Власть секретов и лжи

К вечеру четвёртого июня мне хотелось утопить Димку в Синельке — это речка, на которой стоит Синедольск.

Останавливало только то, что тут нет суда присяжных, а потому счастливая судьба Павла Васильича, оправданного за то, что грохнул зануду и прилипалу Мурашкину, мне не светит.

Димка полезен, с этим я не спорю: помогая ему и его друзьям-технарям со сборкой компа, я доработала свою идею с использованием остатков бабушкиных талисманов и радиоприёмника для связи с Глаинией. Но манера Димки любой разговор, о чём бы он ни был, переводить на грандиозные возможности ЭВМ, достала меня до беспредела. Он даже в койке об этом говорил! Бабушке хорошо, у неё со времён монашества рефлекс выработался не слышать то, что не хочет. А я таким искусством не владею.

Но деваться некуда. Сама я работающую связь не создам.

Сегодня мы сидим дома у Гриши, приятеля Димки, тощеватого, но симпатичного блондина двадцати шести лет. Живёт Гриша хотя и в коммуналке, однако не так плохо — квартира тут всего лишь на три комнаты, по восемнадцать метров каждая, и в соседях с одной стороны молодые супруги-геологи, которые постоянно в командировках, а с другой обитает старичок-бухгалтер с супругой-домохозяйкой. Тишина, покой, уют... А домохозяйка ещё и пирожками Гришку кормит за то, что он им с дедом тяжёлые сумки с продуктами из магазина таскает. Если на то пошло, то у Гриши квартира получше, чем у Димки — тот живёт в двух пятнадцатиметровых комнатёнках с матерью, бабушкой и дедушкой. Старики всё лето проводят на даче, но зимой эта отдельная и якобы более удобная квартира превратится в ад.

Я допаяла на плату интегральную схему и отдала плату Грише. Он покачал головой.

— Где ты научилась такой ювелирной пайке? Второй день смотрю и удивляюсь. Даже мой научрук, на что умелый мастер, но так не может. У тебя шедевр тонкой пайки!

— У меня бабушка ювелир, — сказала я почти правду. Технаря не обманешь. И добавила чистую правду: — Я с девяти лет училась паять вещи тонкой и сложной формы, сделанные из очень чувствительного и капризного материала.

Гриша посмотрел на меня с интересом.

— Но ты сама не ювелир.

— Художественных талантов нет, а голая техника никому не нужна, — сказала я ещё одну правду и начала спешно придумывать отмазку на тот случай, если ювелир нужен им. — И с ювелирством всё неофициально, только для очень проверенных и давно знакомых людей. Бабушке пришлось многое изменить, ещё больше скрыть. Сам ведь знаешь, какие были тогда времена и куда был риск угодить. А поскольку дерево лучше всего прятать в лесу, она уехала в большой многолюдный город.

Я не соврала: даже в 1943 году Синедольск был невероятно огромен и густонаселён по сравнению со средневековыми деревнями. Но здесь все почему-то считают меня москвичкой. Я не спорю, потому что московское происхождение оправдывает в глазах синедольцев все мои странности.

Отмазка прошла за милую душу. Гриша кивнул сочувственно:

— Хорошо, что все живы и на свободе.

А Димка вдруг помрачнел и процедил:

— Так ты невеста с большим приданым?

Я глянула на него с подозрением. Слово «приданое» имело двоякий смысл: и материальные ценности, и проблемы. Чем именно недоволен Димка — тем, что бабушка-ювелир может запретить внучке встречи с нищим инженеришкой, или тем, что он сам связался с девушкой, у которой проблемные родственники?

Впрочем, мне-то какая разница? Замуж за него я не собираюсь, чего бы бабушка там ни говорила. Пусть Димка и хорош в сексе, и готовит вкусно, но я от его гиковости сама рехнусь. Для небольшого романчика гикнутость — это даже мило, немного экзотики и перчинки полезно, однако долго общаться и тем более жить с таким человеком невозможно. Да и вообще не хочу пока замуж. Мне всего лишь девятнадцать! Рано ещё. А таком возрасте требуется развлекаться и деньги на старость зарабатывать, а не у семейного очага задницу греть.

Позвенел дверной звонок с мелодией Гришиной комнаты. Гриша пошёл открывать и вернулся с Эдиком, тоже сотрудником Синедольского НИИ Кибернетики, но с неизвестной мне должностью. Эдик — ровесник Гриши, смуглый, среднерослый и горбоносый симпатяжка, весь изящный и деликатный, «настоящий интеллигент», как здесь говорят. Но при этом была в нём какая-то странность, несообразность, которую я никак не могла понять.

— Есть распечатки! — довольно сказал Эдик и выложил из портфеля на стол пять рулонов клетчатой бумаги для измерительных приборов, скреплённых, чтобы не разворачивались, кусочками тонкого провода. На всех рулонах имелись ломаные линии от самописцев. Я удивилась, почему он принёс показания приборов, а не заключения по показаниям, но вовремя сообразила, что задавать вопросы нельзя. Сейчас всё и так выяснится.

Димка рванулся к рулонам, развернул один и, глядя на обратную сторону рулона, сказал радостно:

— Солженицын! Ты достал его!

Я взяла другой рулон, развернула белой стороной. На ней был напечатан один из романов о Джеймсе Бонде. На английском, понятное дело. И, судя по отсутствию грамматических ошибок, с оригинала слизан в точности. Я не в восторге от бондианы, интрига, на мой вкус, у неё примитивная, но на безрыбье... Но главное, надо язык в тонусе держать. Я взяла третий рулон. «Час быка» Ефремова. Фу. Не люблю беспрестанные пострадашки, недотёпистых неудачников с дурацкими поступками и уныло-пафосно-абсурдные концовки типа «Все умерли, но они при этом победители». Вздор. Настоящие победители не умирают в борьбе, а живут долго и наслаждаются результатами победы. Да ещё и сама организация полёта идиотичная до предела — подробностей я не помню, но даже в детстве было впечатление, всё планировал избалованный, привыкший ко всему готовому ребёнок лет десяти: ни постоянной связи с метрополией, ни возможности быстро свалить, ни защиты, ни много другого. Даже не понятно, зачем вообще экспедиция, если аборигенам не делалось никаких предложений о сотрудничестве и торговле. Поэтому, если перечитывать Ефремова, то лучше «Лезвие бритвы» и «Таис Афинскую», они меня в детстве хорошо порадовали, но написаны ли эти романы к 1971 году? В четвёртом рулоне обнаружился «Обитаемый остров» Стругацких. А вот его я лет в двенадцать любила, как и ещё несколько их книг. В пятом рулоне был эзотерический опус на языке родных осин, однако с такими формулировками, что требовался не только переводчик, но и дешифровальщик. А ещё лучше вызвать санитаров из психушки для тех, кто всерьёз собрался это читать. Надеюсь, что Димке с Гришкой оное сочинение нужно для товарного обмена, а не для собственного употребления.

Я усмехнулась, вспомнив бородатую шутку о рулонах и книгах, которую сама же использовала, размышляя о здешней литературе. Однако случился сюрприз. Здесь по-настоящему интересная литература была именно в рулонах. Музыку, записанную на использованных плёнках от рентгенов, я уже послушала, к торговцу нелегальными магнитофонными записями меня сводили, теперь я увидела местные книги. Осталось выяснить, можно ли раздобыть рулоны на мой вкус — в пятидесятых-шестидесятых было написано множество отличных британских и американских детективов, которые я планировала прочитать, даже скачала их на ноут, да ещё и потрудилась разыскать всё на языке первоисточника. Опять привыкнуть к чтению с бумаги можно — читала ведь я так в детстве, и мне нравилось.

Но вся эта вторая реальность, существующая в тени первой, чувства вызвала смешанные. Одновременно и злость на то, сколько лишних телодвижений надо делать, чтобы обеспечить себе элементарные мелочи, которыми у нормальных людей набит любой соответствующий магазин, и восхищение тем, как ловко те, кто обладает хотя бы крупицей мозга, дурят совкосистему.

Только вот я такими играми забавляться не хочу. Они лгут, уводят в тупик. Люди могут добывать себе мелкие погремушки, считать себя за это гениями и героями, но они не думают организовать себе полноценную жизнь. Взять хотя бы Димку с Гришкой: два весьма неплохих инженера решают техзадачу не в лаборатории, а дома, и после не продадут её производителю за хорошие деньги, а будут рисковать своей свободой и жизнью, устраивая из решения нелегальный бизнес. И они даже не понимают, насколько это всё бредово!

Нет, мне такой абсурдный мир не нужен.

Димка и Гриша тем временем на «камень-ножницы-бумагу» определили, кто первым читает Солженицына, и принялись выпрашивать у Эдика учебник по йоге. Лучше бы они «Камасутру» и «Благоуханный сад» заказали! Димка в постели бревно бревном, изо всех знаний о сексе только то, что куда втыкать надо. Ладно ещё, он сообразительный и хорошо обучаемый, поэтому без возражений делал то, что я подсказывала, а потому необходимое удовлетворение у меня было. Хотя Димка и удивлялся вслух, что так, оказывается, можно делать. При этом возросшую приятность процесса он оценил и проявил интерес к дальнейшему просвещению. Даже безмерная гордость двумя толковыми постельными приёмами, явно от моей бабушки выученными, прошла бесследно. А мне стало жутко от мысли, что в этом мире все мужчины такие дикие и безграмотные. Бабушка говорила, и другие старики это подтверждали, что при Совке всех старшеклассниц и студенток в принудительном порядке проверяли на девственность, маскируя это медосмотром, и если у кого-то целку не обнаруживали, то такую девушку публично унижали и ругали за аморальность, сообщали родителям на работу, чтобы и те получили свою долю публичных унижений и поношений за плохое воспитание дочери. И отмазаться от осмотра было нельзя, даже сказав, что у тебя месячные. А здешняя среда, в которой люди вырастают, отнюдь не способствуют умению слать всех нафиг и говорить «Мне на вас пофиг, никакого реального вреда вы мне сделать не сможете». Такие люди были, и в немалом количестве, если на эту тему осуждающие пропагандистские плакаты печатались солидными тиражами. Но всё же основная масса населения покорны, безвольны и живут не для себя, а для мнения соседей — эталон выученной беспомощности и комплекса раба. Имелись, конечно, места, где на всю эту извращенческую мораль клали кучу с верхом, именно туда бабушка и устраивалась работать, а побывавшим замужем без малейших проблем было позволено всё — это вторая, после отсутствия лав-отелей, причина огромного количества ранних браков с зашкаливающей статистикой скорых разводов: едва восемнадцать исполняется, девушки спешат поиметь заветный штамп, означающий свободу. Парни женятся потому, что разведёнки общением с сопляками брезгуют, а девицы не дают без штампа. И я не знаю, что в этом мире проделывают с парнями, если даже молодой парень с университетским образованием, да ещё и разведённый, настолько несведущ в интиме. Мне стало тоскливо до безнадёжности. Один раз поиграть в постельную наставницу даже хорошо, но пережить такой опыт второй раз я не хочу. Бабушка, похоже, наслаждается ролью учительницы, да только у меня другие вкусы — мне надо равный по опыту и искусности любовный танец, умение проявить себя в сложных па. К тому же и в нормальном-то мире не все люди обучаемы, а здесь, судя по всему, с обучаемостью такой же тотальный дефицит, как и со всем хоть сколько-то хорошим. Получается, что бабушка права: найти такого, как Димка — редкая для Совка удача.

