Власть секретов и лжи

Я вскочила, метнулась к себе в комнату, оглядела себя в большом настенном зеркале. Всё в порядке. Какая всегда, такая и сейчас. Ни следа синяков, но их и на утро после нападения не было. И одежда была наисвежайшей, как только что из стирки и глажки. Тело тоже ощущалось чистым, даже слегка пахло мятой, волосы свежепромытые.

И мне хотелось в туалет. А вот голода не было, как будто меня насытила та печёнка. Пить не хотелось — в природе кошки пьют мало, их организм полностью вытягивает влагу из мяса, крупные порции воды нужны только тем животным, которые на сухом корме и консервах.

Интересный эффект. Так я действительно была кошкой?! Ладно, подумаю об этом после.

Я справила нужду, пошла на лоджию убирать игрушки и по дороге заметила, что ноутбук до сих пор включён. К счастью, в сеть, и потому за время моего отсутствия не разрядился. А оно явно перевалило далеко за полдень, освещение не утреннее. Я глянула на экран и увидела, что забыла выйти с ционеллийского сайта. Надо всё закрыть и выключить. Я села за стол, посмотрела на часы в углу экрана.

И офонарела от увиденного. Миновало четыре дня! Точнее, сейчас тринадцать часов шестнадцать минут восемнадцатого июля. А я нашла ящик с игрушками утром четырнадцатого, ещё думала о том, чтобы не забыть вечером поздравить американских друзей в соцсети.

Хорошо, что настройки Панели Задач выставлены показывать ещё и дату без наведения на часы курсора. А то я и не сообразила бы число посмотреть. Надо телефон проверить! Если он не разбился. Где был телефон, когда началось превращение? Я разбиралась с игрушками, мне прислали рекламу, я нашла кошку, после началось превращение... Я посвистела. И тут же телефон запищал в ответ из кармана надетой на мне лёгкой летней толстовки без рукавов. Странно, что я не обратила внимания на вес одежды. Хотя, телефон не тяжёлый, а на нервах не мудрено не заметить. Девайс был в полном порядке, хотя и пережил превращение, отягощённое погружением в воду. Эффект ещё интереснее прежнего, но об этом после.

Я посмотрела пропущенные сообщения. Очередная реклама от оператора, и куча звонков от Алёны и от Марины, той самой одногруппницы с курсов, которая нашла мне работу у Дашки и Аркадия.

Я позвонила Марине. Та ответила после второго гудка и заорала:

— Где тебя носит?! Такая работа улетает!

— Телефон разбился, — быстро ответила я. — Надо было заработать на другой, хотя бы секонд-хендовый из скупки.

— Он интернет и мессенджеры тянет? В первую очередь видеосвязь?

— Вполне. Это легко тянут даже те смартфоны, которые можно найти бесплатно на технологичных свалках, но мне нужна была операционка посвежее под телефонные уроки и хард с оперативной памятью пообъёмнее. Я на грант готовлюсь, надо экзаменационные предметы подтягивать, а вспомогательные программы от университетов не рассчитаны на старые операционки. Это у нас двести евро, они же двести двадцать пять долларов за девайс — офигеть как дорого, а у них это верхняя граница моделей эконом-класса, поэтому даже сидельцы на пособии ежегодно покупают новинки. Так что дети нищебродов, претендующие на грант, старьём не пользуются, и потому универы делают обучалки под максимальную загрузку современной операционки и мощного железа последней линии.

— А, ну тогда телефон надо посвежее, — понимающе сказала Марина. — Успела хотя бы за два дня?

— За четыре, — на всякий случай уточнила я. — Да, вполне успела. Я на свиноферму ездила помогать с опоросами. Работа адова, но платят хорошо.

— Лёшка Фомин тоже ездит, — ответила Марина, — но он здоровый парнище! А ты как со свиноматками? Говорят, они с дога величиной и злющие как бультерьеры.

— Хуже, — хмыкнула я. — Бультерьер по сравнению со свиноматкой — безобидный зайчонок. А ростом она меньше дога. Как сенбернар примерно.

— Всё равно огромные! И злые.

— Потому там и бабло такое хорошее, — сказала я. Понятия не имею, как на свиноферме с оплатой и какого размера с характером реальная свиноматка, но с Лёшкой Фоминым я достаточно хорошо общалась, чтобы выдать сносное враньё о том, где болталась эти дни. Маринка, во всяком случае, поверила, и скинула адрес новой работы.

— Мира, — добавила она, — ты ещё не выкинула Линины лабораторные работы по малому бизнесу?

Ну да. Лине-то они уже не нужны. И за помощь надо платить, если не хочешь остаться без неё в будущем.

— Сможешь подъехать к офису твоего протеже? — спросила я Марину. — Перед собеседованием отдам тебе папку, скопируешь, после интервью вернёшь.

— Без проблем. И поспеши, Иванова ненавидит опоздания. Я сейчас позвоню ей, и она тебя сразу примет. Только лабы не забудь.

Крепко же ей нужны работы Лины. Интересно, зачем, если Маринка собралась учиться на факультете философии, потому что на экономический поступить мозгов не хватило?

Но это не мои проблемы.

Я заметалась, готовясь к встрече: наглаживала летний деловой костюм, подкрашивала лицо, перебирала свои рекомендации с прошлых подработок и Линкины лабораторные. А мгновением спустя замерла, потому что среди лабораторных были проекты кошачьего приюта и кошачьего питомника — на фоне минувших событий это не могло не привлечь внимания.

Я села за стол сестры и стала читать проекты. Сделаны они на английском и цены в британских фунтах. Ничего особенного, в принципе, Лина и собиралась жить в Великобритании, так почему бы ей не учиться на тамошних дистанционных бизнес-курсах? Только вот кошки... Как-то нетипично это для курсов. Точнее, для Лины. Для курсов как раз нормально разбирать работу приютов — благотворительность такой же бизнес, как и любая другая работа, пусть благотворительные организации не платят налогов и не получают прибыли, но бухгалтерию ведут и финотчёты в налоговую сдают, а производственные расходы включают в себя жизнеобеспечение устроителей и не должны выглядеть отмывкой денег или уклонением от налогов, поэтому всю экономдокументацию благотворительного заведения надо уметь делать хотя бы на элементарном уровне, чтобы понимать, о чём тебе говорит сотрудник бухгалтерской фирмы, ведущей твою отчётность.

Однако Лина был убеждена, что держать дома животных слишком хлопотно и ответственно, да и работе будет мешать, поскольку животные в доме требуют много внимания, а потому лучше каждый день ходить в котокафе или в кошачий приют. Так что она никогда не стала бы заниматься такой разновидностью благотворительности и попросила бы на курсах полезную для себя лабораторную, например, с фондом по поддержке спорта инвалидов.

К проектам приложена распечатка с британских сайтов с данными по пригородной недвижимости. И записка от руки, на русском.

Сергей Алексеевич, это тип домов, который нравится моей сестре. Какие из них подходят под задачу? Мне надо пока что просто ориентироваться в ценах и характере недвижимости. Если не подойдёт ничего из моих примеров, то напишите, пожалуйста, нужные параметры, а я выберу среди предложенного сайтами недвижимости то, что может понравиться Мире, и вы скажете, насколько это годится под задачу.

Я тупо смотрела на записку, пытаясь понять, зачем это вообще. Вопросов не вызывала только причина изготовления распечаток — некоторые люди из-за специфических проблем со зрением не могут читать с экрана компьютера и смартфона, им нужна только бумажно-печатная подача информации. В современном мире им, конечно, сложно, но если есть кому сделать голосовой интерфейс на компьютере и телефоне, как делают слепым, то никаких проблем с карьерой, даже научной, не возникнет.

Но вот всё остальное... Этот Сергей Алексеевич — фелинолог или котозаводчик, или и тот и другой сразу.

В детстве я мечтала, не без влияния кошачьего приюта, что стану фелинологом, а в девятом классе, посмотрев телесериал, решила, что лучше быть зоопсихологом, заниматься проблемами успешного взаимодействия домашних любимцев и хозяев. Иногда размышляла о том, как буду профессионально разводить то одну породу кошек, то другую, и тут же начинала задумываться о том, не лучше ли открыть приют — о них я тоже видела сериалы, и хотела такой же, а не то убожество, которое работает в Синедольске. Но к окончанию первого курса профтехлицея поумнела достаточно, чтобы понять: мечтами сыт не будешь, и надо выбирать что-то практичное и денежное, а приюту делать пожертвования: я не дочь крупного бизнесмена и не сидящая на пособии гражданка богатой страны, которая может позволить себе заниматься приютом, не заботясь о прокормлении себя самой — а труда и времени приют требует очень много, сочетать его с работой практически нереально.

Разумеется, Лина обо всех моих мечтах знала. И о вкусах в выборе дома, еды, одежды, фильмов, книг, телефонных игр, парней — мы были не просто сёстрами, а близкими подругами.

И то, что Лина, влезая в эту сумасшедшую и опасную авантюру с Ционеллией, Урмановым и чёрт знает чем ещё, думала не только о собственном антикварном магазине с кофейным салоном при нём, но и о моей мечте, делало её самой лучшей, самой замечательной, самой прекрасной сестрой в мире! Я обязательно спасу Лину, где бы она ни была. Бабушка всегда говорила, что по-настоящему у каждой из нас есть только сестра. Дети вырастут и уйдут в собственную жизнь, друзья меняются вместе с образом жизни, мужья и бойфренды тем более явление временное, мимолётное и легко заменимое, как и сама любовь, а сестра будет всегда сестрой. То же самое касается и братьев, у кого они есть.

Поэтому надо срочно поговорить с родителями Дениса. Нет, сначала позвонить Гомонову и спросить, когда будут выдавать тела для похорон? Трупы подставные, но похороны надо сделать так, как если бы это была Лина — я не буду ломать сестре её спектакль, наоборот, всячески подыграю.

Деньги. Без них невозможно ничего в мире, а у меня их ничтожно мало. Но и на работу устраиваться, ведя расследование, невозможно. Тут я отлично понимаю сестру, подрабатывающую шантажом — иначе невозможно и прокормиться, и разобраться в бабушкином прошлом. А воров и изменщиков не жалко, нефиг было гадить. Впрочем, я об этом, кажется, уже говорила, да и речь не о том.

Тратить деньги с бабушкиного счёта, предназначенные только на самый-самый крайний случай, я не хочу. Мало ли что ещё будет? Надо найти другой источник дохода.

И вопрос: почему бабушка сама не рассказала нам о своём подлинном прошлом? Она искренне считала нас обычными земными человечицами, в которых не осталось ни капли от магесс и драконесс? А тут под влиянием сильного стресса у Лины пробудилась магия. Мы с сестрой дежурили у бабушки по очереди, и если бабушкина первая агония началась в присутствии Лины, то, желая спасти её, моя сестра могла пробудить в себе магию так, как недоступно ни одной ционеллийке. Всё же мы метиски, дети двух миров, а смешанная кровь всегда сильнее чистой. В итоге бабушка начала рассказывать Лине о мире магии, но не успела сказать всё, что надо, начался второй приступ, и бабушка умерла. А Лина начала решать проблемы так, как могла. И обо мне не забыла. Пусть, в отличие от сестры, которая хотела жить именно в Великобритании и только там, мне эта страна не нравится как место постоянного проживания, но её гражданство получить проще, чем американское или германское, а с британским паспортом можно без малейших препятствий поселиться хоть в Штатах, хоть в Германии или даже в Японии и Швейцарии. Так что на срок от трёх до шести лет, необходимый для получения гражданства, можно и Бриташу потерпеть, не рассыплюсь.

