Хансона. Мальчик пониже много ворчит, а скала, сейчас склонившаяся над трупом, радуется, как ребёнок.

У трупа, кстати, головы нет.

Харин принюхивается и отмечает рядом с собой солоноватый запах. Высовывает язык, трогает им влажный ночной воздух. Точно, железом тянет. Кровью, вон она, отпечаталась на бетонной плите. Ту самую голову тут бросили, что ли? Без своего чутья она определить это сразу не может, а вот широкоплечий мальчишка, единственный, кто веселится от безобразной находки из реки, вдруг поднимает голову к небу.

Всё нутро Харин отзывается на его действия: вот он поворачивается лицом к мосту, под которым она прячется, идёт сюда, и взгляд у него стеклянный, будто он смотрит не на дорогу, а куда-то вглубь себя.

Великие Звери, так это правда...

По телу Харин бегут мурашки, все волоски встают дыбом, за спиной вспыхивают четыре хвоста. Она прячется за мостом, но мысль, что её могут обнаружить, затмевается абсолютной, непередаваемой радостью. Нашла, она нашла его!

Мальчишка находит следы крови, зовёт своего напарника. Харин выглядывает из своего укрытия, чтобы рассмотреть его лицо поближе. Красивый, надо же. И вырос как! Харин запомнила его совсем ребёнком, младенцем почти, он умещался у неё в руках. И плакал.

Теперь он вымахал под два метра ростом, раздался в плечах, вышел таким красавчиком, что впору в дорамах сниматься. И стоит улыбается, как идиот, глядя на кровь под ногами. Он дебил, что ли?..

Харин ныряет в кусты, когда он вдруг поднимает глаза и смотрит в её сторону. Пронесло, чуть не попалась.

Ночной клуб, резня и прочие квисиновы дела отменяются. Ужин с Джи отменяется. Сон отменяется. Харин проведёт ближайшее время, выслеживая свою добычу. И когда он останется один, она подберётся к нему и заберёт своё сокровище.

Свою лисью бусину, которой поделилась с маленьким мальчиком одной дождливой ночью пятнадцать лет назад.

[1] Корейский традиционный пунш с корицей из хурмы и имбиря

[2] Призрак девственницы

[3] Преисполненный обиды призрак кисэн — корейской танцовщицы из публичного дома

[4] Призрак холостяка, не успевшего жениться при жизни

[5] Призрак-одиночка, у него одна нога

[6] Призрак, который давит головы

[7] Корейское барбекю из тонких ломтиков маринованной говядины или свинины

[8] Тартар из сырой говяжьей печени с кунжутным маслом и солью

[9] (сленг.) наркотики

[10] (корейск.) тётушка

[11] Алкогольный напиток, вариант корейской водки