Глава 2. Призрак прошлого
«Мы говорили, что ты
добьешься успеха.
Жаль, у тебя ничего
не получилось.»
━┅━┅━
Мисс Грэхем настаивала на том, чтобы Леон отправился искать бриллиант вместе с ней сразу в театр, но ордер на обыск её квартиры уже был оформлен, а этот новичок-полицейский оказался на редкость упрямым.
На одни и те же вопросы он без устали вторит, что ему нужно следовать протоколу. Эшли наскучило бороться с ним на двадцатом кругу повторяющегося, как на заевшей пластинке, разговора.
В его машине оказывается душно: в салоне воняет дешевым бензином и химозным лимоном, судя по всему, от разбросанных гранул по коврикам. Эшли всматривается в кучку ярких желтых шариков под пассажирским сидением и садится вопреки предложению Леона на заднее сидение. Она пытается пристегнуться, но ремень застревает, не сумев обнять даже плечи. Просто потрясающе.
— Так вы живете на Кристалл-стрит? Это далеко отсюда, — его тихий голос выдергивает Эшли из размышлений и попыток удержаться за сидение перед собой – машину трясет от малейшей кочки на дороге, а Леон даже не думает объезжать проблемные участки. Как будто его колымагу это спасло бы от чего-то.
Эшли отвечает необдуманно и даже как-то резко.
— Давай на «ты», — она надеется, что Кеннеди вспомнит ее имя, а не только фамилию. Отчего-то вежливое обращение приходится не по душе.
Щелчки включенного поворотника и скрип руля заполняют секунды затянувшейся неловкой тишины. Кажется, вздохнешь слишком громко – и тишина как взвесь удушающего дыма накроет их двоих.
— Хорошо, я Леон. Леон Кеннеди. А вы? Ох, прости, — осекается на полуслове, сжимает потрескавшуюся обивку руля, — Эшли Грэхем, я помню. Извини, я сегодня не очень быстро соображаю.
И сразу кусает щеку изнутри.
Вероятно, ему не стоило говорить подобное потерпевшей кражу девушке. Хотя бы один раз за день ему нужно остаться профессионалом, а не засмущавшимся школьником.
— Тяжелый день? — с губ Эшли срывается вопрос, такой тихий, что в за рокотом мотора почти не разобрать слов. Но Леон с наигранной уверенностью кивает, потому что переспрашивать вдруг кажется чем-то неловким.
Тяжелый день, нелегкое утро и не обещающий скуки вечер. Пора бы ему уже привыкнуть к этой работенке.
— Да, наверно так и есть.
За вратами центрального района Леон с облегчением переключает передачу на пятую: дороги в элитном районе города куда ровнее и шире, есть возможность обогнать медленно плывущие грузовики впереди не по встречной полосе.
Эшли помогает Леону сориентироваться в незнакомом для него районе. По правде говоря, в Кристалл-хилл он бывает крайне редко, и то по работе. Все-таки в этой части города живут куда более зажиточные люди, чем в центре, они могут позволить себе личный транспорт и даже охрану, поэтому и происшествий тут раз и обчелся. Чего конечно не скажешь о Бэверли-айленд.
Каждый раз при мысли об этих трущобах Леона одолевает колючая дрожь. Новичков на вызов туда обычно не отправляют, чтобы не отбить молодежи желание работать в полиции. Кого только в этом забытом Богом месте нет, легче сказать, кого там точно не найти. В качестве примера Леон бы привел грабителей, что украли ожерелье мисс Грэхем.
— Вы… Ты сказала, что в последний раз видела бриллиант дома, ведь так? — Леон располагается на кресле в гостиной комнате, осторожно обойдя осколки зеркал и валяющиеся там же отодранные обои. — Как ты думаешь, это грабители погром устроили?
— Да, — но о содранных обоях Эшли не упоминает. — До тебя тут был наряд полицейских из местного участка, они пытались найти ожерелье, но в итоге отказались вести это дело, потому что – как оказалось – моя побрякушка не стоит их ценного времени.