Однако это всё теория, а вот на практике картинка не складывается. Если бабушка считала, что нет смысла говорить нам о магии, то зачем учила нас языкам Ционеллии, заставляла читать о средневековье и требовала быть у врат в другой мир двадцатого августа?

Чёрт, я же совсем забыла об Алёне и Петре! Вот с кого надо начать. Алёна явно испытывает к моей бабушке антипатию, но она много о ней знает. И если Алёну немного спровоцировать, она в запале скажет больше, чем хочет. Только сначала надо составить план вопросов и выучить. И вообще — надо фиксировать ход расследования, я и так уже много чего запланированного позабывала, и какие-то важные вопросы тоже забыла. Так дело не пойдёт!

И заработок ещё надо организовать такой, чтобы не мешал следствию.

Барахло Бородихина! Его квартира больше не опечатана, а там наверняка есть то, что можно продать и дорого, и неофициально.

Я убрала в Линину папку проекты кошачьего приюта и питомника, остальное сложила в пакетик-файл для Марины. И позвонила ей, сказала, что к Ивановой на собеседование не пойду, поскольку получила предложение повыгоднее, но лабораторные ей отдам по дороге на другое собеседование.

Теперь надо позвонить Алёне. Нет, сначала закрыть браузер и выключить ноут, а то опять всё забуду. Опять нет — прежде надо найти хороший телефонный дневник. Такой, у которого максимальная степень закрытости и шифрования. Я слышала, что это не пустые слова: в настройках родительского контроля за смартфоном есть запрет на использование таких приложений, а бизнесменам рекомендуют их как надёжную защиту информации.

Я почитала обсуждения на смартфонном форуме и купила на телефон тот бизнес-дневник, который набрал наибольшее количество голосов.

Затем поздравила друзей и посмотрела, нет ли интересных новостей на ционеллийском форуме. И работу там поискала. Всё же в свете шантажных подвигов моей сестры не хотелось уподобляться тем идиотам, на которых она подшабашила, — это я о продаже вещей Бородихина до того, как истечёт обязательная полугодовая отсрочка.

С работой оказалось пусто. Ну и ладно, придумаю что-нибудь.

Я разлогинилась на сайте, закрыла браузер и выключила ноутбук. Хотела позвонить Алёне, но мне позвонил Гомонов.

— Сдайте комнату сестры в вашей квартире Инге Урмановой, — сказал он. — Это очень важно и нужно.

— Что?! — обалдело переспросила я. — Но ведь Инга в тюрьме!

— Она была в СИЗО, в следственном изоляторе, — спокойно ответил Гомонов. — Но третьего дня я отпустил её за отсутствием состава преступления.

— Как?! — обалдела я ещё больше.

— Третьего дня — это позапозавчера, — любезно пояснил он. — Пятнадцатого числа.

— Да знаю я! Нечего меня необразованной считать! Как ещё могли отпустить, если сами говорили, что её дело безнадёжно?

— Вы что, новостей не смотрели? — удивился Гомонов.

— Я на ферму ездила, на заработки. Срочно были нужны деньги.

— Лучше бы вы вообще уехали, — буркнул Гомонов. — Но раз вы тут, то помогите Инге. Её нельзя оставлять без присмотра, а приюта для жертв насилия у нас нет, и моя знакомая не может её больше у себя держать.

— Как вы её вытащили? — повторила я. — И почему?

— Каждому детдомовцу по окончании школы положена собственная комната в общежитии и бесплатное обучение в профтехлицее. Для университета тоже есть льготы, но вы не хуже меня знаете, кому они на самом деле достаются. Однако и лицей — старт весьма неплохой, может к очень хорошим деньгам вывести. Но не все хотят им воспользоваться. А потому, к сожалению, ежедневно в нашем городе от наркотического передоза, грязных наркотиков и алкогольных драк умирают недавние детдомовцы в возрасте восемнадцати-двадцати лет и обоего пола. А все преступления, правонарушения и смерти, случившиеся в городе за сутки, попадают в сводку, и она ложится на стол каждого следователя, прокурора и начальника оперативного отдела города. Её никто никогда не читает, потому что другой работы хватает, а отслеживать динамику криминальной ситуации и вычислять серийные преступления должен аналитический отдел. Сейчас хотя бы перестали распечатки на стол класть, а присылают на служебную электронную почту. Раньше чёртовы сводки копились макулатурой на столе и, на радость прокурорским проверкам, прилипали к документам из дел, подшивались вместе с ними. Это я всё к тому, что для следователя нет проблем найти подходящий девичий труп, добиться повторного осмотра принадлежащей этой девушке комнаты и обнаружить там доказательства причастности означенной дамы к взрыву и её знакомства с Ингой Урмановой. Теперь официально всё выглядит так: наркоманка из муниципальной общаги работала курьером, увидела Дениса Никонова, влюбилась, стала к нему приставать, была тут же отвергнута, после чего решила уничтожить возлюбленного вместе с невестой нынешней и заодно подставить невесту бывшую, благо работа курьера позволяла ей попасть в комнаты Инги Урмановой. А на третий день после убийства девушка покончила с собой. От наркоманки никто никогда не ждёт здравого поведения, поэтому вопросов не возникло ни у прокурора города, ни у судьи. Дело закрыто за смертью обвиняемого.

— А как же Инга? — с сомнением сказала я. — Как вы её поведение объяснили? Она же вела себя как законченная неадекватка!

— Именно — она невменяема. Моё начальство эту мысль с энтузиазмом поддержало, а поскольку геморрой с психиатрической экспертизой нафиг никому не нужен, потенциальная суицидница тем более ни к чему, Урманова вылетела на волю птичкой. В буквальном смысле слова — её вместе с вещами выволокли из камеры и выставили за ворота СИЗО. И только после этого сообщили, что она освобождается за отсутствием состава преступления. И ворота перед мордой у неё захлопнули. На улице-то Урманова только сама за себя отвечает. Самооговор преступлением не является, Урманов вне подозрений, о бабской ревности все забыли через час после публикации сообщения в СМИ. Всё чисто. Осталось Ингу под присмотр пристроить.

— И вы решили эту психопатку мне подсунуть?! — возмутилась я. — Если ей жить негде и не на что, вызывайте санитаров и отправляйте на пожизненно в дурку!

— Она полностью здорова, — с напором ответил Гомонов. — Я сразу после ареста вызвал к ней эксперта-психиатра. Но вызов официально не оформлял.

— Это как такое может быть, если у вас каждый шаг документирован?

— Документирован, — подтвердил Гомонов. — Только не всегда «до шага» и «во время шага». Зачастую всё оформляется после. Обычно сначала звонят в городскую центральную клинику ментального здоровья, как сейчас деликатно именуется психбольница, и просят прислать свободного эксперта — для экспертиз врачу нужна отдельная квалификация, а в больнице всегда дежурит экспертная комиссия на тот случай, если привезут абсолютно невменяемого, и надо будет делать полномасштабное заключение для выездной сессии суда. Нельзя признать человека невменяемым без решения суда, в больнице без судебного вердикта тоже нельзя держать дольше двух часов, а суд не принимает решения без заключения экспертной комиссии. Но для предварительной экспертизы с предварительным диагнозом, на основании которой суд может назначить полномасштабную психиатрическую экспертизу, которая проводится в СИЗО, следователь вызывает эксперта к себе в кабинет, где доктор собеседует объект экспертизы.

— Ничего себе! — поразилась я.

— Я же говорил, что психиатрические дела — это жуткий геморрой. Поэтому в правоохранительной системе все хотят от него избавиться как можно скорее. Но вернёмся к Инге. Обычно после того, как по телефону неформально договорились об эксперте, и он выехал, следователь, пока едет эксперт, оформляет все документы по вызову. При этом, если подследственный здоров, то можно налить эксперту вискарика, поболтать о трудностях работы, и он не будет делать заключение официальным. Зачем без реальной нужды портить человеку досье тем, что он проходил обследование у психиатра? Народ у нас дикий, приравнивает обследование у психиатра к клейму позора. Это в Америках-Европах все к психотерапевту ходят как на работу, и окружающим на это плевать, а у нас за такое человеку везде проблемы гарантированы.

— И что сказал психиатр? — буркнула я.

— Инга Урманова здорова как бык. Не считая лёгкого невроза, который неизбежен у тех, кто не привык к арестам и СИЗО. А то, что голова патогенным мусором набита, так это издержки воспитания. Я и не такое видел. Во дворе у нас пацан девочку толкнул, она упала, плачет, маленькие оба, в том возрасте, когда такое — кошмар. Я ей сказал: «Иди его хорошенько толкни, чтобы он понял, каково это, и больше к тебе никогда не лез». Девочка вытерла слёзы, встала и пошла толкать. Так бабка родная девочку остановила, её отругала, на меня наорала, что я плохому учу, потому что сдачу давать — это только для мальчиков, а девочка должна терпеть и прощать. Чуть не убил на месте эту старую суку! Ладно ещё, сейчас соцслуба есть, спустил её на эту семейку по полной программе.

— Вот гадина! — возмутилась я. — Ещё есть твари, которые в таких случаях говорят: «Он так делает, потому что ты ему нравишься, и он стесняется это показать». Двадцать первый век на дворе, а до сих пор полно мразей, которые как истину проповедуют враньё «Бьёт — значит любит», терпильство-прощенчество и прочую ядовитую грязь.

— В этой ядовитой грязи Инга Урманова прожила все свои двадцать четыре года. Но изменение деструктивной среды на конструктивную ей поможет. Вы, как пребывающая в процессе эмиграции, отлично знаете об эффекте эмигрантского развода.

— Впервые слышу, — буркнула я, готовая намертво оборонять свою жизнь от вторжения психичек.

— Когда семьи из стран третьего мира с их патриархальной и полупатриархальной культурой приезжают на продолжительное и тем более постоянное жительство в Европу и Северную Америку, то восемьдесят процентов браков вскоре расторгается по инициативе женщины, которая насмотрелась на новый для себя мир, на иной образ жизни, и дала своему патриархалу, не желающему менять поведение, пинка под зад. В странах и штатах «первого эшелона», богатых и либеральных, это происходит через полгода-год после приезда, в не столь развитом «втором эшелоне» уходит от года до двух. Брак сохраняется у тех мужчин, которые или не были патриархалами изначально, или изменились одновременно с женой. Остальные выписывают через сайты знакомств или оставшихся на бывшей родине родственников и знакомых новых жён, и история повторяется заново.

— Рада за женщин третьего мира, но это не значит, что Инга Урманова должна жить у меня. На ней при аресте наверняка было достаточно драгоценностей, чтобы купить на них реконструированную квартиру-коридорку или взять потеку на отдельную однушку, не дожидаясь устройства на работу.

