Глава 3. На счёт три.
«Наслаждайся жизнью там,
Где ты был,
И там, куда пойдешь.»
━┅━┅━
Леон не решается задать вопрос, как будто в этом была какая-то потребность. Одного взгляда в глаза Клэр хватило, чтобы найти потерянный пазл, так удачно смыкающий две части картины воедино. Он прочищает горло, чтобы тишина не давила на плечи, но под сердитым наблюдением Клэр Редфилд ему все равно становится неуютно.
— Значит, именно занимаются добрые и честные копы? — она смешивает сарказм с ядовитым пренебрежением. — Роются в женских вещах, прикрываясь благими делами? И избавь меня от оправданий, мне уже тошно.
Остатки уверенности Леона таят, как крошки льда на теплой ладони, только вот – чисто для сравнения – слова Редфилд отнюдь не похожи на дружелюбные.
Она грубо выхватывает сумку из чужих рук, будто таит в ней что-то нечто дорогое, а не только маску с облезшей краской – это Леон замечает сразу и неосознанно делает шаг ближе.
— Ты..! — но от неожиданной близости он глупо запинается.
Её волосы пахнут маслами бергамота, а еще лимона или апельсина: на вид мягкие, как маршмеллоу, но в тусклом свете лампы похожи на языки пламени. Ему хочется коснуться их, только чтобы проверить: не обожжется ли.
— Это была ты! Тогда, в канализации.
Редфилд комкает лицо нахмуренными бровями, матовый цвет украденной помады размазывается за контурами ее губ. В ее взгляде, движениях и даже молчании громко читается просьба уйти. Но Леон стойко игнорирует ее раздражение.
— Я имею право обыскать твою сумку, ты знаешь?
Угроза, слетевшая с губ раньше, чем того хотел Леон, только тешит почти погасшее веселье Редфилд. Она вскидывает брови и натягивает на губы улыбку, полную почти искреннего изумления, будто не она вовсе пару секунд назад корчила злые гримасы.
— Ты думаешь, я шутки шучу? — теперь Леон кипит от растущей в груди злобы. Как же ловко они поменялись ролями.
— Где-то я это уже слышала, определенно.
Густая пелена необузданного гнева обнимает мраком и без того тусклую гримерку. Короткие ногти впиваются в ладони — колючая боль расползается от ладоней по руке вверх, охватывая каждую напряженную мышцу.
Редфилд — эта бесстыжая воровка — только улыбается с притворной невинностью и даже не моргает, когда Леон делает шаг к ней. Из них двоих трясине страха тонет точно не она.
— Я здесь по приказу шефа полицейского участка города Раккун-сити, — стучит пальцем по жетону на форме, так любезно предложенной сержантом Брана взамен испорченной. — По делу, которое тебя, надеюсь, не касается. Если ты будешь мешать расследованию, я имею все основания подозревать тебя в соучастии преступлению.
— Напугал ежа голой…
Боже, дай ему сил.
Каждый из их язвительных ответов звучит как плохо выученный текст на фоне театральной постановки. Леон хочет уйти, оставить и Редфилд, и ту воровку в прошлом – где им самое место. Но не может даже перебить гнетущие мысли в голове.
Ему нельзя поддаваться эмоциям и жертвовать делом даже из-за неприятностей, так неудачно навалившихся в самый ответственный момент. Отругает ли его шеф? Определенно. Но Леона пугает вовсе не это.
Клэр выворачивает сумку наизнанку и встряхивает её, разрезая тишину грохотом падающих на пол личных вещей: среди них пудреница, украденная помада, паспорт, злосчастная маска и потёртый кошелёк. Леон склоняет голову, чтобы рассмотреть всё получше и спрятать глаза от хмурого взгляда Клэр. Он не видит ее лица, но чувствует ядовитое презрение, исходящее от Редфилд взволнованной гладью воды от брошенного камня.
А бриллианта-то нигде и не видно.
— Теперь доволен, не-шутник? — каблуком она вдруг пинает к ногам Леона кошелек. — Проверь, а то мало ли решишь, что я мешаю расследованию. Если хочешь, могу и раздеться для осмотра. Здесь-то можно.
Стыд обжигает шею и щеки, когда Леон пятится назад от Клэр. Её сарказм, граничащий с неуместным флиртом, совершенно не отрезвляет. Не хватает Марвина рядом, чтобы тот помог взбодриться – только непонятно, где в гримёрке найти рупор или хотя бы бутылку с холодной водой.