Вот же меня впендюрило в дурдом мега-размеров! Бежать отсюда надо, и побыстрее, как от эпидемии чумы.

Парни меж тем договорились об обмене новых распечаток на музыкальные записи и занялись компом. А я сообразила, Димка и Гриша два дня не появлялись на работе. И я не видела, чтобы они звонили из уличного телефона на работу, отпрашиваясь по болезни, в больницу за больничным тем более не ходили.

— С работой вы всё уладили? — спросила я.

— А что с работой? — удивился Димка.

— То, что вас на ней нет два дня.

— Ерунда, — успокоил меня Димка. — До злостных прогульщиков, которым выговор объявляют, нам далеко, но если выговор будет, то нам от этого ни жарко и ни холодно. Место завлаба всё равно никому из нас не светит, поэтому нечего и над девственностью страницы о взысканиях трястись. Лучше на игровую станцию поднажать. В комиссионном джинсы к концу месяца должны появиться, цена будет как три моих зарплаты. Но настоящие фирмовые! Не ереванская подделка.

Страница о взысканиях — это, надо понимать, из резюме. Но почему за прогул не увольняют немедленно, а выговаривают, да ещё и ждут злостного прогуливания, было за гранью моего понимания. Хотя, кому тут нужно то, что работники наработают? Главное, чтобы во имя идеологии о всеобщем труде и недопустимости тунеядства, каждый гражданин от восемнадцати и старше формально числился работающим. Зарплата же эквивалентна пособию по безработице — на хлеб и водку хватает, а желать чего-то ещё официально запрещено. Зато процветают комиссионные магазины — этот вариант бизнеса гораздо менее прибылен для тех, кто сдаёт туда товары, но, в отличие от фарцовки, уголовно не наказуем. Ещё один обходной манёвр из множества. Но нафиг-нафиг всё это, нервы дороже. А главное, есть дела поважнее.

Я стала разбираться в том алгоритме, который Димка сочинил для связи с Ционеллией. Я сказала парням, что пишу научно-фантастический роман, и Димка с Гришей согласились разработать схему того, что делали бы персонажи, создавая передатчик, чтобы не просто послать с другой планеты на Землю сигнал бедствия, но и рассказать, в какие именно обстоятельства они попали.

Парни предупреждали меня, что полноценной научной гипотезы из этого не получится, поскольку они не радиотехники, но в данном случае важна была только креативность их мышления, умение обманывать систему и судьбу, помноженные на полноценное знание основ физики.

Разумеется, с первого раза придумка парней не сработает, но после того, как мы с бабушкой её опробуем, я буду знать, о каких коррективах просить.

Пока же надо помогать им с их игровой штуковиной, чтобы остаться в теме полноправным участником, а не дыркой при Димке, мнение и идеи которой ничего не значат.

Но это лирика. А на практике было что-то важное в конструкции и алгоритме волшебства связи, что я не поняла. Только вот не помню, что же вызвало сомнения. И по закону подлости это отлично вспомнится, как только я приеду домой. Твою же мать... Я сосредоточенно смотрела на чертёж и схему, стараясь понять, что не так. Ко мне подсел Эдик, кивнул на бумаги.

— Позволишь посмотреть?

— Да, конечно, — сказала я, передавая школьно-альбомные листы с чертежами и блок-схемой алгоритма. И объяснила, что это будет. — Но у меня жуткий почерк, поэтому не проси почитать до того, как я отдам рукопись машинистке.

Эдик внимательно изучил чертёж, прочёл алгоритм.

— Это можно сделать проще, эффективнее и стабильнее. Тут есть потери мощности и быстродействия.

— Да, конечно, — сказала я. — Если можно улучшить — надо попробовать.

А сама взяла очередную порцию того, что надо было отпаять с одного места и припаять на другое, и за работой задумалась о том, что без бабушки в этом мире не выжила бы. Это у нас, в мире интернета и соцсетей, все нужные люди отыскиваются в два тапа пальцем по экрану телефона, даже с дивана вставать не нужно. И давно никого ничем невозможно удивить, поэтому разработка связи с магическим миром станет не экзотичнее создания телефонного радара для ловли инопланетян, чтения ауры или управления праной — есть такие, я видела, когда искала приложение 3D-сканера. На Западе в 1971 году я могла бы пойти в кафе и бары возле университета, там без проблем отыщутся нужные люди, которые будут в восторге от идеи издать одновременно и роман-технофэнтези, игру для аркадного автомата по её мотивам. И даже если всё откроется, то, почуяв аромат денег, потенциальные помощники не будут трепаться. Точнее, имея знания о том, как выбирать партнёров для бизнеса, и широкий ассортимент кандидатов, я легко нашла бы подходящих людей. Но тут, не сведи меня бабушка с Димкой... Что ж, тем больше мотив выбраться отсюда, обязательно прихватив её и маму с собой. Или хотя бы выбраться самой, а там думать, как вытащить их.

Ой! А мой отец?! Это с бабушкой всё хорошо, она уже вдова с ребёнком, стремлением к новому браку не обременённая. А нас с Линой для этого времени и в проекте нет. С другой стороны, я не единожды думала, что хронопарадокс как-нибудь сам собой утрясётся и уложится, поскольку я уже есть. Ох, не знаю... Но в любом случае я здесь не останусь, даже если придётся уходить одной. А бабушке и маме найду способ помочь хотя бы магией. Но даже если нет... Когда не можешь всех спасти, то надо спасти себя, потому что утонуть вместе со всеми способен только идиот.

* * *

Вторая попытка установления связи не понадобилась — Эдик идеально доработал Димкины схему и алгоритм. Такое впечатление, что он знал, о чём идёт речь. Но это чушь, конечно. Будь он ционеллийцем, вёл бы себя иначе.

И очень маловероятно, что тогда я была бы до сих пор жива.

Однако полноценно поговорить с Глаинией не удалось. Связующий экран у нас получился такой, как говорила Алёна, но отобразил он только мутный, неразборчивый образ, а голос так исказился, что едва удалось разобрать несколько слов. Оказалось, что структура магии в комнате Анатолия и в комнате Веры разная. А в квартире бабушки магия пока что вообще не появилась.

Бабушка лишь головой покачала.

— Впервые слышу, чтобы магия обладала разной структурой. Всё время была просто магия.

— Радиоволна сначала тоже была просто радиоволной, — сказала я. — А после стало известно, что у радиоволн есть разная частота. И что солнечный свет имеет разное строение. И у пламени разная температура. А ты себе отметь, что в комнате Анатолия магия лечебная. Мы с Линой выздоровели, ты пожила лет на десять дольше.

Бабушка кивнула.

— Хорошо, что ты подружилась с нынешней владелицей комнаты. Поехали в театр. Я оттуда позвоню, чтобы мне к вечеру достали коробку конфет с крышкой покрасивее, а за такое Вера с Сашей не только завтра утром отдадут тебе квартиру на весь день, но ещё и обязанными себя считать будут. Очень удачно, что завтра понедельник, и эта парочка сама из дома свалит, не надо подыскивать им развлечения на весь день, как Анатолию с его Кимой.

— Но ты же не знаешь, какой сорт конфет любят Вера и Саша! Такие вещи не по картинке на коробке выбирают. А если это окажется то, что они не едят? Или что они вообще конфеты не едят.

— Ты прямо как моя Нинуська! — фыркнула бабушка. — Взрослым конфеты в коробках нужны не для еды. Это платёжное средство. За него можно выменять многое. Коробочные конфеты из рук в руки до окаменелости ходят.

Я пожала плечами. Неудивительно, что СССР исчез. Странно, что он просуществовал так долго. Страна, в которой простой человек не может легко и свободно купить любую вещь или еду от любого производителя мира, не заслуживает того, чтобы люди оставались в ней жить. А бабушка похлопала меня по руке.

— Я и птичье молоко закажу. Настоящее, польское, от первоисточника и наисвежайшее. Если ты любишь овсянку на завтрак, то в Нинуську пошла, а она из всех сладостей только его и ест.

— Почему ты не заказываешь ей хорошие куклы? — спросила я. — Нормальной взрослой внешности, обоего пола. С домиками, принцессовскими нарядами и всем прочим. Детям надо отыгрывать и ситуации для взрослой жизни, и мечты.

— Это привлечёт лишнее внимание. Для игры у детей есть бумажные куклы — и взрослые, и симпатичные, и разнополые. Их постоянно печатают во вкладышах почти всех ежемесячных журналов. У каждой девочки и у немалого числа мальчиков имеется большая коробка бумажных кукол и ещё большая со складными бумажными дворцами, каретами, машинами, мебелью и нарядами. Это и из журналов вырезают, и сами по журнальному образу рисуют. А тех человекоподобных уродцев, которыми ты возмутилась, детям дарят знакомые их родителей, чтобы без трудов отделаться от необходимости приносить подарок, если идёшь в гости.

Я кивнула очередному обходному манёвру. Почему-то сейчас сам факт необходимости постоянно прибегать к обходнякам не разозлил, а внушил надежду — если все выкручиваются и изворачиваются, то я-то точно не хуже всех. Справлюсь!

И рано утром мы с бабушкой поехали к Вере с Сашей. Как бабушка и говорила, от коробки они были в восторге и сразу поверили, что нашу знакомую, которая должна была свести нас с нужными людьми в магазине, внезапно отправили в командировку, а потому нам надо провести где-то день до вечернего автобуса. Вскоре Вера и Саша убежали на работу, прихватив с собой ребёнка, чтобы по дороге забросить в детсад.

Бабушка осмотрела большое зеркало, привешенное к торцовой стене шифоньера кем-то из предыдущих владельцев, и сказала:

— На нём так много остаточного волшебства, что даже женщина его видит. А зеркало новое, года два как изготовленное. И саморезное, не из магазина. Кто-то его откуда-то для Татьяны вырезал из куска зеркального полотна или просто большого зеркала типа тех, что в театральной гримёрке или в парикмахерской. Ну-ка, помоги!

Мы сняли зеркало со стенки шифоньера, и под ним обнаружились аккуратно и тщательно процарапанные на полировке матрицы для волшебства.

— Универсальные и многофункциональные, — сказала бабушка. — Очень необычно. Такое используют только волшебники очень высокого уровня. Это как купить готовую вещь и станок для её изготовления. В готовой вещи приходится мириться с тем, что тебе не нравится, она не может идеально соответствовать твоему вкусу.

— Почему? — удивилась я. — Никто не заставляет хватать первый попавшийся товар.

— В Ционеллии нет фабрик на десяток кварталов величиной и нет магазинов площадью как минимум на весь первый этаж трёхподъездного дома. Там приходится довольствоваться ассортиментом небольшой лавочки, в которую товар поставляют пять-шесть ремесленников. А ещё чаще надо делать нужные вещи самому. Но это очень трудно, требует много сил и умений. В первую очередь сил, потому что удерживать трансформы свободной магии тяжело. Поэтому есть те, кто делает матрицы под определённые задачи — матрица как таковая сил не требует, но нужен особый талант, как с музыкой или живописью. И есть те, кто накупает целый мешок матриц, нанесённых на специальные пластины, и носит с собой. А ещё есть такие, кто носит при себе три только универсальные матрицы и делает с их помощью любое волшебство.

— А талисманы? — не поняла я.

