Театр Камакура

 2 апреля 1983 г. Осака.

Около трёх часов ночи, меня оповестили по телефону о странном инциденте в парке, который требовал моего присутствия – так как это был мой район для патрулирования, и я обязан был быть там в случаи чего.

Беда. Пришлось тут же встать с кровати и помчаться на вызов. Небо было пасмурным, шёл дождь. Капли дождя громко стучали по крыше машины, отбивая монотонный ритм. Дорога оказалась короче, чем я ожидал, когда мчался по трассе. Что меня там ждет? Я узнал только в парке.

Выбравшись из машины, я увидел сразу же его - Макото Като. Окидывая его тело взглядом, я вдруг подумал: знал ли этот мальчик, что сегодня умрет, когда шёл после очередного дня в школе? Было ли у него малейшее предчувствие этого самого «сегодня», ставшего последним? Возможно, на протяжении дня, кто-то давал подсказки о том, что его жизнь сегодня завершится, даже не начавшись: совпадения или отрывки слов прохожих, которые бы собирались в предложения: «Сегодня ты умрешь». Но результат злого рока смерти лежит здесь: Макото Като не замечал, и не придавал знакам никакого значения.

– Впервые? – раздался хриплый голос позади.

Я обернулся и увидел старшего инспектора.

– Да, сэр.

– Запомни, сынок: первый всегда будет с тобой. Куда бы ты не шёл.

И он не ошибся. Инспектор отпил кофе из бумажного стаканчика и смяв его в тяжелой руке, швырнул в урну. И протерев усы, он отошел в сторону. Подавив тревогу и вернув самообладание, я вновь взглянул на свой первый труп:

Это было тело молодого парня шестнадцати лет. Он учился в старшей школе. Его имя я узнал сразу же, найдя в его помятом пиджаке ученический билет: по самому гакугану, я догадался что он из школы Дзёсен. Опустив взгляд ниже, меня тут же вывернуло наизнанку от увиденного: одежда была поднята до груди, а на животе зияла дыра, из которой торчало что-то позолоченное похожее на крест: розовые лепестки из мяса, обрамляли символ веры.

« Меня сейчас стошнит...».

Это был золотой христианский крест со святым, распятым на нём. Как потом напишут в рапорте: «Ученика из старшей школы убили многочисленными ударами ножа, с длинным тонким лезвием, и распластали ему живот, предварительно вставив в брюшную полость крест». Убийство сразу же приобрело почерк – ритуальное. Я попросил сделать снимки, чтобы изучить детали преступления.

Закончив осматривать тело, я направился к телефонной будке. Позвонив в справочную, я тут же выяснил домашний номер парня по фамилии.

Я нажал кнопки. Пошли гудки:

Пип...Пип...Пип...

Глухо. Повесив обратно трубку, я услышал звук монеты. Звонок был окончен.

Главная зацепка по этому делу, оказался крест, который привел меня в одну христианскую церковь в нашем городе. На тот момент, это была единственная рабочая версия – секта. Что странно, не буддизм, который всюду тут. А иная вера. Это что-то новенькое. Нутром чую: парень наверняка состоял в общине, семинариях и прочей лабуде. И почему именно христианский крест?

Церковь стояла на окраине города и представляла собой небольшой храм с крестами на позолоченных куполах. Небольшие колокола и яркий свет, исходящий из витражных окон, выделялись в эту пасмурную погоду – словно единственный пробившийся луч света во тьме. Я покрестился стоя на паперти сам не понимая зачем, а затем вошёл внутрь. Позднего гостя сразу встретил батюшка в темной мантии. Где-то треснул огонь свечи.

– Доброй ночи, сын мой. Да прибудет с тобой бог и все святые. Чем могу помочь?

«Перед богом все равны и грешны. Каюсь.» – произнес я про себя.

Покопавшись в кармане, я вытащил свое удостоверение:

– Здравствуйте. Я следователь Томисако Кира из пятого следственного отдела. Буду краток. Сегодня в районе парка «Кёма Сакураномия», был найден труп молодого парня, – протягивая ему фото, продолжал я. – Ученик старшей школы по имени – Макото Като. Скажите, вы видели его когда-нибудь тут? Состоит ли он в вашей религиозной общности? Может, он с родителями приходил молиться по воскресеньям?

Он надел окуляры и пригляделся к фотографии. Я наблюдал за ним, ощущая тяжёлый аромат масел и ладана. Смочив губы произнес:

– У нас не так много прихожан среди школьников. Возможно, он мог состоять в нашем церковном хоре. Но, я впервые слышу это имя, и вижу лицо.

– Вы уверены, что ранее не видели его? Внимательно взгляните на фото,– наседал я

– Хм...Ну. Гхм. К сожалению, я всех знаю в лицо. И такого молодого человека вижу впервые, – уверенно ответил он.

– Жаль. Тогда, может вам знаком этот крест?

Я вытащил фотографию большого золотого креста и у батюшки моментально расширились зрачки и затряслась челюсть

– Откуда у вас это? – растерянно спросил он.

«В точку!»

– Это было найдено на месте преступления. Вернее, этот крест, был найден внутри Макото Като.

Батюшка недобро посмотрел на фото и перекрестился поморщившись.

– Боюсь, я могу рассказать, что этот крест был украден вместе с другими такими же крестами у нас месяц назад. Кто-то выкрал его во время мессы. Мы не нашли того, кто это мог сотворить. И в полицию не обращались. Бог ему судья.

– Так этот крест отсюда? – я еще раз посмотрел на фото почесав затылок.

«Всё как-то складывается легко» – подумал я.

– Это всё по велению бога, Агнец мой. Страшное деяние и богохульство, было сотворено с этим крестом. Сам дьявол коснулся его, – неспокойно, но медленно произнес он.

Я убрал фотографии в карман и внимательно посмотрел на хозяина духовенства.

– Сожалею сын мой, я ничем не могу вам помочь. Не моя епархия. Ступайте, – произнёс он, провожая меня рукой к выходу.

Я на миг понял: он не попросил вернуть крест обратно.

– До свидания. Извините за вторжение.

Он отвернулся к иконе богоматери. И произнес с русским акцентом:

– Ками-сама ва митеиру...или нет.

Я покинул церковь.

Любой человек рано или поздно начинает во что-то верить, и называть это «надеждой». Человеку необходима эта самая надежда – даже в образе религии или бородатого дядьки сидящем на небе. Но не мне нужна была эта самая надежда.

Закончив размышлять, я последний раз взглянул на церковь, и захотел что-то спросить у так называемого бога у входа в его святилище. Отогнав очередные глупые мысли, я закурил сигарету, и сев в машину – отправился дальше.

Священник сказал: крест украли месяц назад. Интересно, был ли парень тут месяц назад? И мне показалось...будто этот старик что-то скрывает. Надо пойти другим путем. Да. Всё начинается с семьи.

Вторым пунктом было у меня навестить родителей жертвы. Сразу это было невозможно сделать: мне никто не ответил, и я решил лично отыскать место, где проживал парень.

Подъезжая к дому, я на секунду осознал: место проживания выглядело неблагоприятно. Да. Я знал это место. Камагасаки – местные большие трущобы. Пристанище безработных пропойц, бомже, и «свалка рабочих», которые ютятся в заброшенных домах. «Айрин» поприветствовал меня сразу же сидячим мужчиной на крыльце дома Макото Като, в нетрезвом виде, который попивал из бутылки белую жидкость похожую на рисовое саке; что еще больше придавало негативных красок и антуража.

Захлопнув дверцу машины, я, недовольно вздохнув, поплелся к входной двери, где сидел этот человек. Показав удостоверение, он окинул меня косым презрительным взглядом и заговорил пьяным голосом:

– А у нас всё просто прекрасно..., – обращался он будто в пустоту, отпил саке и капли немного попали на его рубашку.

– ...чего надо? – с недовольством в голосе спросил он.

– Доброй ночи. Простите что прерываю ваш отдых. Я детектив из пятого следственного отдела Томисако Кира. Семья Като - здесь проживает?

– А тебе чего надо, «следак»? – буркнул грубо мужчина и вновь неуклюже отпил алкоголь смочив, итак, влажные губы от слюны.

– Значит здесь.

Он посмотрел на меня с тупым видом.

– Скажите, кем вы приходитесь Макото Като? – резко спросил я.

– Чо? Чего опять натворил этот сучёнок?

– Сэр. Я попросил бы вас не выражаться.

– С какой стати мне будет указывать такой пацан как ты? Иди обратно в колледж, и там суй своё удостоверение. Падонок, – начал он выходить из себя.

Засунув руку в карман брюк, я сжал себя за бедро чтобы успокоить болью, чтобы держать себя в руках.

«Спокойно...»

– Соблюдайте субординацию. Или я буду вынужден сообщить диспетчеру в участок, и вас арестует за неподобающее поведение по отношению к представителю. Я еще раз повторяю вопрос: кем вы приходитесь Макото Като?

– Чего сразу арест? А? – понизив голос сдался он. – Отец я его. Этот сопляк дома не живёт уже месяц. Ударился в чёртову религию. Вон, мать довёл. Она слёзы льёт. Ух я устрою этому щенку, – сказал он, сжимая бутылку в руке.

– Отец, значит. Очень хорошо. Значит вы утверждаете, что он не живёт дома. Когда он точно ушёл из дома?

– Месяц назад. Взял все наши сбережения из дома, и сбежал сразу же. Я ещё тогда на работе был...

Ситуация стала яснее. Месяц назад? Всё сходится. А вдруг, это парень выкрал крест из церкви?

Он опрокинул содержимое бутылки в себя.

–.. Прихожу и ни его и ни денег. Это всё его сраная секта виновата! – произнес он в горлышко бутылки.

Я лишь помолчал, и записал его показания. Он странно на меня посмотрел будто что-то хотел сказать. Но тут же успокоился и продолжил вновь спокойно пить.

– Где вы были этой ночью? – резко спросил я.

– Здесь был. Всю ночь пил. Жена давно уже спит. А я не даю спать соседям, и тревожу их покой! – закричал он на весь район, будто хотел, чтобы его услышали соседи. – Да пошли они! Сука. А к чему этот вопрос?

Я посмотрел ему прямо в глаза и спокойно спросил:

– Он улыбался? Макото улыбался?

Пьяный мужик застыл.

Аргументируя такой резкий и непонятный способ выявить подозреваемого, я лишь могу сказать одно: человек неосознанно может выдать информацию, если правильно сказать слово, которое приоткроет дверь в подсознание; кинуть в его огород знакомый образ. Этому я научился, изучая психологию и психоанализ.

Мужчина лишь странно на меня посмотрел, и в его взгляде я уловил явную эмоцию – удивление. Он не понимает о чём идёт речь. Это не он. Макото Като улыбался. Я сразу это заметил, когда осматривал тело. Он словно наслаждался.

– Что простите? – спросил он, недоумевая о чём идёт речь.

Нельзя больше было оттягивать. И я тихо произнес:

– Вашего сына Макото убили. Час назад его труп был найден в парке.

Мужчина резко побледнел и выронил бутылку из руки. Стёкла разлетелись по сторонам. Он сел на колени и начал реветь: проснулся отец, которого он так тщательно прятал под показушной грубостью. Такого я точно не ожидал. Через несколько минут в суматохе истерики и возни, я услышал за входной дверью странный звук – словно уронили мешок с рисом. Медленно открыв дверь, я увидел женщину без сознания. Это была мать Макото.

– Эй! Госпожа вы в порядке? – спросил я немного с тревогой в голосе.

Проверив пульс женщине, я убедился, что она жива, и тотчас вызвал скорую помощь. Дождавшись машину и оставив на поруки бедную семью, потерявшую сына, я убедился, что они не причастны к убийству.

Позже, когда успокоили отца и привели мать в чувства, я осмотрел комнату жертвы и нашёл занятную вещицу: листовку серого цвета со странной надписью в центре – СХИЗМА. Проверив тумбочку у кровати парня, я обнаружил лезвие бритвы: на нём была давно засохшая кровь, а рядом лежали таблетки седативных. И самое интересное, были надписи на стенах:

«Нам давно пора уйти».

Кому это было адресовано и зачем? Зачем парень это написал – я не знал ответа.

Больше я ничего не нашёл в комнате Макото. Я вышел из дома и незамедлительно покинул «Город рабочих».

В машине рация подала сигнал, и я услышал голос диспетчера:

– Следователь Томисако. Как слышите, приём?

– Томисако на связи. Был в доме жертвы. Мальчик покинул дом месяц назад. Он ушёл в неизвестном направлении. Отец мальчика упомянул какую-то помешанность на религии. Возможно, секта. Сообщите следователю Камисамо.

– Вас понял. Тут вас ждёт в морге патологоанатом. У него для вас есть кое- что.