— Вы не удивились, что Ингу подставил родной, — с ударением сказал он, — отец. Значит без вашей сестры в этом деле не обошлось. А поскольку вы взялись продолжать её занятия, несите за это ответственность.

Я на это фыркнула и ответила как могла ядовито:

— И в честь этой ответственности мне надо подставиться под месть пусть не больной психически, но далёкой от адеквата девицы?

— Все мысли Инги Урмановой сосредоточены на том, как жить бездетной, если детей хочешь, и на том, что всё это случилось из-за Григория Урманова, тогда как мать пыталась хоть как-то спасти своих детей от вырождения. И она понимает, что было с ней при первой же беременности, не выплыви истина на свет.

Мне даже жалко стало Игну. Может она и правда не психичка и не сама выбрала такое тупиковое отношение к жизни? А Гомонов сказал:

— Приучайтесь осознавать тот факт, что не только котикам нужна помощь.

— Котики за помощь платят мурлыканьем, — буркнула я. — И болезни лечат, энергией подзаряжают.

— Приспособьте Ингу к готовке. Аделина Максимовна, это психотерапевт, которая сейчас Инге мозги вправляет, хочет устроить её поваром в больницу. Там и жильё служебное типа общаги. Для начала самостоятельной жизни неплохо.

— Сергей Иванович, — сказала я Гомонову, — а вам-то какой во всём этом интерес?

— Вы же знаете о моей матери и сёстрах. Им помочь я не сумел. А Инге и ей подобным — могу. И помогал даже в те годы, когда в стране секса не было, понятия «семейное насилие», «токсичная семья» и тому подобное называли «империалистическим буржуазным разложением общества», а женщину, которая развелась с изменяющим, пьющим или бьющим её мужем, подвергали на работе общественному осуждению за разрушение «социалистической ячейки общества» и за то, что не боролась за улучшение морального облика супруга. Большинство женщин, разумеется, плевали на эту гнилую идеологию, а потому обсуждение сводилось к «Да что с такой говорить, только время зря тратить, ей всё как об стенку горохом». Но такие женщины и не страдали от плохого супружества, поскольку изгоняли из своей жизни плохое в его зачаточном состоянии. А вот реальным жертвам токсичных отношений не только помочь было некому, на них, наоборот, давили и родители, и общество, и отсутствие жилищной ипотеки, которая даёт возможность уйти от мужа вместе с детьми. И всё же немалому числу этих женщин я помог.

— Сергей Иванович, будь на вашем месте женщина, я поверила бы без вопросов. Но парень в таких условиях, как семья ваших родителей, вырастает в убеждении, что женщина — это бытовая техника, инкубатор и боксёрская груша, но ни в коем случае не человек, и потому любые её попытки проявить самостоятельность, достоинство и равенство надо жестоко пресекать.

— Обычно так и бывает, — согласился Гомонов. — Но я во многом исключение. И в этом тоже.

Я вздохнула. Гомонов в ближайшее время наверняка пригодится, да и Инга не может не знать что-то полезное о магах и драконах. А если психиатр сказал, что она здорова, то можно не бояться нападения или чего-то подобного.

— Покупка и установка дверного замка в мою комнату за ваш счёт, — мрачно процедила я. — Или к чёрту вашу Ингу.

— Я сейчас вызову вам мастера из «Золотых рук», — довольным тоном ответил Гомонов. — Счёт я скажу оформить на меня, а замок они по дороге покупают. С чеком и всеми делами.

— Знаю. Жду. И поторопите их, у меня скоро собеседование для работы и вообще дел полно.

— Хорошо, сделаю срочный заказ, а вы вернитесь со своих дел к семи вечера.

— Договорились, — буркнула я, оборвала связь и пошла перетаскивать продукты из кухни в свою комнату. Холодильник, к счастью, пустой, и когда приедет слесарь, нам вдвоём не составит труда засунуть под него кусочки банановой шкурки и оттолкать в мою комнату. Затем отнесла на лоджию одежду, книги, бумаги и постельное бельё сестры. Стол, стул, вешалка и раскладушка остались квартирантке. Закончив с переноской, забрала из ванной санпринадлежности и позвонила Алёне. Та тут же закатила истерику, стеная о том, как тяжко им без моей помощи было ехать в лес на период превращения.

— Но ведь доехали! — перебила я скулёж. — Привыкайте, вам здесь всю жизнь самостоятельно жить. Теперь паспорта делать надо.

— А как?! Паулина Андреевна не успела нам объяснить!

— Через час или полтора приеду, тогда во всём разберёмся, — сказала я и нажала отбой. Отправила сообщение Маринке, чтобы по дороге отдать ей лабораторные и стала составлять в телефонном дневнике вопросы для Алёны с Петром. Их было немало.

* * *

Пётр понёс предназначенную для вечерней продажи выпечку в магазин, поэтому в комнате мы с Алёной остались вдвоём, сидели на диване в гостиной части.

— Так бабушка хотела стать монахиней? — уточнила я. — Она была именно послушницей в ожидании пострига, а не ученицей светского пансиона для девочек при монастыре?

Что ж, понятно почему талисман занёс меня в окрестности монастыря.

Алёна прошипела со злостью:

— Её не взяли в Школу Жён из-за калечества. Накануне девятилетия Эллиана, ваша бабушка, упала с лестницы и сломала ногу. Лекарь сказал, что она будет хромой. А на таких никто никогда не женится даже ради магии или дорогих земель в приданом. Да и магия вся ушла на обезболивание и самоисцеление, Эллиана практически превратилась из магессы в человечицу. Школа тут же отказала ей в обучении. И отец Эллианы вынужден был заплатить монастырю взнос, чтобы Эллиану приняли в послушницы. И все говорили, что ногу она сломала специально, лишь бы не идти в Школу, а попасть в монастырь.

— Так школы не при монастырях? — уточнила я.

— Нет! Будет монастырь учить бесплатно, только за магию учениц, как же! Эллиана ввела отца в расходы, заставила дать за ней приданое, как за какой-то человечицей! А могла принести прибыль Роду, как достойная волшебнокровная!

— Ей-то какой с этого интерес? — хмыкнула я. — Вся выгода от сделки достаётся только торговцу, иначе говоря, отцу, а товар-дочь остаётся при нулях.

— Достойная волшебнокровная дева обязана думать о благодарности Роду, который подарил ей жизнь и вскормил её, а не о своих интересах и выгодах!

— Везде одинаковая лживая риторика, — фыркнула я. — Каждая тирания балаболит одно и то же: самоотречение и долг перед Родиной, Рейхом, Родом, Партией и прочими абстракциями, а на себя наплевать, ты никто и ничто. При этом балабольщики никогда не задумывались о том, чем является их Родина, Рейх, Род, Партия и прочее, если состоит не из людей с правами, свободами, комфортом и достатком, а укомплектованы никем и ничем. Поэтому неудивительно, что люди, живущие вне этих образований, считают их опасными и враждебными, а те, кому не повезло в них родиться, удирают при первой же возможности и навсегда.

— Род не абстракция! — завопила Алёна. — Род — это то, кто ты есть!

— А сироты и подкидыши — не люди? — фыркнула я. — Их нет? Ребёнок никогда и никого не заставляет его рожать. Это решение родителей. И потому у них есть ответственность обеспечивать ребёнку условия для нормального развития. И у них может быть, но не обязано должно иметься желание подружиться с ребёнком настолько, чтобы он захотел заботиться о них в старости. Причём «заботиться» означает не «лично выносить горшок», а «обеспечить родителям пансион с хорошими медиками и няньками и каждый день говорить с родителями по телефону». Забота о ком бы то ни было и о чём бы то ни было требует включать мозг и понимать, что на первом месте благо тех, на кого забота направлена, и потому необходимо соображать, что есть вещи, которые должны делать только профессионалы. Это одинаково касается и назначения лекарств, и обучения, и ремонтных работ.

Алёна прошипела с ненавистью:

— Неудивительно, что даже собираясь стать монахиней, Эллиана не смогла сохранить девственность и чистоту помыслов!

Я рассмеялась:

— А ты всерьёз думаешь, что в монахини шли ради молитв, воздержания и бездумности?! Да поговорке «Днём монашит — ночью ералашит» лет столько же, сколько и понятию монашества! Не просто так почти при каждом монастыре был приют для детей-подкидышей, которые сами после становились монахинями и монахами. Но полная сексуальная свобода, включая право не только на однополые связи, но и на асексуальность с бездетностью, была всего лишь вишенкой на торте. Это в первую очередь замечали окружающие, но свобода секса была ничтожно малым преимуществом в сравнении с тем, что мужчины-простолюдины и женщины всех сословий после пострига получали гражданские права принца, беспрепятственный доступ ко всем имеющимся наукам и любым книгам любых библиотек, могли заниматься любым искусством, вести бизнес и делать множество других вещей, о которых в мирском состоянии и мечтать не смели. Сейчас первая четверть двадцать первого века, а до середины девяностых годов девятнадцатого века, включая все предшествующие нынешней эре эпохи, женщинам-мирянкам не позволялось в одиночку выйти дома, тогда как монашка могла свободно ездить по другим городам, странам и даже континентам. Да ещё и одевалась в удобную рясу, стригла волосы, не мучилась с корсетами, кринолинами, тюрнюрами, сложными причёсками и прочей мерзостью. А от постов, всенощных и предрассветных молитв монахов и монахинь освобождали легко и быстро, специально для этого была даже формулировка «по слабости здоровья». Конечно, среди монахов и монахинь с избытком хватало и религиозных психопатов, и фанатиков, и садистов, и дураков малограмотных, но в основном монашили люди с хорошим образованием и широкими взглядами на мир. Науку вплоть до конца семнадцатого века двигали только монастыри, искусство развивали там же. И только в восемнадцатом веке, с началом эпохи Просвещения всё это перешло из монастырских рук в светские, мужчины-простолюдины получили пусть и небольшие, но реальные возможности высоко продвинуться по социальной лестнице, и потому значимость и авторитетность монастырей резко пошла на спад. Число мужских монастырей сильно сократилось, и обитать в них стали именно сверхрелигиозники. Но женщины вплоть до девяностых годов девятнадцатого века по-прежнему в большинстве случаев могли получить свободу, самостоятельность и независимость только через монастырь. Полноценное образование и бизнес были ещё у куртизанок, но они точно так же, как и все остальные женщины, были ограничены в правах собственности, а потому зависели от любовников и должны были им угождать, тогда как монашкам никто ничего не указывал. Тогда же начал формироваться стереотип, что монашество — бабское занятие.

Алёна смотрела на меня так, словно я превратилась в охотящегося во всю прыть монстра из ужастика: со страхом, яростью, ненавистью и в то же время с завистью. Я фыркнула и сказала:

— Это в наше время и в нашем мире в монастырь идут ради постов и молитв в изоляции от мира, потому что в условиях гендреного, сословного, расового и прочего равенства, помноженных на приоритет личной свободы, монастырь ни для чего другого не нужен, но ещё не так давно постриг означал существенное улучшение социального положения. Если до сих пор не веришь, то подумай, почему у вас сейчас и у нас раньше постриг требовал солидного вступительного взноса или предварительной жизни в детском приюте при монастыре, то в этом мире и в это время постригают любых совершеннолетних бесплатно, лишь бы вообще в монастырь пришли? — И тут я сообразила-таки спросить: — А у вас разве нет вообще никаких школ при монастырях, монахи и монахини из бедных монастырей, в которых не хватало мест и содержания на всех обитателей, не нанимаются учителями к феодалам и купцам, не открывают классы в деревнях и городских кварталах?