Леон не осмеливается перебить Эшли, но нетерпеливо сжимает губы, потому что до обыска по протоколу ему нужно записать все детали в доклад. Хочется верить, что за это шеф ему бошку точно не открутит, хотя перед одобрением ордера развонялся он знатно. Чуть антисептик для рук в рот не вылил, потому что похмеляться ему было уже нечем.
Леон проглатывает слова сожаления, и цепляет растерянный взгляд между строк заявления Эшли прежде чем снова поднять глаза и бегло осмотреть первую комнату. Эшли говорит, в других искать и смысла нет, но Леон намерен проверить каждый угол. Это лучше, чем потом путаться в расследовании и без дела возвращаться на одно и то же место.
— Я думаю, они украли бриллиант, когда я была в театре. Последний раз я видела его как раз перед работой, — Эшли отодвигает оставшийся целыми ящики сломанной тумбочки, — он лежал здесь, в шкатулке. Я специально спрятала его под рабочим столом. Мне казалось, так надежнее.
— Но грабители как будто знали, что лучше всего искать на видных местах, — Леон вытягивает шею, чтобы получше осмотреть с места сломанные ящики. Но что-то привлекает его внимание, неизвестной силой вынуждает встать с кресла и наконец выпустить из рук листок с ручкой.
Кажется в полицейской академии ему показывали нечто подобное. Инсценировка.
Колёсики на ящиках с документами были в рабочем состоянии, и только на ящике со шкатулкой – сломаны. Судя по докладу тех полицейских, все ящики валялись на полу к моменту прихода мисс Грэхем, то есть, Эшли Грэхем. Но зачем ворам инсценировать погром, если ожерелье они нашли сразу?
Леон с ожившим интересом всматривается в каждый ящик, ищет пытливо любые зацепки. Где находилась шкатулка, замочная скважина сломана, а в других всё было почти наоборот, если не считать колёсиков. Под наблюдением Эшли Леон царапает все наблюдения ручкой в доклад, его так учили в академии. Он почти верит, что любые детали помогут найти ожерелье и успешно закрыть первое самостоятельное дело.
— Кто-то ещё знал об этом ожерелье, кроме тебя? — от нервозности Леон щелкает ручкой.
— Возможно, кто-то с работы… Я иногда надевала бриллиант на выступления. Знаешь, публике это нравится.
— Ничего больше не пропало? — в сотый раз уточняет он.
— Вроде бы нет.
Леон с трудом вставляет выдвижные ящики обратно в тумбочку. Работы в квартире предстоит еще много, но главное — что удалось найти первую зацепку сразу. Эшли Грэхем с недоверчивым взглядом следует за Леоном повсюду, а он вовсе не спешит исследовать комнаты. Для него обстановка не перестает казаться подозрительной.
В спальне на кровати раскиданы балетные пачки и пуанты, на туалетном столике валяются разбитые флаконы от духов и декоративной косметики. Леон конспектирует каждую деталь, на что Эшли нетерпеливо бурчит:
— Я могу дать еще денег, если это убедит тебя работать дальше, — она прячет упрек за вежливой просьбой поторопиться, но Леон снова пропускает ее слова мимо ушей,э. В точности как немного ранее делал и Марвин Брана.
— Я же сказал, что найду ваше... Прости, твоё ожерелье.
Под кроватью чисто, за шкафом – так же. Леон щелкает ручкой, а затем снова царапает плохо пишущим стержнем бумагу. Царап-царап.
Эшли театрально — как и подобает актрисе — падает на кресло, словно погибший лебедь в балетной постановке. Леон сдувает челку с глаз, перечитывая доклад полицейских из отделения нынешнего района, но никакой внятной информации об уликах не находит. Как будто с момента возвращения Эшли Грэхем ничего не поменялось. Но ведь они должны были найти что-то. Хоть что-то.
Например отпечатки пальцев. Но и этого не было – Леон успел перепроверить сам. Не могли же те полицейские случайно стереть следы грабителей, они же не дураки. А если воры были в перчатках?
Шелест судорожно переворачиваемых страниц разрезает затянувшуюся в квартире тишину. Бледно пишущей ручкой Леон делает пометку на тыльной стороне доклада.
За панорамными окнами пентхауса искрится неоновыми бликами жизнь подземного города. Два месяца назад – сразу после переезда сюда из Сиэтла – Леон был уверен, что никогда не полюбит Раккун-сити. Впрочем, с того времени мало что поменялось, кроме выросших перспектив.
