Когда нельзя молчать
Улицы были размыты дождём и ночной пустотой. Такси мчалось сквозь город, отражая в стёклах красный гнев Пэйтона. Он сидел, крепко сжимая кулаки, будто удерживал в себе вулкан, готовый взорваться. В висках стучало. Перед глазами — лицо Амалии: испуганное, униженное, мокрое от слёз. Эти слёзы вгрызлись ему в память. Навсегда.
Он её тронул. Он к ней полез. Он испугал её.
И Пэйтон уже не мог думать ни о чём другом. Ни о законах, ни о последствиях. Он думал только о том, что в этом городе кто-то решил, что может делать с ней что угодно.
Такси остановилось у дома Винни. Ни секунды промедления — Пэйтон выскочил под дождь, почти вбежал по ступеням и начал молотить кулаком в дверь.
— ВИННИ! Открывай! Я знаю, что ты дома!
Дверь открылась спустя несколько секунд. На пороге стоял заспанный, раздражённый Винни, в футболке и с телефоном в руке.
— Что за... — не успел договорить.
Пэйтон толкнул его в грудь с такой силой, что тот едва не потерял равновесие и пошатнулся назад.
— Ты с ума сошёл?! — закричал Винни, но на лице уже начинал мелькать страх.
— Заткнись. Ты знаешь, зачем я пришёл. — Пэйтон прошёл внутрь, захлопнув за собой дверь. Его голос был ровным, ледяным, опасным.
— Ты чего бесишься? Я ничего такого не сделал. Всё было по обоюдному согласию, ясно?
— Согласие?! — Пэйтон резко подошёл ближе. Его кулак дернулся в воздухе, но он остановился в последний момент. — Ты назовёшь согласием, когда человек просит тебя остановиться, а ты продолжаешь? Ты назовёшь согласием, когда дверь заперта?
— Пэй... — начал Винни, теперь уже явно нервничая. — Ты всё не так понял, она просто... драматизирует.
Эти слова были последней каплей.
Кулак Пэйтона врезался в челюсть Винни с такой силой, что тот упал на пол, сбив с тумбы лампу. Стекло разбилось. Винни застонал и попытался встать, но Пэйтон схватил его за ворот футболки и снова ударил.
— Не. Смей. Её. Трогать.
Каждое слово сопровождалось ударом.
— Она тебе кто вообще?! — выдохнул Винни, пытаясь заслониться. — Ты же говорил, что ненавидишь её! Что она тебе чужая!
— А теперь не чужая. — прорычал Пэйтон. — И если ты хоть ещё раз приблизишься к ней — я не просто разобью тебе лицо. Я тебя уничтожу.
Винни, с рассечённой губой и кровью на подбородке, смотрел вверх и впервые за долгое время боялся. Не потому что больно — потому что понял, эта злость — настоящая. Не понарошку. Не поза. Пэйтон мог убить. За неё.
Пэйтон встал, тяжело дыша, посмотрел на Винни, как на пустое место, и вышел, хлопнув дверью.
Дождь всё ещё шёл, словно смывая с него чужие прикосновения, чужую мерзость. Но внутри ничего не смывалось. Только становилось тише. Опаснее.
Он вызвал такси. Сел на заднее сиденье. И впервые за долгое время не чувствовал себя одиноким. Он знал, зачем возвращается.
К ней.
Амалию разрывало изнутри. Минуты тянулись, как вечность. В гостиной было темно, только экран телефона освещал её встревоженное лицо. В глазах — страх, вина и боль.
«Где он?..»
Она уже двадцать раз смотрела на часы, уговаривала себя, что он просто отошёл. Просто хотел проветриться. Может, поехал на заправку, может, в магазин...
Но в глубине души она знала.
Он пошёл к Винни.
И вот — щелчок замка.
Амалия вскочила с дивана, бросилась в коридор и замерла на пороге. В проёме стоял он — Пэйтон. Мокрый, с испачканной курткой и разбитой губой.
— Боже... — выдохнула она, не в силах подойти ближе. — Ты... ты поехал к нему?
Он молча закрыл за собой дверь и снял капюшон. Капли дождя стекали по лбу, губы сжаты в линию, взгляд — не гневный, но... тяжёлый.
— Провёл воспитательную беседу. — тихо сказал он, будто это была просто ссора во дворе.
Амалия прижала ладони к груди, пытаясь сдержать дрожь.
— Но зачем?.. Всё бы прошло. Я справилась бы. Всё было бы хорошо...
Пэйтон посмотрел на неё, как будто не поверил. Он шагнул ближе.
— Хорошо? Он к тебе лез. Он тебя запер. Он тебя не слышал, когда ты говорила "нет", Амалия. А ты стоишь тут и говоришь, что всё было бы хорошо?!
Голос его сорвался на полутон, полугнев. Но не в ней дело. В нём самом. В бессилии. В злости.
Он сел на диван, провёл рукой по лицу. Кровь на губе уже сворачивалась. Он выдохнул. И совсем другим голосом, спокойным и почти... тёплым, сказал:
— Амалия... Не бойся меня, пожалуйста.
Девушка замерла.
— Я знаю, ты меня до конца не знаешь. Да, я грубый. Да, я жёсткий. Да, я не подарок. Но я не он. И я никогда не стану им. Если бы я хотел воспользоваться моментом — я бы сделал это тогда, когда ты пьяная спала у меня. Но... я даже одеялом тебя укрыл. Потому что я не трогаю тех, кто не хочет, чтобы их трогали. Это правило. Моё правило. Всегда было.
Он посмотрел на неё — прямо, открыто. Без маски, без злости, без колкости.
— Я не всегда шучу правильно. Иногда перегибаю. Но это просто защита. Потому что... я тоже много пережил. Но если ты когда-нибудь захочешь мне что-то рассказать — я услышу. И не посмеюсь. Я не твой враг, рыжик. Я... просто рядом.
Амалия чувствовала, как сердце сжимается. Грудь колотилось, словно в ней кто-то стучал изнутри, умоляя вырваться наружу. Она не знала, что сказать. Только кивнула. Слёзы больше не текли — они просто стояли в глазах, как туман.
— Спасибо, Пэй... — прошептала она.
— Всё, иди спать, зомби. А то завтра будешь пугать меня с утра. — Пэйтон всё же вставил свою фирменную шутку, мягко улыбнувшись.
И эта улыбка была как тёплый плед после холода.
Амалия, не сдержавшись, тоже чуть улыбнулась и пошла в комнату. Она не думала, не анализировала — её просто размотало. Эмоционально, физически, морально. Она упала на кровать и уснула, даже не переодевшись.
А Пэйтон сидел в своей комнате в темноте.
Смотрел в потолок. И впервые за долгое время задумался:
Почему? Почему меня это так задело? Почему я не могу просто посмеяться и забыть? Почему, когда она плачет — у меня всё внутри разрывается?
Я ведь ненавидел её. За всё. За то, что из-за её мамы разрушилась моя семья. За то, что она влезла в мою жизнь. Но ведь она сама ни в чём не виновата...
Он сжал кулаки.
Тогда что это?.. Почему мне хочется быть рядом?.. Почему хочется её защитить?..
И с этим вопросом Пэйтон закрыл глаза. Ночью он не уснул. Он провалился в тишину. Где было только одно имя. Только один голос. Только одна рыжая голова.
Амалия.
«Он ненавидел её — но боль в её слезах ранила его сильнее любой ненависти.»