Интерлюдия Амадея

Когда Эль начала терять терпение, Лотта наконец позвала их наверх. Почти все двери в коридоре второго этажа были наглухо закрыты — кроме одной, куда и подвела гостей девушка.

— Херр Видеманн, к сожалению, не может составить вам компанию, — с горечью сказала Лотта. — С одним из воспитанников произошла беда на заднем дворе, и он отправился туда, чтобы помочь.

— А его брат сможет поговорить с нами без поддержки? — осведомилась Эль.

— Херр Видеманн полагает, что да. Проходите.

Лотта отошла в сторону, и Эль шагнула в погружённую во тьму спальню. Тяжёлые бархатные шторы были задёрнуты, в одном-единственном углу горели несколько тусклых свечей. В затхлом воздухе стоял уже знакомый запах: тот же самый, гнилостный, словно где-то под кроватью, застряв в щели в полу, умерла мышь.

Дитрих прислонился к стене. Он продолжал хранить молчание, и Эль это напрягало. С одной стороны, она должна была радоваться, что барон практически не мешает ей осматриваться в странной швейной мастерской; но с другой, ей даже не хватало его бесконечных ехидных замечаний.

Решив разобраться с причинами такого поведения позже, Эль подошла к кровати.

— Вы ко мне? — раздался слабый хриплый голос из горы подушек.

— Да, — ответила она, чуть склонив голову. — Думаю, ваш брат уже всё вам объяснил, поэтому не будем терять время. Вы подписывали бирку для платья по чьей-либо просьбе?

Одеяло зашевелилось, и старик, как две капли воды походивший на Карла, недоумённо уставился на Эль, будто она обращалась к нему на иностранном языке. В темноте его нездоровая жёлтая кожа напоминала застарелый воск, на щеках застыли странные коричневые потёки, а безумные глаза навыкате слезились, как от лука. Эль вздохнула: от такого человека вряд ли можно было чего-то добиться, — однако оставлять попытки узнать хоть что-то она не собиралась.

— Вы подписывали бирку, Томас? — настойчиво повторила она. — Может, в мастерскую приходил кто-то, кто попросил вас сделать это? Человек с белым платьем, например...

Старик вдруг засмеялся и хлопнул в ладоши.

— Да-да, я писал! Платье-то красивое, вот я и пометил его, чтобы не украли... Тот херр наверняка бы очень расстроился, если бы оно попало в чужие руки!

— Вы можете назвать имя того, кто обратился к вам за этим? — спросила Эль. Мерзкий запах щекотал ноздри изнутри, и она еле сдерживалась, чтобы не расчихаться.

— Какое там, — виновато ответил Томас Видеманн. — Я толком не помню, что было час назад, и забуду вас, когда моему разуму снова захочется уйти на покой. А этот херр, он... Когда же он приходил? Месяц...

— Месяц назад? — с надеждой подсказала Эль, но старик забормотал совсем иное:

— Месяц май... Или апрель? Этого года или позапрошлого? Ох, не помню, ничего не помню! — запричитал он, запустив пальцы в волосы.

— Пойдём, — велел Дитрих, надвинув шляпу на лоб. — Тут всё равно больше нечего узнать.

Эль разочарованно покосилась на скрючившегося старика, но спорить с бароном не стала: если бы с хворым Томасом Видеманном что-то случилось в ходе их беседы, Карл гарантированно бы спустил с них три шкуры, как с главных виновников страданий его брата.

Дитрих закрыл за ними дверь и, притянув Эль к себе, шепнул:

— Ничего странного не заметила?

— Много чего, — так же тихо ответила она. — Но мне нужно ещё немного времени, чтобы связать всё воедино. А ты что думаешь?

— Нужно уходить отсюда, — предостерегающе проговорил барон. — Чем дольше мы тут торчим, тем больше привлекаем к себе ненужное внимание. Потом ещё неделю придётся оглядываться, не крадётся ли за нами кто-то из этих странных детишек... 

Дитрих стоял так близко, что Эль вплотную прижималась плечом к его груди. Осознав неловкость ситуации, она вывернулась из полухватки-полуобъятия и отряхнула плащ, как от грязи.

Лотта, ужом выскользнувшая из соседней комнаты, деликатно кашлянула.

— Уже уходите? — обеспокоенно произнесла она. — Не уделите ли мне ещё пару минут?

Притворная вежливость девушки лилась тягучим липким мёдом, и Эль, машинально сглотнув застрявший в горле ком, сухо ответила:

— Что у вас? Говорите быстрее!