— Нет, это вовсе не обязательно, мисс Редфилд.
Вежливая улыбка выходит вымученной и пугающе неестественной, но Клэр отвечает ему такой же. Леону на секунду кажется, что он разговаривает с зеркалом.
Чёрт бы её побрал.
Он переступает через кучу вещей на полу и проскакивает к выходу, потому что ещё одну проигранную битву в этой глупой войне точно не выдержит. Нахальство Редфилд не знает границ. Да кем она себя возомнила?
Леон закрывается в ближайшем туалете. Кожа под воротником и полуперчатках горит от зуда, перед глазами плывут узоры на плитке, а сладость духов, кажется, теперь преследует Леона повсюду. За дверями он слышит голоса и музыку, а в душе – один бедлам.
Холодная вода помогает ненадолго взбодриться. Леон не узнает в отражении ту задорность, что видел в глазах Редфилд, а только потухший от усталости взгляд и пару бритвенных порезов на подбородке и скуле.
Он небрежно проводит ладонью по волосам, чтобы привести взлохмаченную челку в подобие приличного вида; поправляет воротник и проверяет работоспособность фонарика – но в кармане его не оказывается. Ну и чёрт с ним.
Леон шустро отгоняет мысль о возвращении. Эшли, вероятно, уже прочесывает оставшиеся гримёрки – ну и пусть сама с этим разбирается.
Сквозной воздух от гулко работающих кондиционеров волнует шторы, скрывающие под завесой путь к залу. Труппа танцовщиц, чьи бледные тени на стене сливаются воедино, скользят по паркету с абсолютной синхронностью. Леон жмется к стене и пальцем робко отодвигает тюль, чтобы получше разглядеть, с каким мастерством девушки отрабатывают простые на вид движения.
Он много раз видел балет, и в детстве, когда время мультиков давно кончилось, и сейчас – когда тетушка Пэрл постоянно забывает выключить ящик перед сном.
Из воспоминаний о лебедях, танцующих за чёрно-белым экраном, его вырывает ритмичный стук красных туфель. Труппа балерин, разодетых в белоснежные пачки, резво рассыпается по углам, уступая место только для одной танцовщицы в чёртовом бордовом корсете – настоящей королеве чужих сердец.
Кроваво-красные стразы на её бархатном боди рассыпаются под светодиодами на блики, дразнящие сфокусированный взгляд. Леон не знает, что в Редфилд удерживает его за занавесками, и почему с каждой минутой решение отвести взгляд становится только болезненнее.
Если его прокляли, он почти готов больше не возражать, только бы никто с позором его не выгнал из ставшего уютным угла за плотными шторами. Под льющуюся музыку его взгляд скачет с обтянутых чулками бедер до рук Клэр, по плечи утопающих в перчатках. Он не сразу замечает на ее груди – лучше на неё больше не засматриваться – ожерелье из жемчуга с подвеской на нём в виде позолоченной буквы Б.
— Раз, два, три! На счёт два застываешь на месте, три – через левое плечо поворачиваешься к зрителям! — чей-то мужской голос гулко отскакивает от сцен пустого зала.
А Леона мучает только один вопрос: а это точно балет?
Спертый воздух и жар в груди дурманят разум. Приходится делать вздохи реже, набирать в воздух больше воздуха. Голова кружится.
— Давай бодрее! У тебя сегодня вместо ног брёвна что-ли?!
Редфилд послушно поворачивается спиной к залу, но даже на расстоянии нескольких метров Леон видит, какую кислую мину она пытается тщетно подавить. Дай ей волю и ведро, она воспользовалась бы подачкой. Определённо.
Леон осторожно отодвигает занавеску, его взгляд скользит по головам сидящих на первом ряду мужчин: все как на подбор разодеты в парадные костюмы, один так вообще прикуривает сигару или огромную самокрутку. Где-то он их точно видел сегодня.
Оркестр начинает играть заново, носком туфель Редфилд отсчитывает секунды. Повелительные голоса из зала гремят всё громче, перебивают стуки крови в ушах.
На счёт раз она дразняще гладит изгибы талии, спуская руки всё ниже и ниже: прямо к бёдрам. Пальцами дразнит кожу под кружевом чулков, красно-красных, как сверкающее боди и сильно затянутый корсет, да и как уши Леона наверняка тоже.
Два – Редфилд качает головой в ритм ударных. Волны её огненных волос разливаются по ключицам и острым плечам. Леон дёргает воротник как удавку. Куда делся весь кислород из его уютного пристанища?
