Глава 1. Удачный провал
В сердце самого ада на земле воняет плесенью и нечистотами — всем тем, что густой массой стекает по канализационным трубам ниже и ниже. Сюда не брезгают спускаться воришки и другие преступники, готовые пойти на что угодно лишь бы избежать полиции.
Но писк перепуганных крыс вновь и вновь выдает таких смельчаков. Новичок-полицейский ступает по сточным водам осторожно и без спешки – нельзя выдавать присутствие, когда воришки прячутся где-то поблизости. Может, при нем и есть пистолет с фонариком, но заблудиться в канализационном лабиринте хочется меньше всего. Все-таки всякий сброд знает эти места гораздо лучше.
— Если вы отдадите пакет по-хорошему, — хриплым от бега и волнения голосом парниша разрезает тишину. Стекающая с потолка вода пачкает его именной шеврон.
Сквозь журчание воды не разобрать чужих тяжелых вздохов, но Леон продолжает идти дальше, прямо в объятия густого мрака и зловонья. Скруглённый потолок канализационного коридора опускается всё ниже по мере приближения к очередному разветвлению тоннеля.
Бетонные стены с въевшийся в них тиной давят отовсюду, вынуждают сбавить ход и пригнуться. От густого запаха помоев слезятся глаза.
— Я обещаю, что... Я постараюсь замять это дело.
А в ответ ему молчание, да пищание встревоженных крыс. Как ожидаемо. Кто в здравом уме поверит полицейскому – пускай и салаге – но одному из тех, из-за кого целый район города голодает. Для горожан нет разницы между подкупными легавыми и честными полицейскими, для них они все – паразиты, жирующие за счёт налогов.
Не смея перебивать тишину, Леон молча слушает бегущую струю грязной воды и копошение грызунов. Быть может, ему стоит ещё раз проверить пистолет, никто не знает наверняка, чего стоит ожидать от жителей трущоб. В кристалл-хилле любят шутить о том, сколько болячек может переносить в себе среднестатистический беверлинец. Но Леон не хочет в это верить, не потому что на самом деле не живёт в кристалл-хилл. А потому что всё это звучит бредово.
И, кажется, вся его грудь покрывается коркой льда, больно впивающейся шипами в само сердце. Он видит, как притаившись в густой тени и прижимая к груди пакет с едой, среди тины и кусков мусорных пакетов сидит девочка. По виду ей и пятнадцати не дашь, но какая же она худая... Трясущимися руками обнимает то, что возможно продлит ей жизнь на ближайшую неделю. А быть может, и кому-то из ее семьи тоже.
Фонарик из руки выпадает прямо в сточные воды. Леон ругает себя. Придурок.
Воришки пользуются его мимолётной заминкой, как зелёным светом. Видимо, канализация — их естественная среда обитания, и к темноте они привыкли уже давно. Потому что Леон не может придумать другое объяснение тому, что за считанные секунды в кромешной тьме они смогли каким-то образом избежать его.
Вот теперь шеф точно будет в ярости.
— Эй, стоять!
Но кто же испугается его, кроме кучки крыс? Что он за полицейский такой, раз кучку воров из под носа упускает?
И Леон бросается вперёд, скользя ботинками по тине и мусору. Шаги его отскакивают от бетонных стен, разносятся с всплесками грязных вод по всей длине канализационного тоннеля. Где-то впереди виднеется луч света, прорезающий поперек канал. И этого хватает, чтобы сосчитать перебегающих на другой “берег” нарушителей. Трое, считая низкую фигуру, очевидно принадлежавшей той девчушке.
Наконец канализационный лабиринт сводится к прямому коридору, а впереди теперь маячит лестница, ведущая на поверхность. Леон вскидывает пистолет, задерживая дыхание, попытка у него одна. Нужно испугать беглецов и не привлечь внимание жителей сверху. Оно совсем ни к чему.
Но он поздно понимает, что уже упустил двоих, пока возился с прицелом. Лязг от столкновения пули с железной лезницей разрезает тишь в кромешной тьме. Поднимающийся вверх воришка то ли от спешки, то ли от испуга пропускает перекладину и скользит вниз, пока не падает спиной в сточные воды.