Строго говоря, на Земле монахи и монахини учительствовали в бедных деревнях и городских кварталах за еду и жильё только в Восточной и в Юго-Восточной Азии. Там принять монашество было намного проще, а потому монахов и монахинь имелось в переизбытке, даже богатые монастыри выставляли свежепостриженную и не заплатившую вступительный взнос братию и сестрию за ворота. Поэтому немалая часть монашества вынуждена была бродяжничать, и место учителя, дающее тёплый ночлег, баню, выстиранную одежду и трёхразовую еду оказывалось очень даже неплохим решением. А сословные ограничения, налагаемые на простолюдинов, не распространялись на монашеские персоны. Соответственно, в Восточной и в Юго-Восточной Азии читать и писать умели почти все, даже люди из касты могильщиков и забойщиков скота, самый низший и бесправный социальный слой. А поскольку учёба была по трудам философов и сборникам канонической поэзии, то даже для подметальщиков и посудомойщиц было в порядке вещей цитировать Конфуция и Лао Цзы, Басё и Хэндзё. Потому-то в фильмах о средневековье тех регионов на лавках, гостиницах и корчмах не рисунки с товаром или символом услуг, как в неграмотной Европе, а надписи.

Алёна тем временем закончила шипеть и булькать как перекипевший чайник, вскочила и заорала:

— Когда Эллиана трусливо и подло сбежала от Рода к прелестям послушничества, её отец, чтобы возместить убытки, заставил свою жену, её мать, родить дочь с повышенным уровнем магии в крови. От заклятий, которые такое вызывают, мать умерла накануне родов. Ей чрево рассекли как корове, чтобы достать дочь!

— А почему мать Эллианы не развелась? Если развод невозможен, то почему не помогла мужу, который жестоко обращался с ней и с её детьми, свернуть шею, упав с лестницы, или подавиться насмерть ужином? — хмыкнула я. — Она никогда не слышала слово «самооборона»? Почему мать Эллианы сама не сбежала в монастырь вместе с дочерью, которая так боялась Школы Жён, что даже на адскую боль перелома согласилась, лишь бы туда не ехать? Что это за мать вообще, которая не пытается спасти ребёнка и себя саму от такого кошмара?

Алёна выпучила глаза и опять забулькала, а я сказала:

— Стоп! В дневниках бабушки сказано, что искусственное наращивание магии плоду запрещено. Мать Эллианы могла сдать муженька волшебническому надзору, и его казнили бы. Да она намного раньше могла от него избавиться! Если кто-то идёт на одно из самых тяжких преступлений, то у него и до этого нарушений закона хватало. Слить плохого мужа в тюрьму, а то и на эшафот можно было задолго до его намерения жену убить.

— Это предательство и подлость! Ни одна честная и порядочная женщина такого не сделает!

Я на это фыркнула презрительно:

— Бабушкин бойфренд, когда слышал, что какая-то женщина жалуется на побои мужа, то всегда говорил: «Мало он тебя бьёт. Побил бы как следует, ты посадила бы его в тюрьму и после этого развелась». Раньше я всегда возмущалась, когда это слышала, но теперь поняла, что он был прав.

Алёна хотела что-то сказать, но я перебила:

— У бабушки были идеально красивые ноги! Она шорты и мини-юбки носила до шестидесяти трёх лет. Это значит, что монашки ей хромоту исправили так, что даже шрамов от операции не осталось! Но в эпоху факелов и масляных светильников такое возможно лишь с магией. Получается, что женщины всё же владеют магией?

— Не владеют! Монахини позволили Эллиане научиться изготовлению дасгиса, и она наняла себе лекаря-волшебника, которого её отец и помыслить не мог пригласить!

Я не знаю, что такое дасгис, или не помню, говорилось ли о нём в бабушкиных сказках, но решение монахинь было весьма разумным. Показать ребёнку, как исцелить себя самостоятельно, приучить к достижению целей — это чрезвычайно полезная педагогика.

— А почему бабушка убежала из монастыря? — задумалась я вслух. Откуда взялась служанка, понятно и так: я сама их в обители видела.

— Она убежала не от монастыря, а от мужа! — опять вскипела Алёна. — Отец забрал её из монастыря перед постригом, чтобы отдать в жёны главе Рода, многократно превосходящему знатностью шед-Киарнавов.

— И монастырь её отдал?! — возмутилась я. — Предал? Она же заплатила им за защиту!

— Это благородный Альден шед-Киарнав заплатил монастырю за то, чтобы предоставили его дочери возможность замолить грех бесполезности для Рода. Когда Эллиана вновь стала достойной, исцелив и ногу, и магию, Альден выдал её замуж. Он даже простил Эллиане то, что она четыре года скрывала от него своё исцеление, не написала о нём отцу сразу, как выздоровела. И монастырь даже не подумал отказать благороднейшему жениху, одобренному отцом невесты.

Звучало сомнительно. Точнее, я могу поверить, что мелкий провинциальный монастырь не посмел отказать вельможе, который был намного влиятельнее окрестных феодалов, но судя по тому, как хорошо бабушка запаслась адаптационными талисманами, монастырь своих не сдавал.

И если верить бабушкиным сказкам, то киайри бывают светлыми, пресветлыми, благородными, высокоблагородными, благороднейшими и высокоблагороднейшими. Альден шед-Киарнав продал дочь человеку на два порядка выше его по социальной лестнице, то это означает превращение бабушки в сильную магессу или высокую ценность дасгиса. Следовательно, её должны были хорошо стеречь. И потому девушка, назвавшаяся на Земле Шарыгиной Валентиной Витальевной и сестрой моей бабушки, была не так проста.

— Чья была служанка, с которой убежала Эллиана? — спросила я. — Она работала на монастырь, на Альдена или на жениха?

— Судьба удостоила её чести быть рабыней благороднейшего Ирвиула шед-Донгрейма. Но она, в полном соответствии со своим подлым происхождением, продала господина, едва увидела в этом выгоду.

— И правда, — сказала я со всем возможным ехидством, — какая подлость: взять и родиться рабыней, а не высокоблагороднейшей дамой.

Ответить Алёна не успела — её на полуслове выгнуло дугой, она рухнула на пол и забилась в судорогах, воя от боли. Я заметалась по гостиной и кухонной части комнаты в поисках того, что можно засунуть ей между зубов. Нашла маленькое, чуть больше мужского носового платка, махровое полотенце и толстую мягкую подстилку на табуретку. Её я хотела положить Алёне под голову, но замерла оторопело, увидев, что Алёна спит на полу, а кожа у неё чешуйчатая.

Я стряхнула изумление и оцепенение, закрыла рот и позвонила Петру.

— Где ты шляешься?! — заорала я. — У твоей сестры обращение, а ты оставил её без присмотра!

— У женщин его не бывает, — с оттенком презрения сказал Пётр.

— Немедля домой, тупой малолетка, и сам посмотри на чешую! — рыкнула я и оборвала связь. А затем поискала в диване плед и подушку. Пусть и лето, и жара, а всё же Синедольск не Ташкент или Сеул, чтобы валяться на полу без риска простудиться.

Алёна сразу же завернулась в плед, засопела сладко. А я стала делать себе кофе — надо было успокоиться. Несмотря на всё случившееся, я так и не поверила, что Пётр по-настоящему превращался в дракона. И Алёнина чешуя стала отменным шоком.

Прибежал взмыленный Пётр, ошалело уставился на сестру, стал бормотать на смесовом эринэле:

— Этого не может быть! Как такое может быть?

Я вернула его к жизни крепким подзатыльником и сказала:

— Переложи сестру на диван.

— Дракона и на диван? Он у вас лишний?

Пётр сбегал за свою ширму, принёс одеяло и плед.

— Я её приподниму, а вы засуньте это под неё как матрац.

Я сложила плед и одеяло вдвое вдоль, подстелила под Алёну. Пётр погладил спящую Алёну по руке и спросил:

— Ей было больно?

— Да, но не долго. Так всегда бывает?

— Только если не пить подготавливающие зелья. Мальчикам их начинают давать в четырнадцать. И первое превращение становится даже приятным. После, говорят, что никак. Обратиться — это как рубашку поменять. А вот те, в ком драконья кровь не сразу проявилась, обычно это сыновья рабов, переживают первое превращение очень болезненно.

— Тогда доставай телефон и открывай блокнот, продиктую тебе названия лекарств. Если они за три минуты помогают убрать менструальную боль, уберут какую угодно. Я посижу с Алёной, пока ты сбегаешь в аптеку.

— Лучше наоборот, — задумчиво сказал Пётр и достал бумажник. — Я всё же волшебник. И дракон. Если что-то случится, от меня хоть какая-то помощь будет.

— Разумно, — кивнула я.

Аптека была на первом этаже общаги, но даже такая короткая пробежка включила мне мозги. Я отдала Петру лекарство, чек и сдачу, после чего спросила:

— Как вы могли оказаться в замке Альдена шед-Киарнава, если вы оба драконы? Бабушка была брюнеткой, а значит её отец — маг.

В глазах Петра полыхнул огонь. В буквальном смысле. Я глянула на табуретку, прикидывая, успею ли до неё добежать, чтобы шандарахнуть Петра по башке — просто убежать не получится, он стоит между мной и дверью. Но в следующее мгновение он успокоился и сказал ровно:

— Так вы знаете имя вашего прадеда? Мария Витальевна рассказывала вам о своей бывшей семье?

У меня в голове звякнул тревожный звоночек. Что-то не то с моей роднёй и с этой парочкой, если Петра вдруг так приплющило от пустяка. Я сказала:

— Бабушка оставила всё прошлое в вашем мире. Тут она придерживалась биографии той, чей паспорт купила. Это Алёна сказала, как моего прадеда звали.

У Петра опять полыхнул огонь в глазах. Я добавила:

— Просто к слову пришлось. Оказывается, он любил такую же прожарку мяса, как и я. Но предки моей бабушки — не та тема, которая может заинтересовать. Здесь они никакого значения не имеют. Но всё же — как драконы оказались родственниками мага и что делали в его замке так долго, чтобы на вас могла выйти моя сестра?

— Все аристократы друг другу родственники. Особенно имеющие титул «благородный» и выше. Но если у вас дети замужней племянницы считаются членами вашей семьи, кровной роднёй, то у нас они — чужие люди, семья только своему отцу, а не дяде матери. Их можно брать в заложники.

— Понятно, — сказала я, попрощалась и ушла. Вопросов стало ещё больше, но задавать их Петру я не хотела. Слишком странно он на всё реагировал. Не думаю, что он мне врал, но явно не договорил что-то важное.

О том, могут ли женщины пользоваться магией или этот эффект появляется от перестраивания ционеллийского организма под земные условия, я подумаю позже. Заодно надо будет выяснить, у всех ционеллиек он есть или нет.

