Лисы округа Хансон (ознакомит. фрагмент)

За пару недель до описываемых событий

Харин мчится вдоль автострады, ругая весь свет. Оборачиваясь лисой, она меняется только внешне — в ней бурлят человеческие эмоции, злость сжигает нутро, и, если бы могла, она бы плевалась человеческими словами, только лисья морда не позволяет ей сказать даже простое «эй». Выходит лишь визг вперемешку с клекотом, будто она птичка.

В голове крутится приставучая иностранная песня, которую Джи напевал несколько лет назад. Квисин бы побрал этого любителя клубов — Харин всё ещё слышит его «что говорит лиса, что говорит лиса, динь-дилинь-дилинь».

На повороте из города её заносит: четыре хвоста должны помогать ей балансировать, да только гнев застилает глаза, и Харин не сразу замечает, что дорога виляет вправо.

Впереди маячит вывеска круглосуточного магазина, редкий огонёк в непроглядной темноте на подходе к мусорной свалке, устроенной людьми, которые ничего не смыслят в сохранении природы. Воняет, человеческие отходы смешиваются с запахами, идущими от заводов, выстроенных широкой полосой чуть западнее того места, куда Харин держит путь.

Джи просил её быть осмотрительнее, но сегодня произошло что-то из ряда вон, раз Харин несётся сломя голову в самый центр мусорной «подковы». Нелегальные свалки стали заполнять территорию Корейской Федерации с тех пор, как Китай запретил ввоз иностранного вторсырья, чем в своё время активно пользовалось местное правительство. Теперь не только Хансон, но и рисовые поля в фермерской части страны утопают в мусоре.

Кажется, у свалки сменился хозяин: прежний владелец хоть как-то сдерживал массу отходов, поступающую на полигон в Уйсонг, а теперь гора из пластика и строительного мусора здесь выросла раз в пятьдесят.

Харин останавливается у гряды «подковы» и осматривается. Принюхивается. Из-за газа, образующегося в недрах мусорной горы, сложно разобрать другие запахи, но звериный нюх выискивает среди тянущихся вдоль горы слоёв вони тот, что привёл её к этому ужасному месту.

Слева шумит река Накто, и слабый сырой аромат доносится сюда еле слышно, смешиваясь сперва с запахом фермерских угодий — химикаты снова испортят негодующим крестьянам урожай, ц, — но благодаря ему Харин улавливает едва заметный след. Фу, кто додумался прятать труп в мусоре? Такое только людям на ум могло прийти, вонгви[1] поступают по-другому. Что-то здесь нечисто.

Харин медленно идёт вглубь свалки. И без того слабый свет трёх фонарей у заграждения не достаёт до центра «подковы», но лисице не нужны человеческие приспособления, чтобы видеть в ночи лучше, чем днём. Она доходит до торчащего из мусора ржавого бока какого-то пикапа и замирает. Здесь.

Пахнет сладко и горько. Пахнет смертью, насильственной и жестокой. У неё свой аромат, его ни с чем не спутаешь, если хоть раз видел, как умирает на твоих глазах живое существо от рук другого, такого же, существа.

Харин ищет глазами подсказку — оставшийся от убийцы шаг, отметину потной ладони на кузове старого авто, капли густой чёрной крови. То, что мертвец, притащивший Харин сюда, — вонгви, она не сомневается. Убил его кто? Другой вонгви? Что за ерунда, они не поступают так со своими... Сожрать заплутавшего пьяницу, утащить маленького ребёнка в лес и извратить его существо, лишить разума вдову, уже сгорающую от горя, или утянуть на дно водоёма подростка с разбитым сердцем — вот, как поступают вонгви. Они не убивают друг друга, тем более не прячут трупы в горе человеческого мусора.

У злых духов тоже есть гордость, она превышает людскую в разы.

Харин трогает языком душный воздух. Гореть тут всё будет через неделю-две, точно — пахнет газом так сильно, что ни о чём думать не получается. Заткнуть бы нос и свалить отсюда, оставив других монстров разбираться с проблемой.

Но нет, ей же больше всех надо копаться в мусоре...