– Хорошо. Я как раз направлялся в следственный комитет. Конец связи.

Когда я посетил морг, там я сразу же подтвердил теорию о том, что тут замешана религиозная секта: на спине парня было обнаружено выжженное клеймо – СХИЗМА. Еще рядом было высечено: КАРА. Также, в его сумке была найдена крупная сумма, возможно, это те деньги, которые он украл из дома. В ходе расследования я ничего не нашёл на СХИЗМУ. Никакого упоминания в архиве. Пробил все местные секты и религиозные направления, и так и не обнаружил хоть намёка.

И так прошло пять дней. Пока не был обнаружен новый труп в том же парке. На этот раз это было тело девушки пятнадцати лет – Сузуме Абэ. Тот же почерк. То же место что и с Макото: вновь спорот живот и внутри, конечно, был обнаружен крест. Всё это стало походить на серийные убийства. Также я обнаружил на теле девушки знакомое клеймо. В ходе обыска в доме жертвы, следователи нашли листовку, как и у Макото. И самая главная деталь, связывающая всех: неблагополучные родители. Всё явно указывало на наличие ненормальной жизни внутри семьи. Их всех связывало многое. У всех на теле было высеченные слова: КАРА.

Психика детей похоже была крайне нарушена. Один резал себя. Другая и вовсе совершала акт самоубийства; что я обнаружил в ходе расследования. Они могли от безысходности уйти в секту, потому что там им было бы спокойнее, и их там понимают. Секта выбирает слабых и девиантных подростков. «Кто слабее – тем легче манипулировать».

Сколько бы я не искал следы этой секты, я всегда натыкался на собственные. Парни в моём возрасте клеят девушек по клубам, разъезжают на дорогих тачках, мотоциклах, торчат в починку денно и нощно. А я расследую странное преступление трудных подростков. Те, кто был по старше смеялись надо мною в участке. И лишь говорили с ухмылкой: «Такому сопляку непосильно поймать серийного убийцу».

Я с ужасом ждал пять дней. И не напрасно – в парке вновь был найден труп подростка. Снова девушка. Томико Хаяси. Шестнадцать лет. Живот спорот. Внутри крест. Клеймо на теле. Неблагополучная семья. Он смеётся надо мною?! Всё тот же почерк. То же место. Мы ограничили вход в парк. Патрулировали ночами территорию – а он умудрился вновь убить.

Я хотел уже было подключить знакомого из Якудзы, который бы мог мне помочь в этом деле: отыскать хоть малейший намёк на эту чёртову секту. Пробить по своим темным каналам информацию. Но мне было немного страшно просить его помочь. Зная их, пришлось бы потом платить – услуга за услугу. И я отринул эту бредовую идею.

Чрез пять дней это произошло снова. Иоко Канэко. Шестнадцать лет. Найдена живой...

Я моргнул. Я не в Осаке. Ведь она осталась там вдалеке.

Мой взгляд скользнул по моему отражению на дне бокала. Радио шумело и издавало смех ведущего:

– Хах! Я надеюсь, погода не помешает гулять по Доттонбори. Не хотелось бы намочить ноги, стоя у большого краба под клешней!

Я усмехнулся. Почему я вообще припомнил «её»?

Шум в голове. Я прилег на барную стойку прикрыв глаза.

«Почему ты ничего не делаешь?»

Пятница, 13 мая

Голова гудела в унисон с пропеллером вентилятора. За окном гостиничной комнаты шёл неприятный моросящий дождь, и при этом светило солнце. Ночь прошла на дне рисовой водки. И труп под моими ногами, прямиком из Осаки, не давал покоя. Печаль по поводу смерти Момо не просто нахлынула — она захлестнула.

Не убрав футон, я надел штаны и вышел из комнаты, где меня сразу окликнул хозяин гостиницы.

— Господин Томисако! Можно вас? — обратился ко мне Мори-сан.

— Да. Что-то случилось?

— Нет-нет. Вам звонили минут сорок назад. Это был господин Рю Ивасаки — директор того приезжего театра Кабуки. Он просил вас незамедлительно прийти к нему, чтобы что-то обсудить.

— Ивасаки? Спасибо, — удивился я и быстро ушёл умыть лицо.

В голове был только один вопрос: «С чего вдруг я потребовался этому Ивасаки, и как он узнал, где я остановился? Это как-то связано с Момо?» Ничего лучше не придумав, я пошёл в тот же бар, что и вчера вечером, — немного опохмелиться и привести мысли в порядок. Ивасаки подождёт.

Отыскав нужный мне бар на соседней станции от Юигахама, я зашёл в заведение и сразу же заказал немного светлого пива и чашку рамена с луком и говядиной. Внутри играла спокойная музыка. Несколько человек с недовольным выражением лица сидели в углу и поглощали своё пойло, обсуждая что-то своё.

Делая очередной глоток светлого, я вспомнил образ Момо. Я остановился и поставил кружку на стол. А правильно ли я сейчас делаю? В голове роились вопросы: должен ли я наплевать на эти глупые принципы и помочь отыскать того, кто убил Момо? Моё ли это дело? Пойти ли мне помогать этому директору Ивасаки?

Я сделал очередной глоток пива и положил палочки на чашку. Песни в проигрывателе сменялись одна за другой. Мне уже наскучило это место, и я хотел подняться со стула и уйти. Но тут меня кто-то окликнул:

— Эй, здорова, парень. Чего морда грустная? — сказал мужик в грязной майке и с щетиной на лице.

— Вам что-то нужно от меня? — устало спросил я.

— Да вот хотел спросить кое-что... эм... — мычал он пьяным голосом.

— Ну, спрашивайте, — сказал я, допивая хмельной напиток.

— А ты случайно не слышал, что в том дуратском театре замочили девчушку? — шатаясь, произнёс он этот вопрос.

«На якудзу он явно не похож», — подумал я, повернув голову в его сторону.

— Слышал, — ответил я отстранённо.

Он удивлённо улыбнулся и пьяным голосом промычал:

— Просто, чо я спрашиваю-то... говорят, та девица та «того».

Он вызывающе облизнул губы. Я поставил с грохотом стакан и посмотрел на него.

— Чего «того»? — со злостью в голосе спросил я.

— Ну, эт... Шлюха. Говорят, там в театре таких девиц достаточно. Слыхали, парни?

Послышался пьяный гогот с того столика.

— Это бред, — отрезал я, прекращая разговор.

Он криво ухмыльнулся. Злость внутри меня крепла.

— Да не дрейфь! — толкнул он меня в плечо. — А чо мы так расстроились? Знал, что ли, её?

Я просто молчал и сделал вид, что этого мужика тут нет. Гогот прекратился, и скрипнули стулья.

— Э, я с тобой говорю, малой! Ты оглох?

Он вдруг пнул мой стул. Я потерял равновесие и упал на спину.

— Тебя в школе не учили, что нужно уважать старших, а?! А ну вставай, сучёнок! Щас я тебя научу.

Поднявшись на ноги, я сразу же словил удар кулаком в нос: я неплохо сдержал его. Кровь медленно сползла из носа и окрасила губы — прям как грим гейши. Второй удар я отразил, и коленом пробил мужику солнечное сплетение. Он, в свою очередь, начал терять равновесие из-за количества спиртного в организме. Синяк хотел было ударить меня ногой, но я схватил его ногу и, прижав к полу его тучное тело, ударил по лицу. Дрался я неплохо. У этого синяка были приятели, которые не ожидали такого поворота. Но двое ретировались, и остался только один в гавайке. Тот подкрался, разбив бутылку, сделав «розочку», и прислонил её к моей шее.

— Не дергайся! — глухим голосом приказал мужик.

Он уже хотел полоснуть меня, но я сильно ударил того локтем в лицо и вырубил, как в тайском боксе. Подняв с пола «синяка», который посмел оскорбить Момо, я схватил его за майку и сказал настолько спокойно, что тот поседел на моих глазах:

— Был бы у меня ствол, я всех бы вас перестрелял.

И отбросил его на пол. Если бы не моё положение и чин, я бы взял эту бутылку тёмного пива и разбил бы об его чертову голову. Но я лишь протёр салфеткой нос и губы и ушёл прочь из бара.

Я направился на станцию и точно знал, куда поеду. Нет, не домой. Я поеду в этот театр. Двери поезда открылись, и я занял своё место. Эноден тронулся.

Я сидел в другой гримёрной и ждал директора, рассматривая одежду актёров. Запах грима витал здесь. Прямиком из прошлого на меня смотрела Момо, улыбаясь. Вернее, её отражение на поверхности стекла. Зеркало — окно в прошлое. Как бы мне хотелось сейчас пройти через него и предупредить её обо всём. Я будто слышал её звонкий, словно колокольчик на ветру, смех.

На столике лежали её часики с Hello Kitty — розовая мордочка грустно ловила мой взгляд в отражении. Стрелка часов остановилась и не двигалась. Кроме часов, на маленьком деревянном столе лежали кисточки в чём-то белом, возможно, грим, который используют актёры для нанесения на руки, лицо и остальные части тела; помимо этого, рядом стояли на подставках чёрные парики самураев. Сама гримёрка была очень маленькой. В глаза сразу бросается очень низкий потолок, сделанный из дерева. От силы здесь поместится пять-шесть человек. На полу лежат циновки и стоят чьи-то геты: довольно знакомые мне. Около татами я приметил тапочки Момо. Я узнал их по узору — «лепестки сакуры», который был, видимо, только у неё. Мне сразу показалось это странным, и я вспомнил одну странную деталь — пятна. Багровые пятна на носке у той девушки по имени Юно.

Я посмотрел на свои часы — время предательски тянулось. Я хотел было потянуться за пачкой сигарет и закурить, но в это же самое время зашёл директор, и я опешил. Директор, присев напротив, неуклюже поклонился и даже проигнорировал то, что я забыл разуться. Странный человек.

— Спасибо, что пришли сюда, — он протянул мне свою визитку из дорогой бумаги. — Мы встретились при странных обстоятельствах и не в формальной обстановке. Имя вы моё помните. Я директор этого заведения. И у меня к вам небольшая просьба.

Ивасаки странно ухмыльнулся и, вытащив платок, высморкался.

— Кира Томисако. Что у вас за просьба ко мне? — представившись, спросил я.

— Видите ли, господин Томисако, моя роль в этом месте, несомненно, велика — я приличный бизнесмен из богатой семьи с прибыльным бизнесом в лице театра, который содержит всю свою талантливую труппу и помогает им безукоризненно всегда. Как вы можете знать, очень сложно содержать такое дело и держать стабильный заработок. Зрителей и так совсем нет. Так ещё и такой казус произошёл на территории моего замечательного театра. Да, очень жаль, что с нами больше нет такого талантливого гримёра и аниматора, но это не повод всё закрыть и бросить. Понимаете? — воскликнул он и, поправив полы кремового пиджака, продолжил:

— Так вот, мне необходима ваша помощь. Я не хочу отменять шоу. Пускай хоть театр сгорит, но представление обязано быть. Это я образно, — хихикнул он. — Поэтому я попрошу вас об одолжении — побыть моим временным охранником.

Директор слегка поклонился.

Я посмотрел на мэйси в своих руках. Зная, как у нас щепетильно относятся к этому ритуалу, я задумался. Он дал её мне с каким-то восхищением. Ивасаки продолжил говорить:

— Я даже вам щедро заплачу столько, сколько захотите. В театре никто не будет знать об этом. Пусть думают, что вы просто мой помощник и всё. Какое им дело, кто вы вообще такой? Только, пожалуйста, помогите мне.

Он поднялся и, склонив корпус в мою сторону, похлопал меня по плечу.

— Уверен, такому молодому парню, как вы, нужны деньги.

Тупик. Зря я сюда пришёл.

— Спасибо за интересное предложение, но я, пожалуй, откажусь. Я уверен, Сэйто, или как его там — прекрасный детектив, и он сумеет найти того, кто причастен к этому. Не будем исключать и то, что это был несчастный случай.

— Несчастный случай? Я так не думаю! Я вам сейчас это докажу, — он быстро достал маленькую белую бумажку и положил на столик: дерево под его рукой затряслось.

— Тогда, что это?

Я бросил беглый взгляд на бумажку и увидел маленький стих, который когда-то изучал в школе. Хайку.

— Кто-то посылал угрозы в стиле хайку... — произнёс он, замолчав, резко уйдя в раздумья, а затем, громко кашлянув, продолжил:

— Гхм... таких посланий было ну очень много! В каждом содержание текста указывало на непредвиденное несчастье или зло: угрожали поджечь декорации, изуродовать одежду актёров, отравить директора этого, цитирую, цирка — то есть меня! Кроме того, на днях внезапно заболела актриса, и её подменила сама гримёрша. Просто цирк! Кто бы мог подумать, что это будет первая и последняя роль этой молодой девушки, — покачал он головой.