Леон держит пистолет наготове, хотя пуль там уже нет.
— Ты имеешь право хранить молчание, — всё бормочет и бормочет, следуя протоколу, даже резво наклоняется, чтобы помочь встать бедному-несчастному ворюге. Но тот не спешит отвечать взаимностью на любезность. — Я проведу тебя в участок. Пойдём.
— Значит, приглашаешь меня к себе? Так сразу? Я, честно признаться, польщена, — а от механизированного голоса сквозит дешёвой наигранностью.
Леон светит фонариком прямо под капюшон пойманного с поличным, но ничего кроме потрескавшейся керамической маски не видит. И слишком поздно обращает внимание на толщину запястий. А ещё эти рыжие волосы…
— Ты… девчонка? — как смертный приговор проговаривает он. Но для кого именно, сам не понимает.
— А я уж думала, ты не допрешь, — теперь всё становится на свои места. Леон испытывает почти болезненный дискомфорт от общения с безликой грабительницей, но срывать с нее маску не спешит.
Ну и слабак.
— Что же меня выдало? Дай угадаю. Грудь, талия, бедра? — но не даёт даже шанса удостовериться в ее словах, щелкает перед лицом Леона пальцами. — Куда уставился, а? Будешь меня арестовывать, или прямо здесь устроишь досмотр? Знаешь, ты симпатичный, но ради тебя я в канализации раздеваться не собираюсь.
Теперь Леону хочется влепить себе пощечину. Нужно собраться и следовать протоколу. Шеф будет не в восторге, если узнает, что Леон в очередной раз упустил из виду мелких негодяев, испортил форму, да и ещё казённые пули потратил. Хотя если он сочтет это всё смешной шуткой, удастся избежать ночного дежурства.
— Стой на месте. Ты думаешь, я шутки шучу?! — Леон наступает на ботинки девчонки, заставляет её отодвинуться от лестницы, прижаться спиной к стене.
Нет смысла размахивать перед ней пистолетом, ведь она и выхватить его может или – что ещё хуже – нагло расмеется в лицо, а её жуткая маска скомкает голос в пугающе нечеловеческое кривляние.
— Ладно-ладно, сдаюсь, — удивительно легко и послушно она опускает руки по швам. — Надеюсь в вашей тюрьме вкусно кормят, знаешь, я на другое и не соглашусь!
— Да-да, заткнись только, — отбросив любезность в сторону, Леон грубо разворачивает фигуру девушки к стене и заламывает ее руки за спиной. Она замолкает как по приказу.
Внезапно накрывшая их тишина сгущает тени в углах, множит еле слышные ругательства Леона, а он все никак не может найти наручники, чтобы покончить с этой шутницей раз и навсегда. Леон не видит ее лица за маской, но в затянувшемся молчании почти слышит, как она самодовольно улыбается.
«Ты всегда такой медленный с девчонками или только со мной?» – спросила бы она, потеряв остатки совести и страха.
Соберись, Кеннеди.
Не позволяй безосновательным оскорблениям шефа стать горькой правдой. Еще одного разбора полетов ты точно не переживешь, а пару ссадин – вполне.
— И не стыдно тебе обворовывать пожилых? — Леон тычет ей в затылок дулом пистолета, но совсем слабо, будто спрашивает разрешение на применение физической силы. Ему хочется верить, что причиной его внезапной нуверенности не стало смущение. Ну подумаешь, девчонка. Пора бы уже к подобной наглости привыкнуть.
— А должно? — выставляя напоказ неискренность, бормочет воровка и даже расслабляет запястья.
Но Леон не отпускает её руки, даже когда тишина в канализации затягивается на поразительно долгие пару секунд. Но и их не хватает, чтобы подобрать из воды упавшие наручники. Глаза заволакивает незванная темнота, а от режущей боли сразу наворачиваются слезы. Леон беспомощно пятится назад, пока не ударяется спиной о стену. Он с трудом сдерживает потребность протереть глаза, прогнать жжение и непрошенные слезы. Только чудом ему удается стерпеть приступ режущей боли.