Старшие в академии пророчили ему успешную карьеру здесь, под толщей земли. Он с детства мечтал стать копом, хорошим копом, и шеф Айронс – будь он неладен – всегда говорит, что плохие копы – хорошие копы, а хорошие – плохие. Только кто бы мог разобрать его пьяные речи.
Отсутствие солнца, гроз, дождей – всего того, что Леон не ценил, живя «над небом» – скребёт на душе назойливой мыслью после пробуждения и перед сном. Здесь, у жителей Раккун-сити, есть свой небосвод, почти ласково называемый мерцающим полотном. Кристаллов на нем бесчисленное множество: как и звезды они освещают затянувшуюся навечно ночь, дарят тепло и используются в переработке для получения электроэнергии.
Леон гасит желание отшатнуться от окна, продолжая всматриваться в темень города с высоты двадцатого этажа. Даже так, раскинувшись за стеклом светящимися магистралями и высотками, Раккун-сити не вызывает никакого восторга. Вид из съемной квартиры Леона в центре ничем не хуже: что там, что здесь одна темень, да и только.
━┅━┅━
Городской театр находится на границе двух районов: центрального и Кристалл-хилл. Это знает каждый местный и приезжий, державший в руках популярный путеводитель по подземному городу. Однако за время службы здесь Леону ещё не доводилось посещать подобные места, поэтому и поиск парковочных мест затянулся у него надолго.
Леон нервно выворачивает руль вправо, пока старый пикап с трудом минует конусы и табличку с просьбой не загораживать тротуар. Леон изумлённо смотрит перед собой и иногда в зеркало заднего вида: и там, и тут видно копошащихся около входа людей, в основном мужчин.
— Не знал, что театр работает допоздна, — желая увлечь Эшли в беззаботный разговор, говорит Леон и глушит автомобиль.
Ловко обходя пластиковые кустарники, мужчины во фраках и классических костюмах-тройках ищут укромные места для перекура.
— Не работает, — глухо отзывается Эшли. — По выходным у балерин только репетиции.
Леон с притворным пониманием кивает головой и снова всматривается в толпу, бесцельно передвигающуюся туда-сюда. Но не успевает он задать встречного вопроса, Эшли отстегивает ремень безопасности, чтобы сбежать от лишних разговоров на улицу. Снующие без дела стариканы мажут липкими взглядами по ее фигуре, пока Леон пытается быстро заблокировать машину и догнать Эшли.
Архитектура театра ему чем-то напоминает античный храм из прочитанных сотню раз комиксов про древнегреческих богов: похожая крыша и множество ребристых колонн.
Свет засыпающего Раккун-сити отбрасывает контрастные краски на серый театр, грозно возвышавшийся на границе двух районов города. Скудные кустарники из пластика прячут за листьями разбросанный мусор, а сорняки и мох, проросшие сквозь гравий, блестят от недавнего полива тратуаров.
Эшли прячет за ямочками на щеках нервозность, и ее губы растягиваются в приветливой улыбке при виде охранника. Тот косо смотрит на Леона, даже думает возразить, но под взглядом Эшли только сдержанно кивает и освобождает им служебный проход в театр.
А Леон, готовый восхититься изысканным интерьером, только скучающе отводит взгляд от бетонных стен длинного и тускло освещённого коридора.
— Здесь гримёрка примы-балерины, — Эшли путает шаги, нервно осматриваясь по сторонам: сделает шаг левой, остановится у очередной двери; шаг правой – и снова остановка, затем опять правая нога.
Леон собирает крошки терпения, молча следуя по пятам за Эшли. Благо очередной дверью оказывается её собственная гримёрка.
— А вот здесь я готовлюсь к выступлениям. — Эшли тянется к выключателю, но с вытянутой рукой замирает в дверях.
Леон неловко топчется позади, робко поднимает глаза на незнакомую танцовщицу в гримёрке. Он невольно засматривается на её расшитый красным бархатом и бижутерным жемчугом корсет.