— Может, просто кто-то решил подшутить над вами? — с недоверием в голосе спросил я.

— Исключено! Это же чистая угроза, — пропищал он наигранно.

— И куда вы дели эти «хайку с угрозами»?

Я внимательно всматривался в текст.

— Ну... выкинул в помойку, порвав при этом. Зачем они мне? — недовольно ответил он.

«Что за идиот», — выругался я про себя.

— Что ж, это было ожидаемо. Знаете, как следователь, советую вам закрыть театр и все имеющиеся улики передать вашему местному следственному комитету до выяснения обстоятельств. Так вы сможете предотвратить следующие убийства. Боюсь, это не совпадение. Были угрозы, а потом жертва.

— Отменять шоу?! Да вы спятили! — Ивасаки в ярости ударил по столу, и бумажка отлетела в сторону.

— Вы меня не поняли. Это нужно, чтобы избежать других жертв! — повторил я с нажимом в голосе.

— Нет, я вас прекрасно слышу. Мы приехали сюда выступать, а не для того, чтобы отменять шоу! Вы хоть понимаете, какие я потерплю убытки? Есть же другое решение, так? Может быть, вам поможет передумать приличная сумма денег?

Он полез в карман.

— Мой ответ — нет. Соболезную, господин Ивасаки. Но я не могу вам помочь. Я сейчас в отпуске и не собираюсь лезть в эти дела.

— Но я не хочу просить об этом местного детектива. Он же хочет, чтобы я и вовсе прикрыл театр! А я не хочу этого! — он пренебрежительно махнул рукой.

— Я вам говорю то же самое — закрыть театр на время следствия, — кивнул я.

Я поклонился и подал свою визитку, дав свой отказ. Он пальцами взял её и с презрением взглянул на дешёвую бумагу. Я засунул руки в карманы брюк и молча покинул театр.

На улице уже стемнело. Я прилично провёл времени в театре, и к этому моменту дождь уже прекратился. После дождя вокруг было свежо и не так душно, как казалось. Я понимал, что даже ради Момо я не сумею помочь ей, пока у власти этого театра такой алчный человек; даже за мешок денег.

Я шёл медленным шагом прямиком к станции. Вдруг снова возникло то странное чувство, что преследовало меня днём: будто за мной кто-то следит. Резко развернувшись, я увидел тень за столбом — она не двигалась. Но определённо человеческую. Медленно приблизившись, я узнал знакомую девушку. Она подняла глаза и слегка наклонила голову набок.

— Кажется, меня обнаружили... — холодно произнесла она и топнула каблуком. — Какая досада.

— Что вы здесь делаете, Атанаши Юно? — спросил я, стараясь сохранить спокойствие.

— Что я делаю? Хм, наблюдаю за вами, — ответила девушка, поправляя свои волосы. Её голос звучал игриво, но в глазах читалась настороженность.

— Зачем? Вам что-то нужно от меня?

— Возможно. Мне нравится наблюдать за людьми, — странным голосом ответила она. — Вы замечали, что люди забавнее и интереснее всяких животных в плане поведения и психологии?

Устало вздохнув, я вытащил сигарету из пачки и закурил.

— А? Забавнее? Что вы этим хотите сказать?

— Забавные в плане того, как они реагируют на всякие странные события в своей... — она прервалась, с отвращением прикрыв нос. — И вам обязательно нужно курить?

— Я просто уже давно не курил. А в театре я почему-то побоялся, — ответил я, стараясь не поддаваться на её провокации. — Вы так и не ответили: что вам нужно от меня?

Она пристально посмотрела сквозь меня, будто пытаясь прочитать мои мысли.

— Всё просто. Это же вы убили Момо?

Её слова отозвались на мне резкой пощёчиной. Я ощутил, как постарел на десять лет.

— Что? Нет. Это не так! — сердце пропустило удар, я сглотнул.

— А КАК? — девушка впилась в меня нервным взглядом.

— Я не убивал Момо! — твёрдо произнёс я, хотя стало не по себе.

— А сможете доказать обратное?

Дым от сигареты на секунду застлал мне глаза, и когда он немного рассеялся, я разглядел на её лице единственную эмоцию — страх.

— Вы убийца, Томисако Кира... — она опустила взгляд, а затем уверенно подняла. — Не находите ли вы это странным? Появляется внезапно из ниоткуда незнакомец в нашем городе... как его там, о, точно — аутсайдер. А вместе с ним и убийство. Забавное совпадение, да?

Я наблюдал за ней.

Она подошла ко мне ближе, положив свою руку на мою грудь. Моё дыхание участилось. Мне почему-то стало дурно от этой девчонки.

— По-вашему, если я убийца, то получается, что я убью вас следующей? — сдавленным голосом произнёс я.

— Вы мне угрожаете? — наигранно, но настороженно спросила она.

— Нет. Начнём с того, что я никого не убивал. В этом нет никакого смысла! И на это есть веские доказательства. — припомнив тот день, я с грустью в голосе сказал. — Я лично её проводил до станции тем вечером, где она уехала домой. И больше я её не видел.

Я осекся. Произнеся это, я ощутил себя очень странно. Я на секунду отстранил взгляд. Мои же слова мне показались подозрительными. И почему я оправдываюсь перед этой девчонкой?!

Она сменилась в лице и улыбнулась, отобрав у меня сигарету изо рта.

— Так значит, у вас было свидание? А вы у нас дамский угодник, Томисако-сан, — рассмеялась она, прикрыв рот рукой, держа между пальцами сигарету.

— Нет...! Эй! А ну отдай.

— Что нет? — спросила она смеющимся голосом.

— Она показывала мне город, — солгал я.

Юно взглянула на меня исподлобья. Я ощутил запах жареных каштанов.

— И больше вы её якобы не видели?

— Сказал же, что нет! Отдай.

Она опустила глаза на огонёк у себя в руке.

— Тогда скажете, почему я видела вас выходящим из театра вчера? — перестав смеяться, произнесла она.

Атанаши-сан резко потушила сигарету об столб, оставив тёмную потёртость на том месте. Я, замерев, смотрел на неё. Откинув окурок в урну, она повернулась ко мне и продолжила:

— Забыли? А я напомню. Так... вы быстро выбежали из театра. Потом, увидев меня, сделали вид, что только-только направлялись туда. Я сразу поняла: здесь что-то не так.

Я промолчал. Потом, сдерживая гнев, ответил:

— Чепуха.

— По-вашему, это чепуха, Томисако-сан? — её голос сквозился издевательством.

— Я не был в театре днём.

Страх внутри нарастал. Да быть такого не может. Я точно помнил, что не ходил в театр днём.

Я начал смерить девушку взглядом, полным гнева.

— Я что, всё придумала? — с обидой в голосе спросила она.

— Это же очевидно. Нашла дурачка, думаешь? Я разочарую тебя.

Девушка всплеснула руками и с наигранной улыбкой ответила:

— А, ну да! Я же такая выдумщица-воображала, что взяла и детально выстроила для себя личный детектив? Жаль, что тот детектив уже не молод, — сказала она с разочарованием в голосе, наблюдая за мной.

Я недовольно посмотрел вперёд. Нужно было уходить. Но она перегородила мне дорогу.

— Отойдите, пожалуйста, и дайте мне пройти.

— Сначала признайте то, что убили Момо. Потом можете идти на все четыре стороны. В тюрьму, — указав куда-то рукой, быстро произнесла она.

— Я не делал ничего подобного, — сказал я уже злее.

— Нет. Вы убили её! — закричала она.

Последняя капля упала в мой сосуд. Последние её слова я уже слышал расплывчато. Я вдруг резко, силой, прижал её к стене. Девушка растерялась, не ожидая такого поступка. Её взгляд стал метаться из стороны в сторону.

— Вы начинаете меня выводить! — произнёс я сквозь зубы.

— Ну так убейте меня. Чего тянуть? На улице темно! Вокруг ни души. Смелей! Идеальное место для того, чтоб убить такую девушку, как я. Когда ещё подвернётся такой случай, а? И вы сразу подтвердите свой статус, — прокричала она, пытаясь смотреть мне в глаза.

Тишина. Неоновая вывеска какого-то магазина осветила её лицо.

— Не говорите ерунды!

Она хмыкнула.

— Где доказательства, что вы не причастны?

— Я не убивал Момо! — закричал я наконец.

— Тогда кто?? Кто?! Признайтес...

Больше нельзя было тянуть. Я потянулся к карману брюк и заткнул её лишь одним движением — показав удостоверение. Её глаза забегали по документу:

— Томисако Кира. Следователь пятого следственного отдела города Осака? — прочитала она. — Какой неожиданный поворот событий. Ещё один детектив.

— Никому не говорите. Уяснили? — убирая документ, сказал я.

— А то что? «Убьёте?» — с насмешкой спросила Юно.

Она почему-то не пыталась уйти. А наоборот, сама прижалась спиной к стене, и я увидел, как вздымается её грудь. Она медленно дышала, ожидая следующих действий.

— Это невозможно, — произнёс я нервным голосом и, отдышавшись, отошёл от девушки.

— И это всё? — опустив голову, прошептала она.

«Всё». Но я не сказал это.

Юно повернулась и ушла прочь от меня. Но вдруг, резко остановившись на полпути, как в первую встречу, она произнесла уже спокойным голосом, почти детским:

— Сегодня был первый день прощания с Момо. Тело так и не отдали родным. Зачем же так издеваться над её семьёй? Неужто её и вправду убили, и только поэтому они не отдают тело? Быть может, на второй день церемонии «Хонцу» они её им вернут? Да? Хотя... это не важно.

Я так и не понял, кому она это сказала. Я молча смотрел на девушку и думал о чём-то своём — что было связано с Итигавой. Да и не понимал, что нужно ответить — ведь не знал деталей расследования. Она поправила волосы и произнесла:

— Знаете, мы с Момо были подругами. Хорошо ладили и во всём помогали. И мне больно от того, что её больше нет.

Я взглянул себе под ноги. «Подруга». У меня когда-то тоже был друг. Пока офисные работники сладко спали и ждали очередной трудоёмкий день в душном офисе — мы наслаждались ночной свободой и вседозволенностью с ним. Иногда по выходным гоняли на мотоцикле и покоряли спящий город. Воздух быстрым потоком дул на моё лицо, и был слышен рёв мотора его красно-чёрного Suzuki в любимом стиле моего друга — янки-стайл. ...Нишики погиб через месяц после этой поездки.

Была ли мне Момо подругой? Возможно. Я обязан вернуться и узнать — что на самом деле послужило смерти Момо. Помочь ради её памяти. Она была добра ко мне. Она показала мне этот прекрасный город и скрасила моё нахождение здесь. Она доверилась мне, а я, дурак, предаю её. Она первая заговорила с таким, как я.

Девушка уже ушла в сторону театра. Всё-таки она чертовски странная. Я, недолго думая, побежал за ней обратно, чтобы наконец принять это чертово предложение.

К чёрту.

Вернувшись в театр, Ивасаки, заметив меня, быстро оборвал спор с тремя мужчинами в чёрном (по-видимому, это рабочие куроко) и неуклюжей походкой подбежал ко мне, глупо улыбаясь.

— А, господин Томисако, так значит, вы передумали? Скажите, что вы согласны мне помочь!

Директор проговорил это на одном радостном и наигранном дыхании.

В этот самый момент куроко пошли дальше работать с декорациями, а остальные актрисы репетировали роли. И лишь только одна персона осталась стоять рядом и слушать наш разговор — Юно.

— Я немного подумал, всё взвесив, Ивасаки-сан. Я хочу всё-таки помочь. На это есть мои личные причины. Вам не стоит их знать. И более того, — прикусив губу, я произнёс, — мне не нужны ваши деньги.

Девушка слушала очень внимательно. Я не обращал на неё внимание.

— Всенепременно. Замечательная новость, господин Томисако-сан! Теперь мы спасены, и шоу может продолжаться.

Произнёс директор и повернулся к девушке.

— Атанаши-сан, что ты тут уши греешь? — спросил Ивасаки недовольным голосом.

— Влюбилась в этого парня, вот и грею. А вам что с этого? — с милой улыбкой ответила она, поглядывая всё так же на меня.

— Э? Иди работай! Нечего тут стоять и слушать разговоры.

Юно ушла вперёд. Я взглянул ей вслед и вновь поклонился Ивасаки. Попрощавшись, я пошёл наконец к станции. Я вытащил сигарету, щёлкнув зажигалкой, — закурил. И вспомнил, что сегодня у меня был праздник. Как это нелепо и неправильно — взять и забыть.

— С днём рождения, Кира... — произнёс я еле слышно, чтобы рядом ожидающие люди не услышали.

