Мой сводный кошмар

Утро вновь застало Амалию в привычной рутине. Город ещё спал, улицы были укутаны в лёгкий туман, а она уже выбежала на пробежку, не сбиваясь с ритма, который так давно стал ей близким. Каждое движение — отточено до автоматизма. Музыка в наушниках, равномерное дыхание, стук подошв о мокрый асфальт — в этом было что-то успокаивающее, почти медитативное. Это было её маленькое утро, её тишина до начала дня.

Вернувшись домой, Амалия сразу отправилась в душ, позволяя воде смыть с неё следы прохладного ветра и утренней влаги. После — простая одежда, мягкие домашние штаны, тёплый свитер. Завтрак был лёгким и быстрым: чашка кофе, тост с авокадо. Фоном — телевизор, с неважной передачей, которую она даже не слушала. Всё казалось каким-то размытым, бессмысленным. Впервые за долгое время одиночество перестало казаться желанным. Оно давило.

Спасением стал сад. Старая скамейка, рисунки, карандаш в волосах, и лёгкий дождь, словно мягкий саундтрек к её настроению. Наушники играли любимые мелодии, и в этом моменте было всё: грусть, покой, ожидание чего-то, что не приходило.

— Ну и ладно, — подумала Амалия, расправляя плед на коленях. — Зато можно ходить в нижнем белье, включать музыку на полную и петь, как безумная.

Дождь усиливался, заставив её вернуться в дом. Там, в своей комнате, она бросилась на кровать, не утруждая себя переодеванием. Включив музыку громче, чем обычно, она начала тихо подпевать исполнителям, представляя, что снимается в клипе. В этом было что-то детское, наивное и уютное — пока не раздался звонок телефона.

"Винни?" — удивлённо произнесла она, сдвигая брови. Всё же взяла трубку.

— Привет, Амалия. Не хочешь повторить наш поход в кафе? — голос Винни был лёгким, почти игривым.

— Винни, ты видел погоду? При всём желании я не хочу мокнуть.
— А если я скажу, что заберу тебя на машине?
— Ну... Тогда хорошо. Через полчаса буду готова.

Собраться оказалось несложно — спортивные штаны, укороченный топ и ветровка. Когда он позвонил в дверь, они быстро юркнули в машину, спасаясь от дождя.

Салон машины был наполнен звуками дождя — капли барабанили по крыше, словно метроном, отсчитывающий секунды до чего-то зловещего. Внутри было тепло, но Амалия чувствовала, как холодок пробегает по её позвоночнику. Она смотрела в окно, разглядывая потоки воды, стекающие по стеклу, стараясь не встречаться взглядом с Винни. Но он всё равно посмотрел на неё.

— Ну что, фотограф наш, как ты? — сказал он с лёгкой улыбкой, не отрывая рук от руля, хотя глаза выдавали нечто большее, чем простую любезность.

Амалия усмехнулась, стараясь сохранить лёгкость в голосе:

— Всё нормально, просто... немного скучно. Родители уехали, Пэйтон тоже. Даже, если честно, скучаю по его тупым шуткам.

— Кстати, — сказал Винни, чуть прищурив глаза. — А что это был за поцелуй в клубе?

Слова прозвучали как выстрел. В воздухе повисла напряжённая пауза.

— Ох... — сказала девушка, — всё было спонтанно, случайно. Между нами ничего нет, если ты об этом.

В ту же секунду его глаза вспыхнули. Едва уловимая тень появилась в уголках губ. Будто он услышал что-то, что давно ждал.

Они добрались до кафе. Всё было как всегда — какао, пирожные, смех, разговоры. Амалия рассказывала о съёмках, о том, как свет ловится в объективе, как модель чувствует себя в кадре. Винни делился историями с работы — без особого пафоса, легко, увлекательно. Он казался настоящим другом.

Но дорога обратно... всё изменилось.

Сначала — лёгкое прикосновение к колену. Амалия вздрогнула и убрала его руку.

— Винни?

— Что? — с показной невинностью спросил он, вновь положив ладонь туда же. — Расслабься, тут нет ничего такого.

— Винни, прекрати. Я же сказала: не надо.

Её голос стал твёрже. В глазах — тревога. Но он не отступил. Только сильнее сжал колено, пальцы медленно двигались, будто исследовали границы дозволенного.

— Амалия, я же знаю, ты хочешь. Ты просто боишься признаться.

Он резко притормозил и свернул на обочину. В салоне стало темно, только уличные фонари отбрасывали на лица пятна света и тени. Он повернулся к ней, глаза полные решимости и чего-то... чужого.

— Мы оба взрослые. Я же не причиню тебе боль, — сказал он тихо, наклоняясь ближе. Его рука скользнула вдоль её талии, прижимая её к себе. — Я просто хочу тебя.