— Это для тех, кто даже по однозадачной матрице не может волшебство сделать. Талисман — это матрица, полностью и правильно заправленная магией, плюс активация всего этого соответствующим заклинанием. При этом матрица, пусть и самая узкоцелевая, всё же позволяет хоть какие-то изменения на свой вкус. Это как платье одного фасона, но в котором ты меняешь расцветку и длину подола по собственному вкусу. А с талисманом всё так, как сделал изготовитель, без каких-либо вариантов.

— Понятно, — кивнула я.

— А теперь оцени тот факт, что в квартире человека установлены универсальные матрицы.

— А если она управляла ими как ЧПУ? — возразила я. — Такие станки как раз в конце шестидесятых двадцатого века стали повсеместно распространяться, это я со школьных уроков информатики помню. Даже если ЧПУ-станков нет на швейной фабрике, то Татьяна не могла не знать о них из теленовостей и газет.

— Что значит ЧПУ? — деловито спросила бабушка.

— Числовое программное управление. В очень упрощённом виде — блок-схемы вроде тех, которые сделали Димка и Эдик. Подробная последовательность действий, которые должна выполнить машина, написанные на специальном языке и на особом носителе текста. Пользователь, он же оператор, просто заносит это в машину. А действия расписывает программист.

— Иначе говоря, — задумчиво ответила бабушка, — оператору ничего делать не надо. Матрица сама и магию сконденсирует, и зальёт, и сформует по всем трансформам, и активирует. Тогда получается, что человеку только универсальные матрицы и подходят. — Она глянула на изрисованную стенку шифоньера. — Библиотекарша могла научиться программированию от своего любовника-программиста. Осталось понять, как Татьяна программы в матрицы засунула, никакой магии не используя.

— И на каком языке их написала, — добавила я. — Надо понимать, разработки Димки и Эдика не годятся?

— И даже вредны. Хорошо, что мы сначала комнату как следует проверили. Иначе нас размазало бы конфликтом заклинаний по стенам.

Меня от такой перспективы передёрнуло. А бабушка сказала со вздохом:

— Давай вешать зеркало обратно, и будем думать.

В дверь постучали. Поскольку гостями мы были легальными и официальными, я открыла. И ахнула изумлённо, увидев Эдика.

Прежде, чем я успела что-нибудь сказать, Эдик показал мне мой флакончик с дезинфектором для рук. Я ничего не понимаю в разновидностях полимеров, знаю только, что бутылки, которые мы называем пластиковыми, на самом деле изготовлены из чего-то другого. И этого другого я в 1971 году ещё не видела. Здешние пластики заметно отличаются от наших. И тем более Эдик прочитал дату окончания срока годности на флакончике. А даже идиот знает, что срока годности протяжённостью в пятьдесят с лишним лет не бывает. Да и не делали турки в 1971 году санитарных средств для международного рынка.

Я не стала вопить как последняя дура «Ты рылся в моей сумке!» и «Ты следил за мой!», а впустила Эдика и мысленно, стараясь как можно точнее направить ментальный импульс, сказала бабушке:

«— Молчи! Пусть он сам говорит!»

Бабушка твердила, что моя менталка открыта до безобразия, а потому была надежда, что бабушка, в руке которой был талисман, меня услышит.

Судя по тому, как вздрогнула бабушка, слышимость получилась даже слишком хорошая.

Мы обе молчали, смотрели на Эдика. Бабушка так даже улыбалась с насмешкой. Я забрала у Эдика мой флакончик, бросила обратно в сумку. Эдик немного растерялся. Я мысленно фыркнула. А он ждал страхов и истерик от той, кто пережила перемещение во времени и не свихнулась?

Судя по смущённой улыбке, Эдик это понял. Он кашлянул и сказал:

— Или я помогаю вам вернуться в будущее, а вы забираете меня с собой, или я сдаю вас гэбне.

— О как! — рассмеялась бабушка. — И не боишься, что твои мозги спекутся в лепёшку, человекокровый? Ведь городские легенды почти не врали. И врата в другой мир, и колдовской народ существует. Нас мало, и мы, будучи в этом мире, избегаем друг друга, чтобы не привлекать внимания чекистов и прочих опасных для жизни тварей, но между мирами и временами можем перемещаться только мы. Не всегда преднамеренно, бывает и совсем нежелательное путешествие, тут угадал, однако твою нетранспортабельность это не отменяет. А поскольку я ведьма, ты выйдешь отсюда пускающим слюни идиотом с выжженными мозгами, врачи скажут об инсульте, посетуют, что «болезни молодеют», и все тут же о тебе забудут навсегда.

— Женщины не способны к волшебству! — быстро и яростно ответил Эдик. Бабушка фыркнула презрительно:

— Машину тоже не я поднимаю, а домкрат. Аналогия ясна?

Эдик мертвенно побледнел, попятился, но тут же остановился, сказал с напором:

— Вы сами домкрат сделать не можете, вам инженер нужен! И до чёрта есть легенд о том, как фейри забирали людей в свой мир! А пробыв в этом мире один вечер, люди возвращались на Землю, и оказывалось, что там прошло сто лет или полвека. — Эдик улыбнулся. — Как раз ваше родное время. Во всяком случае, достаточно хорошо вам известное, чтобы вы помогли мне там легализоваться и адаптироваться. Взамен я предлагаю вам настоящее золото, а не зачарованные осенние листья, которыми вы дурите людей, рискуя попасться.

Бабушка рассмеялась и сказала мне:

— Каков, а? Вот кого тебе в мужья надо. Но он пидар.

Эдик побледнел ещё сильнее, а я поняла, что в нём было странно: в этом мире мужчины не были приучены смотреть на женские прелести деликатно, незаметно для самой женщины. Здесь мужики пялятся как дикари. А Эдик на мои ноги и груди ни разу не посмотрел.

— Что ж, есть чем шантажировать его в ответ, — сказала я. — Всё справедливо. Если что, зону топтать вместе будем. Здесь за гомосексуальность сажают в тюрьму.

— Это только я зону топтать пойду, — зло ответил Эдик. — А вас в лабораториях кромсать будут!

— А я скажу, что ты тоже фейри, — парировала я. — Мне, доказанной ведьме, поверят больше, чем тебе. Так что кромсания ты получишь не меньше.

— Не будет никакого кромсания, — сказала бабушка. — Обинсультившихся не слушают.

— Вам нужен инженер, — быстро проговорил Эдик. — На одном сырье, без моих знаний, вы не уедете. Я сразу понял, ради чего Мира закрутила роман с Димой. Но он посредственность. Толковый, сообразительный, задания исполняет на достойном уровне, однако пороха не выдумает и знания у него умеренные. А вам необходимы именно порох и высокая образованность. Это очевидно из той разработки, которую заказала Мира якобы для книги.

— Но твоё образование ничего не будет стоить в будущем, — заметила я. — А переобучение денег требует. И немалых. Тебе же ещё и с репетиторами для поступления заниматься, дотягивать себя от уровня дикаря до уровня школьника. За пятьдесят лет то, что вы называете ЭВМ, изменилось так, что ты его не узнаешь, если увидишь.

— Тогда переправьте меня в настоящее, но в другую страну. Туда, где кибернетика нужна на самом деле, а не для показухи!

— Для «на самом деле» тоже доучиваться надо, и много, — сказала я. — У вас отставание от Запада лет на десять, если не больше. И доучивание будет не бесплатным. Хотя, — вспомнила я, — на Западе для граждан их стран есть удобная и необременительная система образовательных кредитов. Это социальный лифт для умных детей, родившихся у сидельцев на пособии, и спасательный круг для толковых взрослых, чья профессия по ходу жизни стала не нужной на рынке.

— Десять лет не пятьдесят, догнать можно. И лучше заплатить за то, что будет нужно многим, чем бесплатно получить то, что не нужно никому. В Синедольске ЭВМ есть только на одном заводе во всём городе и даже там имеется лишь в одном сверхсекретном военном отделе! Остальной город об ЭВМ даже не слышал никогда, многие бухгалтерии до сих пор считают на счётах! И еврея к секретному отделу даже близко не подпустят. А целый НИИ Кибернетики гробит время и силы на разработки того, что никогда не будет реализовано, потому что теория никак не соотносится с практикой. Пусть кибернетику и перестали называть «наукой мракобесов и современных рабовладельцев», и даже НИИ Кибернетики понаделали, чтобы быть не хуже врагов, но реального повсеместного применения кибернетики, как у этих самых врагов, у нас нет. И отношение к самим кибернетикам осталось брезгливо-настороженное и недоумённое, потому что никто не понимает, зачем мы нужны. Больше того, я и сам этого не знаю, потому что у меня нет возможности себя применить. Я, оператор ЭВМ, по факту стал пустым местом!

Пока он говорил, весь в запале, бабушка тихо встала у него за спиной, нацелила на него талисман. И кивнула мне. Но я не обратила на это внимания, поскольку одна фразочка Эдика вогнала меня в глубокую оторопь.

— Оператор ЭВМ?! — обалдело повторила я. — И ты надеешься эту фигню кому-то продать? Добро пожаловать в реальный мир — перезрелый школьник никому не нужен. Покупают только инженеров.

— Я и есть инженер-математик!

— И работаешь оператором ЭВМ? — фыркнула я. — Почему не уборщиком?

Эдик посмотрел на меня с брезгливостью, как на дуру, и сказал:

— Оператор ЭВМ делает сложнейшие расчёты операций, по которым после ЭВМ осуществляет мгновенные вычисления того, на что нужно многие усилия многих людей. И под каждую задачу нужен новый расчёт, который можно сделать только при высоких знаниях в радиоэлектронике, физике и математике. Я закончил физмат ЛГУ, да ещё и шестимесячный спецкурс прошёл, чтобы стать оператором ЭВМ. А сюда приехал, потому что только тут было рабочее место!

— А, так ты программист! — поняла я. — Это язык поменялся, в моё время «оператор ЭВМ» значит, что ты всего лишь умеешь пользоваться офисным пакетом и базой данных, это вчерашняя школьница с ресепшена и пенсионерка-архивистка, которую в соцслужбе научили в нужные кнопочки тыкать, чтобы она к пенсии могла подработать. Никто из молодых на такую работу всё равно никогда не пойдёт, а бабка хотя бы делом себя займёт, чем от скуки выносить соцслужбе мозг жалобами на всё подряд.

— Я не программист! — возмутился Эдик. — Моя квалификация намного выше! Я создаю условия, в которых можно написать программу. И... — он замер, посмотрел на меня с подозрением. Я с таким же подозрением смотрела на него, пытаясь понять, зачем создавать условия программирования, когда школьники открывают среду разработки и начинают кодить домашнее задание по информатике. Ой! Среда разработки-то не с неба свалилась! Получается, что её сделать сложнее, чем программу? Хотя она тоже программа. Или в это время ещё не так? Здесь только начали появляться полупроводники и магнитные носители, я от Гриши слышала, значит и программы в зачаточном состоянии. Ну и как тогда тут кодят? Я помотала головой. Ууу! Это слишком сложно для моего умишки. Да ещё и языки программирования, которые надо знать не меньше пяти. Нафиг, нафиг! Проще принять как данность то, что «оператор ЭВМ» — это супер-круто. А Эдик спросил:

— Что значит «офисный пакет»? Хотя нет, не говори. Я предпочитаю суждения профессионала там, где даже фотоаппарат и кинокамера электронные, засунуты в один аппарат, который толщиной чуть больше газетного листа.

Я аж подскочила.

— Если ты сломал телефон — убью нахрен!