Харин старается дышать через раз, и прыгает на кузов тачки. Та натужно скрипит и нехотя наклоняется к земле. Харин использует хвосты, чтобы освободить пикап из мусорной хватки. Медленно поддавшись напору, автомобиль с грохотом валится на землю вместе с пластиком, сдутыми шинами и железными балками. Харин прыгает в образовавшуюся пещеру, откуда тут же вырывается на свободу жуткий смрад.

Нашла.

Скрюченное тело синнока[2] притулилось в мусорной яме. Харин ахнула бы, но издаёт только скрипящий крик. Священное животное смотрит на неё широко распахнутым глазом, второй слипся от ссохшейся крови. Его бледно-жёлтая шкура покрыта пятнами крови и грязью, она свалялась и облепила рёбра, словно из зверя высосали не только жизнь, но и кровь. У него нет рогов — похоже, это косуля.

«Тот, кто сделал это, заслуживает самой ужасной смерти», — думает Харин с подступающей к горлу паникой. Убийство священного оленя карается и в этом мире, и в загробном, и убийца, если он знал об этом, безумец самой жестокой масти.

Харин делает осторожный шаг в мгновение сгустившуюся темноту — глаз оленя потух, но всё равно вызывает в ней глубинный страх. Она никогда не видела мёртвого синнока, да и живого ей довелось встретить всего раз — в горах недалеко от Уйсонга.

Может ли это быть тот самый олень, она не знает и старается об этом не гадать понапрасну, станет только хуже.

Она касается тела оленя лапой — стылое, твёрдое, словно камень. Никакой квемуль[3] не должен таким быть. Если кто-то или что-то убивает монстра, тот исчезает, не оставив после себя в этом мире никакого материального тела. Убитого квемуль нельзя найти вот так, в горе человеческого мусора, изувеченного и забытого.

Великие Звери, да кто мог так обойтись с синноком?..

Переборов первую волну страха, Харин обходит тело оленя и толкает его передними лапами наружу. Прочь, прочь из этого смрадного места, тебя стоит похоронить с почестями, оплакать твою гибель, какой бы ужасной она ни была, и поставить рядом с твоим захоронением статую в твою честь!

Харин упирается задними лапами в железную дверь от какого-то сейфа, тяжело дышит, прикладывая силы больше, чем обычно. Она может перевернуть крыло самолёта, без труда поднять человека, огромный шкаф с собственным гардеробом, сдвинуть автомобиль... Но справиться с человеческими вещами куда проще, чем с телом священного зверя.

Приходится ухватиться зубами за шею синнока. Харин тянет его со свалки, глотая злые слёзы. Будь проклят тот, кто сотворил такое зло! Человек ты или вонгви — тебе не жить.

У Харин уходит час на то, чтобы дотащить тело до леса, ещё не тронутого человеком. Вопрос времени, когда люди вырубят деревья и здесь и завалят это место мусором. Харин надеется, что успеет отыскать убийцу синнока и наказать его — тогда его тело должно исчезнуть, и человек не сможет обнаружить на своей территории то, что ему видеть не следует никогда.

Харин копает землю всеми лапами, подмахивает хвостами, пока глаза застилает мокрая пелена. Пока рядом нет Джи, она может поплакать о судьбе убитого синнока — её закадычному другу не стоит видеть слёзы лисицы, которая снова не справилась с эмоциями.

Тело синнока падает в свежевырытую яму. Харин читает над ним короткую молитву и закапывает, приминая лапами так, чтобы никто посторонний не заметил место захоронения. На ближайшем стволе дерева Харин царапает метку, по которой позже сможет найти могилу и поставить здесь какой-никакой памятник.

Вся в земле, насквозь провонявшая газами со свалки и другими отвратными запахами, она возвращается в город. «Синнока убили пару дней назад», — думает она, устало перебирая лапами по асфальту дороги. — «Было полнолуние, я проснулась посреди ночи от внезапного страха такой силы, что хоть вой, как волк. Значит, не зря меня мучили подозрения. И не зря я сунулась на эту квисинову свалку».