Я поехала домой, по приезду первым делом занялась сканами комиксов Бородихина, стала искать в них слово «дасгис» — ведь если он хороших денег стоит, а бабушка о нём не упомянула, то в простонародных рассказах о торговцах, крестьянах и ремесленниках он может фигурировать.

Хвала программам, ищущим картинки по фрагментам из них! Точнее, хвала тем, кто додумался их написать. Я через бабушкин графический планшет, на котором она последние годы рисовала узоры для футболочных принтов, написала «дасгис» всеми известными мне каллиграфическими стилями эринеля и по одному прогнала каждый вариант через поиск. Сработала четвёртая попытка. Слово упоминалось всего один раз в трёх тысячах листах и было названием священного предмета религиозного поклонения.

Я озадаченно уставилась на экран, где была картинка с этим самым предметом. Просто небольшой куб, похожий на стекло. Не скульптура, не портрет, не узор. Я понимаю, что работы какого-то определённого иконописца могут стоить очень дорого, что некоторых резчиков статуй будды везли с почестями через моря или что есть гранильщики драгоценных камней и хрусталя, к которым записываются за пять лет вперёд. Но это же просто стеклянный куб! Его любой рукожоп сделает. За что тут платить?

Я хотела поискать информацию на ционеллийском форуме, но позвонил Гомонов, сказал, что подъезжает к дому. Пришлось отложить расследование и встречать постоялицу с её опекуном.

Инга вела себя вполне светски, извинилась за вторжение, пообещала не мешать, заплатить за постой и вскоре покинуть мою квартиру. Своё постельное бельё, одежда и прочее у неё тоже были. А я затащила Гомонова в кухню на рюмку чая.

— Моя тётка, — сказала я, — всю её жизнь была непроходимой дурой и отменной сукой, но одно достоинство у неё неоспоримо: она превосходно делала наливку. Бабушка, пользуясь своими медицинскими знакомствами, доставала ей по несколько литров чистейшего этилового спирта и заказывала дистиллированную воду, а тётка сама всё разбавляла, смешивала, настаивала. Бабушка очень хорошо готовила, но так делать наливку у неё не получалось.

— Почему дура и сука, если не секрет? — заинтересовался Гомонов.

— Плохо училась, работать не хотела, думала только о том, как выгодного мужа поймать, прыгала даже на женатых мужиков, если думала, что там будут деньги. После, когда к тридцатнику стало подкатывать, хваталась за любой член, даже за отребье всякое, судимых или пьющих, лишь бы просто муж был. Но из-за вечных истерик и капризов с ней никто долго не встречался. Бабушку тётка ненавидела и при каждой встрече пыталась устроить ей скандал за то, что у неё была хорошая квартира, тогда как тётка живёт в унаследованной от отца комнатёнке в общаге, но при этом ипотеку тётка брать не желала категорически. И за высокие заработки она ненавидела бабушку. А ещё за то, что, будучи знакома с влиятельными людьми, бабушка не хотела знакомить с ними тётку, которая не умела нормально вести себя в обществе и не желала пройти курсы светских манер и даже элементарную вежливость со здравым смыслом включить. Но самое крутое тётка отмочила под конец, когда ей сорок семь исполнилось. Она нажралась каких-то нелегальных омолаживающих средств, траванулась ими и весьма мучительно умерла в больнице. Медики честно пытались её спасти, но ничего не получилось. Врач очень просила найти упаковку от лекарства, хотела в самую популярную городскую газету статью о нём написать. Мы с Линой искали, но ничего не было. И тётка название не помнила. Какая-то запредельная дрянь была, даже токсикологи не могли понять, какая именно. В минуту просветления тётка написала завещание в нашу с Линой пользу, хотя других наследников и так не было. Но ей чрезвычайно важно было оформить тот факт, что она наша тётка. Квартира была лишь поводом.

— Вот именно родство доказать? — уточнил Гомонов.

— Да. Она все нервы нотариусу вымотала, требуя завещание не по правилам, а по её формулировкам, которые выглядели как передача нам квартиры в обмен на признание её тёткой. Нотариус даже не хотел завещание составлять, говорил, что клиентка не в себе. Но врачи убедили его, что это безобидное чудачество, и он составил две бумаги: в одной мы признавали тот факт, что Кудрявцева Татьяна Даниловна — наша тётка, а в другой она оставила нам квартиру.

— А она была вашей тёткой? — на смесовом эринэле спросил Гомонов.

— Не знаю точно, — ответила я на высоком. — Наша бабушка называла тёткину бабушку родной и старшей сестрой, но внешне они похожи не были.

Гомонов кивнул и сказал на смеси:

— Если тётка вам не родня по крови, но вы, прямые потомки истинной киайри, признаёте чужачку своей родственницей, то в следующей жизни она родится в вашей семье как законная дочь, имеющая титул киайри. Это пустое суеверие, конечно, но перед смертью, когда осознаёшь безнадёжность, ухватишься и за вымысел как за правду. А глупой ленивой истеричке, которая в благоприятных условиях не смогла сделать себе достойную жизнь, нередко кажется, будто оказаться средневековой аристократкой означает мгновенно и даром получить полное благоденствие и счастье.

— Да, пожалуй, — согласилась я на высоком эринеле и спросила на простом: — А почему так высоко ценится умение делать дасгис? Судя по картинке, там ничего художественного нет, волшебного тоже, потому что его сделала женщина.

— Вы о картинке типа комикса или лубка? — уточнил по-русски Гомонов. — Они называются «рамган», и изучать по ним Ционеллию так же разумно, как историю Франции по романам Дюма. Этот автор сам говорил, что история для него всего лишь гвоздь, на которую он вешает картину. А в рамганах и гвоздя нет.

— Но хоть что-то реалистичное есть, иначе ционеллийцы их не покупали бы.

— Ну... В бытовых мелочах, пожалуй, и есть. А дасгис — безмагчески выращенный волшебный кристалл, который, как думают маги и драконы, усиливает их собственную магию и посылает им видения о будущем. Человеки думают, что дасгис способен превратить их в магов или драконов, или хотя бы в прорицателей. Полная чушь и суеверие. В реальности поглаживание дасгиса вызывает у всех — и у магов, и у драконов, и у человеков обоего пола — всего лишь лёгкую эйфорию, похожую на слабое опьянение. Но при желании можно и до глюков нагладиться. Это как выпивка. Стаканчик вина или рюмочка наливки перед обедом и после работы только на пользу организму, даже не опьянеешь, только расслабление нервам и улучшение пищеварения, а вот если больше — это уже перебор, вред здоровью. Однако чушь и суеверия обеспечивают дасгису очень высокую цену. И себестоимость материалов низкая. Но изготовление дасгиса весьма сложное и хитрое, этому надо учиться несколько лет. У сына дешёвого ремесленника не было шансов на такую учёбу. А на куда как более доступный взнос в простолюдинский монастырь мой сволочной папаша не дал мне денег. Там, конечно, не мёд меня ждал, но если проявить себя, то можно добиться перевода в монастырь богатый и влиятельный, где и дасгис делать научат, и много чему ещё полезному.

— Добиться перевода? — выцепила я интересное. — Так церковь в Ционеллии единая и централизованная, как католическая, а не кучка самостоятельных течений, школ и общин, как как в исламе и буддизме?

— Середина на половину. Каждый монастырь и храм — это практически независимое государство, но все они входят в единый Союз Веры, который весьма дружно и слаженно борется с ересями, однако при этом монастыри и храмы жёстко конкурируют между собой за статус и влияние, поэтому в порядке вещей переманивание послушников, монахов, священников и адептов. Это ученики священников, которые после сдают экзамен на священника перед местным Советом Веры. Ничем по сути не отличается от конкуренции между разными фирмами. Так что даже из занюханного монастыришки можно продвинуться очень далеко.

— А вы сами не пытались заработать деньги на монастырь? — спросила я.

— Ещё как пытался! И видите, где оказался. Глупый был, неопытный, а научить было некому: и отец, и учителя — идиоты конченые, о матери даже речи не было, её саму учить требовалось. Сейчас я, шишки понабив, опыта и ума хотя бы немного набрал. И окажись вновь в том же юном теле и той же ситуации, повёл бы себя совершенно иначе. — Он вздохнул, помолчал, а затем добавил: — А может и тоже сбежал бы сюда. Всё же не настолько сильно я и болею без магии, чтобы променять технократические достижения на волшебство. Но время подкорректировал бы. Не в 1978, а хотя бы в 1992. Если уж невозможно избежать Синедольска, то выбрать тот его период, когда он пусть и в малой степени, но всё же стал пригоден для нормальной жизни. А так четырнадцать лет в дерьме пришлось пробарахтаться. Однако и такая жизнь лучше, чем смерть. Тем более что для таких паршивых возможностей я устроился весьма неплохо.

— А почему вы в 1992 не ушли из следователей в бизнес?

— Привык, — рассмеялся Гомонов. — Эта работа захватывает, она сродни наркотику. И спасителем мира чувствовать себя приятно, это намного вкуснее ощущается, чем просто крутой бизнесмен. Для меня, во всяком случае. Но главное, рядовой второсортный следак не привлекает внимание, в его прошлом никто не будет копаться. Ваша бабушка тоже не стремилась стать бизнесвумен сотого уровня, хотя наверняка могла. Однако просто обеспечила себе и детям достойную комфортную жизнь без излишеств. Я сделал то же самое.

— Да, — согласилась я. — Для тех, у кого в кармане фальшивый паспорт, очень опасно привлекать внимание.

Головоломка почти сложилась в чёткую картину. Неясными оставались только два момента.

Первый — почему бабушка не позаботилась о нашем с Линой образовании? Точнее, почему учила нас не английскому, а каким-то дикарским наречиям, и почему тратила деньги не на школу-пансион в Великобритании, а на такое дорогое и никчёмное хобби, как изготовление фигурных композиций из пластичного серебра и самодельных восковых и стеариновых свечек с уникальными комбинациями ароматизаторов? Да ещё и стеарин из сала с уксусом и гашёной известью сами варили — бабушку категорически не устраивал тот, который в магазинах хендмейда, она говорила, что он не такой чистый и натуральный, в нём слишком много синтетических добавок, начиная с извлечённого из нефти парафина. Денег эта хрень — что абстрактные статуэтки, что свечки — забирали офигеть сколько, а продать изделия, в отличие от расписных одёжек и фигурок из полимерной глины, было невозможно: никто не хотел платить столько, чтобы хотя бы затраты на материалы окупились, не говоря уже о трудочасах. Ладно бы это были украшения — их более-менее покупали, даже дизайнеров по ювелирке и бижутерии на работу приглашали, и в объявлении была приписка «Диплом не обязателен, будем рады талантливым и креативным самоучкам». Но бабушка заставляла нас делать именно абстрактные статуэтки, нафиг никому не нужные, и столь же бесполезные ароматические свечи. А сколько сырья было просто испорчено в процессе обучения? Бабушка стала учить нас этому в девять лет, и приличного, по её оценке, результата, мы достигли только к шестнадцати годам, после чего продолжали делать всю это фикотень для сохранения навыка. Бабушка даже приплачивала нам, чтобы мы такой ерундой занимались! И раздаривала наши поделки всем, кому ни попадя.