— Телефон? — оторопел Эдик.

— Здесь звонилка не работает. Нет того типа связи, под который телефон делан. Всё остальное функционально. Почти всё, — уточнила я, вспомнив об интернете. Мама-мамочка, как же я домой хочу! Неделю не смотреть фото котиков и смешные ролики, не читать мангу, не видеть сериалы и не общаться нормально! И тут же заорала, вернувшись в реальность: — Что ты сделал с телефоном?!

— Ничего. Он на всё требует пароль. Даже отснятые фотографии и киноролик спрятал после того, как я его включил и выключил.

Я ринулась к сумке, достала телефон. Оказалось, Эдик ничего не сломал. И даже не выключил. Просто отключил экран. Я никогда не пользовалась стоковой программой видеосъёмки, она почему-то делает снимки намного хуже тех, которые в изобилии предлагает интернет-каталог программ, а потому забыла, что если сдвинуть в сторону экран блокировки, то телефон переключается в режим фотовидеокамеры. Разумеется, снимки сохраняются в память устройства, а туда без пароля или отпечатка пальца не добраться.

Бабушка усмехнулась, убрала талисман и села на диван, с интересом наблюдая за нами.

Я поставила телефон на зарядку, порадовавшись, что тут хотя бы электричество есть. И замерла, сообразив, что Эдик очень и очень умён и талантлив как IT-шник — из этих времён невероятно трудно сообразить, как сдвинуть экран, да ещё понять правила пользования тап-камерой.

— На всякий случай, — сказала я. — Никогда не слышала, чтобы где-то использовалось слово «кибернетика». Есть IT — информационные технологии, Information Technology, в которое входит всё, связанное с электроникой и... хм... всем тем, что имеет в себе двоичный код. Есть понятие «цифровые технологии», Digital Technology, и это входит в IT. Туда же входит Computer Science — «компьютерные науки», и я не знаю, что это означает. По сути, всё то же самое, что и у вас в НИИ, просто названия разные, как «задница» и «попа». Но как и что подразделяется конкретно, что чем занимается, у меня не спрашивай. Я на социальные науки поступила, на специализацию «Взаимодействие человека с социальной средой». Думаю, мой уровень образованности и интеллекта понятен без объяснения.

— А это вообще кому-то нужно? — удивился Эдик.

— Само по себе — нет. Учёных, реально востребованных в этой области, очень мало. Поэтому шансов на исследовательский грант немного. Но зато это можно неплохо продать в рекламную фирму. Или в отдел менеджмента по продажам в большом магазине. Обходной манёвр для бедных, которые не могут оплатить обучение рекламному менеджменту, или глупых, которые не могут получить там стипендиальное обучение, или для того и другого в одном флаконе, — показала я на себя. — На худой конец, если совсем всё плохо с нормальной работой будет, всегда можно устроиться в соцслужбу или в муниципальную школу. Туда желающих идти немного, а гринка — везде гринка. Главное, получить её, а дальше можно собственное кафе открывать. Я знаешь как овсянку варю? Любители здорового питания в очередь за моими завтраками выстроятся!

Я не соврала. Всю эту неделю я училась у бабушки её искусству приготовления овсянки и каждый раз думала, как дотянуть это до уровня Инги или даже выше. У меня получилось.

— А университетские знания поведения человека, — добавила я, — кафешнику жизненно необходимы. Не придётся тратить деньги на консультанта по рекламе и коммуникации. О, так можно самой стать таким консультантом! Особенно с опытом работы в школе или в соцслужбе я буду нарасхват.

Эдик посмотрел на меня задумчиво и сказал:

— Я не все слова понял, но то, что уяснил и о чём догадался, позволяет думать, что в будущем вернули НЭП, а образование стало как минимум для половины студентов платным. Это так?

— Ну... Звучит всё иначе, но можно сказать, что это НЭП. И границы открыты, учись, где хочешь, работу ищи по всему миру, путешествуй.

— Мира, — сказал он, — я понимаю, что ЭВМ к твоему времени изменились сильно. Но насколько сильно?

— В школе на информатике и на физике говорили, что техника заметно обновляется каждые два года. Каждые четыре года она становится настолько старой, что не тянет необходимый уровень рабочих задач. Обновление... мм... Это модернизация существующих программ под современные требования, улучшение удобства использования, чтобы потребители на продукт конкурентов не перешли... Обновляется программа раз в месяц. Иногда раз в квартал. Что-то мелкое и любительское — раз в год. При этом каждые восемь лет компьютерное железо... начинка ЭВМ меняется настолько сильно, что программы, несмотря на все обновления, устаревают так, что не подлежат никакой модернизации вообще, и на рынок запускают принципиально новую линию. Прошло без малого пятьдесят лет. Считай.

— Да,— печально кивнул Эдик, — я и правда для твоего времени буду дикарём из каменного века. Но если возможно мгновенное перемещение через время, то и пространство можно пересечь, оставаясь в данном времени. А если две фейри смогли раздобыть паспорта тут, сможете и за океаном.

— Тебе нельзя пока за океан, — сказала я. — Только в Англию. Или ты знаешь ещё какой-то язык, кроме английского?

— Нет, — насторожился Эдик. — Только английский. А что?

— Почти во всей Западной Европе на данное время нет ни уголовного наказания за гомосексуальные связи, ни гражданских санкций и преследований. А с ханжескими и сильно отстающими в социальном плане от стран Европы США это произойдёт как раз за семидесятые.

Я не солгала, хотя и правду не сказала. В 1971 году в Европе есть и ещё долго будут сферы, где гражданские преследования чудовищны, вплоть до увольнений и убийств из ненависти, но есть такие области, где никакой дискриминации не только нет вообще, но и за попытку её проявить огребёшь нехилые проблемы. И на IT-специалистов спрос огромный по всему западному миру. Поэтому только от Эдика зависит, какую сферу выбирать. А мне и правда нужен инженер.

Эдик кивнул.

— Европа так Европа. Мне всё равно, лишь бы отсюда выбраться. А игры для компьютера действительно так выгодны?

— Включи мозги! — фыркнула я. — Люди всегда и везде охотнее всего тратят деньги на развлечения. На еде сэкономят, но развлечение купят. А компьютеры... ЭВМ по-вашему... доразвивались до стадии стремительного удешевления. Они больше не драгоценное сокровище госструктур и мега-корпораций. Компьютеры по цене превращаются в подобие холодильника и телевизора. А чтобы простые люди с улицы, Джоны Смиты и Джейн Доу, стали их покупать, компьютер надо превратить в игрушку. Производители вкладывают огромные деньги в создание игровых программ, покупают игровые идеи у толковых программистов-любителей за весьма солидные суммы. Больше того — именно игры, их динамичность, красочность и сложность диктуют направление развития компьютерного железа. В моём времени даже шутка есть, что если какое-либо приспособление способно швырнуть помидор в монстра, то закинуть человека в космос тем более сможет.

— Помидор в монстра? — не понял Эдик.

Я взяла телефон, включила на нём единственную игру, которая была там установлена. Жанр «поиск предметов», а не «стрелялка», но какая разница? Я показала, что феечке надо лететь по тёмному коридору, а затем заставила её собрать и починить поломанный ключ и извлечь из сундука лампу. Быстро сообразивший что к чему Эдик подсказывал, где могут быть обломки. Бабушка наблюдала за игрой через моё плечо и тоже нашла один обломок, а после с увлечением решала логическую задачу, за которую давался клей. Когда феечка с лампой влетела в коридор, я закрыла игру, поставила телефон обратно на зарядку и сказала:

— Это довольно примитивный и слабый вариант игры. Если бы там игралась война, то надо и эффектную картинку сражения, и высокую стратегическую сложность. Соответственно, IT-специалисты, занятые в производстве игр, получают очень большие зарплаты. Нет никаких ограничений на идеи игр и способы реализации идей. Иначе говоря, полностью отсутствуют те проблемы, на которые жаловались Димка и Гришка: этот алгоритм правильный, а тот неканоничный, его использовать запрещено, даже если он эффективнее и надёжнее, такую архитектуру компьютерной начинки делать надо, а вот это не по правилами, её запретить, пусть она и сильно прибавляет производительности. Наоборот, постоянно идёт поиск новых решений, более быстрых, экономичных и эффективных.

Бабушка села на диван и сказала с усмешкой:

— Производителя постоянно прижигает мысль, что идею, которую он счёл бредовой и отверг, инженер продаст конкуренту, и та выстрелит на рынке, принесёт конкуренту миллионы. Примеров таких хватает, их специально в школе бизнеса изучают. Поэтому пробными партиями делают абсолютно любую фигню, которую только можно вообразить, и смотрят на результаты продажи этого товара. Я об этом от иностранцев, которые мне заказы делают, слышала.

— Да, — кивнула я. — Так и есть. А потому в играх тоже можно всё, от порно и стрелялок до изучения в игровой форме школьных предметов и религиозных постулатов, лишь бы подешевле себестоимость, побыстрее массовое изготовление и повыше интересность для пользователя. Всё должно быть красиво, поэтому профессия дизайнера IT-продукции стремительно набирает популярность в ваше время, а в моё стала очень выгодной.

— Ещё бы, — сказала бабушка. — Для успеха мастерской или лавки вложения в товар должны быть не больше, чем половина суммы от прогнозируемой прибыли, а скучно оформленную вещь никто не купит. — Она глянула Эдика и пояснила: — В мире фейри я училась управлять мастерскими и успешно продавать их товар.

А я вспомнила ещё одно важное обстоятельство:

— В кино наступает эпоха спецэффектов, поэтому к последней четверти этого десятилетия в Голливуде IT-специалисты станут нужнее операторов, а в восьмидесятых спецэффекты будут даже в дешёвых телемелодрамах для домохозяек, и в дальнейшие годы это будет лишь увеличивать размах и сложность.

— И ты говоришь, — внимательно посмотрел на меня Эдик, — что преследования за гомосексуализм в Америке отменят?

— Да. Не сразу и не во всех штатах, но к концу семидесятых Сан-Франциско отберёт у Лондона статус мировой столицы IT, гомосексуальности, развлечений и одного из богатейших городов. А! — воскликнула я. — Наиглавнейшее-то забыла! Патенты, налоги, адвокаты и улыбки. Это надо использовать постоянно и безупречно. И честная, качественная работа точно в срок. Репутация — это деньги.

Эдик от обилия новой информации растерялся и даже немного испугался. Но овладел собой и сказал решительно:

— Открываем путь в Лондон.

Бабушка фыркнула:

— Ты не думал, почему мы тут с фарцовщиками дружбу водим, а не там живём?

Эдик лучезарно улыбнулся:

— Это было до того, как инженер предложил вам наступательный и оборонительный союз.

Я села рядом с бабушкой и сказала:

— Надо попробовать. Мы ничего не теряем.

Бабушка кивнула и показала Эдику на второй диван.

— Садись и слушай, что к чему.

* * *

Бабушка ещё четыре дня назад сама, без подсказок с моей стороны, придумала и сделала те самые ширмы, с которыми мы в будущем жили в общаге, и лоджия превратилась во вполне приличную комнату. Причём бабушкин кот был от получившегося пространства в восторге, и теперь спал со мной.

Я чесала мурлычащий кусок меха, наминавший меня лапами, и думала.