Три…
Леон нервно дёргает штору, самовольно отрезая себя от ласкающего взгляд шоу. Он почти уверен, что ему более не стоит тут оставаться. Удается подбодрить себя мыслью о незаконченной работе. Да, точно. Ему же нужно найти Эшли и… нет, сначала ему надо уйти отсюда. И пускай стук каблуков останется где-то там, на сцене, но только не в сердце.
Леону так легче – не думать о том, что мешает сосредоточиться на важных задачах.
━┅━┅━
Живя в Сиэтле, Леон привык просыпаться с шумом оживших улиц из приоткрытого окна. Но в Раккун-сити его обычай слегка изменился: теперь запах домашней выпечки заставляет отлепиться от сна. Ему с трудом удается открыть глаза после столь короткого отдыха. Леон устремляет взгляд на потрескавшийся потолок в полюбившейся съёмной комнате, сквозь закрытые ставни на стены проскакивает свет нескончаемых рекламных вывесок и уличных гирлянд с улицы.
Желудок сводит тошнотворной судорогой, усталость и раздражение накатывают густой волной. В коридоре пищит старая микроволновка, на кухне посудой гремит супруг тётушки Пэрл – мистер Смит. Он плохо слышит, потому постоянно шумит по утрам. Но за два месяца Леон привык просыпаться раньше будильника.
Комната, которую он снимает у семьи Смит, была полностью пустой на момент заселения. Впрочем за несколько недель в ней мало что изменилось, если не считать выросшую стопку из прочитанных комиксов и занятые полки в шкафу. Работа и желание наконец влиться в коллектив полицейского департамента отнимала все силы и время, на уютную обстановку не оставалось ни ресурсов, ни денег.
— Доброе утро, мистер Смит! — звучно здоровается Леон, осторожно переступая порог кухни.
Но старик ожидаемо не слышит его слов. Он неотрывно мешает тесто для вафель ложкой, потому что тетушка предпочитает тратить деньги на что-то более полезное, чем новый венчик. Например: гостинцы для Леона. Когда-то даже пыталась передарить старый галстук мистера Смита. Леон с трудом объяснил, что его рабочая одежда совсем не похожа на деловой стиль.
— Доброе утро, мистер Смит! — еще громче повторяет Леон — и на этот раз пожилой мужчина роняет ложку на ковролин.
— Внучок? — старик с широкой улыбкой тянется к появившемуся на кухне Леону, совсем позабыв об упавшей ложке. — Ты уже собрался на работу? Так рано? Ох, я совсем забыл о времени. Надо было встать пораньше и приготовить побольше вафель.
— Прошу, не перетруждайтесь. Присядьте, я сам доделаю.
Старик Смит только кривит лицо и отмахивается привычной отговоркой, что дома еще полно работы. Но Леон все равно завязывает старый фартук на пояснице и достает из ящика чистую ложку для перемешивания теста.
С телевизора в гостиной комнате доносится сквозь шипящие помехи голос корреспондента, буднично рассказывающего о повышенном уровне влажности и трубопроводной аварии в соседнем квартале.
Мистер Смит шаркает разношенными тапочками и чуть не задевает уголок оторванного линолеума на стыке двух комнат. Без очков он плохо видит, потому наугад щелкает кнопки на пульте, желая сделать громче.
— «В теплице созрел урожай картофеля…»
— «Команда экологов утверждает, что употребление в пищу пластика вредит здоровью…»
— «Дороги в центральном районе временно перекрыты в связи с забастовками рабочих. Вспышки насилия снова участились.»
Каждый день вещают примерно об одном и том же – ненормальный уровень влажности и недовольства среди рабочих. Подавляющее большинство молодых людей, не сумевших поступить в колледж, остаются работать здесь. Они занимаются техническим обслуживанием систем канализации, вентиляции, проверяют состояние турбин, иногда чистят трубы. По крайней мере Леону так рассказывают.
Большого ума работа не требует, только внимательность и избыток сил. Муниципальные власти щедры на льготы для техников, но те вечно остаются недовольны зарплатой. Всё-таки, не смотря на наличие ботанических садов и оранжерей, в Раккун-сити жить сложно, если тебе не повезло родиться с серебряной ложкой во рту.
Тесто для вафель липнет к стенкам тарелки. Кажется, Леон переборщил с мукой.