Я поднялся в поезд. И тот тронулся вперёд. Дорога назад оказалась куда быстрее. Сегодня я сильно выдохся и больше не горел желанием куда-то идти. Придя домой, я моментально уснул, обняв подушку.

...

— Долго ещё будешь спать? — внезапно из ниоткуда спросила девушка в моём сне.

— Ещё немного, — отозвался я, но мой голос прозвучал не похожим на мой.

— Мне надоело уже ждать. Поторопись. «Время уходит», — вкрадчиво сказала она.

— Что? Ты о чём? — спросил я.

— А, ну да. Ты же забыл.

Я лишь промолчал и потом задал вопрос, который меня волновал.

— Её убили?

— Я не знаю, — ответили мне.

Она мило улыбнулась, словно речь шла о каком-то фильме, который мы недавно глянули, и прямо сейчас обсуждаем — кто же там убивает местных ребятишек.

— А я знаю? — спросил я, присматриваясь к очертаниям лица девушки: оно было расплывчато. Но таким родным.

— Может быть, Кира, — нежно произнесла она моё имя.

— Я не понимаю, — сказал я.

Девушка начала отдаляться от меня, и её голос почти утихал во мраке.

— Потом поймёшь. Проснись.

Я открыл глаза. Всё лицо было покрыто холодным потом. Руки тряслись, как у ненормального. Что это было? Мне что-то снилось? Протерев лоб салфеткой, я попытался вновь уснуть, отогнав тревожные мысли. Остальную ночь мне снилась Момо: мы гуляем, и она жива.

Суббота

9:00

Я резко поднялся с футона. Мне нужно было идти на свою новую временную работу. Открыв дверь и в последний раз взглянув на свой футон, мне захотелось остаться и спать долго-долго, чтобы забыть вчерашний день. Но вдруг моё внимание привлекло что-то белое: маленькое и с буквами. Это был тот самый листочек на рисовой бумаге — хайку. Но как он оказался здесь? Я отошёл от двери и, нагнувшись, поднял листок.

Откуда это здесь?... Я стал вспоминать: 

Похоже, он каким-то образом успел залететь ко мне в обувь, когда директор в пылу ярости ударил по столу. Потому я и не заметил его. Но почему он вызывает во мне какое-то странное чувство? Я смял бумажку и засунул её в карман.

Всё это становится очень странным.

Единственная роль, которая подходила мне и не вызывала подозрений у остальных театралов, была телохранитель директора. Почему именно она? Скажем так: эта должность позволяла мне спокойно находиться в театре, наблюдая за всем, что происходит. А в этом загадочном театре действительно что-то произошло. Что мне и предстоит выяснить.

Идя по улице, я думал только об одном: что случилось с Итигавой Момо?

В Японии следственная деятельность зиждется на системе, известной как «Кётё». Это означает строго выверенные протоколы, ненужную бумажную волокиту и процедуры допросов, славящиеся своей прагматичностью. Нужно понимать главное — нужны доказательства. Но иногда следствию, грубо говоря, лень, или давит начальство, и тогда дело просто закрывают, ждут окончания срока. Если я и берусь за дело, то кровь из носа — я закрою его как подобает.

Прежде всего, необходимо выяснить узкий круг общения девушки: друзья, родные, знакомые и даже те, кто не улыбался ей на улице, когда она протягивала брошюру. Кто видел её в последний раз перед смертью? С кем она говорила? Может, гуляла с кем-то? К сожалению, к этим сведениям у меня нет доступа — это уже забота других следователей. Я же обязан сосредоточиться на театре.

Смерть Момо могла быть случайной или злонамеренной. В этом деле нужно быть собранным, спокойным и, подобно карпу кои, терпеливо плыть по течению. В следственной практике важно изучить всю подноготную жертвы и следовать по её следам.

Что я могу сделать с самого начала? Разобраться в её отношениях в театре, найти тех, с кем она имела близкие дружеские связи. Однако стоит проверить и другие места: местные следователи могли что-то упустить. Возможно, в её жизни были тени, о которых никто не догадывался, связи, которые казались незначительными, но могли иметь решающее значение.

И пока я буду заниматься своими делами в театре, голову не покидает мысль: что, если кто-то из тех, кого я встречу там, был ближе к Момо, чем кажется на первый взгляд? Я должен быть начеку.

Дождавшись своего поезда, я поехал дальше. Чтобы зря время не терять, я отправился туда, где каждый день стояла Момо, рекламируя театр — храм Котоку-ин. Чтобы не вызывать подозрений, я задавал нейтральные вопросы и всем представлялся как «хороший знакомый». Я спрашивал работников и уборщиков: видели ли они, как кто-то плохо с ней обращался, кричал или был груб? Но все только улыбаясь отрицательно кивали. Момо любили — все. Я сумел даже выяснить, в каком университете она училась, позвонив куда надо — «Женский университет». Но и там не было ничего странного. Её любили везде, и каждый отзывался о ней с теплотой. Мимо...

Я бросил это дело и отправился на работу. Пройдя через запасной вход для персонала, я пошёл прямо в гримёрную. Место бурлило энергией. Ивасаки уже с порога читал нотации своим работникам и актрисам: несколько человек даже бросили на меня вопросительный взгляд. Я сделал вид, что не заметил, и принялся ждать в углу кулис. Там же стояла какая-то девушка с длинными тёмными волосами, маленького роста, в белом кимоно и с грустными глазами. Она взглянула на меня украдкой и продолжила читать свой сценарий, параллельно жестикулируя руками в воздухе. Нужно будет выделить время и расспросить её про Момо. Для начала мне нужна информация. Любая.

Прождав почти час в углу, меня окликнула девушка. Но не та, которая мне была нужна:

— Ищите кого бы убить? — с ноткой юмора спросила Юно.

Я повернулся на голос.

— Опять ты?

— Вообще-то, я тут работаю, — вдохнула она, напомнив.

Я посмотрел на неё, зевнув.

— Прекрасно-о. Я тоже. Иди доставай других, — махнув рукой, произнёс я.

— Как грубо. Почему вы не хотите рассказать мне? Не доверяете? — девушка надула щёки.

Я всё не мог понять, что в этом театре кабуки не так? И тут до меня дошло:

— А почему в вашем театре роль исполняют девушки, а не мужчины, как везде?

Юно серьёзно посмотрела на меня.

— А, это? Ну, у нас немного специфичный, скажем так, театр. Директор придерживается очень старой школы в этой области. Она называется: онна-кабуки. Но это лучше спросите у него. Вы мне так и не ответили — не доверяете мне, данте-сан (детектив)? — спросила она шёпотом.

— Я никому не доверяю. Особенно тебе. И не называй меня так, — недоверчиво огрызнулся я.

Только сейчас я понял, что не нужно было показывать ей моё удостоверение. Не понимаю её мотивацию ко мне липнуть. Я ощутил, как она присела рядом со мной, поджав ноги под себя.

— Ну а кого вы убьёте следующей? — спросила она, проигнорировав меня. — Я вам советую убрать Мияюми Сору. Девочка очень робкая и стесняется всего — потенциальная жертва для любого маньяка. Я не знаю, зачем её вообще взяли работать сюда. Понятно одно... ха, как и все, она из знатных актёров.

— А она хорошо ладила с Момо-сан? — проигнорировав её тоже, спросил я.

Юно задумалась:

— Ну, подругами их не назовёшь. Но ладили хорошо в рамках работы. Она вечно хотела всем помогать или поддержать. В перерывах, вроде, болтали о чём-то своём, девчачьем. А что?

— Ну, ты предложила её «убить». Быть может, ты сама зла на неё, нет?

Я посмотрел на девушку, когда та отвлеклась. Только сейчас заметил, насколько она была красивой и по-своему привлекательной. Каштановые волосы и янтарные глаза, ехидная улыбка и какой-то необъяснимый огонёк в глазах. Стройное и подтянутое тело. Это точно актриса?

— Она меня просто бесит. Наивная, не могу.

— Но с Момо ты же дружила, верно? — не унимался я.

Она подняла на меня глаза. Наш разговор был похож на допрос.

— Верно, — без интереса в голосе отрезала она.

— Получается, вы были лучшими подругами, раз дружили?

Девушка странно посмотрела на меня. Обстановка вдруг накалилась.

— И что? Может, я её жалела? Момо то, Момо сё. Нету её больше. Почему всегда она? Правильно, что она сдохла! — закричала вдруг она на всё помещение.

Я не успел сообразить, как Юно схватилась за лицо и затряслась всем телом. На нас уже обратили внимание. Мне стало не по себе. Девушка в белом кимоно подбежала к Юно. Истерику прекратил детский голосок:

— Атанаши-сан. Успокойся! Атанаши? Принесите воды, чего вы сидите? — она обратилась ко мне, даже не взглянув на меня.

— Сейчас же!

Я убежал к кулеру за стаканом воды. Через пару минут Юно медленно пила воду, изредка смотря на девушку. Меня она словно не видела. Теперь я был лишь в роли наблюдателя.

— Может, ты пойдёшь домой? — осторожно спросила девушка.

— Мияюми, может, ты пойдёшь читать дальше свой чёртов сценарий? Не лезь ко мне, — огрызнулась девушка с короткими волосами.

Девушка в белом виновато взглянула на Юно.

— Прости... я только хотела помочь, — она опустила глаза.

— Не нужна мне твоя помощь! Уже достаточно помогли, — завелась вновь Юно.

Мияюми потупила взгляд.

— Где вы были, когда она умирала? Где?! — её голос был уже на грани слёз.

— Этого никто не мог предотвратить. Она... я...

Юно швырнула стакан об стенку. Вторая девушка дёрнулась и быстро принялась дрожащими руками собирать осколки.

— Тебе плевать было на неё! Вам всем было плевать! — голос Юно дрожал, её глаза горели. Она сжала кулаки, словно пытаясь удержать себя от чего-то большего.

— Ты не права! Нам всем не хватает Момо-тян! Но она бы не хотела, чтобы мы сидели и лили слёзы. Или ссорились! — Мияюми говорила тихо, но её голос звучал твёрдо.

Юно замерла на мгновение, а затем её губы дрогнули в странной, почти болезненной улыбке.

— Да что тебе вообще известно, что она хотела?! Ты вечно с ней обсуждала только никому ненужную моду и платьице. Ты не знала её!

Мияюми опустила глаза, но затем резко подняла их, словно решившись на что-то.

— Даже если и так. Но я хотя бы её поддержала в отличие от тебя...! Она с добром к тебе, а ты? Ты завидовала, что она не актриса, но получила роль девушки в красном!

Юно вздрогнула, как от удара. Её лицо исказилось, и она резко швырнула стакан об стену.

— Заткнись, Мияюми! — её голос сорвался на крик, полный боли и гнева.

Мияюми медленно опустилась на колени, её руки дрожали, но она не стала собирать осколки. Вместо этого она подняла глаза на Юно.

Кому-то надоело это терпеть, и какая-то девушка в кимоно с тёмными волосами, явно старше их, вмешалась. Я ощутил, что мне душно, и я здесь лишний. Мне нужно покурить.

Пепел немного обжёг пальцы. Я, потупив взгляд, смотрел вдаль, покуривая и переваривая ситуацию. Небо уже не такое яркое, как в первый день. Но я не понимал, зачем надо было работать на следующий день после смерти Момо? Что за алчный кретин этот Ивасаки! Это было ожидаемо — что некоторые просто не смогут выдержать продолжать работать в прежнем темпе.

Затянувшись, я почувствовал, как кто-то присел рядом. Я опустил взгляд и увидел Юно. Она смотрела на меня с той же ехидной улыбкой, но в её глазах читалось что-то ещё — любопытство? Боль?

— Так кого вы убьёте следующей? — её голос звучал игриво, но в нём была лёгкая дрожь.

Лёгкий ветерок сбил её прядь с лица, и я машинально ответил:

— Вас, Юно.

Она замерла на мгновение, а затем улыбнулась, обнажив белоснежные зубы.

— Меня? — её голос звучал почти шёпотом, но в нём была странная смесь вызова и страха.

«Её?»

15:00

Пока актёры гримировались и облачались в театральные костюмы, я решил посмотреть на саму сцену. Выскользнув из-за кулис, я прошёл в тёмную дверь со специальной шторкой и очутился на сцене. Бросив взгляд, я увидел пронизывающую деревянную дорожку от партера до какой-то двери вдалеке: сама дорожка была тёмно-коричневого цвета и называлась «ханамати» — дорога цветов. По этой дороге во время представления идут театралы для эффектного появления из потайного отсека в полу. Всё это делается для формирования восприятия публикой и создания общей иллюзии постановки.