В первоначальной реальности эти ширмы были подарены бабушкой Анатолию на рождение дочери. И, как говорила тётка, бабушка купила ширмы незадолго до её рождения вместе с тёткиной матерью — та выбрала на свой вкус, бабушка заплатила, и тёткина мать после долго обижалась, что богатая родственница сделала такой скромный подарок. В этой реальности тётка родится через месяц и одну неделю. Ширмы по просьбе бабушки купила сидящая в декрете тёткина мать, выбирая их в комиссионном на свой вкус. А бабушка сказала, что после моего отъезда отдаст ширмы снохе — если жену племянника можно называть снохой — прибавив германский кружевной набор для новорожденного, и будет подарок на родины.

История вернулась в прежнее русло, поменявшись лишь в незначительной мелочи, которая и упоминания не заслуживает. Означает ли это, что у меня нет шансов вытащить маму и бабушку в техномагический мир или хотя бы эвакуировать из Совка в нормальную страну этого мира и этого времени, что тоже практически перенос в другой мир? Прошлое неизменно?

Но ведь моё настоящее — это тоже прошлое по отношению к будущему. Означает ли это, что всё предопределено и неизменно? Я ни на что, нигде и ни в чём не влияю? Однако если я лягу на диван и ничего не буду делать, то просто помру, и никакая предопределённость не принесёт мне еду и деньги. В большом мире, в том, который за пределами Совка, полно людей, ставших из нищебродов миллионерами. Пусть их мало по отношению к населению Земли, но они составляют внушительную толпу. И в замкнутом мирке СССР хватает тех, кто из нищеты колхозов и рабочих бараков пролез на вершины номенклатуры, отвоевал себе место среди наследников комиссаров. Их тоже мало по отношению к общему числу совкожителей, но они есть, и количество их заметно. При этом и новомиллионеров, и новономенклатурщиков объединяет то, что они люди деятельные, предприимчивые, хитрые, упорные и пробивные. Но что один человек для мироздания? Революции и стагнации, кризисы и подъёмы — это всё естественный ход исторического развития, изменить его невозможно как вращение планет. А личность того, кто оказался на вершине, мало что определяет. В Германии 1933 года, среди фермеров и бюргеров, разорённых многолетним экономическим кризисом и тотальным бездействием правительства, состоявшего из потомственных чиновников и аристократов, к власти мог прийти лишь простолюдин, обещающий мгновенное процветание, и профинансировать чью бы то ни было активность была способна только единственная относительно уцелевшая сфера германской промышленности — военная. И военной сфере для развития нужна глобальная война. Соответственно, военнопромышенники выбрали среди всех активных деятелей тех, кто стремился к войне. А звали бы лидера военноозабоченников Гитлером или Кетлером, становится ничего не значащей мелочью. Издохни Ленин и Сталин до февраля 1917 года, им на смену было бы не меньше десятка тех, кто от 1918 и до 1921 уничтожал людей продразвёрсткой, чтобы купить наёмников для удержания власти, а после расстреливал любого, кто хотя бы в мелочи не согласен с их политикой. В условиях хаоса из-за развала диктатуры власть могут захватить только бандиты, и для её удержания им придётся устроить ещё худшую диктатуру.

И всё, что в таких условиях может сделать обыватель, чтобы спасти себя и детей — это сбежать от такого подальше, а не надеяться, что с бандитами или военной машиной можно будет договориться. Те, кто вовремя сбежали из Германии и из России, не только выжили, но и неплохо обустроились. Судьба оставшихся была печальна.

Так означает ли это, что я могу спасти бабушку и маму? Пока события не внушают оптимизма.

На следующий день после заключения нашего с Эдиком союза — это сегодня днём — Эдик установил связь с ционеллийским монастырём Святого Благословения, в котором когда-то жила бабушка. И новости были невесёлые. Глаиния умерла три года назад, а её преемница Улидда, та самая, к которой меня принесли в виде сиреневой кошки, хотя и согласилась нам помочь, и советы полезные дала, но по мозгам до Глаинии сильно не дотягивала. А потому не могла придумать, как бабушке обмануть маячки, щедро разбросанные её бывшим муженьком Ирвиулом шед-Донгреймом по всей провинции Тенном.

Этот козёл выжил! И до сих пор надеется отомстить бабушке за то, что принуждал её стать его вещью, а она посмела себя защищать. И в компенсацию за её побег и причинённые ему ранения, Ирвиул взял у рода Киарнав в рабыни Риамну, ту самую бабушкину сестру, которую Альден шед-Киарнав зачал после отъезда бабушки в монастырь и которой искусственно наращивал магию ещё в утробе матери, убив тем самым жену.

Риамне было на тот момент восемь лет, и защитить себя она ни от чего не могла, однако бабушка ещё за год до побега подарила семилетней сестре маленькую тетрадочку, где были записаны все нужные девушке премудрости, и талисман, при помощи которого не только можно было изображать различные болезни, но и убедительно симулировать падение магии. Бабушка объяснила Риамне, что больную и лишённую магии девочку непременно отдадут в монастырь, и так она избежит участи, уготованной всем волшебнородным женщинам. И поскольку в любые, в любых краях даже шестилеткам хватает ума растирать полотенцем себе лицо, а где есть градусники, то и градусник, так, чтобы изобразить температуру и не идти в детсад или на занятия с гувернанткой, то Риамна вполне могла обеспечить себе убежище — если не от отцовского дома избавиться, то от рабства: больных или старых рабов отдавали в приют. А из приюта у детей старше семи лет есть более чем реальный шанс пролезть в послушники. У девочек ещё и перспектива попасть в школу куртизанок имеется — это коров доить и пшеницу жать с хрупким здоровьем невозможно, а музицировать, рисовать, стихи слагать, посредничать в бизнес-переговорах, консультировать при покупке предметов искусства и после наступления брачного возраста делить ложе с избранным тобой самой покровителем вполне по силам. Об этом знали все с тех пор, как выучивались проситься на горшок.

Но Риамна дотянула в доме Ирвиула до брачных лет, стерпела то, что он сделал её своей наложницей, родила от этой связи двоих детей — хотя не могла не знать об абортативном зелье, которое даже крестьянки себе варили, а у Риамны так вообще была тетрадка с описанием способов контрацепции и средств исправления её ошибок.

Поскольку Ирвиул не имел возможности жениться — труп своей венчаной супруги Эллианы он предоставить не мог, а в гибель такой ушлой беглянки не верили главы всех церквей, так что смена религии не помогла бы — то Ирвиулу во имя продолжения Рода пришлось узаконить внебрачных детей, приписать их Эллиане, а Риамну возвести из рабыни в ранг официальной кормилицы.

Но семь лет назад всё резко и круто изменилось.

Ирвиул всё же добился развода. Главным образом благодаря будущему тестю-купцу, которому нужно было добыть себе дворянство, а единственный путь к этому лежал через брак дочери. И поскольку подвернулся случай породниться не с мелкосортным феодалишкой, а с благороднейшим, то жадничать купец не стал, пожертвовал церкви столько, что развод Ирвиулу дали немедленно. Сам Ирвиул и не подумал отказываться от брака — его финансовые дела по каким-то причинам были в упадке, Донгрейм-ур находился на грани разорения, а приданое жены всё приводило в норму. Тогда же от выкидыша скоропостижно скончалась беременная третьим ребёнком Риамна, и перед невестой Ирвиул предстал ничем не обременённым, за исключением тринадцатилетней дочери и восьмилетнего сына от предыдущего брака. Но это купца не волновало — главное, что жены или наложницы нет, жених прошёл за вдовца, а дети от первого брака даже лучше, нет оснований для развода с новой женой, окажись она бесплодной.

Магически род Донгреймов тоже был сильно истощён, никто не знал почему. Настоятельница Улидда говорила о вырождении, но бабушка после нашего разговора с ней сказала мне, что вырождение выглядит иначе, поэтому с Донгреймами дело не чисто. И посетовала, что хотя Улидда и не дура, однако не так мудра и умна как Глаиния, и потому расспрашивать о Донгреймах у неё бесполезно — она знает только обычные сплетни и замечает лишь самое очевидное, упуская важные мелочи. Что касается купца, то он от такого брака дочери выгод поимел через налоговые и прочие льготы много больше, чем потратился.

Через год после свадьбы новая жена Ирвиула родила дочь, магия которой оказалась почти на нуле, но Ирвиул и думать не смел, чтобы не признать её и выкинуть на попечение к недавно родившей рабыне, тоже записав в рабы. С магически слабыми детьми обоего пола такое в волшебнородных семьях проделывалось нередко. А когда второй дочери Ирвиула исполнилось шесть, дед-купец нашёл ей выгодного столичного жениха-мага. Венчание и супружеская жизнь состоялись бы только по достижению невестой соответствующего возраста, но брачный контракт мог заключаться и сразу после её рождения. Многих аристократок, вне зависимости от наличия у них магии, богатых купчих и магически одарённых простолюдинок как раз сразу после рождения брачным контрактом и связывали. Но об этом я уже говорила, просто напоминаю на всякий случай.

Старшей дочери Ирвиула в это время было двадцать, и она почти истощилась магически, потому что Ирвиул не стеснялся выкачивать из неё силу — другого источника для поддержания умирающего Камня Рода у него не было, а заступаться за дочь рабыни никто не стал бы. Замуж её тоже не брали, поскольку к разрешённому для венчания возрасту она практически превратилась в человечицу. Но ещё какие-то крупицы магии из неё можно было выкачать, да и Ирвиул ни за что не дал бы ей денег на взнос в монастырь, как и на приданое для брака с человекокровым аристократом, поэтому держал в своём доме на положении приживалки. И тут вдруг жених-маг предложил Ирвиулу брачный выкуп за старшую дочь. Оказалось, что высокую ценность имеет то, что она племянница Эллианы, чей побег наделал шума на всю Ирдецию, не то что на провинцию Тенном. И если истощившаяся Эллиана стала ещё сильнее прежнего, то и её племянница, в которой сохранились кое-какие крупицы магии, могла после обряда возрождения превратиться в очень мощный энергоисточник, да ещё и сыновей столь же сильных нарожать. Ну а помрёт во время обряда — судьба её такая. Денег, на выкуп затраченных, и тем более суммы, что уйдёт на дорогой обряд, будет жаль, но и упустить такой шанс глупо.

У магически слабой от рождения младшей дочери Ирвиула, которая считалась драконессой только лишь формально, не осталось ни малейших надежд на выгодный брак — любому было понятно, что Ирвиул предпочтёт деньги, а младшую дочь сбагрит кому попроще, лишь бы взяли. И это означало, что и жена Ирвиула, и её отец лишаются очень желанных для них деловых связей.

Жена Ирвиула выгоду упускать не собиралась и прямо во время переговоров о сватовстве вломилась в кабинет мужа и заявила, что её падчерица прелюбодейничает с конюхом, после чего велела слугам тащить негодную девку на задний двор и остричь ей волосы как блуднице, а мужу приказала отрешить блудодейку от Рода. После такого, как и после появления хромоты, никто не женится даже на магически сильной девушке. Жениху пришлось подписать брачный контракт о женитьбе на младшей дочери Ирвиула и за неё заплатить выкуп, который он предлагал за старшую, иначе жена Ирвиула пригрозила, пользуясь своими связями в Совете Веры, устроить ему проверку на благочестие. А после такого убытков будет намного больше, чем от выкупа. Сам Ирвиул не мог спорить с женой, поскольку перед венчанием она пожертвовала всё своё приданое церкви с тем условием, что будет его хранительницей и мирской брачнообязанной монахиней. Владеть частной собственностью напрямую женщины не могли, но имелось несколько обходных путей, и один из них — стать хранительницей церковного имущества. Это бывало крайне редко, Союз Веры считал вредоносным своеволие и независимость в женщинах, но сумма приданого перевесила все их моральные принципы. И если более зажиточный жених отказался бы от такой невесты, то Ирвиулу во имя спасения Рода пришлось смириться. А его жена за минувшие шесть лет сделала неплохую хранительскую карьеру, теперь под её опекой было не только приданое, но и немало другого церковного добра, которым она прибыльно управляла. Поэтому заявление о связях в Совете Веры не было пустыми словами, и жених тоже предпочёл уступить и принять сделку.