Но Лотта молчала. Более того, она даже не смотрела на Эль: её томный взгляд был устремлён на барона. Несмотря на то что Дитриха никак не задевало столь пристальное внимание со стороны юной особы, Эль всё равно почувствовала себя лишней. «У тебя нет ни права, ни желания что-то к нему испытывать», — стоически напомнила она себе и упрямо повторила:

— Вам нужна помощь, Лотта? Что-то серьёзное с тем воспитанником, о котором вы говорили? Что конкретно с ним произошло?

— О, ничего страшного, — ответила вредная девица, не отрывая глаз от Дитриха. Её ладонь неуклюже взметнулась вверх и поправила простенький воротничок платья, продемонстрировав кусочек нежной кожи. — В подвале стоят старые швейные машинки, и младшие часто играют с ними и калечатся...

Эль приняла охотничью стойку.

            — В прошлый раз вы сказали, что что-то случилось с воспитанником на заднем дворе, — перебила она, попытавшись поймать Лотту на лжи.

            — А я что сказала? — делано удивилась та и, не дав Эль задать следующий вопрос, затараторила: — Пройдите со мной в библиотеку, пожалуйста. Среди нас есть те, кто немного умеет читать, и я хочу дать им одну книгу, но никак не могу понять, есть ли в ней некоторые... фривольные мысли. Если да, то подобный роман детям читать не стоит...

            Враньё давалось Лотте с трудом, и причина, по которой она хотела увести их из коридора, определённо заключалась не в «малопонятной книге».

            — Вы идите, почитайте немного, — обратилась она к Дитриху. — Всё-таки фривольные мысли — это больше по вашей части. А я пока подожду здесь, поизучаю картины...

            — Нет-нет, ни в коем случае! — возмущённо возразила Лотта. — У херра Видеманна обострённый слух, и ему не нравится, когда кто-то ходит по коридору! Подождёте в библиотеке, там есть очень уютные пуфики!..

            Эль кивнула, хотя происходящее уже успело окончательно ей разонравиться. Всё здесь, в швейной мастерской Карла Видеманна, ощущалось как плохой спектакль, срежиссированный в последнюю минуту перед появлением зрителей. Дешёвые картонные декорации грозились развалиться на части в любой момент, костюмы были прошиты гнилыми нитками, а актёры и актрисы не справлялись со своими нехитрыми ролями. Даже если Карл Видеманн, добродушный Вайнахтсманн и главный кукловод, не имел отношения к найденной под дубом «Мари» (в чём Эль искренне сомневалась), то он явно был замешан в чём-то другом, связанном с детьми, и тщательно пытался это скрыть.

            Открывшееся перед ними помещение мало напоминало библиотеку. Это будто бы была гардеробная обеспеченной фрау, не упускающей возможности пощеголять в модных новинках одежды. Повсюду стояли торсы из папье-маше, облачённые в лёгкие струящиеся платья с бахромой у колен, только-только начинающие входить в моду; на вешалках висели ослепительно жёлтые блузки с узором из огромных уродливых цветов; а на полках книжных шкафов красовались шляпки всех возможных цветов и размеров.

Между ними сиротливо стояли штук пять книг с ветхими переплётами. Эль быстро взглянула на них: потёртые буквы возвещали, что все книги без исключения являлись пособиями по кройке и шитью, и в них уж точно невозможно было найти нечто непристойное.

Новая дилетантская сценка не заставила себя долго ждать: Лотта невозмутимо подошла к шкафу и начала перебирать книги, словно намереваясь найти среди них несуществующий роман. Внешне девушка казалась абсолютно спокойной, однако её целиком и полностью выдавали лихорадочно трясущиеся руки.

Пока воспитанница портного Видеманна была занята поиском выдуманной книги, Эль, углядев фотографию на низком столике, буквально усыпанном мелкими обрывками тканей, украдкой сунула её в карман. Дитрих, стоявший рядом с одним из «очень уютных пуфиков», скучающе спросил:

— Может, просто дадите детишкам книгу, да и всё? Им в любом случае не укрыться от разных радостей жизни, как ни уберегай.

— Знаете, кажется... — Где-то внизу раздался тревожный звон колокольчика. Лотта неестественно громко засмеялась и повторила: — Кажется, её кто-то уже своровал. Ну какие негодники!