— Проклятые капиталисты, — третий раз за недолгие минуты перед экраном ворчит мистер Смит. Леон сдавленно усмехается, закатывая рукава. — В моё время никто не боялся взять всё в свои руки: например, двуствольник или хотя бы Ремингтон восемьсот семьдесят ноль.
— Сэр, откуда вы столько знаете о ружье? — громко спрашивает Леон и продолжает перемешивать тесто руками, то застревает между пальцами и не слушается. Он подсыпает ещё муки.
А старик хрипит из соседней комнаты.
— Что-то говоришь?
Нет, с этим тестом нормальных вафель не приготовишь. Определенно. Значит будут оладьи.
С верхней полки шкафчика Леон хватает сковородку.
— Спрашиваю: где узнали столько о видах оружия? – он кричит громче обычного.
— Внучок, я жил напротив дома бандита! Или наркобарона… Хрен его знает, мутный был тип. Ещё лимоны выращивал в саду.
— Вы держали дома оружие, чтобы обороняться от этого бандита? — уточняет Леон, ложкой выкладывая на холодную сковородку лепешки из теста.
— Ха-ха, нет! Я у него работал.
Газ на одной из трёх работающих конфорок вспыхивает бледно-голубыми языками пламени. Импровизированные оладьи тихо шкварчат, будто приказывая Леону убавить огонь или хотя бы добавить сливочного масла. Но его мысли заняты совсем не этим.
Входная дверь открывается с гулким скрипом. Рыжая кошечка, наконец освободившись от ошейника с поводком, резво из коридора убегает в спальню мистера и миссис Смит. Леон отрывает взгляд от оладьев: тетушка Пэрл с привычной ей скрупулёзностью растегивает ремешки на парадных туфлях.
Старик Смит в конце концов отрывает взгляд от телевизора, когда в неторопливых шагах узнает походку жены.
— Жемчужинка моя! — с трудом перебирая ноги, он выходит из гостиной в коридор с настежь распахнутыми руками. И даже хмурое лицо супруги не мешает ему обнять её. — Я уж думал, ты не успеешь к завтраку. Мы с Леоном собирались испечь вафель.
— Я-то вижу, — цедит с раздражением она, осматривая гостиную и кусочек кухни, в которой Леон заслоняет широкой спиной от пытливого взора тётушки плиту. — Сынок! Оставь эту работу мне, я быстро всё сделаю. Дэвид, а ну принеси чистое полотенце!
Готовить Леону доводилось редко, если не считать два месяца жизни в Раккун-сити, где он успел научиться немногим азам кулинарии благодаря наставничеству Пэрл Смит. Она-то умеет разбудить аппетит даже сендвичами и салатами, не говоря уже о чем-то более сложном. Её еда напоминает дом – тихое и теплое пристанище после нескольких лет скитания на чужбине.
Каждую пятницу она готовит неповторимую сырную похлёбку, а перед работой даёт Леону контейнеры с обедом, хотя он никогда об этом не просит. Но ее просить и не надо.
— Ты не поверишь, когда узнаешь, кого я видела, пока стояла в очереди к зубному! — с напускной строгостью спрашивает она и окунает палец в тесто. — Думаю, изюм сюда будет в самый раз.
— Так кого вы видели? — губы Леона растягиваются в робкой улыбке, когда тетушка по-хозяйски оттаскивает его за рукав от плиты.
— Джордан Уомак! Ха, я уж думала, эта старая ведьма отдала Богу душу.
Конечно, Леон не может вспомнить, кто эта Джордан Уомак. Более того, он не уверен, что когда-либо о ней слышал раньше. Однако сохраняет на лице улыбку в надежде избежать трехчасового рассказа о непутёвой соседке тётушки Пэрл, или кем она ей приходилась?
— А она жива! Её на коляске возили по коридору, пока я стояла в очереди. Ух-х, как же она была плоха на вид. Вся бледная, — эмоции вновь берут верх над Пэрл. Женщина вздрагивает как от вида проказы прямо перед глазами. Полный беспокойства Леон делает шаг ближе.
Она ловко переворачивает первую партию румяных оладьев и умело притворяется что секунду назад и не было никакого наваждения.
— Выглядела она просто отвратительно. Не скажу, что правда испугалась. Ты же знаешь, меня могут напугать только цифры до запятой в квитанциях на оплату ЖКХ.
В раскалённом масле сгустки теста быстро схватываются и шипят под давлением лопатки. Тетушка прячет за плотно сжатыми губами все неозвученные переживания. Она сильнее всяких тревог – в этом Леон уверен точно.