— Нет! Стоп, Винни! Я не хочу!

Её голос дрожал, но был громким. Паника захлестнула. Она дернулась к двери — заперто. Сердце билось в ушах как сумасшедшее.

— Открой дверь, пожалуйста, — сказала она, стараясь говорить спокойно, но голос срывался.

Он усмехнулся. Наклонился ближе. Его губы коснулись её плеча. Его рука уже поднималась выше, скользя по телу, обжигая кожу через тонкую ткань. Она пыталась увернуться, царапалась, толкала его, но он прижимал её к себе, как будто вцепился в свою жертву.

— Если не откроешь... Я позвоню Пэйтону! — крикнула она, глаза налились слезами.

— И что? Он уехал, ты же сама говорила. Да и я не хочу сделать тебе больно. Просто расслабься...

И в следующую секунду он поцеловал её — грубо, резко, будто хотел доказать, что имеет право.

Рука скользнула под её топ, прикосновения были отвратительными, липкими, чужими. Это было вторжение. Паника переросла в ярость — она вырвалась, ударила, отбилась. В груди горел огонь, в глазах — страх и отвращение.

— Ты считаешь это нормальным? Трогать меня без моего согласия?! Открой дверь, пока я не выбила тебе окно!

Он всё ещё улыбался. Уже не так, как раньше. Эта улыбка была звериной, хищной.

— Беги, беги, — сказал он тихо, открывая замок. — Мы ещё встретимся.

Амалия вылетела из машины. Дождь хлестал по лицу, капли смешивались со слезами, превращая дорогу в размытую реку света и боли. Она бежала, спотыкаясь, задыхаясь, чувствуя, как с каждым шагом её сердце сжимается от пережитого ужаса.

Она влетела в дом, будто за ней гнался сам страх. Придерживая ладонью дрожащую грудь, пытаясь вдохнуть хоть каплю воздуха, Амалия захлопнула за собой дверь. Замок защёлкнулся с характерным щелчком — только тогда она позволила себе осесть на пол, прямо у входа, сгорбившись и прижав колени к груди. Лёгкие вырывали короткие вздохи, будто от каждого ей становилось только хуже. Слёзы катились по щекам без остановки, смешиваясь с дождевыми каплями, создавая иллюзию, будто плакало всё её тело.

Она стянула кроссовки, повесила мокрую ветровку на вешалку, и, всё ещё вытирая лицо тыльной стороной ладони, пошла в кухню — и тут сердце рвануло.

— Блядь! Мурмаер?! Что за хрен ты тут делаешь?!

Её голос, севший от крика и слёз, выстрелил в пространство, как разорвавшийся нерв. Она схватила первую попавшуюся чашку, сжимая её белыми пальцами, готовая метнуть в фигуру, стоящую у холодильника.

— Воу-воу, рыжик, полегче! — Пэйтон поднял руки в воздух, отступив на шаг. — Это что ещё за приём такой? Я вообще-то тут живу.

Он всё ещё пытался улыбаться, но увидел её лицо. Красные, заплаканные глаза. Мокрые волосы, налипшие на лицо. Вся сгорбленная, как будто несла на себе весь вес мира.

— Ты же завтра должен был приехать... — прохрипела Амалия, опуская чашку. — Я... просто не ожидала.

— Маму срочно вызвали на работу. Я приехал раньше. Но... стоп. Рыжик, ты что, плакала?

Он подошёл ближе, вглядываясь в её лицо. Амалия спешно отвернулась, сделала шаг к раковине и набрала себе стакан воды, стараясь казаться как можно спокойнее.

— Не выдумывай. Это просто дождь.

— Ага. Дождь. Только дождь обычно не заставляет людей шмыгать носом в прихожей и вытирать лицо, как будто у них внутри обрушился весь мир. Что случилось?

— Ничего. Я не обязана тебе рассказывать. Ты только приехал, а уже командуешь тут, как генерал, — буркнула она, проходя мимо него и поднимаясь в свою комнату.

Правда была в том, что она хотела рассказать. Хотела, чтобы кто-то встал за неё. Чтобы кто-то понял, как мерзко и страшно это было. Но мысль, что Пэйтон снова съедет на свои шутки, что не воспримет всерьёз, пугала её ещё сильнее, чем сам Винни.

В душе она стояла долго. Горячая вода текла по телу, будто смывая каждое мерзкое прикосновение, каждую вспышку страха, каждую запятнанную секунду. Она тёрла плечо, тёрла талию, грудь — до красноты, до боли, но ощущение грязи не уходило. Под напором воды она тихо, едва слышно, всхлипывала, позволив себе быть слабой хотя бы здесь, одна.

Позже она вышла, завернувшись в полотенце, и направилась на кухню. Решила приготовить ужин, чтобы отвлечься. Руки резали овощи быстро, механически. Всё, что нужно было выместить — выходило через нож. Лезвие стучало о доску, руки дрожали, а в глазах снова вспыхивали сцены — рука на колене, запертая дверь, поцелуй в плечо...