На самой вращающейся сцене — мавари-бутай — присутствовали «одогу» в виде ворот старинного японского домика. А рядом находилось место под грядку, где должна будет цвести красная сакура по сюжету пьесы (почему такой странный цвет?). Все декорации на вид маленького размера и не выделяются вовсе. Это всё делается для того, чтобы во время представления актёры были на первом месте. На полу ещё было круглое углубление, с помощью которого из подвала можно было менять декорации, прокручивая этот круг. На потолке красовались белые лампы с чёрными иероглифами, а по сторонам самого помещения разместились круглые красные бумажные фонари. В центре партера находились ячейки — места для зрителей. А проход для актёров через зрительный зал, хайанагаси, подготавливали. На балконе находилась VIP-ложа, где могли наблюдать шоу люди из высших сословий и императорских семей.

Закончив рассматривать помещение, я вышел через дверь и направился по узкому проходу. Идя обратно, я бросил взгляд назад и обратил внимание на занавес: там находились какие-то пятна коричневого цвета. Взяв на заметку, я вернулся за сцену.

Звучание струн сямисэна уводили меня куда-то глубоко в театральную постановку. Девушка с белилами на лице и алыми губами, жестикулируя руками, пела на своём «кабукиречии». Её кимоно мягко скользило по сцене. Я толком не понимал, о чём она поёт.

Театр кабуки — странное место. Рядом с ней немного поодаль стояли молодые самураи с гримом кумадори на лице — красного яркого цвета. Кривляясь, они размахивали катанами. Что делали? Я понятия не имел. В воздухе звучала ритмичная музыка. Женщина за ширмой играла на сямисэне. Светлые короткие волосы сверкнули в моём поле зрения.

Это прошла Момо.

Погодите, что?.. Но... Она же... Умерла! Я замер, сердце заколотилось. Нет, это невозможно.

Я прищурился, пытаясь разглядеть её в полумраке. Может, это просто игра света? Или моя усталость?

Я зашатался и приложил руку к стене. Дрожь прошла по телу. Звук струн вдруг стал скрипучим. Песня актрисы стала другой. Я расслышал слова, от которых я нервно улыбнулся:

«Смерть».

— Её нет! — мысленно произнёс я. Но что-то внутри хотело прикоснуться к ней.

Девушка в глубине коридора смотрела на меня.

Быстро придя в себя, я пробежал через закулисье за ней.

— Момо! — мой крик был безжизненный.

Она резко скрылась за поворотом, где были гримёрные, и я услышал, как хлопнули сёдзи.

Кто? Кто это был? Я словно безумец, озираясь по сторонам, искал её.

— Томисако-сан?

Я повернулся на голос за спиной.

Юно, прищурившись, смотрела на меня. Яркий свет освещал её лицо. Шум. Голова вновь заболела.

«Она умерла. Иди по лепесткам».

Я двумя пальцами надавил на глаза, сжав переносицу, — гоня прочь все мысли о ней.

Юно всё так же смотрела на меня — улыбаясь странной улыбкой.

Прошло ровно два часа. Ситуацию я попытался забыть, ссылаясь на усталость. Я просидел всё это время на стуле за сценой и чего-то ждал. Труппа прекрасно выступила. Люди, несмотря ни на что, пришли на представление. Во время антракта актёры побежали менять грим и костюмы, а куроко принялись сменять декорации на сцене для следующего акта: словно действительно никто и не умирал здесь. Никто из труппы не поднимался в ту комнату, где нашли тело Момо. Люк был закрыт на замок.

Через какое-то время представление вновь продолжилось, и гримёрная наконец опустела. Рядом со мной сидела Юно и читала какую-то книжку. Кажется, от истерики не осталось на лице ни следа. Потом только я узнал, что Юно успокоили и помирили с Мияюми.

Я встал со стула, стараясь не привлекать внимания. Юно заметила это и громко закрыла книгу.

— Вы куда? — её голос звучал слишком громко для тишины закулисья.

— В уборную, — ответил я, стараясь сохранить спокойствие. — Может, хотите со мной?

Она улыбнулась, но в её глазах читалось подозрение.

— А вы сразу переходите к действиям, Томисако-сан? — её голос звучал игриво, но я почувствовал, что она не отпустит меня так просто.

Я махнул рукой, делая вид, что шучу, и зашагал прочь. Но вместо уборной я свернул в сторону гримёрной, стараясь двигаться как можно тише. Мне нужно было обыскать её, пока никто не заметил.

Отыскав запасные геты Момо, я заметил что-то странное на них. Я вытащил лупу из кармана; старомодно, знаю, — и принялся разглядывать пятна. Цвет сразу показался мне неправильным. Это не кровь. Это — краска. Я протёр геты платком в местах, где прикасался, и поставил обратно. Нагнувшись, я приметил еле заметное пятно на полу того же цвета, что и на тапочках. Опять краска. Я не понимаю. Бросив взгляд, я заметил за большим плакатом с Онрё что-то металлическое.

— Ведро?

— Мы уже неделю как красим некоторые декорации, потому тут и стоит это ведро, — внезапно за моей спиной ответил чей-то голос.

— Ох, чёрт! Юно? Ты чего так пугаешь?! — спрятав лупу в карман, я обернулся.

— Что вы тут забыли? — настороженно спросила она, озираясь.

«Нужно как-то выкручиваться», — пронеслось у меня. Я, потерев затылок, ответил:

— Ищу кое-какую вещь.

Она растерянно посмотрела на меня. В ней было что-то не так. Она смотрела иначе — как на незнакомца.

— Может, вам помочь? — спросила она, шмыгнув носом.

— Ты сказала: что вы неделю красите декорации. Кто этим занимался? — сменив тему, спросил я.

Она вдруг сменилась в лице. Не было той наглой ехидной улыбки.

— Момо... наверное. У нас не так много людей в театре. Потому мы бываем всё делаем сами. О-она вечно носилась с кисточкой. А на днях она, надев красное кимоно, пошла опять красить. Директор был в ужасе, — рассказала она с грустью в голосе.

— Значит, тут нет этой вещи. Лааадно, идём назад, — произнёс я, окидывая взглядом комнату.

— Что за вещь, если не секрет? — не унималась она.

— Ты же помнишь, я вчера сюда приходил по просьбе Ивасаки и кое-что обронил?

— Что?

— Свою зажигалку.

Она вопросительно посмотрела на меня.

— Я?.. А, допустим. Ну, если я её увижу, то дам знать. Но сюда больше не заходите. Вы не член труппы.

— Ладно. Я вас догоню.

Она недоверчиво ещё несколько минут смотрела на меня, а потом вышла из гримёрной, недовольно цокнув языком. Нужно действовать быстро. Неспроста мне оно показалось странным. И здесь стоял едва уловимый запах. Я вытащил платок и схватил ведро за ржавую ручку, повернув его к себе, я обнаружил то, что заставило моё сердце биться быстрее, — на ведре была вмятина с мазками крови и прилипшие светло-русые женские волосы. Кровавых отпечатков не было. Послышались шаги. Платком я взял немного волос и положил улику в карман: я действовал на адреналине, и вдруг спиной ощутил на себе чей-то взгляд. Быстро вернув на место ведро, я мигом вышел из гримёрной. Юно давно ушла. Но кто-то точно стоял в проходе.

Я пытался унять дрожь. Но голос в голове неустанно повторял: Момо убили. Прислонившись спиной к двери туалета, я осел на пол. Из зала доносилась музыка — барабаны и чей-то голос, растягивающий некоторые слова — как мантры. Зрители смеялись, но мне это не помогало. Я закрыл глаза, и всё поплыло передо мной.

Внезапно музыка затихла. Стало вдруг тихо, что я услышал громкое: «Маттанаси». Но никто не вышел. Никто не стал меня пихать, чтобы я освободил дорогу. Я убрал руки с лица, встал с пола и через чёрный вход вышел подышать. Вытащив пачку «American Spirit», я достал сигарету и закурил. Порыв ветра обдувал меня. Я был поглощён мыслями, вынужденный уйти в свои привычные дедуктивные размышления.

Итак... тело Момо было найдено в костюмерной гримёрки на втором этаже. На ней было надето странное кимоно красного цвета. Обычно она носила юката. Директор заявил: молодая девушка заменяла какую-то актрису, и потому была в таком кимоно. Из самих слов девушки, она говорила что-то про замену. Более того, Мияюми кричала про роль «Девушки в красном». Если точно вспомнить, кимоно было плотно надето на девушку: тело облегала ткань одеяния, сзади был повязан аккуратно специальный пояс — оби. Почему?

Но, зная, как обстоят дела у актёров с надеванием одежды, можно сделать вывод, что пояс невозможно надеть самостоятельно. На это уходит определённое количество времени, и для этого действия нужны два человека. Хотя есть девушки, умеющие повязать пояс самостоятельно. Момо не являлась профессиональной актрисой. Значит, она не умела это делать. Получается, ей кто-то помог надеть кимоно в тот день. Потом убил.

Как? Этот вопрос тоже имеет ответ. Иногда я так делаю, когда не могу понять ход мыслей преступника и что он выкинет в следующий раз, тогда я абстрагируюсь и встаю на место убийцы. Так я пытаюсь понять: КТО, ЗАЧЕМ и главное — ПОЧЕМУ убил таким изощрённым методом. Жертва, как и улики, могут сказать о многих деталях, которые связаны с убийцей.

«Я слежу за девушкой в гримёрной. Она надевает кимоно, и мы выходим; далее, я помог ей завязать кимоно. И когда она отвернулась, я ударил её по голове со всей силы. Она упала и потеряла сознание. Кажется, она не дышит. Удар был слишком сильный. По её лбу стекает кровь, и немного попало на шею. Я вытер кровь с шеи». Но откуда я знаю, что он вытер кровь? — Я посмотрел туда, где нашли труп. И до меня дошло — шея. На её шее был грим красного оттенка. Возможно, следаки уже всё поняли. Это кровь. Он вытер кровь. Зачем? Ему стало её жалко? Позаботился о чистоте? Думай!

Дальше. «Чем же я ударил её?» Я начал думать об орудии убийства. Что это могло быть? Проще простого — ведро из-под краски. Я обнаружил на нём женские волосы светло-русого цвета и следы засохшей крови на корнях. Тут даже к гадалке не ходи — это Итигава Момо. След на её голове — это след от чего-то тупого и твёрдого. Убийца схватил ведро и ударил её по голове: было замечено мною и теми судмедэкспертами значительное деформирование головы в месте удара. Из чего вытекает, что удар был очень сильным.

Я вспомнил следы на гетах и на полу. Что-то из этого не краска. Если убийца убил её за кулисами, то кровь должна была оказаться не только на полу: кровь имеет интересное свойство — меняться. По удару можно понять, как она текла, капала. Припомнив кое-что, я посмотрел в сторону сцены. Встав на ноги, я подошёл к агэмаку. Из себя он представляет три разные чередующие линии: красный, чёрный и белый. Юно стала пристально смотреть на меня, оторвавшись от книги. Я посмотрел на красную сторону занавеса и увидел то, что ожидалось, — кровь. Из-за освещения невозможно было увидеть невооружённым глазом уже коричневые засохшие капли. От удара образовались брызги, которые и попали сюда.

— Вы что-то нашли? — встревоженно спросила она.

Стоит ли ей доверять и рассказать всё как есть? Я отошёл от агэмаку. Но тут нас прервала та спокойная девушка в белом:

— Простите, можно вас? — окликнула она меня.

— Вам что-то нужно?

— Понимаете... мне не к кому обратиться и показать кое-что. Директор сказал, что вы помощник, ну, личный его охранник. И все вопросы по поводу безопасности к вам...

Я посмотрел в сторону Юно, но та уже спокойно читала, вновь потеряв ко мне интерес.

— Что у вас случилось?

— Я пошла в гримёрную сменить грим для следующей сцены, но тут обнаружила вот это.

Она покопалась в кармане и показала листочек из рисовой бумаги. А на нём хайку:

— Это же хайку-угроза? — взволнованно спросила она.

Я внимательно посмотрел на бумажку. Так у них, похоже, все знают про угрозы? Юно тоже начала слушать, но делала вид, что читает.

— Что тебе об этом известно?

— Вроде, я слышала, что в нашей труппе ходил такой слух: якобы директора Ивасаки запугивают и угрожают. Это ещё началось два месяца назад. Помнишь, Юно, когда ещё пожар случился с той деревянной сакурой? — обратилась она к ней.

Юно подняла голову и кивнула:

— После таких бумажек всегда что-то происходило. То декорации ломались, то находили порванные вещи актёров, — ответила она, шелестя страницей.

Я наблюдал. Юно тоже.

— А что, если и меня убьют?

— А? — растерялся я.

Я не сразу понял, кому принадлежали слова.

— Успокойтесь! Ничего такого не случится. Дайте мне эту бумажку. И я всё сам выясню. Я поговорю с Ивасаки о мерах предосторожности для актрис.