А жена Ирвиула, не удовлетворившись изгнанием падчерицы и выгодным браком дочери, вынудила мужа в тот же день отрешить от Рода и пасынка, напирая на то, что у Ирвиула есть молодой, магически сильный и, судя по количеству обрюхаченых рабынь, плодовитый племянник, которому теперь можно купить хорошую жену, и она родит много прекрасных сыновей-драконов. Поэтому наследником надо объявить племянника, а не ублюдка, в крови которого есть та же скверна, что и у его тётки. Наоборот, ублюдка требуется гнать прочь, пока он, как и его тётка, не попытался Ирвиула убить.

Ирвиул от такого взвился, как за задницу укушенный, и сын со старшей дочерью тут же лишились Рода и были изгнаны за пределы Донгрейм-ура.

Изгнанники не придумали ничего лучше, как пойти в Киарнав-ур и просить о прибежище его нынешнего владельца, тоже племянника Эллианы. А брат Эллианы, унаследовавший Киарнав-ур после смерти Альдена, погиб семнадцать лет назад. Точно так же, как и мои родители. Есть ли между этими смертями связь или они — простое совпадение? Не знаю.

И поскольку у изгнанной драконессы от всех переживаний и острого желания выжить случилось возрождение магии, то нынешний владелец Киарнав-ура взял и драконессу, и её пятнадцатилетнего брата под своё покровительство. Имя нынешнего главы рода Киарнав — Флириан.

У Флириана изгнанники прожили недолго, сбежали — куда и почему, никто в Ирдеции не знает. А на Земле появились Алёна и Пётр Лопатины.

Бабушку во всей этой истории заинтересовало только одно: как Алёна и Пётр целыми и невредимыми добрались до Киарнав-ура аж от Донгрейм-ура? Это надо пересечь всю провинцию. Купить место в обозе можно без проблем, но для этого и деньги нужны, и обоз, а Донгрейм-ур расположен в часе езды от тракта, да ещё и до постоялого двора минут десять добираться надо — посреди дороги обозы пассажиров не берут. А постоялый двор был ещё и чем-то вроде квартального супермаркета. За серьёзными большими покупками ездили в город или на воскресную ярмарку, повседневной мелочёвкой отоваривались на постоялом дворе.

Из чтения примечаний к историческим романам я знаю, что у лошадей разных пород скорость отличается. Рабочая лошадь, предназначенная для того, чтобы тянуть аккуратную ровную борозду при пахоте, равномерно и бережно крутить молотилку и совершать прочие действия того же сорта, обычно передвигается шагом, что означает километров семь в час, а если её гнать или она сама в игривом настроении, то переходит на лёгкую или, как говорят коневоды, укороченную рысь, ещё именуемой трот — это около тринадцати километров в час. Верховая лошадь, она же каретная, редко шагает, обычно рысит тротом, и именно поэтому синонимом верховых и каретных лошадей было слово «рысак». Скорость такого трота — пятнадцать километров в час. Если рысков понукать, они переходят на полевую рысь, это двадцать километров в час, и даже на галоп — пятьдесят пять километров. Но так лошадь гоняют только при серьёзной необходимости — это дорогое имущество. Хотя, если есть деньги, то лошадей загоняли насмерть без малейших колебаний, и тут же покупали новых, свежих и отдохнувших, чтобы и их тоже загнать.

Поскольку на постоялый двор, он же супермаркет, ездят только на колёсном транспорте, а не верхом — у коня нет багажника — и бабушка была сначала аристократкой, после монашкой, то для неё транспортом является только карета, коляска и рысак, но никак не телега с рабочей лошадью. Итого — от Донгрейм-ура до тракта пятнадцать километров, плюс два с половиной километра до постоялого двора. А по сказкам бабушки, телепортный талисман, вроде того, который я в свою бытность кошкой видела у наставницы Ллели, действует только на пять километров, и это очень дорогая игрушка. Следовательно, Ирвиулу телепорты не по карману. У его богатенькой жёнушки телепортные талисманы могут быть, но спереть их для падчерицы не легче, чем жемчужное ожерелье — такую пропажу обнаружат мгновенно.

Я достала телефон, открыла конвертер и подсчитала. Оказалось, что пешком пройти семнадцать с половиной километров можно за три часа тридцать минут. Пробежать нетренированный человек сможет часа за два, в лучшем случае за полтора. И это слишком много для тех, кто ничем не защищён — трогать чужих рабов чревато выплатой их полуторной рыночной стоимости, за крепостных придётся к полуторной цене ещё и виру для самих пострадавших доплачивать, а за свободных будет мстить их Род или гильдия, и потому сумма отступных там офигенная. Зато двух изгнанников можно совершенно безнаказанно отодрать во все дыры и выбросить их трупы на свалку. В лучшем случае Алёну и Петра поймали бы и продали на рынке.

Но даже если какой-то добросердечный крестьянин сжалился над ними и позволил спрятаться за мешками с крупой, которые вёз на постоялый двор, а Алёна успела наворовать у мачехи денег по-мелочи на достаточную для оплаты проезда сумму, то изгнанников не возьмёт ни один обозник — ему не нужны драки пассажиров и работников из-за бесхозных девки и подростка. Ведь постоялый двор — это центр всех окрестных сплетен, новость об изгнании из знатного Рода разлетится по всей провинции мгновенно, переговорные талисманы типа тех, что были у монахинь, этому помогут, особенно если мачеха такому поспособствует. А хозяин постоялого двора и тамошняя прислуга отлично знают изгнанников в лицо. Инкогнито сохранить не удастся.

Алёна заплатила вольному фермеру, чтобы тайно довёз их до города или ярмарки и купил им там одежду и шляпы ремесленников, которые скроют длинные локоны брата и короткие волосы сестры? И на ярмарке, и в городе достаточно много людей, чтобы затеряться, и много обозов, чтобы выбрать тот, где нет никого знакомых. Пётр мог знать, где Алёна прячет деньги и успеть их достать. Но с какой стати фермеру помогать изгнанникам, если их деньги можно отобрать безнаказанно? Такие снобы, как Алёна и Пётр, не будут заниматься благотворительностью или бесплатным учительством, поэтому друзей среди крестьян у них быть не может. Зато ни один нормальный человек не упустит случая расквитаться за былые унижения.

И весьма полезного для побега любовника-конюха у Алёны, с её-то ненормальным отношением к сексу, быть не могло. Разве что такой хахаль был у Петра. Для средневековья крутить романы в пятнадцать лет рановато, это у нас подростки вполне уже зрелые, но там-то ещё дети. И связь с недостигшими брачного возраста в Ирдеции является серьёзным преступлением. Хотя... Кого и когда сами малолетки слушали? Мозгов-то у половины из них нет вообще, одни только гормоны. Малолетки не соображают, что им ещё слишком рано, что год — это серьёзный срок для созревания, и потому, если для взрослого кара за сношение с малолеткой не является неотвратимой, эти во всех смыслах недоразвитые галопом мчатся доказывать друг другу свою крутизну и взрослость. Если наши подростки даже в четырнадцать лет хвастаются тем, как взрослого завалили, то чем ционеллийские могут быть лучше? Венчальный возраст в Ирдеции наступает в шестнадцать, а Джульетте вообще было без двух недель четырнадцать, Ромео ненамного старше, и зрители земного шестнадцатого века, считай — такое же средневековье, как в Ционеллии — не просто признали такой сюжет достоверным, но и встретили его овацией.

Только вот снобства у Петра не меньше, чем у Алёны, а самостоятельности вообще нет. Он живёт только умом и волей сестры, но не собственными.

Имеет ли загадка путешествия Алёны и Петра от Донгрейм-ура до Киарнав-ура значение для меня? Пожалуй, что да — вдруг мне удирать придётся? Врагов у наследницы Эллианы в Ирдеции немало.

Как плохо, что нельзя дать Эдику прочесть бабушкины сказки. Это превосходно структурированный учебник по Ционеллии. А технарь мог бы заметить в нём то, что не понимала бабушка и тем более не понимаю я.

Надо раздобыть выкройки нижнего белья, о которых говорила бабушка. И добавить к ним длинную линейку и портновский сантиметр, чтобы можно было переносить уменьшенные выкройки с журнальной страницы на большой лист бумаги — пусть в Ционеллии иначе пишутся цифры и нет метрической системы, но с инструментами нашего мира эта проблема легко решаема. А за такой гонорар монашки проведут меня в лучшие библиотеки, и там-то я отыщу ответ на загадку.

* * *

Выслушивать очередную порцию Вериного нытья было до тошноты противно, однако у неё есть журнальные страницы и календарные листочки с выкройками, поэтому приходится терпеть, пока я перечерчиваю это всё в альбом. У бабушки и у всех остальных сотрудников театра таких журналов и в помине нет, им всем, от уборщицы до жены и любовниц директора, хватает того, что поставляют фарцовщики. А костюмеры шьют не бельё, они делают сценическую и вечернюю одежду, которая надевается на уже готовое импортное исподнее.

Потому остаётся только Вера. И слабая надежда на то, что она куда-нибудь свалит, например, на работу, на которую не пошла, чтобы со мной поболтать, когда я утром перед началом рабочего дня пришла к ней и спросила о журналах. Или хотя бы ей понадобится в туалет, и пока она будет там пребывать, я быстренько пересниму выкройки на телефон, чтобы дома всё спокойно перечертить в альбом. Пока же мы сидим в её комнате.

Заодно раскрылась причина бурной радости Веры от покупки растворимого кофе, так удивившая в своё время. Тем более что этот кофе, как я выяснила, рассмотрев банку и понюхав содержимое, был низшего качества из возможных, я такую дрянь даже вообразить не могла. Оказалось, что тут невероятно сложно купить и кофемолку, и джезву. Причём электрокофемолка была чем-то фантастическим и невероятным, Вера даже не сразу поверила, что такое вообще бывает. А подвергать себя пытке ручного помола, да ещё выложив это немалую сумму, или толочь зёрна в ступке, которую тоже купить можно только у нелегальных торговцев по знакомству, чтобы после варить кофе в консервной банке или в эмалированном ковшике, что гарантирует бурду даже при лучших зёрнах, не захочет никто. Об электрокофеварках, которые в нормальном мире были даже у сидельцев на пособии, здешним обитателям и говорить не было смысла. В итоге весьма неплохие кофейные зёрна лежали в местных магазинах мёртвым грузом. У бабушки, к слову, и электрокофемолка, и электромясорубка, о которых здесь тоже никто ничего не слышал, были почти сразу. Сначала трофейные, а в середине пятидесятых она купила новые через московских клиентов.

Как же я устала от этой вывернутой, шизофреничкой реальности! Бежать отсюда, и побыстрее. Я взяла следующий листок с выкройкой, стала перечерчивать.