Она бежит вдоль трассы, прижимая все четыре хвоста к заднице. Будь она сильнее, как в конце прошлого века, могла бы за пару минут преодолеть расстояние в десятки километров и оказаться в своей квартире, чтобы смыть с себя тяжесть ночи и уснуть беспокойным сном. Но о чудовищной скорости и силе пришлось забыть — с тех пор, как Харин отдала, нет, потеряла, как идиотка, своё сокровище, она и себя потеряла.

Но о себе ли сейчас стоит переживать...

У синнока не было рогов, хотя то был олень, не косуля. Кажется, священные косули другого цвета; Харин не помнит этого и делает мысленную пометку расспросить обо всём Джи. Только подробности вываливать на него Харине станет, а то этот неугомонный кинется искать труп оленя за её спиной, чтобы прочитать над ним правильную молитву и отпеть, как следует.

Что ещё такого необычного можно было отметить у синнока, что дало бы Харин подсказку?.. Кроме самого факта убийства она ничего больше не может придумать и перебирает в памяти все известные ей случаи смерти священных зверей — или любых других монстров.

«Твою мать», — думает Харин с нарастающей по-новой злостью. — «Придётся идти к этому ублюдку».

Джи не понравится эта идея. Соваться в гнездо токкэби и раньше было сродни самоубийству для лисицы, но теперь, когда в новом веке гадёныш обзавёлся связями и отстроил себе целую империю, прикинувшись богачом, Харин в его владениях и подавно не ждёт ничего хорошего.

Но Союль единственный из всех знакомых Харин монстров убивал себе подобных. И только он может сказать, существует ли в этом смертном мире что-то, способное отобрать жизнь у священного оленя.

***

— Ты с ума сошла! — вопит Джи и вскакивает со стула. Тот падает на спинку, грохот разносится по кухне и совмещённой с ней гостиной. Харин дёргает рукой — тушь мажет мимо ресниц и попадает на щёку. Ну, класс.

— Я слышу это от тебя уже лет... триста?

— Всего двести пятьдесят, — возмущенно пыхтит Джи с кухни и идёт к Харин в её спальню. Опирается плечом о дверной косяк, смотрит на лисицу с прищуром... Она думает, что Джи сейчас снова заведёт надоевшую песню про токкэби, но тот сваливается в свою излюбленную тему: — Я ещё не настолько старый.

— Тебе-то что? — округляет Харин глаза. — Всё равно не стареешь, а прикидываешься малолеткой, будто тебе страшно обнаружить пару возрастных морщин на личике. Шмотки таскаешь ужасные. Ты нувориш? Вчера обогатился?

— Эй!

— А что тогда одеваешься так безвкусно? Диор не сочетается с Рабан, деревенщина.

Джи открывает рот, но сдерживает себя от полного ярости крика и говорит обманчиво-нейтральным голосом:

— Они. И не должны. Сочетаться.

Харин закатывает глаза и ухмыляется. Переключить внимание Джи так легко, что эта игра надоела ей ещё два столетия назад.

— Домовой, а ведёшь себя, как сын Кардашьянов, — цокает языком Харин, подначивая его сильнее. Пока Джи будет разливаться в восхищённых песнях модным домам, она ускользнёт по делу, и ёндон[4] не остановит её и не увяжется следом.

Несмотря на то, что от своих прямых обязанностей Джи косит с момента своего возвращения из мира мёртвых, за Харин он цепляется с изрядной упёртостью и таскается за ней, как привязанный, едва дело запахнет жареным. А ведь они даже не семья и живут в разных домах! За собой бы присматривал, малолетка.

Харин стирает с щеки полосу туши, смотрит на себя в зеркало и, поморщившись, добавляет ещё теней поярче. Перед засранцем надо выглядеть идеально, чтобы его зоркий глаз не смог зацепиться ни за одну лишнюю деталь в её образе.

А им всего-то надо поговорить. Не драться, как двести лет назад, до полусмерти, не поить друг друга отравленным соджу, как в начале прошлого века. Сколько они не виделись? Больше столетия уже, надо полагать.

И ещё бы столько же не виделись.

Харин заканчивает макияж и бросает взгляд на Джи. Тот завалился на её диван в гостиной и бездумно щёлкает по тв-каналам. Понятно, он ждёт, когда Харин соберётся на выход — и потащится за ней в «Хан Груп».