Логичные вопросы один за другим хотят влезть в голову Леона, пока тот безучастно стоит за порогом гримерки и считает стразы на сценическом костюме привлекательной танцовщицы, наверняка не имеющей к классическому балету никакого отношения.
Девушка ловит его любопытный взгляд в отражении зеркала и дрогнувшей рукой мажет помадой за контур нижней губы, но тут же хватается за салфетку. А глаза Леона стекают ниже: от рассыпаных на плечах рыжих волос до кусочков сахарной кожи, спрятавшихся под туго затянутыми лентами её корсета.
Она тщетно пытается скрыть растерянность за отточенными движениями, но даже пуховка от пудры чуть не выпадает из её руки пол.
— Что ты забыла в моей гримёрке? — Эшли резко спрашивает, и от её тона сквозит наигранным раздражением.
Леон мнется ближе к стене, но задевает бедром торшер, чем снова привлекает внимание безымянной девушки. Но она не спешит уходить, только нарочно медленно стирает подушечкой пальца размазанную помаду с уголка губ.
— Не знала, что у тебя сегодня репетиция, — отвечает дешёвым оправданием, будто назло. — Привела поклонника, Эш? А он симпатичный.
Леон старается держать спину ровно, руки по швам, как учили в академии. Но насмешливые слова этой рыжей и, очевидно, бесстыжей стекают по шее вниз, зарываются под кожу мурашками.
— Он не поклонник. А теперь будь добра, Редфилд, ответь на мой вопрос или уходи.
Вопреки насмешкам эта самая Редфилд решает больше не испытывать чужое терпение. Она юрко стаскивает со стола – судя по её триумфальной усмешке – совершенно не принадлежавшую ей вещицу, и с кошачьей ловкостью ускользает в коридор.
Глаза Леона невольно провожают её фигуру до самой двери, а сердце оглушительно тарабанит по рёбрам. Ему кажется, это он сам только что напакостил, а не кто-то другой.
Эшли роняет сумочку на столик.
— Не обращай на нее внимания, — Эшли небрежно объясняет. — Её зовут Клэр Редфилд, она немного… невоспитанная, но безвредная. Хотя в труппе танцовщиц бывают девушки пострашнее. И я имею в виду не внешность, — зачем-то объясняет. Но Леон только кивает, стараясь поддержать монолог. — Конкуренция – дело довольно мерзкое. Вот гадство... Ну и куда подевалась моя помада?
Очередные воспоминания об академии волной окутывают мысли Леона. Изнурительные тренировки, бесконечная борьба за почёт называться лучшим выпускником и возможность уехать в Вашингтон. Леон не винит себя за то, что его мечта ускользнула в чужие руки — он точно сделал всё возможное и невозможное, чтобы достать её самому. Но иногда, как бы сильно ты не старался, судьба отдаёт цель всей твоей жизни в руки того, у кого карман побольше.
Леон знал, что так могло произойти. Но до последнего верил, что это не случится с ним.
Вероятно ему стоит быть чуточку благодарнее за полученную работу в полицейском участке Раккун-сити — городе-легенде... Даже нет, почти сказке, только вот совсем не детской.
За почти два месяца работы здесь Леон в полной красе узнал местный контингент, но полезными связями так и не обзавелся. Пару часов назад ему хотелось надеяться на дружеские отношения с Эшли Грэхем и ее окружением, но теперь кажется, что она сама не блещет знакомствами и друзьями. Судя по разговорам с коллегами в театре, это уж точно.
— Думаю, во время репетиции нам стоит обыскать другие гримерки, — Эшли стряхивает рассыпанную пудру со стола и находит глаза Леона взглядом через отражение в зеркале. — Она закончится через полчаса. Нужно действовать быстро…
— Стоп, стоп! — Леон мотает головой, будто этот жест спасет его от бессмысленных споров с Эшли, Она, видно, настроена решительно. — Мы не можем тайно обыскивать чужие вещи! Это неправильно, нас могут…
— Отругать? — едко интересуется она.
Возразить не получается. Заминка Леона воспламеняет уверенность Эшли.
— Если будем действовать тихо и быстро, никто ничего не заметит. Даже если кто-то нас и поймает, мы можем сразу отмести нескольких подозреваемых, только посмотрев на их реакцию. Представь, что ты украл мое ожерелье, а потом видишь, как его владелец роется в твоих вещах. Какое чувство ты испытаешь в первую очередь?