Мияюми слабо кивнула, выдавив улыбку, и ушла в гримёрку.

Юно сидела напротив меня и читала. А если и вправду будет ещё одна жертва? Спиной я ощутил чей-то взгляд. Обернулся — никого. Богом клянусь, там был кто-то!

— Вы в порядке, Томисако-сан? — её голос звучал обеспокоенно.

Я посмотрел вперёд, вновь слыша в голове звук колокольчиков.

— Нет.

22:00

Шоу подошло к концу. Вся труппа принялась смывать грим с лица и расходиться по домам. Лишь я один не собирался идти домой – нужно было убедиться в безопасности девушек; на директора мне плевать. Я всё так же сидел на стуле и читал книжку, которую мне любезно дала Юно. Театр Кабуки – место, где своя система, свои странные амплуа и порядок. У каждого актёра свой грим, традиционные пышные костюмы, интонации, жесты. Подумать только – их будто вылепили из глины. Для общего ознакомления и чтобы хоть как-то разбираться в этой теме, я узнал всё из этой книжки. Перелистнув страницу, я прочел: «...Для каждой постановки индивидуальный грим – кумадори. Допустим, если пьеса «Кайдан», где фигурируют призраки, то обязательно будет мстительный дух «Онрё», который весь в белом, как и собственно лицо актёров, кроме синих вен-ветвей на лице, свойственных японским призракам».

Сейчас бы я предпочёл нарисовать на себе красный грим – «гнев».

Ивасаки целый день просидел у себя в кабинете, работая с бумагами и клиентами. После выступления он изредка, вежливо, просил Мияюми зайти к нему для чего-то важного. Она испуганно смотрела на него и отстраняла взгляд, будто не хотела идти. Девушка мыла полы и помогала другой чистить пол от грязи. Почему этим не заняты уборщицы? Как известно, в Японии принято убираться самому в тех местах, где ты работаешь или учишься.

Я вдруг вспомнил: как в школе был старостой класса, и частенько приходилось заниматься этим. Однажды я просто забил на полномочия старосты и ушёл гулять по городу. Тогда мне знатно досталось от родителей. И от учсовета. Наша семья и так не шибко славилась популярностью, нет, всё совсем наоборот – мы были очень бедной семьёй и жили впроголодь. Мои родители считали каждую «цзяо» и берегли как зеницу ока. Бабушек и дедушек у меня, к сожалению, не было. Мои бабушки и дедушки были зверски убиты при Нанкинской резне.

Но когда они были живы, отец мне рассказывал, что их семья Томисако была самой влиятельной и богатой среди китайцев с японской кровью. Их семья держала большой личный дом в центре Нанкина: с шикарными апартаментами и большими искусными картинами, будто прямиком из музея. Каждый уголок был украшен вазами династии Цинь, а пол в гостиной был сделан из зелёного нефрита. Но они всё в одночасье потеряли, как только началась та ужасная резня. Все сбережения в миг погорели. Дом дедушки был уничтожен, и сейчас на его месте стоит рыбацкий хутор. Любой, открыв учебник по истории Китая, скажет всем, что тогда произошло в Нанкине и кто виновник этой ужасной резни. Спустя несколько лет мои родители устали от насмешек со стороны горожан и покинули Китай в надежде обрести новую родину. Они решили состариться и вырастить меня в Осаке, в префектуре Осака, на острове Хонсю в Японии: так как мой отец был наполовину японцем, ему повезло не выделяться. Что не скажешь про мою маму...

Как и сейчас, я хочу пойти домой.

Мияюми вышла из гримёрной, поставив ведро с водой у ног. Я думал подойти и поговорить с ней об угрозе и о взаимоотношениях с Итигавой, ведь она как раз заканчивала уборку. Но меня опередил какой-то парень в серой водолазке и с короткими немытыми волосами.

– Слушай, Мияюми. Ты чего не идёшь домой?.. – ледяным голосом спросил он.

– Ёсида? – испугалась она. – Я?.. а я пока не хочу идти домой. Ты давай – иди. А то на поезд можешь опоздать.

Он без улыбки посмотрел на Мияюми, встав в проходе.

– Давай я провожу тебя. Мне недалеко же будет. Мы с тобой чего-то давно не гуляли.

– Я же сказала, что хочу одна! – отжав тряпку и слегка грубо ответив, но с учтивой улыбкой, она бегло прошлась глазами по парню.

Парень прищурился, посмотрел на неё.

– А-а, мне всё-таки кажется, что ты должна пойти со мной, даже если ты хочешь одна, – произнёс он с ноткой недовольства.

Мне не понравилось, как он заговорил с ней, и пришлось вмешаться. Встав со стула и отбросив книжку, я подошёл сзади к парню и опустил свою ладонь на его худое плечо. Он дёрнулся, резко повернувшись ко мне. Его лицо стало ещё бледнее.

– Проблемы, парень? – спросил я, улыбаясь.

– Нет, – вяло отрезал он, просмотрев сквозь меня.

– Тогда тебе следует идти домой и больше с ней так не разговаривать. Уяснил?

Он посмотрел на меня, опустив глаза в пол.

– Хорошо.

Парень мигом ретировался из театра. Странный какой-то. Нужно будет потом его при удобном случае – допросить.

Я посмотрел через дверь, удостоверившись, что с девушкой всё нормально. Однако, когда я окидывал комнату взглядом, одна деталь заставила меня понервничать: ведро с уликой стояло на полу без вмятины и следов крови. Это было очевидно – за мной действительно кто-то наблюдал. Убийца понял, что нужно уничтожить улику. Недолго думая, я спросил:

– Мияюми-сан?

– Да? – спросила девушка, убирая моющие средства в шкафчик.

– А ты не видела, кто последний сюда заходил перед тобой? – скрестив руки на груди, спросил я.

Девушка задумалась:

– Передо мной? Вроде Ёсида – кого вы сейчас прогнали. За что вам отдельное спасибо. А что? – она слегка улыбнулась, потрогав волосы.

«Я так и думал: в этом парне есть что-то странное. Но что касается ведра...Если я начну копаться, это вызовет подозрения. Лучше действовать осторожно. И позже рассмотреть его ещё раз».

Девушка, покинув комнату, заперла за собой дверь и вдруг осторожно подошла ко мне, переведя взгляд на дверь кабинета директора – она умоляюще глянула на меня. Я сразу всё понял: она не хотела идти в его кабинет по какой-то причине. Я жестом показал, что всё в норме, и пускай ждёт на улице. Она поклонилась.

Я постучал в дверь директора.

Тук-тук.

– Ивасаки-сан?

– Сор... – оборвался вдруг Ивасаки. – А, это вы. Что вам нужно? – расстроившись, недовольно пробурчал он.

– Мияюми-сан неважно себя чувствует, я провожу её домой.

Директор стал ещё мрачнее. Потом, отвернувшись к окну, он произнёс:

– Хорошо. Пускай выздоравливает. Ах да, как вас там, Токисако?

Я начал злиться.

– Томисако, – поправил я его.

– Да-да... Удалось что-то узнать?

– Я работаю. Но я могу вас попросить, чтобы девушек на всякий случай провожали на работу их родные? Так безопаснее.

Он посмотрел в потолок и поковырялся в носу.

– Конечно. Без проблем. Можете идти. Оставьте меня, – прогнал он меня, взмахнув рукой.

Я мельком проследил за ним – что это с ним? Прикрыв дверь кабинета, я вышел из театра, где меня уже ждала Мияюми, держа в руках маленькую сумочку и прозрачный пакет, в котором я увидел тапочки. Девушка вежливо поклонилась. Это был мой единственный шанс её допросить.

Она виновато произнесла:

– Спасибо вам огромное, Томисако-сан... ещё раз, – тихо поблагодарила она меня.

– Не стоит, – отмахнулся я.

– ...

– Кстати, напомни, что это был за парень? – спросил я, нарушив неловкую тишину.

– Ёсида Арата? А, он статист. Ну, может, вы видели тех людей в чёрном.

Я посмотрел на неё. При упоминании этого человека ей стало крайне неприятно. Она продолжила:

– Ам... он иногда день ото дня подходит ко мне, что-то невнятное спрашивает. В прошлый раз он, кажется, звал куда-то Момо. Но она его отшила и сказала мне: ни в коем случае не ходить с ним, если позовёт. Странный он... – произнесла она без тени улыбки на лице.

– Когда он её звал? – с тревогой в голосе спросил я.

Мияюми задумчиво глянула под ноги.

– Я не помню, извините. Это было не так давно. Кажется, пятого мая, – пыталась вспомнить она.

Мной вдруг овладела серьёзность и профессионализм. «Это что получается, в Кабуки орудует личный сталкер?» – подумал я, разозлившись на себя, потому что не врезал ему, когда была возможность.

– А почему его никто не вышвырнет?

Она огляделась настороженно по сторонам.

– Потому что он сын лучшего друга директора Ивасаки. Ну и... сами понимаете, важная шишка. Вот мы и не идём в полицию, – голос девушки стал тише.

Я вопросительно посмотрел на нее.

Мияюми прошептала:

– Бывает, он следит за девушками. Но я вам этого не говорила.

– Следит? – с интересом в голосе переспросил я.

– Да. На прошлой неделе его поймали за подглядыванием. Он наблюдал, как переодевается... да, вспомнила, Момо! Его заметила, как раз, Юно и выгнала на улицу. Директору она, соответственно, не сказала, – шёпотом произнесла она.

С каждым словом мне больше хотелось размозжить рожу этому парню.

Девушка устало улыбнулась и посмотрела в сторону театра. Я набрался храбрости и спросил:

– Мияюми-сан, что от вас хотел директор Ивасаки?

Девушка сжала пакет в руках и скривилась в лице – будто целиком съела японскую сливу.

– Можно, мы не будем об этом говорить? – попросила она, не глядя на меня.

– Хорошо.

Она вновь замолчала. В свете фонаря я увидел, какие у неё грустные и испуганные глаза серого цвета – как у газели, когда ту выследил хищник и прямо сейчас съест. Она поправила свои тонкие длинные волосы и посмотрела куда-то вдаль.

– Знаете, ведь мы с вами даже не познакомились. А я только знаю про вас от Юно и директора. Меня зовут Мияюми Сора.

Она поклонилась.

– Томисако Кира. – Я поклонился в ответ. – Юно – неоднозначная личность.

– Она немного странная. Как и все в этом театре, – подтвердила с грустной улыбкой она.

– Вы же актриса?

Мияюми слегка пнула камень под ногами.

– Можно и так сказать. С самого... Давайте сначала уйдём подальше от театра? Ночью он выглядит пугающе, – она вдруг посмотрела назад.

Я повернулся, чтобы рассмотреть деревянное здание, и действительно – в темноте и без света внутри он выглядит как заброшенный дом, только кровельные украшения в виде рыбы сглаживали впечатление. Но это место напоминало будто башню из деревни Инунаки.

Отдалённо послышались шаги – Мияюми быстро зашагала вперёд.

– Идёмте, – произнесла она.

– Ага.

На миг в тёмном окне гримёрной я разглядел Ивасаки – он широко улыбался.

– По правде говоря, – начала она под шум проходящих рядом людей, – моя семья, вернее, наша династия Мияюми, из поколения в поколение уже очень давно занимается искусством Кабуки. Прадедушка передал навыки и умения моему дедушке, а тот уже отцу. У нас занимаются этим только мужчины. Но отец решил прервать эту традицию после смерти прадеда и научил меня. Знаете, для этого он даже нанял известного профессионального актёра из мира Кабуки. Мне даже запрещено где-либо упоминать об этом. Ну, фамилию этого человека. Конечно, мне очень далеко до династии великой и знаменитой династии Накамура, но...

Уже как пять минут я сидел на скамейке у станции и ждал поезд. А рядом, стояла, иногда переминаясь с ноги на ногу и держась за локоть за своей спиной, Мияюми, рассказывая о себе. Она смочила губы и продолжила:

– Я с раннего детства принимала участие в постановках своей семьи. Мы в основном ставили: Дзидаймоно – истории страны и Сэваймоно – быт и хозяйство людей, самураев, императора. Здесь, в нашем театре, некоторые участники труппы являются наследниками профессиональных актёров театрального искусства. Мой дедушка уже вот сорок лет исполняет роль Нёбо в театре Кабуки – Онно-гатто в городе Токио. Он предвзято относится к тому, что я играю в Онно-кабуки, там, где роли исполняют девушки, а не мужчины. Я тоже не в восторге от всего этого. Но так пожелал мой отец. Да и знаете, мы же приезжий театр – словно цирк Шапито на другом континенте. Но люди ходят – кому есть дело. В эпоху новой развлекательной культуры, да, у некоторых людей ещё остался былой интерес к искусству... – она вдруг запнулась, что-то вспомнив, – Ходят... Извините, что-то я заболталась.