Вера тем временем сетовала, что даже хороший телевизор, на продавца которого пришлось выходить через длинную цепочку знакомых и знакомых знакомых, а для покупки назанимать денег, не помог удержать мужа дома.

Я лишь плечами пожала:

— Честно говоря, чем смотреть на то, что показывают по телевизору, я тоже предпочла бы хлебать пиво и травить похабные анекдоты. Не блеск, какое развлечение, но всё же получше того унылого говна, которое течёт с телеэкрана.

Вера печально вздохнула и стала читать мне советы из женского журнала о том, как вызвать у мужа желание возвращаться домой.

Я перебила:

— А чего твой муж делает, чтобы вызвать у тебя желание возвращаться домой?

— Как женщина может не хотеть возвращаться домой?! — оторопела Вера.

— Легко и даже изящно. Кинотеатр, ресторан, пусть даже уровня шашлычной, танцплощадка — на свете много вещей гораздо интереснее дома. Так чего делает твой муж, чтобы дом стал для тебя привлекательнее всех этих прелестей?

— А как же Максимка? — возмутилась Вера. — Я мать!

— А Сашка — отец. Где и как он выполняет отцовские обязанности? Не хочет сам собственному сыну кашу варить, сказки читать и задницу вытирать, пусть даст соседке-пенсионерке половину той суммы, которую вы в месяц платите за детсад, и ребёнок на все тридцать вечеров пристроен и ухожен. Вот ты, как хорошая мать, пробила для сына детсад. А что сделал для Максимки Саша? Почему при живом отце твой сын живёт безотцовщиной?

— Не дави на больное, — с тоской сказала Вера.

— Если ты продашь телевизор немного дороже, чем купила, а это несложно, то денег хватит и долги вернуть, и соседке заплатить хотя бы за месяц, если не за два.

— Ты молодая и наивная, даже не представляешь, что будет, если я по вечерам в загул пойду! — ужаснулась Вера. — Ты хоть знаешь, какие разговоры и слухи пойдут?!

Я улыбнулась.

— Подруга моей бабушки работала учительницей. А учителя сейчас-то не люди, им запрещено всё, что для людей естественно — гулять, веселиться, наряжаться, трахаться. Так представь, что было тридцать пять лет назад. Сама знаешь, что в те времена творилось. И побывавших на Соловках и Колыме встречала.

— Ну...

— Баранки гну, — ответила я почерпнутой из книг фразой. — Когда на бабушкину подругу на комсомольском собрании наехали, что она вечерами по ресторанам ходит, то подруга как начала на всех орать о том, где они видели в Конституции СССР и в Уставе ВЛКСМ статью о том, что учителю нельзя отдыхать в ресторане. Спросила у них, не занимаются ли они клеветой на советскую власть и не враги ли они советского народа. Все мгновенно втянули языки в задницы и разбежались как тараканы, поскольку сразу поняли — случись что с этой дамочкой, она их всех за собой утянет, да ещё утопит глубже, чем макнут её. И всё! Бабушкину подругу стали десятой дорогой обходить, относились по принципу «Не тронь говно пока не воняет». А сплетни и разговоры за спиной значат не больше прошлогоднего снега. За спиной и царя ругают, только не царское это дело — внимание на такое обращать.

— Я не хочу, чтобы меня считали говном! — взвизгнула Вера.

— Ты и так для всех говно, если сидишь в этой конуре. Но с той разницей, что все тебя дёргают, давят или плюют на тебя. И в первую очередь этим занимается твой муж.

— Если я пойду вечером развлекаться, то Саша сразу со мной разведётся. И останусь я навечно одна с ребёнком, потому что на бабе с прицепом никто никогда не женится.

— Ты и так одна с ребёнком, — напомнила я. — Что-то не видно тут твоего мужа. Готовишь-стираешь-убираешь ты одна, в очередях стоять и сумки тяжёлые таскать тебе одной надо, и комната эта твоя, и детсад ты добыла, и в номенклатуру ты пролезть стараешься. А муж твой чего делает? Сашка за все твои старания добыл тебе отдельную квартиру в центре города и дачу в лесистом пригороде? Или машину подарил, одёжки фирмовые приносит, всю тебя золотом увешал? Какая от него тебе польза кроме того, что иногда трахает по принципу «Сунул-вынул-отвернулся-захрапел, а жена и без оргазма не подохнет»? Ты вообще-то с ним за всё ваше супружество хоть раз кончала?

— После родов у женщин это исчезает.

— Только если мужу на жену стало плевать, — ответила я. — А с нормальным мужиком ты и после десяти родов обкончаешься.

— Вот я и хочу вернуть его любовь!

— Ну-ну... Вера, а ты знаешь, что о любви и браке говорят сами мужчины? «Трахают одних, женятся на других» и «Надо думать, кого любить, а на ком жениться».

— На мне-то он женился! — запальчиво ответила Вера.

— Вот ты и сидишь без любви и без траха, как законной жене и положено. Всё так, как ты хотела. Радуйся!

Вера посмотрела на меня с подозрением. Я фыркнула:

— Мой любовник душ принимает каждый день, возит меня на собственной машине, занимается спортом, оргазматично трахает и дарит записи свежайшей зарубежной музыки. Ты всерьёз думаешь, что я спрыгну с такого мужика и полезу на твоего голожопого, всего лишь раз в неделю мытого да ещё и брюхатого Сашу?

— Он не брюхатый! — обиделась Вера. Я иронично приподняла бровь, и Вера добавила: — Не совсем брюхатый.

— Твой вкус, тебе решать, — сказала я.

Вера вздохнула.

— Говорила мне мама, что я в несчастливый день родилась. Теперь вся жизнь наперекосяк.

Я прикусила язык, чтобы не выругаться нецензурно. Прививать ребёнку установку на неудачу и комплекс неполноценности! Таких матерей надо родительских прав лишать и стерилизовать, чтобы больше не размножались, детям жизнь не калечили! Но Вере рассказывать о токсичных родителях и дистанцировании от всего, что они говорят и делают, пока что нет смысла — не поймёт, слишком много в голове стереотипов жертвы. Однако и бросить бедную дурочку без помощи не хотелось. Не по своей воле она дурой стала. Это в моём мире жертвами и дурами становятся только сознательно и добровольно, а тут просто неоткуда узнать, что можно жить иначе. И я сказала:

— Народная мудрость гласит, что долг платёжом красен. И что как акунется, так и откликнется.

— Ты о чём? — не поняла Вера.

— Моя бабушка, когда ей женщины начинали жаловаться на мужей, всегда говорила им не скулить, как щенок шелудивый на морозе, а притвориться на работе больной, отпроситься к врачу, но идти в центральную городскую библиотеку, в курительную комнату или в буфет. Там полно красивых молодых студентов и зрелых импозантных научных сотрудников. Кадри любого, который понравится, и он отведёт тебя либо в университетскую общагу, либо в родительскую квартиру, либо в свой кабинет.

— Изменить Саше? — ужаснулась Вера. — Как у тебя язык-то повернулся такое сказать?!

— У счастливой в браке женщины причин для измен нет. А если ты наставишь рога плохому супругу, то поимеешь сразу четыре пользы. Во-первых, восстановишь оргазмом нервы, которые потрепал муж. Во-вторых, поймёшь, что он не пуп земли и не центр вселенной, а всего лишь ещё один мужчина из множества таких же, тогда как ты прекрасна и желанна любому из мужчин. В-третьих, ты отплатишь мужу за плохое отношение, и тем самым восстановишь мировую справедливость, а за это у тебя судьба улучшиться. Ну и в-четвёртых, когда наступит старость, а она придёт гораздо раньше, чем ты думаешь, у тебя не будет сожалений о том, что ты понапрасну потратила молодость, да ещё накопятся приятные воспоминания, которые сделают старость не такой противной.

— Это... это... — Вера аж задохнулась. И выдала: — Это грязно, подло и аморально, вот!

— Тогда почему ты живёшь с грязным, подлым и аморальным типом, да ещё ищешь ему оправдания? Если всё это оправданно и допустимо для него, то и тебе такое можно. И это надёжный и тысячелетиями проверенный способ превратить любой несчастливый день в удачный. Потому-то мужчины и умные, уважающие себя женщины постоянно им пользуются.

— Я люблю своего мужа! — завопила Вера.

— Ну и люби на здоровье дальше. Но не его одного люби. Если мужчины могут любить сразу двух-трёх женщин, то и женщина может любить нескольких мужчин одновременно.

— У Саши больше никого нет! — Вера заорала ещё громче.

— Тогда почему он не на тебе? — спокойно спросила я.

— Мама говорит, — гордо вздёрнула нос Вера, — что если муж гуляет помалу, то пусть. Ради семьи надо закрыть на это глаза.

— Вот и ты гуляй помалу, а он пусть ради семьи закрывает на это глаза. С какой стати все удовольствия достаются только ему, а в страданиях сидишь лишь ты?

— Все женщины так живут! — начала срываться в истерику Вера. — И никто не жалуется! Все терпят ради семьи!

— С каких пор семьёй стали одиночество и недотрах? Даже если муж дома перед телевизором сидит, а ты в одиночку дом и детей тянешь, после спишь с таким супругом как с бревном, но не как с мужиком, потому что или ты без сил и желаний в постель падаешь, или он на любовниц растратился, то семьи у тебя тоже нет.

— Все так живут! — упрямо повторила Вера.

— А ты всем свечку подержать успела, чтобы так говорить? Но даже если и все так делают, то ты человек или овца? Ты живёшь для своих радостей и удовольствий или для того, чтобы в стаде скота шагать и ждать, когда пастух тебя на мясо пустит?

— Нельзя всё время радоваться, развлекаться и заниматься удовольствиями! — воскликнула Вера.

— Но можно к этому стремиться.

— Я так не могу, — пробормотала Вера.

— Хочешь быть несчастной — будь ею, — пожала я плечами.

— То-то ты с таким счастьем до сих пор не замужем!

— Бабушка замуж вышла в тридцать пять лет. Мама — в тридцать семь. Очень удачно обе себе супружество составили, на основе опыта весьма содержательной молодости. Я тоже спешить не собираюсь. И опыт накапливаю.

— Мама меня проклянёт, если узнает, — сказала Вера. — Отец вообще убьёт.

— Так и тебе не семь лет, чтобы всё родителям рассказывать. Давно пора своим умом жить.

— Я не смогу им врать!

— А кто сказал о вранье? — удивилась я. — Просто рассказывай им только то, что их касается: о внуке и о фильмах им обоим, о новостях спорта отцу и о рецептах матери. А твоя личная жизнь потому личной и называется, что принадлежит тебе одной.

— Но что если Саша узнает?

— Как гласит древняя мудрость, три вещи не оставляют после себя следа: путь рыбы в воде, полёт птицы в воздухе и пребывание мужчины в женщине. Только о резиновом изделии номер два никогда не забывай. Я тебе адресок дам, где импортные продают, хорошие, не чета отечественным орудиям пытки. И к себе домой дополнительные любови ни при каких обстоятельствах не таскай. Но главное — не стесняйся выгонять из своей жизни неудачные любови и менять их на новые, более качественные. О том, что у любви, как у пташки, крылья, и что каждая новая любовь лучше предыдущей, не просто так сказано. Это закон бытия, как вращение планет.