— Останься-ка дома, — говорит Харин, вставая с кресла. Джи смахивает с дивана вечернее платье, туфли на шпильках и сумочку — вчерашний наряд, в котором Харин явилась на званый ужин, который ничем полезным не закончился, — и хмурится.

— Отпустить тебя одну к этому гаду? Нуна[5], я не хочу снова искать тебя в Жёлтом море.

— Это было давно!

— Или вытаскивать тебя из горящей конюшни.

— А это вообще не Союль сделал!

— Но по его наводке тебя тогда деревенские нашли и сжечь пытались! — вспыхивает Джи и поднимается с места. — Встречи с ним не заканчиваются для тебя ничем хорошим!

— И для него тоже, — парирует Харин, скалясь. Однажды она пригвоздила токкэби мечом к крепостной стене и оставила висеть там три дня, пока над ним не сжалился какой-то полоумный вонгви. Кажется, Союль отплатил тому бедолаге сполна. Прислал его голову Харин в подарок ко дню обращения. Миленько, ничего не скажешь.

— Слушай, мы уже не малые дети, чтобы так развлекаться, как в прежние времена, — говорит Харин, перебирая стоящие на полках сумочки. Надеть надо туфли с каблуком повыше, чтобы не смотреть на гадёныша снизу вверх, значит, сумочку она возьмёт в тон лабутенам. Чёрная подойдет.

Джи трясёт головой, смахивает с лица длинные пряди волос и замечает:

— Бери красную.

— Думаешь?

— Ага. Пусть думает, у тебя там пистолет или нож отравленный спрятан.

Харин согласно кивает.

— Ну, — говорит она, оборачиваясь к Джи. — Как я выгляжу?

Джи осматривает её с ног до головы — черная блузка с мехом, юбка до колен из кожи и чёрные туфли с красной подошвой на высокой шпильке — и удовлетворённо хмыкает.

— Сногсшибательно. Не забудь газовый баллончик.

— Ты за кого меня принимаешь?! — злится Харин.

— Это не тебе, — машет рукой Джи, — а мне. Мне так спокойнее будет.

Харин закатывает глаза и идёт к выходу.

— Ёндон, а защищаться так и не научился, — ворчит она, запирая двери за собой и Джи. — Если так боишься его, что за мной тащишься? Я тебя не зову.

— Отвали, — огрызается Джи. — Я за тобой присматривать иду, не за ним.

Они спускаются на подземную парковку, находят машину Харин — красный Авентадор, её любимую малышку. Выезжают на улицу в молчании, проезжают ночные кварталы тоже молча. Наконец, Джи не выдерживает:

— Я порыскал по своим каналам о нём, раз уж ты не удосужилась, — говорит он. — Союль теперь влиятельнее половины страны.

— Удивил, — цедит Харин. — Редкий вонгви с мозгами в наши дни будет прозябать в нищете и голоде, тем более такой древний, как Союль.

— Вот именно! — вспыхивает Джи. — Он теперь тебя не своими руками скрутит, а позовёт военный конвой и упрячет тебя за решётку, если зубы на него оскалишь.

— Успокойся. Я тоже не та мелкая лисичка, какой была в нашу первую с ним встречу. У меня есть деньги и связи...

— Не такие, как у Союля.

Харин включает радио, лишь бы заглушить ворчание Джи. Не с его габаритами и возможной силой бояться бодигардов корпорации Хан: он высокий, под два метра, разве что долговязый и мышц почти нет. Но из драки с любым человеком он выйдет победителем даже при самом неудачном раскладе.

— Он опасен теперь во всех отношениях, — продолжает гнуть своё Джи. — Физически, финансово, юридически. Его адвокаты найдут на тебя столько компромата, если ты перейдёшь ему дорогу...

— Джи, малыш, — усмехается Харин, — я не собираюсь переходить ему дорогу. Я вообще не собираюсь говорить с ним о чём-то помимо синнока.

— Но!..

— И он не станет так постыдно мне мстить. Да и за что? — Харин сворачивает на перекрёстке к Каннаму, за окном проносятся огни приближающегося делового района. В Хансоне теперь светло круглые сутки, город никогда не спит. Шумно, многолюдно. Если бы люди не творили с природой всё, что им заблагорассудится, Харин любила бы это время всей душой. Если у неё вообще есть душа, ха.