– С самого детства, значит, – повторил я её слова.

Я закурил сигарету и посмотрел на небо.

– А с Момо вы как общались? Она же не была актрисой.

Девушка посмотрела на небо. Опустился шлагбаум, и прозвучал звук, предупреждающий о приближении поезда. Я устремил взгляд на красные лампочки.

– Верно. По правде говоря, мы не были подругами. Но для неё друзьями были – все без исключения. Она никогда ни с кем не ссорилась в труппе; эдакая святая простота. Понимаете? Однако мы очень редко встречались за пределами работы. Потому что меня всегда забирает отец и отвозит на дополнительные занятия. Он хочет, чтобы я была и в театральном искусстве, и в математике – лучше всех. Но сегодня отец сильно занят.

Я выпустил облако дыма не смотря на Мияюми. Она казалась мне далекой отсюда. Она словно не здесь.

– Вас не пугает этот театр, Мияюми-сан?

– Временами.

Вдалеке послышался шум приближающегося поезда. А затем она резко повернулась ко мне:

– Момо ведь... – замолчала она. – убили?

Я не ответил.

Поезд прибыл на станцию. Она поклонилась мне и, попрощавшись, зашла внутрь. Поезд уехал. Я остался одиноко стоять на станции в этот вечер, провожая взглядом девушку. Мне показалось, в её отдаляющихся глазах – страх.

Я слишком устал. Мне необходимо было собраться с мыслями.

Я отыскал неприметный бар со странным названием «Грустная ночь» и решил пропустить там парочку бокалов пива и рюмку саке. Зайдя в заведение, я не увидел там клиентов. Место пустовало, наверное, полдня. Бармен приветливо улыбнулся и принялся разливать напиток. Я присел за стойку и, устало вздохнув, сделал заказ. Выпив парочку бокалов пива, я уже принялся уходить. Но мужчина за стойкой глянул на меня и налил ещё саке, добавив: «За счёт заведения». Я криво улыбнулся и отпил.

– Что, тяжёлый день, парень? – спросил он.

– Очень. Захотелось выпить и забыть этот день. Он выдался напряжённый, – ответил я уставшим голосом.

– После убийства той девушки из театра Кабуки люди словно вышли из ума. Новостные каналы так и пестрят этими новостями про убийства. Не переживай, сейчас у всех такие дни, – сказал он, протирая бокал.

Я подавился выпивкой. Убийство? Так значит, местные следователи выяснили, что это убийство? Ещё и утечка. Тот следователь непременно не будет в восторге от репортёров завтра. Значит, придётся сотрудничать и рассказать всё, что я выяснил, тому борову. Как его там звали?

– Похоже на массовую истерию, верно? – прервал мои мысли вдруг бармен.

– Я не уверен, что весь город в курсе. Он не такой уж и маленький – если не брать в учёт все близлежащие города и столицу Токио, – сказал я, попивая саке.

– В газетах и по радио только об этом и говорят. Убийство хотят поместить на первую полосу и срубить побольше бабла. Такого у нас сроду не было.

– Любят наживаться на чужом горе, – заметил я.

– Да. В первую очередь жалко семью и родных жертвы. Страдают больше они. Не каждому дано пережить такое горе. И ты представь: это окупается, и журналисты потом нехилые деньги зарабатывают на горе.

Бармен поставил бокал и плеснул себе коньяка. Я чокнулся с ним, и звон бокалов прозвучал на весь бар.

– Будем.

Опорожнив последнюю рюмку, я покинул бар. В голову пришла мысль найти дом Момо и выразить соболезнование её семье. Я даже и не в курсе, когда будут похороны. Отыскав ближайший телефон-автомат, я вставил 10 иен и набрал номер справочной службы, где разузнал адрес семьи Итигава. Оказывается, Момо жила почти рядом с театром на станции – Вададзука. Что не мешало ей прийти туда ни свет ни заря.

Я сел в ближайший поезд и поехал по адресу. Дом с крышей цвета мокрого асфальта и рядом табличка с фамилией Момо – я на месте. На втором этаже горит свет – видимо, все дома. Кроме неё. Я было уже хотел постучать в дверь: рука коснулась двери, но внезапно одумался и, развернувшись, покинул место.

«Что я творю? Не время заниматься херней. О чём я вообще думал?»

В окне появилась тень и пропала, выключив свет. Меня обнаружили. Я бегом скрылся за домами и, миновав станцию, сел в поезд.

Вернувшись домой, я упал на футон и уснул, не снимая рубашки.

Я стою в том проклятом театре и смотрю на девушку, которая надевает на себя кимоно красного цвета. Я вновь, как тогда, завязываю оби девушке и иду в подсобку, где беру длинную верёвку кремового цвета с крепкими узлами на конце. Я вышел с этой верёвкой обратно за кулисы и увидел, что девушка уже сидит спиной ко мне. Это мой шанс. Больше нельзя терять время. Пришла твоя очередь. Я тихо подхожу и накидываю верёвку ей на шею. Девушка начинает отбиваться и бороться. Я прижимаю её силой к спинке стула и сжимаю верёвку в узел. Темнота. Она ещё пыталась как-то бороться, царапая меня. Через минуту она больше не двигалась.

Я проснулся весь в холодном поту, с тремором в руках.

– Что это было?.. – проговорил я в темноту.

Дрожащими руками я достал сигарету из пачки и закурил. Я знал, что скоро мне станет лучше. Посмотрел на руки: дрожь прошла. Тёплая волна никотина прошла по телу. Когда я докурил третью сигарету, я осознал, что, кроме ведра и нелепых угроз в стиле хайку, у меня практически ничего нет. Дело заходит постепенно в тупик.

Я прилёг на футон и закрыл глаза.

Мне снился Ивасаки – он улыбался. А рядом вальсировала Мияюми-сан с лицом, будто съела целый лимон.

Сейто

2:30

Закончив работу, я направился домой на своей машине. Дождь барабанил по лобовому стеклу, дворники мерно поскрипывали в темноте. Ехал я медленно, затягиваясь сигаретой, пока хриплый голос ночного диджея разбавляет тишину салона. Руки всё ещё пахнут формалином из морга.

Все эти двое суток я провёл, собирая сведения. Фотографии с места преступления до сих пор стоят перед глазами – Момо лежала, как сломанная кукла, её волосы пропитались кровью. Как только выяснил, что она была убита, предположительно чем-то тяжёлым, потратил целый день на расспросы. Родные, однокурсники, прохожие, коллеги – в их глазах я видел страх и недосказанность. Особенно запомнился взгляд директора театра – он что-то недоговаривал, я чувствовал это нутром.

Я оставил в тайне факт убийства, но не мог ожидать утечки. Она произошла вечером – капитан рвал и метал, его крик эхом разносился по коридорам участка, он божился закопать того, кто слил информацию. Я только развёл руками и отыгрался на своих подчинённых, чувствуя, как внутри нарастает тревога.

Весь обед я провёл в морге, рассматривая тело Итигава Момо. Её бледное лицо казалось безмятежным, словно она просто спала. Хотел выяснить приблизительное время смерти и чем была убита. Патологоанатом говорил тихо, его голос отражался от кафельных стен: «Между 7-9 часов утра. Что-то металлическое и тяжёлое». В волосах Момо блестели частицы металла под яркой лампой морга. Ужин я опять же провёл в участке, перебирая бумаги. Каждая деталь могла быть важной.

Когда наконец приехал домой, часы в машине показывали далеко за полночь. Темнота обволакивала дом, только лунный свет отбрасывает причудливые тени. Тихо зайдя внутрь, стараясь не скрипеть половицами. Разуваюсь и крадусь в комнату. В темноте различаю силуэт спящей жены – единственного человека, рядом с которым моё сердце успокаивается. Раздеваюсь и ложусь рядом. Она подарила мне великолепного сына, который мирно дышит в соседней комнате, не зная ещё о той тьме, что я вижу каждый день. Только тут дома я чувствую, как спадает маска сурового детектива. Прикрываю глаза, вдыхая родной запах дома, и проваливаюсь в сон без кошмаров – единственное место, где работа не преследует меня.

Воскресенье, 15 мая

6:30

Просыпаюсь от звука капель по карнизу. Тусклый серый свет пробивается сквозь шторы. Встаю, как обычно, рано, завтракаю зелёным чаем с мотти и мисо-супом. Вкус кажется пресным – мысли всё ещё о деле. Закончив трапезу, выхожу в промозглое утро. Погода с каждым днём становится хуже – моросящий дождь пробирает до костей. Улицы пустынны – выходной. Но это слово давно потеряло для меня смысл, ведь сегодня предстоит много работы. А вечером, если повезёт, найду тихий бар и пропущу саке с онигири – может, хоть немного отпустит.

Уже собирался повернуть налево к участку, как в боковом зеркале мелькает знакомый силуэт. Из театра торопливо выходит парень – короткая стрижка, белая рубашка, неестественно дёрганые движения. Он озирается по сторонам, словно загнанный зверь, и быстрым шагом удаляется. Что-то в его походке заставляет меня напрячься. Всматриваюсь пристальнее и замечаю блеск металла в его руке.

«Нож? Наверное, показалось. Усталость играет со мной злую шутку».

Убеждаю себя, что просто не выспался, и поворачиваю к участку. Но внутренний голос продолжает нашёптывать – что-то здесь не так.

В зеркале заднего вида парень замирает и провожает мою машину долгим взглядом. На асфальт падают тёмные капли, смешиваясь с дождём. В его руке – окровавленный нож.

Кира

7:00

Каков же был мотив убивать Момо? Что убийца хотел показать или доказать? «Глядите, я могу убить беспомощную гримёршу-аниматора, которая и мухи не обидит?» Но зачем рисковать и убивать на видном месте? Размышляя об этом, я сидел на футоне, который уже порядком пропах мной. Проснулся, как обычно, рано от звука грома.

Если так подумать, убийца даже не удосужился спрятать тело бедной Момо, бросив его на полу гримёрной театра. Зачем было брать грязное ведро из-под краски и бить невинную девушку по голове? Это казалось не просто жестоким, но и безумным.

В эту минуту я понял одно: я не могу трезво расследовать её убийство, ощущая к ней чувства. Кажется, я переоценил свои силы... невозможно унять тоску по ней. Она же, по сути, мне никто, чужая. Я – какой-то молодой детектив, и вот мне повстречалась эта девушка, которая умерла всего спустя сутки.

Я щёлкнул зажигалкой и закурил очередную сигарету. Пепельница уже битком набита окурками — мне было противно от своей беспомощности. За окном шёл небольшой дождь, больше, чем вчера. Погода с каждым днём становилась всё хуже и мрачнее. Где-то вдалеке прогремел гром.

Но если попробовать абстрагироваться от чувств и на минуту забыть те дни, проведённые с ней, меня смущает само место преступления – театр. Это место порой становится всё более загадочным. Почему её убили именно здесь? Почему не на улице или в доме? Это место должно было стать её вторым домом, безопасным убежищем. Убийца, вероятно, знал, что здесь её никто не сможет защитить. Возможно, он выбирал театр, чтобы послать послание, показать, что может расправиться с ней даже среди людей, которые её знали.

А может быть, он хотел, чтобы её смерть стала частью спектакля, жуткой сценой, оставляющей всех в шоке? Этот ужасный акт, возможно, был своего рода заявлением. Но чьим? И что этот человек надеялся получить взамен? Вопросов становилось всё больше, а ответов – всё меньше. Я должен был понять, как мыслят такие люди, и, если это означало ещё больше погружаться в свои собственные чувства и страдания, значит, так тому и быть.

Само это убийство выглядит совсем нелепо и смешно. Ведь тут чёрным по белому написано — убийца из театра. Быть может, то место в принципе для убийцы что-то значит.

Я увидел в окне, как молния сверкнула возле маяка. И меня вдруг посетила безумная мысль: мне захотелось посетить театр в эти выходные и разузнать хоть что-нибудь. Я должен выяснить – почему «он» её убил.

Покинув свою комнату, я уже было хотел покинуть гостиницу Катсу-сана. Но вдруг услышал звук телевизора и знакомые слова: «Кабуки», «Убийство». Ощутив неприятное ощущение в животе, я подошёл к комнате постояльца – у кого и стоял телевизор. На экране я увидел улыбающегося корреспондента в сером костюме, который висел у него на плечах и не совсем подходил ему. Он стоял на оживлённой улице в кругу толпы зевак. Наверное, мне почудилось, посчитал я. Только отойдя от двери соседа, я увидел на экране Ивасаки Рю. Он, неуклюже идя к своей машине, вытирая просаленный лоб платком, расталкивал людей. Картинка слегка дрогнула. Корреспондент в пиджаке сказал, что он приехал прямо к дому директора приезжего театра Кабуки и лично для канала хочет взять интервью о произошедшем ранее. Камеру перевели на Ивасаки.