— Как-то всё это... — замялась Вера. А я отметила себе, что она не так безнадёжна, если хотя бы бытующее здесь иносказательное название презерватива знает. И сказала вслух:

— Если не нравится такой метод, то имей смелость признать, что твой брак фактически не существует, любовь закончилась, мужу на тебя наплевать, он нисколько не заинтересован в том, чтобы тебя к себе привлечь, и к общению с тобой не стремится, а потому надо разводиться официально и делать новое супружество получше этого.

— Нет! — Вера даже вскочила с дивана. — Ничего у нас не кончилось!

— А не кончилось, то прими тот факт, что левак укрепляет брак, и действуй.

— Ты... — Вера села обратно. — Я не понимаю, как тебе это удаётся. Ты постоянно говоришь взаимоисключающие вещи, но они складываются в единое целое.

— Тебе и не нужно понимать меня. Для тебя важны только твои желания. Пойми, чего ты хочешь на самом деле, и окружай себя только теми людьми, которые хотят того же самого.

— Но это же эгоизм! — растерялась Вера.

— Откуда тут взялся эгоизм, если ты никого не заставляешь выполнять твои хотелки? Всё только по собственному желанию и по взаимному добровольному согласию, а значит к взаимному удовольствию.

— Ну не знаю, — замялась Вера.

— Зато муженёк твой знает. И устраивает свою жизнь так, как хочется ему, нисколько не считаясь ни с женой, ни с сыном.

Я убрала в сумку чертёжные принадлежности, альбом, попрощалась с Верой и пошла домой. Выкройки скопированы, а потому хватит с меня барахтанья в патологиях.

О рецепте лечения я сказала всё, но лечиться или наслаждаться страданиями, каждый решает сам.

* * *

Бабушка волшебством за сутки обучила Эдика высокому и простому эринэлю, добавив на всякий случай бытовой вариант этого языка. Процедура — врагу не пожелаешь. Это больно. Или даже нет — это очень больно. Просто запредельно больно. Эдик говорил, что голову как будто взрывало изнутри, и знай он, какая будет боль на самом деле, ни за что не затеял бы такое. А ведь бабушка дважды его предупреждала, чем он рискует!

Но как бы то ни было, а Эдик выжил и смог прочитать копии книг о пространственном перемещении и волшебстве личины, которые в обмен на выкройки и чертёжные принадлежности прислала мне настоятельница.

Возможно, она и не блистала собственными умом, однако извлекать пользу из чужого сумела превосходно. Книги были реально лучшими для своей эпохи. Не знаменитыми, а именно лучшими. Возможно, даже слишком хорошими для своего времени, потому что оценить их смогли бы только в Эпоху Просвещения. Там даже основы научного подхода заложены — прообраз не только детерминизма и соответствия, но даже дополнительности, до которой додуматься намного сложнее. При этом изложено так просто и доходчиво, что даже я с моими невеликими мозгами всё понимала.

Оказалось, в мироздании существует не только множество миров, но и межпространство, для которого нет ни расстояния, ни времени.

Теперь понятно, как меня перенесло через четыре дня вперёд, после закинуло на много лет в прошлое, а Алёна и Пётр попали в Киарнав-ур. И как венчавший бабушку епископ пытался отправить её в худшие земные времена. Да и как сама бабушка надеялась пробраться в наилучшие времена и места из тех, к которым деревенская средневековая девчонка могла адаптироваться.

Заодно выяснилось, почему в бабушкиных сказках нет упоминаний золота и серебра — сама я постоянно забывала об этом спросить. Оказывается, в Ционеллии это не драгоценности, а сырьё, которое используется во множестве волшебств. Почти у всех драгоценных и полудрагоценных, по земным понятиям, камней такая же участь. Поэтому делать из всего этого украшения примерно то же самое, как у нас использовать для ювелирных изделий уголь. Можно, в принципе, но до эпохи эпатирующих субкультур, когда и не такое станет в порядке вещей, а потому в магазинах продаваться будет любая хрень, которую среднестатистический человек и представить не может, средневековой Ционеллии ещё далеко.

И хотя золото, камни, а особенно серебро стоят подороже угля, суть дела от этого не меняется. В качестве драгоценностей используются изделия из волшебной смолы. В работе похоже на формовку из пластика или полимерной глины, но сверкает всё это не хуже бриллиантов. Даже красивее. Жаль, что на Землю не привезти таких цацек, они распылятся там, где нет магии.

Но речь не о том.

Эдик взялся за расчёты, и сделал талисман, который переправит нас с Эдиком в Ционеллию. А у бабушки остаётся маячок, который поможет вытащить её и маму в одну из соседних с Ирдецией стран, если я всё же сумею добраться туда живой, или хотя бы в ту провинцию Ирдеции, которую не успел изгадить своими сигнализаторами Ирвиул. Или переслать бабушке запас талисманов побольше, если не получится ничего из перечисленного.

С Димой я рассталась просто. Сказала ему, что бабушке донесли о нашей связи, она позвонила тёте, потребовала меня к телефону и велела возвращаться в Москву.

— И лучше не спорить, — добавила я. — Мне-то она ничего плохого не сделает, бабушка сама говорит, что девушке нужно немного повеселиться до замужества, а вот на тебе очень даже может отыграться за то, что ты подлез ко мне, будучи не из нашего круга. Встреться мы хотя бы через год, когда твой бизнес принесёт результаты, всё было бы иначе. Но сейчас получатся только очень серьёзные проблемы. Ты же понимаешь, кто у хорошего ювелира в клиентах, какие друзья.

Димка не возражал. Он и правда сообразительный. И мне с ним было хорошо. Но... Это не то. Гамбургер в сравнении с тартифлетом. Есть можно, и даже с немалой приятностью, да только больше одного раза это не порадует. У Димки ни лоска, ни изящества, ни искушённости. Я с грустинкой вспомнила Алекса, его ухоженные руки и кожу, стильную причёску, умело выбранные одежду и одеколон. А секс с ним какой! Это же мечта. Вот это мужчина, с которым можно думать о чём-то серьёзном и продолжительном. Пусть я ничего не знаю о его уме и характере, о бытовых привычках, но самые первичные, фундаментальные качества меня устраивают, и потому имеет смысл изучить всё остальное и поразмыслить о дальнейшем развитии событий.

Хотя нет там никаких событий. Меня ждёт Чикаго. Алекс, каким бы идеальным ни был, а не перетянет такие возможности и перспективы. Да что там Алекс! Такому разве что мультимиллионер окажется предпочтительнее — и то при условии, что через несколько лет, когда я ему надоем, и он захочет свежачка, означенный мультимиллионер после разрыва не отберёт у меня подарки или, в случае брака, не оставит при разводе с голым задом, как это богачи обычно делают.

Нет, всё же реально девушка может рассчитывать только на себя саму. И потому хорошая работа и качественное образование, которое эту работу приносит, важнее и ценнее всех мужчин мироздания, вместе взятых. Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда — это аксиома на все времена, миры и страны.

А в Чикаго, думаю, не один такой Алекс будет. Поэтому найдётся, из чего выбрать. Как ни крути, а постоянные любовные отношения и удобнее, и приятнее одноразовых.

Впрочем, это будет после. Сейчас другое важно. Мы все трое собрались в комнате Веры, готовимся к переходу. Сама Вера на работе, Сашка её тоже. У меня и у Эдика за спиной рюкзаки, в которые уложены складные пластиковые стаканчики, пластиковые фляжки для воды, маленькие термосы, профессиональные чертёжные готовальни. И даже немного чешской и польской бижутерии на тот случай, если сделки придётся заключать с мирянами, а не только с церковниками. И побрякушки того типа, который произведёт фурор среди ирдецийских куртизанок. Соответственно, влиятельные мужчины будут вынуждены их покупать.

Я на всякий случай и костюм монашки прихватила. Пусть бабушка говорит, что я на неё не похожа, но даже совсем плохонькая страховка лучше её отсутствия.

Переодеться в местное мы должны в монастыре, Улидда приказала приготовить нам костюмы. А пока на нас с Эдиком джинсы, блузы-унисекс, хлопчатобумажные гольфы и новомодные для этих лет кроссовки. Малоприятная обувь для лета, но бабушка сказала, что из-за магии в Ционеллии у поверхности земли всё время тянет холодом, даже в жару. Потому-то монахи, крестьяне и бедные горожане ходят не просто в соломенных лаптях, а в подобии штрошу, да ещё надевают сшитые из полотна носки. Чулки, как и в нашем средневековье, одежда и мужская и женская, но дорогая, по карману только монахам и богатому дворянству, купцам. Обычные люди обматывают ноги до лодыжки полосками ткани.

Этими размышлениями я пыталась отвлечься, но мне всё равно было страшно. Эдик сказал, что межпространство — очень опасная среда, там запросто можно увязнуть, как бабочка в смоле. Не жить, не умереть, не быть, не исчезнуть... Навечно застрять в нигде-никто-никогда.

Стоп. Что если там моя сестра? Ведь ни у неё, ни у её жениха Дениса нет достаточных умений, нужных талисманов и поддержки со стороны, чтобы благополучно выбраться из межпространства.

К слову, талисман Эдика мы вчера испытали весьма успешно, переправив к настоятельнице корзинку с двумя щенками немецких овчарок, кобелём и сукой. По словам бабушки, это утешит монахинь за потерю сиреневой кошки — овчарки похожи на очень дорогую породу ционеллийских местных собак, но будут даже получше.

Пёсики переместились успешно, монашки от них в восторге, а Эдик сказал, что мы теперь можем переправляться безбоязненно и в Ционеллию, и каждый в своё время на Земле.

Но сначала я хочу попробовать вытащить мою сестру. Ведь если в межпространстве нет ни времени, ни расстояния, то и искать её не надо. Нужно обсудить это с Эдиком.

Если сама переживу переход.

Я почесала голову. Защитные татуировки, заживая, отчаянно зудели. Бабушка сделала их мне после успешного испытания Эдикова талисмана. Хорошо, что не понадобилось сбривать волосы, просто делать ровные проборы в разных местах. Не то, чтобы я переживала бы из-за голой головы, волосы отрастут, но всё же приятнее, когда они есть. А бабушка сказала, что защита отлично работает, только подпитка ей нужна побольше, чем талисманам.

Я пожала плечами. Хотелось бы верить, что это так. Но бабушка, при всём её уме, иногда ведёт себя как полная дура. Я опять не смогла уговорить её всё рассказать маме, подготовить её и нас к неизбежности столкновения с Ционеллией.

— Вере подарок оставь, — сказала я бабушке. — Нехорошо пользоваться ею и её комнатой просто так.

— Оставлю, — кивнула бабушка. — Иначе удачи не будет.

Эдик завершил подготовку, и в комнате открылся сверкающий проход. Надо было спешить, пока он не исчез. Я торопливо поцеловала бабушку в щёку, Эдик пожал ей руку, и мы шагнули в портал.

А мгновением спустя мы с Эдиком оказались притиснуты каким-то подобием толстой паутины к стене в пещере. Огромной такой пещере, с два спортивных зала. И мы прилеплены к её дальней торцовой стене. А метрах в двадцати перед нами, на возвышении у похожего на большой стол алтаря стояла Алёна, читала нараспев на бытовом эринэле по листу бумаги:

— Во имя Силы Неба, благой и светлой, во имя Тверди Земной, от грехов стенающей, прими, Отец Бездны, жертву во успокоение своё...

Пётр стоял у подножия возвышения и старательно вызванивал в колокольчики мотив, на который пела Алёна.

Это что — я и Эдик жертвами будем?!