Вторая странность — двадцатое августа. Ну нет в этот день ничего интересного, нет! Ни астрономического явления, ни религиозного праздника, хоть христианского, хоть буддийского, хоть языческого. А в то, что бабушка хотела отправить нас в Ционеллию, я не верю. Не могла она быть настолько глупой.

И кстати — мы с Линой исправно ходили в бассейн и на гимнастику, но в любительски-оздоровительных, а не спортивных пределах, однако верховой ездой никогда не занимались. Тогда как в Ционеллии без этого навыка не выжить.

Тут я вспомнила о своём прыжке через четыре дня, о словах Гомонова о выборе года перехода из мира в мир и спросила:

— Время в Ционеллии и на Земле течёт не одновременно? В смысле, не параллельно? Опять не то... Время там и здесь одинаковое? Чёрт...

— Я понял, что вы спрашиваете, — кивнул Гомонов. — И понятия не имею, как соотносится земное и ционнелийское время. Но в первые сутки адаптации, когда ещё не исчезла способность видеть межмировые связи, стало очевидно, что сканниг-талисманы надо было делать иначе. В Ционеллии магия окутывает всё как туман, а потому картинка искажается. На Земле видимость предельно чёткая, но нет магии, чтобы что-то сделать. — Он вздохнул. — А в Ционеллии не имеется аппаратуры для ориентации в тумане.

— Тут её тоже не особо много, — заметила я. — У меня есть знакомые яхтсмены, они говорили, что туман по-прежнему очень опасен. Если даже в море опасно, где полный простор, то что говорить об обычной дороге? В Лондоне до сих пор, как и в средневековье, в туман выпускают усиленные полицейские патрули, чтобы людей за ручку отводили по домам и в офисы, сами окрестные жители создают волонтёрские бригады, чтобы провожать заблудившихся, а в обычные дни всех их тренируют провожать людей в тумане, ориентироваться в квартале с закрытыми глазами — иначе город захлестнут несчастные случаи.

— В Ционеллии есть легенды, — задумчиво проговорил Гомонов, — что существует мир, в котором магия и технологии едины. Ну, это если перевести с мифического языка на русский. Точнее, если трактовать легенды с точки зрения жителя техногенного мира, знающего функционал мира магического.

— Понимаю, — ровно ответила я, стараясь не выдать, как меня это взволновало, потому что очень хорошо вписалось в ситуацию. А Гомонов сказал:

— Насколько я могу судить, магия там не в воздухе рассеяна, как в Ционеллии, а концентрирована в земле как нефть. Или через межмировые щели поступает откуда-то из инопространства, скапливается в озёра и лужи. Как у нас о нефти, так и у них о магии знали с незапамятных времён, но использовать её смогли только с определённого момента технологического развития.

— Что означает, — поняла я, — отсутствие тяжелейшей адаптации и последующих болезней, но в то же время более-менее развитое общество. Как минимум, на уровне земного начала двадцатого века.

— Не фонтан, конечно, — ответил Гомонов, — однако намного лучше средневековья. И не сильно теряешь в комфорте по сравнению с современностью, поскольку сантехника, электричество, анестетики и санитария у них уже есть.

— И даже одноразовые прокладки, контрацепция и прочие нужные мелочи, — добавила я. — Не особо удобные, судя по аптечным рекламным листкам тех лет, но всё же лучше, чем отстирывать затычки из тряпки и попытаться предохраниться с помощью ППА.

Гомонова передёрнуло, а я злорадно усмехнулась. Перетерпит. Нефиг воображать, что женщинам было легче, чем ему. Гомонов овладел собой и кивнул.

— И одноразовые прокладки тоже, — сказал он. — Мне, конечно, другое важно, но, родись у меня дочь... Да что толку теперь говорить!

— А вы пытались попасть из Ционеллии в тот мир?

— А то нет! Но даже не смог его просканировать, только определил, что он реально есть. О чём говорить, если на более близкой Земле я смог дотянуть только лишь до Синедольска, чёрт бы его взял!

— Ну да, — согласилась я. — Сюда, только от убийц спасаясь, и прибежишь.

Я налила Гомонову ещё чаю, наливки, положила печений. И взяла чашку с чаем, стала медленно потягивать его, думать.

Головоломка сложилась полностью. Какой бы умной и искусной в обращении с талисманами ни была восемнадцатилетняя девушка, ей просто не хватит практического опыта для дальнего перемещения — не путешествовать же она до побега училась. Однако успела накопить достаточно мастерства, чтобы определить, куда лучше убегать. И пусть убежала туда, куда получилось, но надежду попасть в более подходящий для себя мир не оставила. И готовила к нему нас с Линой. А зная бабушку, можно с уверенностью сказать, что она в этом новом мире нашла местечко не хуже Чикаго и Лондона. Во всяком случае, в этом местечке можно будет спокойно пережить адаптационный период и обзавестись документами, которые позволят выбрать для постоянного проживания любую точку мира по собственному вкусу. И врата в техномагический мир должны открыться двадцатого августа.

У Лины магия уже проявилась, а что будет с моим организмом после двадцати одного года или после сорока пяти, никто не предскажет. Но даже если я не стану магессой, а так и буду всю жизнь человечицей, то неизвестно, кем родятся мои дети и тем более внуки. У землян способности часто передаются не от родителей к детям, а через несколько поколений. И поскольку во мне полно земной крови, она запросто может вытолкнуть в актив магию у моих детей или внуков. А это означает, что на Земле мне рожать ни в коем случае нельзя. Даже дикая Ционеллия будет лучше — с учётом знаний современного мира там можно неплохо устроиться. Только надо все эти знания рассортировать по степени реализуемости в средневековье и подходящие поместить на информационный носитель, работающий на световых батарейках.

И тут меня осенило — не по этой ли причине моя мама стала инженером-сантехником? Женщины в строительстве становятся архитекторами, инженерами-строителями, геодезистами и технологами, реже инженерами-электриками, но сантехника как-то не в дамских вкусах. Но именно от сантехники зависит выживание — Древний Рим, да и вся тогдашняя Италия, с её отсутствием эпидемий, это доказывает. Отсутствие электричества можно компенсировать магией, тут достаточно просто знать, что лампы дневного света и безлошадная карета возможны. То же самое с антибиотиками — хватит знания принципа того, как и на что они действуют, остальное местные алхимики и целители доработают. Но сантехнику надо именно уметь делать, особенно очистные устройства для воды. А в универе явно изучали и древнеримскую сантехнику, и египетскую, и шумерскую, так что вполне можно сделать своё средневековье весьма санитарным.

Значит мама пыталась уйти в Ционеллию? Или она планировала прожить там несколько лет, пока не получится открыть туннель в техномагический мир или хотя бы в Кахуранги с Данди? Я на её месте именно так и сделала бы. Если быть привязанным к одному месту, то лучше там, чем в Синедольске. Особенно если живёшь в СССР. Только почему бабушка этот фокус не проделала? Вариантов ответа два. Первый — бабушка не придумала как такое сотворить, образования не хватило, а мама всё же физику, географию и астрономию в школе учила. Не ахти какие познания, ясное дело, но всё же понятно, в какую сторону направлять метод тыка и какие именно варианты из их великого множества перебирать, пока один какой-то не сработает. Второй ответ — вообще ничего невозможно сделать без огромных затрат магии и талисманов сложной конструкции, а потому надо было просто сидеть и ждать, когда откроется естественный туннель. А в районе бывших деревень Березавинки и Дубравинки не врата, там просто место соприкосновения миров, наиболее тонкая перемычка между ними. Но почему тогда там пропадали люди? Хм... А не могли они опьянеть от магии? Пьяный в лесу долго не живёт. И в изобилии имеется тех, кто с радостью сожрёт мясо, на которое не надо охотиться.

Но если Лина всё это разузнала, то почему она не дождалась спокойно двадцатого августа? И почему бабушка обо всём рассказала маме, но врала нам?

Всё, хватит! Об этом я подумаю завтра. А сейчас надо снять стресс, иначе я вообще буду ни на что не годна. С телефона я проверила, действителен ли мой билет в клуб, который я купила до перемещения. Всё в порядке, об открытой дате не обманули. Заодно посмотрела, не появилось ли чего нового. Был и новый клуб, но судя по отзывам в соцсети, до уровня «Биг Банга», в который я купила билет, не дотягивает. Я сказала Гомонову, что сейчас вернусь, подхватила телефон и умчалась к себе переодеваться для клуба. Быстро сменила костюм на короткую пышную юбку и топик, надела стильный ремень с футляром для телефона, туда же сунула кредитку и купленные пять дней назад презервативы. Конечно, у парня свои должны быть, но запас иметь не помешает.

Я вернулась в кухню и попросила Гомонова подвезти меня до «Биг Банга». Он ответил удивлённым взглядом, но в следующее мгновение согласился помочь.

— Обратно, надеюсь, не пешком? — спросил он.

— У меня приложение хорошей фирмы такси в телефоне. Среди их услуг как раз безопасный развоз по домам после клубного отдыха.

— Всё же не пейте слишком много. И с веществами поострожнее.

— Вещества я вообще не употреблю, не такая дура. А выпивки хватит той, что уже была. Я хочу просто танцев и огней. Это отлично снимает любой стресс. Во всех смыслах танцы.

Я посмотрела на Гомонова с лёгким вызовом. Сама не знаю почему, но мне хотелось его дразнить. Возможно, потому, что от него веяло магией, похожей на бабушкину. Раньше я ничего не знала о магии и думала, что приятное ощущение, аура, которую создаёт вокруг себя бабушка, уникально. Но появился Гомонов, и оказалось, что такой же эффект есть и у него. И теперь я злилась на Гомонова за то, что он жив, а бабушка умерла. Глупо, знаю. Но эмоциям не прикажешь.

А потому надо побыстрее снять стресс, чтобы все эти нервические волнения мной не управляли.

Я постучала к Инге, сказала, что вернусь поздно, а потому пусть не пугается, когда ночью будет щёлкать ключ в двери.

И поехала в клуб.

* * *

Утром выяснилось, что Инга готовит овсянку вкуснее, чем моя бабушка. Я была уверена, что это невозможно даже для британского мега-повара. Но факт — Инга готовит лучше. Я в качестве ответного соседского дара сварила для Инги кофе и вздохнула.

— Лучше бы бабушка учила меня делать овсянку на её уровне, чем заставляла убивать время на лепку абстрактных скульптур из пластичного серебра и ароматизацию свечек, которые никто никогда не покупал. С таким навыком я ещё год назад получила бы место поварихи в Лондоне и через пять лет работы у меня был бы ВНЖ и собственное кафе. Иначе говоря, деньги платили бы мне. А так плачу я — в недавнем прошлом на подготовительные курсы угрохала офигенскую сумму, теперь надо будет платить университету.

Инга посмотрела на меня с изумлением и недоверием.

— Вы умеете делать объёмые скульптуры из пластичного серебра?! — воскликнула она так, как будто бы речь шла о полёте на Луну без помощи NASA.

Я озадаченно похлопала глазами.

— Миллионы людей умеют это делать. В интернете полно сайтов на любом языке, где любители такого занятия выкладывают фото своих работ.