— Рыжик, ты там поосторожнее с ножом. Я не хочу есть твои пальцы на ужин, — раздался голос Пэйтона из-за спины.

— Не хочешь — не ешь, — огрызнулась она и с силой кинула нож на стол. Потом резко развернулась и вышла из кухни.

Она и сама не поняла, почему так вспыхнула. Просто внутри — словно всё сжалось, всё взорвалось. Это чувство стыда, беспомощности, боли... она не могла его контролировать.

Она села на кровать, снова вытирая слёзы рукавом. Не потому что было больно — а потому что невыносимо. И когда услышала шаги, испугалась.

— Эм... рыжик? — голос Пэйтона был осторожным, он зашёл без стука, как обычно. — Ты чего? Я приехал, думал — обнимашки, радость, ну, или хотя бы что-то тёплое... А тут такое чувство, будто мы с тобой поменялись ролями.

Она резко повернулась:

— Стой. Не подходи.

Пэйтон замер. Поднял руки, как в знак капитуляции.

— Хей-хей, я просто хотел сесть рядом.

— Не садись. Стой там. — её голос дрожал, но глаза были полны ужаса.

Он присел прямо на пол, в нескольких метрах от неё.

— Рыжик, в чём дело? Ты за пару дней начала меня бояться? Я понимаю, я могу быть уродом. Иногда злюсь. Иногда подшучиваю. Но я никогда не причиню тебе боль. Никогда.

Эти слова резанули. Он не знал, какие слова она слышала буквально два часа назад. "Я не причиню тебе боль" — говорил и Винни. И он солгал.

— Все вы так говорите, — прошептала она, накрываясь одеялом. — А потом... суёте руки под кофты.

Пэйтон застыл. Его губы приоткрылись, он смотрел на неё, не веря, что услышал это.

— Подожди. Что?.. Кто? Что ты имеешь в виду?

— С Винни я была. Доволен?!

Он медленно выпрямился. Всё внутри напряглось. В груди словно разгорелось пламя.

— И? Что он с тобой сделал?

Она молчала. Но плач стал громче. Горше. И это было достаточно.

— Он приставал к тебе? — спросил он тихо.

Ответа не было.

— Значит, приставал. Понял.

Он встал, не глядя на неё. Его шаги были резкими. Амалия подумала, что он ушёл в другую комнату. Но потом услышала хлопок входной двери.

Как только за ним закрылась дверь, тишина навалилась глухо и вязко. Словно весь воздух в доме выкачали. Сначала Амалия даже не поняла, что происходит. Она лежала, сжавшись под одеялом, как улитка в раковине, и прислушивалась к этой новой, пугающей тишине.

Её пальцы вцепились в край покрывала, ногти впивались в ткань, но она этого даже не замечала. Сердце в груди всё ещё колотилось, как после побега. Но не из-за страха — из-за осознания.

Он всё понял. Он узнал.

От этого было стыдно. Словно она разделась перед ним не телом, а душой — и показала самое грязное, изломанное. Она не хотела, чтобы он знал. Не хотела, чтобы кто-то знал. Потому что тогда... тогда это становится реальным. Настоящим. Не ошибкой, не странным моментом, не «просто недоразумением» — а насилием.

И теперь, когда он ушёл, в голове вспыхнул страх:
А если он не вернётся?
А если он теперь считает её сломанной? Жалкой? Глупой?

Зачем я сказала? Зачем?!
Она зажала рот ладонями, чтобы не закричать. Так хотелось повернуть время назад — молчать, сделать вид, что всё хорошо. Улыбнуться, пошутить, стереть этот вечер, стереть всё, что произошло в машине.

Но уже поздно.
Она видела это в его глазах. Злость. Боль. Отвращение. Но не к ней. К нему. К Винни. И от этого тоже было страшно. Потому что Пэйтон — вспыльчивый. Он не просто уйдёт — он что-то сделает.

А если он ударит его? Если его посадят? Из-за меня?

Слёзы хлынули снова.
— Господи... что я натворила... — прошептала она сквозь всхлипы.

И где-то в этой боли, в этом хаосе и тревоге, у неё вдруг мелькнула мысль:
Но ведь он... встал за меня.
Он не спросил: «А ты не преувеличиваешь?».
Он не начал обвинять. Не стал высмеивать.
Он поверил. Мгновенно. Без условий.

И в этом было что-то... пугающее и тёплое одновременно.
Может, не всё так плохо. Может, я не одна.

Но сердце всё равно сжималось. Потому что теперь всё зависело от того, что он сделает дальше.

«Быстрое доверие — это как лёгкий ветер, который может унести и весть о счастье, и о боли.»