Доски старого паркета скрипят под медленными шагами мистера Смита. Он останавливается у стены каждые три метра, потому что больные колени не позволяют передвигаться быстрее. Но тетушка Пэрл с почти ласковой усмешкой его подгоняет.
— Дэвид, помоги накрыть на стол!
— Слушаюсь, мадам, — и сразу исчезает из кухни.
Последнюю порцию оладьев миссис Смит жарит в тишине, пока Леон не задаёт вопрос, который следовало бы озвучить сразу:
— Как выглядела миссис Уомак?
Минорный лад настенных часов перебивает молчание, ожидание ответа только множит плохие предчувствия и усиливает краски разыгравшегося воображения.
Дрожащей рукой тетушка Пэрл бросает сковородку в тазик с мыльной водой. Надоедливая моль бьётся о стекло, тщетно пытаясь спастись от темноты улицы. Казавшимся тёплым воздух кухни вдруг полнится колючей стужей.
— Как гребанное зомби из зловещих мертвецов. Как бы не померла.
Её, казалось бы, прочная маска сдержанности даёт первую трещину. Леон отшатывается в сторону, не смея задерживать тётушку Пэрл в тесной кухне. Она часто бежит на балкон проветрить голову после эмоциональных всплесков, хотя курить бросила ещё год назад, но привычка осталась.
Мистер Смит, давно освободившийся от поручения супруги, довольный сидит на любимом кресле напротив телевизора и, кажется, даже не обращает внимание на изменившееся поведение Пэрл. Возможно он просто привык к ее пылкому характеру за многие годы вместе.
— Зомби? — Леон старается звучать искренним удивлением. Но скептицизм просачивается сам собой: во вздёрнутых бровях и неконтролируемой улыбке. — Наверно, она чем-то больна... Бешенством, может. Я слышал, крысы могут быть переносчиками.
Сердитый взгляд Пэрл Смит обезоруживает эффективнее любых громко сказанных слов. Ее палец со скрипом стирает со старой пепельницы слой пыли.
— Я не уверена, сынок. От того и беспокоюсь, — и теми же пальцами касается губ – Леону так непривычно видеть тётушку растерянной. Она сжимает губы, словно боится проронить лишнее.
Голос телеведущего глупой юмористической передачи взрывается со звонким хохотом публики. Они радостно кричат и аплодируют ровно каждые пять секунд на любые неуместные шутки, но впрочем, кому какая до этого разница? Леон никогда не смотрел телевизор вместе с мистером Смитом: их вкусы разнятся, когда вопрос касается книг или фильмов. Другое дело – засыпать под приглушённый гогот из ящика. Работает лучше любого снотворного.
— А у неё же есть родственники? Вы могли бы спросить у них, что случилось с миссис Уомак, — Леон старается подбодрить тётушку.
— Нет, муж Джордан умер несколько лет назад. А её дети сюда уже давно не приезжают, — на что она лишь тоскливо вздыхает и отталкивает тыльной стороной ладони пустую пепельницу в сторону. — Ох! Что же я забыла о главном? Надо бы проведать Джордан! Я слышала, родственников пускают в стационар по утрам. Я дам тебе денег, а ты купи ей сегодня цветов или фруктов. В больнице наверняка плохо кормят.
Леон лишь ошарашенно моргает. Ему с трудом удается задать справедливый вопрос:
— Так вы же сказали, у неё нет здесь родственников.
— Сынок, включи воображение! Представься её зятем или племянником.
Вот только этого ему для полного счастья и не хватает. Но, кажется, тетушка Пэрл не оставляет ему шансов на возражения.
— Там такие пробки на улицах, я сегодня никуда не поеду. А ты возьми перед уходом денег из комода. И не забудь передать от меня привет, — она суетливо кружится по углам комнаты в поисках сумочки или кошелька. А мистер Смит всё так же поглощён изображениями на экране телевизора.
Сладкий аромат вишнёвого джема дразнит аппетит. Тетушка заботливо отодвигает стул для Леона и бежит на кухню чтобы заварить чай. Быть может, для людей, ставшими для Леона новым домом, стоит разок опоздать на работу. Он никогда не видел миссис Уомак, даже сомневается, что слышал когда-нибудь о ней раньше. Но если тетушка Пэрл так настойчиво просит навестить её давнюю знакомую в столь важный момент, имеет ли Леон право отказаться?
Теперь он думает, что нет.