— Это всё не то, — покачала она головой, схватила лежавший на столе телефон, поискала там что-то и показала мне фото абстрактной многокомпонентной скульптуры в стиле кубизма. — Сможете сделать точно такую?

— Для точно такой нужны фото с разных сторон. Тут не видно некоторых деталей. И нужны промеры. Бабушка не просто так покупала штангенциркуль, курвиметр, угломер и радиусомер, причём всё электронное, считающее микрометрами.

Инга вытаращилась на меня ещё изумлённее. Я быстро сказала:

— Проще отнести статуэтку на 3D-сканирование, но когда бабушка нас учила и тем более, когда сама этим увлекалась, такого сервиса в городе не было. У неё даже измерительные приборы есть старые, механические — остались от былых времён, лежат в промасленной бумаге. Так, на всякий случай — вдруг во время срочной работы в электронных приборах батарейки сядут.

— А разве в советские времена можно было купить пластичное серебро? — не поверила Инга. — Оно вообще в те годы существовало хоть в какой стране?

— Бабушка говорила, что есть сплавы меди с разными металлами, по вязкости, прочности, упругости и прочим свойствам похожие на пластичное серебро. В основном это проволока в проводах. Так что и при СССР достать материал было несложно. Эти провода до сих пор покупают для любительской бижутерии. Разве что теперь их берут не у рабочих, ворующих провода с завода, а на строительном рынке. Но бабушка упорно твердила, что нам надо работать только с настоящим пластичным серебром, потому что сходство обманчиво. Хотя по факту работы с материалом разницы никакой.

— И всё же она есть, и огромная, — сказала Инга. А мгновением спустя спросила: — Так вы сделаете такую фигуру? Хотя бы похожую? И сколько это будет стоить? Сколько покупать серебра и как быстро вы это сделаете?

— Ну... — задумалась я. — Работа средней сложности. И не требуется точная подгонка под параметры... Примерная высота изделия какая?

— Двадцать сантиметров.

— Сотня евро и неделя, — оценила я усилия, расходы на электричество и прочее.

— Я дам двести, но вы сделаете это за два дня.

— Сто и неделя, — отрезала я. — У меня и других дел хватает. И деньги вперёд.

— Хорошо, — ответила Инга. — Сейчас принесу гонорар.

Она ушла в свою комнату, а я задумалась, зачем драконессе такая статуэтка и почему она не заказала её первому попавшемуся ювелиру или хендмейдщику по металлам — и тех, и других в Синедольске полно, да и почтовые службы никто не отменял, можно заказывать в любой точке мира.

Если, конечно, Инга Урманова драконесса, а не глупая мажорка, которая бездумно спускает на капризы последние карманные деньги, не думая, как будет жить дальше. Впрочем, моё-то какое дело? Главное — можно ли получать заказы на статуэтки на ционеллийском сайте. Работа была бы как раз такая, как надо: и по времени не так много, чтобы мешать расследованию, и график удобный мне, и деньги достойные.

Игна принесла две купюры по пятьдесят евро, я внимательно осмотрела их и сказала:

— Снимки скульптуры идут в моё портфолио в соцсети.

— Без проблем, — согласилась она.

— Сейчас принесу графический планшет и будем определять вид вашей скульптуры со всех сторон.

Я отнесла деньги в мою комнату и вернулась в кухню не с планшетом, а с ноутом.

— Сбросьте мне в мессенджер фото. Попробую через рендеринг-программу вытянуть подлинный вид статуэтки. Всё же законы композиции определяют вид изделия.

— А вы и программы дизайнерские знаете? — продолжает изумляться Инга.

— И дизайнерские, и проектировочные, и графические редакторы. Пакет из семи или восьми программ. Их всегда надо использовать все. Не одновременно, конечно, но если надо сдавать проект на утверждение, то из программы в программу попрыгаешь достаточно. В работе с программами как таковыми нет ничего сложного, тут и даун справится, да вот только от пользования как такового, даже самого виртуозного, толку мало. Для художника или дизайнера это как знание алфавита для писателя. Главное — это фантазия, креатив. Однако прежде чем креативить, надо знать грамоту. Поэтому бабушка всегда выбивала из театрального руководства оплату курсов по обучению очередной программе, а чтобы лучше всё усвоить в её немолодые-то годы, объясняла каждый новый урок нам. Она до последних дней работала, не хотела сидеть дома.

Инга опять уставилась на меня с потрясением и изумлением, но мне было не до её душевных извивов: программа вывела статуэтку с фотографии в трёхмерную проекцию и медленно вертела на экране, показывая со всех сторон. И мне показалось, что я это где-то видела. Давно, даже не помню где и когда, но точно видела. И видела именно как трёхмерный крутящийся эскиз, а не изделие. Только цвет был другой.

Разумнее всего начать поиск с ближайшего варианта. Я запустила сканниг по облачному хранилищу, где лежали работы бабушки, Лины и мои.

Несколько секунд спустя спустя на экране появилась папка из Лининого раздела. Я просмотрела документацию. Все данные, все расчёты в микрометрах. А значит стоимость работы возрастает.

— Инга, — начала я, но меня прервал звонок в дверь. Я вздохнула, закрыла экран запароленным скринсейвером, сказала Инге «Извините» и пошла открывать, гадая, кто из соседей с дура ума пропустил в запертый подъезд рекламного агента или проповедника — показания счётчиков проверяют в конце месяца, а не в середине.

Визитёром оказался Кирилл. И вместо приветствия он возопил возмущённо:

— Ты знаешь как трудно было тебя найти! Обойти два здания общаг в поисках твоих друзей и родственников!

— Зря искал, — сказала я, давая себе зарок устроить нагоняй Алёне с Петром, чтобы сначала звонили и спрашивали, а после адрес давали. Никто, кроме них, не знает точно, где я живу, общажным друзьями и знакомым известен только примерный район.

Я хотела захлопнуть дверь, но Кир заорал:

— Ты другого нашла?!

— Хочешь, чтобы тебя ждали просто так — купи скульптуру Ждуна. Хочешь, чтобы тебя помнили просто так — купи мемори-карту. А внимание людей к себе надо постоянно поддерживать. — И добавила предельно краткое пояснение о форс-мажорах и нарушенных договорённостях, после чего закрыла дверь.

Кир опять принялся звонить и колотить. Я порадовалась уму моей бабушки: она, как только получила эту квартиру, сразу же установила решётки на окна и перед дверью. Поэтому даже если надо открыть дверь, в квартиру никто не вломится. В общаге тоже были решётки, бабушка сказала сверхлюбопытным соседям, что комнату надо проветривать, а решётки гарантируют, что дети, за которыми всё равно не уследишь, не выпадут из окна и не убегут на улицу. После этого половина детных соседей ринулась и у себя устанавливать решётки.

Я открыла дверь. Кир сказал:

— А то, что я тебя спас, не значит ничего?

— Манипуляцию с долгом благодарности оставь для тех недоразвитых, которые не знают, что ни в одном законодательстве мира нет и никогда не было понятия «долг за спасение», зато везде имеется уголовная ответственность за оставление человека в опасности. И «спасать» при этом означает «немедленно позвонить в полицию, скорую или спасателям», а не лезть самому. И если не исчезнешь сейчас же, то познакомишься с такой статьёй уголовного кодекса, как «Хулиганство».

Я закрыла дверь и вернулась на кухню. Укатать излишне ретивого парня в тюрьму или хотя бы в ощутимо крупный штраф за его приставания как за хулиганство очень сложно, однако всё же реально можно. И Кир об этом явно знал, если больше не позвонил в дверь. Но всё же хочется побыстрее оказаться там, где самозащита достижима намного легче.

Инга спросила тревожно:

— Что-то случилось?

— Да, ерунда. Чокнутый кандидат в бойфренды.

— Я слышала слова о спасении, — продолжала тревожиться Инга.

Я объяснила, в чём было дело. Игна проговорила задумчиво:

— Вы можете сказать, что только дура судит о жизни по фильмам, но я считаю, что они не совсем оторваны от реальности. И в западных триллерах и детективах часто бывает такой ход, когда мужчина нанимает гопников, чтобы они изобразили нападение на девушку, а он выступил бы в роли её спасителя и тем самым втёрся в доверие.

Я ошарашенно уставилась на Ингу. Никак не ожидала, что эта курица настолько умна, чтобы смотреть детективы и триллеры. Снобы и эстеты могут говорить всё, что им угодно, но я твёрдо уверена, что настоящие интеллектуальные жанры — это детектив и социальная проблематика, а не все эти метафоры, намёки, многозначные смыслы и прочая заумь «высокого» искусства прикрывают неспособность автора чётко, ёмко и логично изложить мысль по причине её полного отсутствия. Тогда как и в детективе, и в соцпроблематике малейшая логическая ошибка или сюжетная недосказанность означает провал произведения. А триллер — это комбинация детектива и социалки.

Я сказала задумчиво:

— Очень даже может быть. Не зря же он так взбесился, что я за него не уцепилась после нападения.

А ещё я сообразила, что Кир ничего не сказал о принадлежности телефонного номера. Тогда как первое, что делаешь, разыскивая человека — это покупаешь базу данных. Или хотя бы берёшь у торговцев базами информацию по нужному телефонному номеру — зачем тратить лишние деньги, когда нужен только один пункт из списка? Разыскивай меня Кир на самом деле, он сначала поговорил бы с пьянчугой, у которого я купила вторую симку. И только после того, как пьянь скажет, что понятия не имеет, кто там у него покупает симки, Кир пошёл бы по соседям. Хотя нет. С чем бы он пошёл, если у него не имеется моего фото? А если имеется, то получается, что он за мной следил.

Значит, всё от начала и до конца было враньём.

— Но зачем? — сказала я вслух. — Какой смысл так тратиться и стараться ради ничем не примечательной девчонки?

— Жениться на вас и уехать в Америку? — предположила Инга. — Виза по воссоединению семьи даётся и супругам студентов.

— Только у студенческого супруга должен быть банковский счёт с прожиточным минимумом на год. А студенту надо показать в визовом отделе не только прожиточный минимум, но и оплату за обучение. У меня с этим проблемы.

— И то, и другое, и третье в целом составляют сумму солидную, — ответила Инга, — но вполне посильную тем, у кого доход немногим выше среднего. Владелец киоска с фастфудом и мороженым, находящимся возле школы, например. Или хозяин автомойки в спальном районе. Такой человек зарабатывает достаточно денег, чтобы, собрав все сбережения, оплатить вам обоим годовую поездку включая билеты. Особенно если вы не нищенка, и через полгода ваш муж сможет продать эту квартиру, полностью возместив родителям все расходы. Или даже прибыль принести. Сергей Иванович обмолвился, что у вас есть коридорка, чтобы сдавать в аренду. Не блеск, какой доход, но и за меньшее убивают. И ходят слухи, что вам перепало кое-что из коллекций Бородихина, а они весьма недёшевы.

Я отрицательно покачала головой.

— На тех же курсах, где к поступлению готовят, полно девчонок гораздо богаче, которые точно оплатят и учёбу, и прожиток, и проезд.

— Но у них у всех есть родители, которые хорошо зарабатывают, а значит у них хватит ума, чтобы нанять детектива и раскопать о парне всё. И если девица будет цепляться за парня, то достанется ему с тем, что имеет сама. Родители зятю и копейки не дадут.