– Прошу прощения, господа. Дайте мне дорогу!

– Господин Ивасаки, как нам стало известно, в вашем театре произошло убийство одной из актрис. Вы можете прокомментировать данное происшествие? – протараторил журналист, тыча микрофон в директора.

– Что за чушь? Это безобразие. Никакого убийства не было! Это всё несчастный случай.

Другой репортёр тоже спросил:

– Почему вы и дальше проводите шоу даже после такого? Что на это сказали родные убитой?

– А что мне ещё остаётся? Да, это ужасная потеря для всех нас. Но не закрывать же мне театр из-за убий... смерти непутевой гримёрши. Прочь с дороги!

Далее он в спешке сел в машину и, нажав на газ, скрылся от всех. Камера сняла уезжающего директора.

"Ах ты, сукин сын!"

7:40

После репортажа с директором у меня не осталось сомнений – директор Ивасаки любит только деньги. Ему плевать на других. Я уже был в пяти минутах ходьбы от театра, когда закончил поносить директора. На улице было на удивление тихо и не людно – хорошо, что любознательных журналистов распугал дождь. Иначе бы они собрались здесь, оккупируя театр. Есть вероятность, что кто-то из театралов пришёл репетировать в эти выходные. Но меня всё равно не покидало странное нахлынувшее чувство – что-то не так. Я обошёл театр и увидел, что чёрный вход был немного приоткрыт. Открыв дверь, я заметил, что в помещении не горит свет.

– Простите за вторжение. Я вхожу.

Внутри меня ждал полностью бездушный и тёмный театр. Раздвижные двери с изображением пейзажа – Ямато-э – вызывали странные ассоциации с этим местом. Я прошёл через пустые коридоры театра, чувствуя себя несколько неловко в этой обстановке. Мне было не по себе, как тут тихо: как тогда в том сне с Момо. Конечно, я бы предпочёл в эти выходные остаться в гостинице, но...

Давящая тишина здесь была настоящая. Даже звук моих шагов отражался от стен. Миновав гримёрные и комнаты отдыха персонала, я увидел что-то странное. На плоской сцене хирабутай в центре стоял стул. Но было так темно, что становилось сложно разглядеть его в деталях. Может, кто-то приготовил его для репетиции? Но здесь никого нет.

– Простите?

Снова никакого ответа. Я, почесав затылок, поднялся по лестнице и прошёл по коридору прямиком в кабинет директора. Дверь оказалась не заперта, не в духе этого жлоба. Я, недолго думая, зашёл внутрь. Я не знал, что нужно искать, и просто принялся открывать почти всё. Счета, счета, чеки. Анкеты актёров и некоторые справки. Документы о купле-продаже и аренде этого театра. Дальше квитанции о закупках декораций и грима в небольших количествах. Во всём экономит. Толкая и нажимая ящики на наличие скрытых отсеков – не принесли успехов. Ничего. Ему и нечего тут прятать. Да и не похож он на убийцу. Я задвинул ящик, и оттуда упала записная книжка в кожаном переплёте.

– А тут у нас что?

Открыв книжку, я, оторопев, заметил, что между страниц белые маленькие бумажки – хайку.

– Значит, он их не уничтожил. Он меня обманул, – со злостью в голосе произнёс я.

Захлопнув шкаф, я рассмотрел угрозы. Цитирование каких-то поэтов и описание сакуры – в этом не было смысла. Они даже и не были похожи на угрозы. Потеряв всякий интерес к кабинету директора, я повернулся к двери и уже хотел покинуть его, но тут моё внимание привлекла какая-то бумажка в мусорном ведре. Я присел и пододвинул ведро к себе, вытащив смятую бумажку. Я развернул её и прочёл содержимое:

– «Рано или поздно кто-то узнает, что здесь бордель. Подпись. А».

Затем под ней лежала вторая, которую я принялся читать:

– «Сволочь. Я всё знаю. Да как можно было...»

Моё чтение вдруг прервал шум и громкие шаги. Я резко отпрянул от ведра, грохнувшись на пол, уронив записку обратно в ведро. – Чёрт! Быстро вернув всё на место и закрыв некоторые шкафчики, я в спешке, как мог тихо, покинул кабинет. Я вышел из коридора и спустился по лестнице вниз. Это была ошибка – прийти сюда и искать зацепки в кабинете такого человека. Да он и за иену пальцем не пошевелит. Уже подходя к двери, которая вела на выход, я вновь бросил взгляд на стул. Но на этот раз он был не пустым: на стуле кто-то сидел. Из-за явного отсутствия света я ничего толком не мог разобрать в тот раз. Я медленно начал приближаться к тому месту. И картинка становилась всё чётче и яснее.

На стуле и впрямь кто-то сидел, склонив голову. «Может, кто-то читает?» – подумал я, и в нос внезапно ударил резкий металлический запах.

– Привет? – сказал я в пустоту.

Снова тишина. Может, этот человек уснул, сидя на стуле? Я подходил. Остался лишь метр. Я опустил глаза и увидел кимоно красного цвета на том человеке. Это была девушка. Моя рука наконец-то нащупала выключатель, и я включил свет.

Яркий свет озарил всё пространство. Когда я перестал щуриться от внезапного света и посмотрел на стул, я не поверил своим глазам. На стуле в красном кимоно – Мияюми Сора. Она, склонив голову, обмякла и неподвижно сидела на стуле. Направив взгляд себе под ноги, я увидел лужи свежей алой жидкости – кровь. Я стоял прямо в одной из них. В этом месте везде металлический запах. Лужи крови находились с обеих сторон. Я в панике, но внимательно начал осматривать её тело: оба запястья девушки были разрезаны, и на них находились глубокие порезы – сама кровь стекла на деревянный пол. Мияюми была не просто бледной, она была синего оттенка – словно из её тела выкачали всю кровь. Далее, что мне бросилось в глаза, так это то, что на шее девушки присутствовал характерный след. Я знал, от чего он. Её задушили. До меня лишь сейчас дошло – кто-то убил Мияюми. Ведь только вчера я с ней познакомился и проводил до поезда. И вот её убили. Как и Момо. Тут уже и не спишешь на несчастный случай.

У меня расширились зрачки, и я медленно отошёл от мёртвого тела девушки. Я только сейчас заметил, что кровь девушки испачкала мне обувь, и жидкость успела замарать мне пальцы ног.

– Твою мать! – выпуская крик ужаса, заорал я.

Позади меня послышались шаги. Машинально хотелось обернуться и бежать. Я замер.

– Томисако, верно? – спросила девушка, явно не ожидая меня тут увидеть.

Этот голос. Юно? Что она здесь забыла? Я не оборачивался.

– Я вот пришла на работу. Что-то захотелось порепетировать в одиночестве. А вы чего тут? – сказала она напуганным голосом.

Я молчал. В голове лишь пронеслось: «Не подходи, дура!» Юно медленно приближалась.

– Вы меня слышите? Чего вы тут стоите на сцене и в краске?

Тишина действовала нагнетающе. Я уже хотел было ответить, но она произнесла:

– Томисако, кто это сидит на стуле? Это Сора? Стой... нет.

Кажется, до неё дошло.

– Не подходи, – сказал я, пытаясь держать себя в руках.

Она вдруг замолчала, и я услышал пронзительный крик. Девушка упала на колени и принялась рыдать. Я стоял в полном шоке и ничего уже не слышал. Ноги подкосились. Я смотрел на неподвижное мёртвое лицо девушки. Её голова была опущена, а глаза, вернее орбиты, были на выкате. К горлу подступала тошнота – я подавил её. Девушка перед смертью была ужасно напугана. Я заметил у неё на лице не только страх, но и удивление – будто узнала нападавшего перед смертью и удивилась. Кроме того, было видно, что она боролась за жизнь. Слёзы застыли на её щеках, и ладони были в каких-то следах. Я хотел подойти и закрыть ей глаза ладонью. Но я просто стоял, замерев – словно восковая фигура.

Минут пять ревела, крича, девушка. Она стояла на коленях и плакала. Иногда я даже улавливал тихий звук падающих слёз. Кровь уже давно засохла.

– Вызовите п... п... полицию, Томисако, – вдруг произнесла она дрожащим голосом.

– Что ты здесь забыла, Юно? Почему ты тут? – спрашивал я, пытаясь понять.

– Томисако... вызовите полицию. Она же умерла! Её убили, да?

– Какого чёрта ты здесь, я тебя спрашиваю? – злился я.

Она молчала. Бедная девушка была в панике.

Я ощутил дежавю. С Юно я больше не разговаривал. Тут же в здание кто-то зашёл. Это была девушка – я это понял по её крику. Да что вас сегодня так тянет в Кабуки?!

– Что здесь происходит? Юно, почему ты плачешь?

Я увидел краем глаза, как Юно с потерянным видом дрожащей рукой указала на стул.

– Что там? Что тебя так напугало?.. Сора?! Господи, нет!

Грохот об деревянный пол сцены – девушка грохнулась в обморок. Похоже, не выдержала такой картины. А я так и остался стоять на месте и пристально смотреть в мёртвые глаза Мияюми.

Тишина. А затем я услышал женский нервный смех:

– Почему?..

– А?

Удар.

– П-почему... в-вы говорите со мной так, будто мы знакомы? Д-да кто вы вообще такой? – заикаясь, произнесла Юно.

Снова удар. Девушка ударила кулаком деревянный пол сцены.

Я промолчал. Я больше не понимал, что происходит. Она будто действительно не знает меня. Может, от шока.

...

Я не знаю, сколько прошло времени. Прозвучал вой сирен. Вся эта ситуация вызывала панику. Я держался за сердце и задыхался. Чёрт, чёрт, чёрт. Нужно просто взять себя в руки!

Опустившись медленно на колени, я упёр руки в пол, и в глазах резко всё потемнело. Я всё-таки повернул голову и только сейчас заметил: Юно давно убежала.

И я отключился.

...

Запах аммиака под носом привёл меня в чувства. Я пришёл в себя, когда, как по сценарию в каких-то слащавых детективах, где события в миг становятся непредсказуемыми, в здание вбежали люди в форме и тот местный следователь с огромными плечами. И я наконец вспомнил имя. Импульс в голове промчался – Фудзи Сейто.

– Твою... Вот же чёрт! Да что здесь произошло? Сколько крови... Ты – проверь пульс девушки, что лежит ничком на полу! А ты, чёрт, забыл твоё имя, зови работников скорой и спецов по трупам. Скажи: три мешка, нет, два, сука, не важно. Просто позови всех! Да что за мясорубка тут произошла, чёрт побери. Не впускайте репортёров!

Сейто, держась за голову, подошёл ко мне, красный, будто вулкан – готовый взорваться в любую минуту. Было видно, он в такой ситуации впервые. Атмосфера стала накаляться. Воздух в помещении стал резко спёртым.

– Что здесь произошло? И кто ты, мать его, такой?! Я уже второй раз вижу тебя на месте преступления. И тут, как дар Будды – тебя находят без сознания возле трупа актриски! – начал заводиться он в недоумении.

Я наблюдал, как тело Мияюми осматривали криминалисты. Вспышка затвора фотоаппарата отразилась в луже крови. Кто-то снимал при помощи порошка и кисточки отпечатки пальцев. Только сейчас я увидел, что на мне были надеты наручники. Да когда они только успели?

Я закричал:

– Это не я! Я сам следователь. Да зачем мне это делать? Снимите наручники! – приказал я.

Рядом с этим боровым стояли худощавые парни в серых куртках и, насторожившись, потянулись к дубинкам на поясе, услышав меня.

Сейто наседал надо мной, словно коршун.

– А кто?! Приезжает какой-то парень, якобы следователь, и тут же умирает молодая девушка. А следом сегодня тебя находят в луже крови второй девушки – тоже в этом самом театре, где ты теперь якобы работаешь!

– Откуда вы знаете, где я...

– Закрой рот! Тебе будут предъявлены обвинения по подозрению в двух умышленных убийствах. Да тебя взяли с поличным. Бесполезно отпираться. Всё, что ты сейчас скажешь, будет использовано против тебя в суде, – проговорил он властным голосом.

– Я знаю протокол, хватит! Но я не убивал её!

– Ну конечно, – сказал он с ноткой сарказма.

В голове роем собрались вопросы: Что, мать вашу, происходит? Кто и зачем убил Мияюми? Кто позвонил в полицию? Я никак не мог собраться со своими мыслями НИКАК!

«Без паники...Без паники, Кира».

– Увезти, – прозвучал голос следователя.

Пытаясь вырваться из рук полиции, и не веря в то, что сейчас происходит со мной, я задавал себе лишь только один единственный вопрос:

«Где Юно?»