— Вот и замечательно, — усмехнулся Дитрих и, резко шагнув к Лотте, положил ладони на её острые плечи. — А теперь давайте спустимся к херру Видеманну! Думаю, он уже вернулся и с заднего двора, и из подвала и теперь готов с нами распрощаться.

Девушка, покрасневшая до кончиков ушей, едва смогла сдвинуться с места. Эль с облегчением вздохнула: умение барона поставить в тупик кого угодно не раз помогало ей выйти из сложных обстоятельств, и в глубине души она была ему благодарна.

Карл Видеманн стоял за прилавком, постукивая по нему ногтями: непослушная копна волос растрепалась ещё сильнее, от подбородка до виска тянулась то ли тёмная полоска грязи, то ли ссадина, а очков на носу и не было вовсе. Дитрих, не отпуская Лотту, довёл её до портного и галантно произнёс:

— Карл, прикажите девушке заняться чем-то полезным. Мне кажется, от скуки она начала терять разум.

Эль подавила неуместный смешок. Глаза Карла округлились, но он не стал задавать вопросы и лишь равнодушно кивнул.

— Поговорили с Томасом? — сипло поинтересовался портной, жестом отослав Лотту к другим женщинам, наконец-то занятым своей непосредственной работой.

— О да, — охотно ответил Дитрих. Его ладонь шлёпнула Эль по колену, на этот раз, видимо, призывая её не отвечать. — Приятно видеть, что он чувствует себя лучше, чем раньше! Такое облегчение!

Карл Видеманн вновь кивнул.

— Благодарю, херр барон. Хорошего вам дня и... — Он посмотрел на Эль и обнажил пожелтевшие зубы в хищном оскале. — Обязательно заходите ещё.

***

— Признаюсь честно, меня сейчас стошнит.

Эль опустилась на стул, через спинку которого была перекинута льняная салфетка с названием кафе, и подпёрла щеку кулаком. Вокруг никого, кроме них, не было, но она чувствовала себя так, будто за ними наблюдали — причём весьма пристально, тщательно запоминая каждое движение и прислушиваясь ко всем сказанным словам.

  Дитрих же, прислонив трость к живой изгороди, огибающей террасу, помахал кельнеру и ответил:

— Ничего. Немного хакелицкого чая с молоком, и всё снова станет на свои места.

— Да ну! — Эль скривилась. — Он похож на медузу из молочного желе. Причём не только по цвету, но и по консистенции тоже...

— Тогда, может, хочешь чего-то покрепче?

— Я хочу поскорее помыться и запереться в своей комнате. И никого больше сегодня не видеть.

На лицо Дитриха легла тень. Он подождал, пока кельнер разложит на столе приборы, и спросил:

— Когда ты будешь читать письмо? Вдруг окажется, что оно напрямую связано с убийством, а мы тут зря бегаем по городу и пытаемся что-то выяснить?

— Позже. — Эль заправила короткую чёрную прядь за ухо. — Чтение письма идёт у меня в плане третьим пунктом, сразу после «запереться в комнате». Ты должен понимать, что это личное, и я попросту не могу так легко прочесть его здесь, сидя в кафе, в центре Хакелица, будучи в ожидании чая.

— Чая и кусочка вишнёвого торта, — с улыбкой поправил её Дитрих.

Эль мысленно застонала. Местный вишнёвый торт, известный на весь округ Кюнендорф точно (а может, и всю страну), был её самым любимым десертом — после пирога с Blaubeermarmelade, конечно. Однако впечатления от посещения швейной мастерской Карла Видеманна были настолько отвратительными, что даже вишнёвый торт вряд ли способен был с ними справиться.

Когда с едой было покончено — Дитрих, не заказавший ничего для себя, всё это время наблюдал за прохожими, — Эль выложила на стол книгу записей и начала записывать увиденное. Она писала быстро, сильно вдавливая острый кончик ручки в бумагу, — так, что на ней остались пятна чернил и тонкие прорехи. От воспоминаний о неприятных событиях из швейной мастерской ей стало совсем дурно, но Эль не останавливалась до тех пор, пока не поставила последнюю точку.

— Начну по порядку, — сказала она вполголоса. — Во-первых, с самим Карлом Видеманном что-то не так. Он притворяется добрым дедушкой, а на деле вполне может быть тем, кто забавляется убийствами детей и успешно уходит от правосудия. Я намеревалась понять, что именно в его облике меня беспокоит, но меня отвлёк запах...

— Запах? — переспросил Дитрих.