— Сомнительно, — ответила я. — Дофига случаев, когда родители тянут и дочь, и зятя, и внуков.

— Тоже верно, — согласилась Инга. — А если вы знаете что-то очень важное, какую-то дорогую информацию, но не подозреваете об этом? Например, видели встречу жены московского олигарха с любовником. Или как олигарх встречается с наркоторговцем. Или ещё что-то пригодное для шантажа. Или у вас есть американский родственник-миллионер, о котором не знаете вы, но знает Кирилл?

— Ну это уже совсем для кино, — ответила я, однако Альтер-Эго злорадно напомнило, как я размышляла о бабушкиной заначке, спрятанной в Ционеллии. И о том, как много ционеллийцев в Синедольске, тоже напомнило. Я торопливо помотала головой: — Нет. Если бы у меня наследство корячилось, Кир не отлипал бы от меня ни на секунду. А он проигнорировал время звонка. Я ему безразлична.

— Это пикап, — сказала Инга.

— А это что? — озадачилась я.

— Приёмы соблазнения женщин. Познакомиться, произвести впечатление, взять телефон, но позвонить только через три дня, чтобы она помучилась ожиданием.

— Какой дебил это придумал?! — поразилась я. — Да кто будет помнить хмыря, с которым всего лишь поболтала три дня назад? Те, с кем трахалась, забываются на другой день, если не донимали звонками и не прибежали за повторением, а тут всего лишь трёп.

— Я же сказала: «произвести впечатление», — с ноткой раздражения ответила Инга.

— Да хоть десять впечатлений! Ну да, попался классный парень, хорошо бы с ним закрутить роман долгий и серьёзный, вплоть до брака. Но в договорённый час этот парень не позвонил, а это значит я ему разонравилась. Бывает. Обидно, самолюбие уязвлено, однако хрен с ним, с парнем, другого найду. А для начала просто потрахаюсь, чтобы стресс снять и подзарядиться эндорфинами. Заодно получу ещё одно доказательство, что классных парней много, а потому нефиг переживать о ком-то одном. Себя надо ценить, любить и уважать.

— Это вы так думаете, — зло сказала Инга. — А множество женщин придерживается принципа, что самоуважение и достоинство основаны на том, чтобы не подстилаться под кого попало. И знакомство с мужчиной — это серьёзный шаг в жизни женщины.

— А, ну да — секс основан на величайшем доверии друг к другу, — фыркнула я. — И половых потребностей у женщины не существует, она способна на такой кошмар, как секс, только жертвуя собой во имя удержания мужчины в серьёзных отношениях.

— Нет! — возмутилась Инга. — Всё не так. Женщина хочет не секса, а...

Она оборвала фразу на полуслове, пометалась по кухне и спросила:

— Почему на кухонной лоджии пусто? Там же у всех шкафы для редко используемой посуды и запасов круп.

— У бабушки там была оранжерея с цветами. От кухни теплее зимой. Тётка выращивала травы для своих наливок, она не доверяла продукции фито-ферм, аптечному сену тем более. Мы с Линой продали оборудование, растения и стеллажи какому-то фермеру.

Инга повернулась ко мне.

— Вы правы. Пикаперская система ловит только дур. И то не всех, а с очень большой и махровой дуростью. Но вам не кажется странной идея искать дуру на курсах подготовки в западные университеты? Чтобы там учиться, надо иметь совсем другой менталитет и другие жизненные приоритеты. Это как отцу... Григорию Урманову жаловался один из его ассистентов, который не смог прижиться в Испании — он познакомился с девушкой, а она говорит: «Я через три месяца уезжаю из Барселоны в Мадрид, тебе это О'Кей?». Причём если не О'Кей, то парень идёт лесом, девушка всё равно поедет. И жёны спокойно заявляют мужьям: «Я нашла очень выгодную работу в Германии, постарайся устроиться там же, а если твоей карьере лучше тут, то поживём какое-то время врозь. Дети будут жить со мной в учебное время, потому что в Германии лучше образование, а с тобой в каникулярное, поскольку в Испании больше солнца и вкуснее фрукты». И оба прекрасно понимают, что разъезд в ближайшее время превратится в развод, но женщину это не волнует. Да и не будет она в Германии на своей новой карьере одна сидеть, вскоре подцепит себе какого-нибудь Ганса или Курта, а у мужа появится другая женщина, но опять же, это ни его, ни её не волнует, для них это естественный ход жизни.

— Ну да, — согласилась я. — Любовей много, а хорошая вакансия только одна.

— Вот! — торжествующе воскликнула Инга. — Это я думаю, что важнее любви нет ничего в жизни, и что настоящая любовь бывает только один раз. А какая-то менеджерка у отца... у Григория Урманова в офисе сказала: «Ненастоящей любви не бывает, потому что гормоны либо играют, либо нет, и не имеет значения, на один раз это или на сто лет, поскольку при любом варианте мозг совершенно одинаково купается в эндорфинах, и поэтому надо брать от любви как можно больше, пока она есть, и побыстрее организовывать себе новую, когда она исчерпается. А сделать новую любовь не составляет проблем до тех пор, пока в организме есть гормоны».

— Какая умная девушка, — одобрительно сказала я.

— Отец... Григорий Урманов уволил её сразу же после этих слов. А она в тот же день, максимум на следующий, устроилась к его конкурентам, и поскольку услышала и увидела больше, чем ей было позволено, то эта девушка увела выгодный контракт прямо из-под носа менеджера Урманова. И велела передать своему бывшему боссу, что в бизнесе надо думать головой, а не простатой. Менеджер, разумеется, ничего не сказал, но до Урманова всё равно дошло. Он орал, что превратит жизнь этой мрази в ад.

— И? — напряглась я.

— И ничего. Девушка сказала, что она не крепостная, поэтому сидеть на одном месте не обязана, и без особых проблем нашла работу в Москве, затем в Ганновере, знаменитом своими международными промышленными ярмарками, а Урманов остался жевать собственную злобу в третьемирской провинциальной жопе, в которой ничего никогда не происходит. Я не запомнила бы это, потому что была ещё ребёнком, но точно так же уехала уборщица, которую Урманов оскорбил, а она в долгу не осталась и за хамство его одёрнула. Уборщица сказала, что специалисты по швабрам нужны везде и что она нанималась убрать говно, а не терпеть говнюков, и преспокойно перебралась от его мести куда-то на Урал, в Екатеринбург или в Оренбург. Это ничем не лучше Синедольска, но и не хуже. А себя уборщица защитить смогла.

Инга опять пометалась по кухне, остановилась и сказала:

— Отец... Григорий Урманов говорил, что работа превращает женщину в стерву.

Я фыркнула и перефразировала известный афоризм:

— Я не знаю, что означает слово «стерва», но меня называют стервой каждый раз, когда я не позволяю вытереть о себя ноги.

Инга пожала плечами.

— Возможно и так. Но я не могу понять — почему Кирилл вёл себя настолько нелепо? Как будто Григорий Урманов приказал ему соблазнять вас именно так, а не иначе. Это же целиком и полностью урмановский стереотип: женщина становится безвольной рабыней того, кто её трахнул, женщина не сможет отказать своему спасителю, а ожидание сделает её любовь ещё сильнее. И со мной или с моей бабкой, чёрт бы её забрал, и, наверное, с моей матерью эта стратегия сработала бы на все сто. Я после нападения рыдала бы у него в объятиях, позволила отвезти себя куда угодно, а после рыдала уже от беспокойства, думая, что с ним что-то случилось или что он позабыл такой пустяк, как я, и мои надежды на встречу с истинным рыцарем опять разбиты. А когда он позвонил, то я ринулась бы к нему, позабыв обо всём на свете, и сделала для него что угодно. Но вы-то совсем другая! Как и та менеджерка, и та уборщица. Как те испанские женщины.

Инга села за стол.

— Я опять болтаю слишком много вздора, да?

— Ну почему вздор? — сказала я задумчиво. — Версия как версия, вполне жизнеспособная. И мотив хороший: шантажируй кто-то меня, я тоже задумалась бы о том, не осталось ли у родственников шантажиста какого-то компромата, который можно продать конкурентам. Логично прислать того, кто сможет втереться в доверие и компромат украсть.

— Паулина Лопатина не шантажировала Григория Урманова. Это он добивался с ней знакомства.

— Вам-то откуда знать? — не поверила я.

— Григорий несколько раз в день пил травяной отвар, который готовила только я. Не знаю, почему, но у всех других получался какой-то другой вкус. Во всяком случае, так считал сам Григорий. Поэтому с одиннадцати лет я почти всюду сопровождала его и ждала, когда ему понадобится сделать чай.

— А школа? — не поняла я.

— Формально Урманов перевёл меня на домашнее обучение. Закон это позволяет. Но по факту я не училась вообще. Образование нужно только для получения работы получше, а вы знаете, что Урманов думал о работающих женщинах. Он вообще хотел бы неграмотную жену и такую же дочь, но в современном мире даже домохозяйка должна уметь хорошо читать. Однако вернёмся к нашим баранам. Я тенью следовала за отцом, часами сидела то у него в кабинете, то в секретарской подсобке, а потому многое слышала. Меня никто не принимал в расчёт, не замечал, как не замечают лампу. Поэтому я точно знаю, что ваша сестра стала собирать досье на Григория Урманова только после того, как он вышел с ней на контакт. — Инга судорожно вздохнула. — Заодно я услышала, что моя мать умерла не от тяжёлых родов, а потому, что Урманов долго бил её по животу. Он узнал, что беременность не от него. Меня Урманов проверил тогда же, но почему-то оставил при себе и твердил, что я должна искупить преступление моей матери.

Я догадывалась, почему Григорий держал при себе Ингу. Но говорить ей об этом не стала: кто знает, вдруг у неё не вылечился стокгольмский синдром, и она побежит с доносом к Григорию? Или вообще ему и так всё доносит? Или какому-нибудь ушлому авантюристу ционнелийского происхождения, сумевшему-таки её трахнуть? И где гарантия, что она вообще не врёт?

Я ввела в скринсейвер пароль и показала Инге экран.

— По всей видимости, у вас фото статуэтки, которую делала моя сестра под руководством бабушки. Как видите, остались чёткие техданные. Если их соблюдать, а не делать примерно и на глазок, то сто пятьдесят евро.

— Мне надо обналичить, — сказала Инга. — Сергей Иванович сказал всё снять с той кредитки, которую дал мне отец... Григорий Урманов и открыть собственный счёт. Я так и сделала, поэтому о гонораре не беспокойтесь. Я сейчас съезжу в банк.

Она посмотрела на меня и спросила:

— А вы сможете сделать тиврилл?

Я постаралась не выдать удивления. Тивриллом в бабушкиных сказках назывался очень редкий природный кристалл, который почитали как религиозную святыню. Цена даже у самого крохотного кристалла была заоблачной. Синтезировать тиврилл, скорее всего, можно, но для этого нужен завод по синтезу алмазов или что-то в этом роде, а главное — надо вообще знать о существовании тивриллов. Я сказала безразлично, делая вид, что читаю документацию, а на самом деле наблюдала за Ингой:

— Что такое тиврилл?