Возможно страх.
Леон кусает щеку изнутри, сжимает ладони в кулаки. Очень хочется возразить в ответ, потратить несколько минут на проповедь о том, что в его профессии правильно, а что нет. Но он быстро понимает, что подобные разговоры вовсе не в его компетенции.
Нужно просто отказаться.
Эшли испытывает его взглядом, поджигает короткий фитиль и ждёт, когда же терпение Леона взорвется. В любой другой ситуации он сразу бы отстоял границы в деловых отношениях, как эти. Но что-то намертво пригвоздило его язык к небу.
Страх, точно страх.
Это ужасно глупо и непрофессионально, но Леон проглатывает все скопившееся в голове возмущения. Прежде чем сдаваться и трусливо отказываться от дела, нужно хотя бы попытаться что-то сделать. Во всяком случае других идей у него нет.
Эшли радостно улыбается и бодро выпроваживает Леона из гримёрки. Теперь иди, ищи бриллиант где хочешь, а я поищу здесь. Возможно, правду говорит о нём шеф. Леон действительно дурак.
Мелодичные голоса и игра инструментов из зала разносятся по коридорам первого этажа. Леон робко открывает самую дальнюю от тренировочного помещения комнату: внутри полумрак сгущается полной тишиной. По стульям раскиданы одежды танцовщиц, а на рейле за зеркалом висят сумки и верхняя одежда. Леон аккуратно пробирается внутрь, стараясь не столкнуть вентиляторы, но чуть не спотыкается о провод от удлинителя.
Шум крови в ушах заглушает посторонние звуки, а перед глазами снова рисуется тина на бетонных стенах канализационного тоннеля. Плотная тишина давит на плечи, гвоздями вбивается в ноги, но Леон с немалым усилием стряхивает с себя наваждение.
Онемевшие пальцы стаскивают с рейла самую вместительную на вид сумку с потертыми ремешкам из кожзама. Леон возится с заедающей молнией и пытается успокоить ураган тревожных мыслей, мешающих ему быстро работать.
Чем быстрее Леон обыщет вещи подозреваемых, тем лучше. Всё-таки репетиция не может длиться вечно.
Карманный фонарик норовит выскользнуть из зажатых зубов. Пальцы с трудом справляются с бегунком, зажевавшим ткань. Вот дерьмо.
— Соберись, Кеннеди, — раздражение вскипает в нём от лёгкой паники.
А скрип половиц впивается иглами в настороженный слух, но бежать или прятаться уже поздно. Ледяная дрожь омывает всё тело, глаза мечутся из одного темного угла в другой точно такой же угол, но задерживаются на глянцевом блеске керамической маски, выглядывающей из растегнутой сумки.
Леон снова оказывается в той самой злосчастной канализации, окружённый зловонием и прибитый к месту смехом чёртовой воровки в улыбающейся маске. Он трясет головой в надежде очнуться от навязчивого призрака недавнего прошлого.
Это всё не на самом деле. Ведь не может всё быть настолько отвратительно. Конечно, нет.
Но керамическая маска в сумке продолжает нахально улыбаться в лицо Леона. А он не устаёт тщетно повторять самому себе, что всё это – просто чушь собачья.
— Надо же. Ещё одна внезапная встреча, и я подумаю, что ты и правда моя судьба.
Треск включенной лампы гасит тишину и перебивает желание колко ответить появившейся танцовщице. Леон выдавливает невинную улыбку, будто это как-то его спасет.
Конечно, он знал, что ему не стоило прислушиваться к Эшли. Идея была заведомо не только дерьмовой, но и провальной.
Леон растягивает молчание, не решаясь ответить на ещё неозвученные обвинения. Как его сейчас обзовут? Извращенец, маньяк, вор? Дать хоть всё по списку, если это убережёт его от дежурства в трущобах.
Но пылкое веселье спадает с лица артистки, стоит ей заметить в руках Леона маску. И молчание между ними полнится звонким смехом воровки из воспоминаний.
Клэр.
Именно так её назвала Эшли.