— За что? — Джи открывает бардачок и бесстыдно там роется. — Тебе перечислить в алфавитном порядке или хронологическом? Значит, вспомним историю вашего знакомства...

— С той поры много воды утекло, даже Великие Звери успели забыться.

Джи находит в бардачке солнечные очки Харин и цепляет их себе на нос. Морщится, смотрит на своё отражение в зеркало заднего вида.

— Тебе идут, — фыркает Харин.

— Да?

— Оставь себе.

Джи лучезарно улыбается ей и убирает волосы со лба душкой очков. Такой ребёнок. И как умудрился дожить до своих веков...

К высотке с горящей под самым небом вывеской «Хан Груп» они приезжают уже за полночь, и настроение Джи снова ползёт вниз. Он выходит из машины с хмурым видом и ждёт, притопывая ногой в лакированной туфле, пока ждёт Харин.

— Можешь подождать меня здесь, раз боишься, — говорит она.

— Нет уж, — мотает головой Джи. — Я пойду с тобой и прослежу за вами. Глядишь, на себя приму удар, если до драки дойдёт.

— Мы не будем драться, — цедит Харин. — И я не дам тебя в обиду, никто тебя здесь не тронет.

Вот уж защитник, и в кого такой трус?

В широком холле, освещённом ярким белым светом, пусто и тихо, только у стойки сидит охранник. Мажет сонным взглядом по Харин и Джи и ничего не спрашивает, хотя должен. Видимо, предупреждён о ночных гостях. Пока Харин ждёт, Джи осматривается с видом загнанного в угол зверя. Зря, в холле известного небоскрёба ему точно ничего не грозит, тем более что здесь нет ни обычных ловушек, ни шаманских. Воздух чистый, ничем не пахнет, хорошо работает вентиляция.

Надо думать, клан Союля соблюдает все человеческие правила и чтит трудовой кодекс. Джи был неправ, когда решил, что Харин ничего про своего вечного соперника не узнала перед их встречей: она прошерстила все статьи с упоминанием корпорации Хан, поспрашивала Хичжин о делах токкэби.

Поднялся он в середине прошлого века, сразу после Второй Мировой, как большинство других знаменитых нынче конгломератов: его якобы дед скупил половину земли в Каннаме, когда район был трущобами, построил своё состояние на недвижимости, а потом вложился в айти-технологии. Сейчас корпорация Союля владеет двумя крупными строительными фирмами, сетью отелей, занимает какую-то долю рынка цифровой индустрии. Денег у него и правда больше, чем у половины страны.

Ну и ладно. Харин знает, что золото мутит рассудок и людям, и духам, и ввязываться в гонку за человеческое богатство никогда не хотела.

Хичжин сообщила, что токкэби подчиняется ещё и несколько кланов вонгви. Мафиози он, что ли, зачем возиться с мелкими бандами? Или они ему души людей приносят в качестве подношений? Пару веков назад Союль промышлял подобным, на том они с Харин и не сошлись в очередной раз. Тогда она проиграла, и Джи нашёл лисицу у берегов Чанпо, куда её, связанную, Союль выбросил с корабля и уплыл.

Гад вонючий.

— Моя дорогая, — слышит Харин за спиной, и от знакомого голоса, низкого, надменного, её всю пробирает дрожь. Она оборачивается, чтобы встретить спустившегося в холл Хан Союля с самым высокомерным своим лицом.

— Сколько раз просила не называть меня «дорогой», — шипит она, с места срываясь в злость. Союль проходит через турникет и останавливается напротив Харин — между ними два шага, преодолеть которые токкэби не составит труда, если он решит тут же напасть.

— У, как грубо, — притворно-обиженно отвечает Союль. — Разве так следует встречать бывшего мужа?

[1] Общее название злых духов корейской мифологии

[2] В корейской мифологии — священный олень

[3] Обобщённое название всех мифических существ-нелюдей корейской мифологии

[4] В корейской мифологии один из домашних духов, который следит за чистотой и порядком и наказывает за неряшливость

[5] Корейское обращение младшего брата к старшей сестре или к девушке старшего возраста