Его вопрос звучал удивлённо, несмотря на то что сам барон таким не выглядел. Напротив, он, вероятнее всего, уже знал, о чём идёт речь, и хотел просто услышать подтверждение своей догадки.

— Знаю, что в этом нет смысла. — Эль подцепила крохотной вилкой сморщенную вишню, вымоченную в вине, и проглотила её. — Но многие запахи, особенно неприятные, действительно мешают мне сосредоточиться.

Барон дурашливо осенил себя крестным знамением и всплеснул руками.

— Боже милостивый! Неужто я вижу перед собой Вильхельма?

— Не юродствуй, — рассердилась Эль.

— Всё-всё, — послушно отозвался Дитрих. — Продолжай.

Переведя дух, Эль рассказала ему про детей, одетых в костюмчики героев «Щелкунчика» и отсутствующую среди них Мари; напомнила о странностях в поведении Лотты и нестыковках в её словах; и в итоге произнесла:

— Ну и самое интересное — это Томас Видеманн. Когда я спрашивала у Карла про бирку, он сказал, что брат вполне мог подписать её по просьбе какого-то неизвестного человека. Но когда мы напросились поговорить с ним, Карл поведал о необходимости настроить Томаса на беседу, потому что он «не жалует незнакомцев». Разве может больной старик так легко согласиться помочь кому-то, кого не знает? Если да, зачем тогда нужно было так долго убеждать его пообщаться с нами? А если нет... Получается, мы толком ничего и не узнали об этой чёртовой бирке. И ещё одно... — Она выдержала паузу, но барон молчал. — Запах.

— Опять? — Кончики усов дёрнулись, но Дитрих так и не улыбнулся. — Я знаю, что ты любишь собак, но когда ты сама успела превратиться в ищейку, доверяющую только своему нюху?

Очередной издёвки Эль стерпеть не смогла. Вскочив с накренившегося стула, она толкнула стол. Ножи и вилки моментально попа́дали со сползшей набок скатерти. Напыщенные молодчики, остановившиеся недалеко от живой изгороди, хором ахнули и уставились на Эль во все глаза, однако ей было не до их интереса и новых, зарождающихся прямо в этот момент сплетен о её персоне. Перегнувшись через продолжавший покачиваться стол, она наклонилась к Дитриху и прошипела:

— Я твоё ехидство терпеть не собираюсь. Если не хочешь со мной работать, можешь уходить прямо сейчас, а не лить на меня желчь. Я ещё шесть лет назад наелась ею досыта. 

Прижав палец к губам, Дитрих тайком передал подоспевшему к ним кельнеру десяток купюр и холодно промолвил:

­­­— Запах. Что с ним?

Эль, скрипнув зубами, села на стул и буркнула:

— В спальне стоял тот же запах гнили, что и на первом этаже, да и, думаю, во всём доме в принципе. Но к нему больше ничего не примешивалось, понимаешь? Там, где постоянно обитает больной человек, должно пахнуть немытым телом, лекарствами, ночным горшком, да самой болезнью, в конце концов, если ты предпочитаешь более поэтичные сравнения. Первое, что я хочу узнать: действительно ли болен Томас Видеманн? Второе: существует ли он вообще, или нас очень искусно водят за нос? И это ещё не считая кучи других вопросов, над которыми я буду размышлять свою следующую ночь...

Она выдохлась. Усталость накатила резко, без предупреждения, тугими змеиными кольцами обвившись вокруг конечностей. Мир расплылся и враз потерял очертания и многообразие ярких цветов. Из глубины серого хаоса выплыло старческое болезненное лицо кого-то из Видеманнов, и Эль попыталась ухватиться за него, но нащупала лишь пустоту.

— Он не... — крепко зажмурившись, пробормотала она. — Он не... Кожа искусственная. Рисунок... Ссадина или... Полоса краски? Почему... Почему дети... Да, надо побеседовать с детьми, но не с этими, а с... Дети должны знать, они всегда видят больше, чем...

В чувство её привело мимолётное прохладное прикосновение к щеке. Эль в недоумении уставилась на барона, который невозмутимо заливал сливки в кофе. «И когда его только успели принести?» — подумала она и севшим голосом спросила:

— Я что-то сейчас говорила?

Дитрих не ответил. Он посмотрел куда-то мимо Эль, после чего помрачнел так, будто над ним нависла тяжёлая грозовая туча, и приказал:

— Спрячь записи и постарайся не говорить лишнего. У нас гости.