Смешок воровки отскакивает от стен канализации, сливается всплесками воды. Будь она проклята.
Леон бормочет под нос бессвязно. Идиот, осел, придурок.
Это всё, что ему остается, пока его зрение мучительо медленно приходит в норму.
━┅━┅━
— Ну и куда этот Кеннеди подевался опять? — размазывая пепел от сигары о лакированный стол, шеф Айронс – он же пороховая бочка в узких кругах – мажет взглядом по головам зевающих новичков. — Вот ведь прохиндеи… А я говорил, что толку от вас никакого. Если работать не умеете, хоть бы проблем не создавали!
Среди гомона в приемном отделении полиции он чувствует себя почти как дома. Младшие лейтенанты снуют по первому этажу, а Порох все размазывает по столу тот же окурок.
— Он наверно снова гоняет крыс по улицам, — с услужливой насмешкой отвечает сержант Марвин Брана. — Придет рано или поздно, не переживайте, а то снова давление поднимется.
И выхватывает из рук старшего бычок, потому что в радиусе пяти метров уже дышать невозможно, да и кондиционер как назло еще не скоро починят.
— Блестяще, — проглатывая очередной приступ раздражения с бренди на стенках граненного стакана, шериф неуклюже откидывается на спинку кресла и чуть не сваливается вбок. — Так и знал, что не стоило брать на работу этого сопляка. Проблем не оберешься теперь.
Марвин не находит слов в защиту Кеннеди, только немногословно отмахивается от предложенной выпивки. Шеф Айронс всегда найдет, чем похмелиться, будь то спирт из медицинского пункта или конфискованная фляга с сомнительным на запах пойлом. Порох любит отшучиваться, что на этой работе по-другому не справиться, правда сам за прошедший месяц не закрыл ни одного дела, зато выброшенных пустых бутылок было не сосчитать.
— Когда вернется этот Кеннеди, передайте ему мои искренние поздравления. Больше у штаба для него новую форму я выпрашивать не собираюсь, — когда даже на стенках бутылки не остается бренди, Порох все-таки пробует встать с шатающегося кресла.
И не успевает его грузная фигура скрыться за дверьми, коллега Марвина усмехается так театрально горько, будто ждал этого момента весь месяц, а не то целый год. Но каждый, будь то сержант или рядовой, знал, что шефу дорогу лучше не переходить. Марвин старается придерживаться этого правила уже на протяжении десяти лет.
— Простите, — робкий женский голосок раздается раньше стука в дверь.
Марвин ради вежливости отрывает взгляд от стопки бумаг на столе на подглядывающую из коридора барышню: она вся из себя скромность, хотя об ее одежде так не скажешь.
— Мне сказали, что тут я могу найти детектива, который поможет мне, — она всё-таки осмеливается шагнуть вперёд и осторожно закрывает после себя дверь. Её руки в шёлковых перчатках то и дело теребят застёжку на кожаной сумочке, несомненно дорогой. — В-вот, возьмите пожалуйста.
Сержант Марвин на предложенную взятку отмахивается резко, как от пропитанной аммиаком ватки.
— Уберите сейчас же, — и сразу же оглядывается по сторонам: благо, в приёмной больше никого нет. — Если вам нужен детектив, заполните заявление и ждите нашего звонка.
Марвин рыскает руками по заваленному бумагами столу в поисках чистого бланка и пишущей ручки. Девушка поджимает губы и в спешке проскальзывает вглубь отделения. Терпение в ее груди давным давно иссякло, взорвалось силой сверхновой и образовало зияющую пустоту в душе.
— Вы не понимаете, — задыхается от негодования она. — Это вопрос жизни и смерти… Нужно как можно быстрее начать поиски. Я заплачу, мне правда несложно. Только, прошу, помогите. Мне нужен лучший детектив.
И смотрит полными наивности глазами на сержанта, будто он в силах спасти её от сокрушительной паники и бедствия, когда вокруг не было ни одной души, искренне желающих помочь девушке. И Марвин стискивает зубы, цедит слова вперемешку с напускным равнодушием, потому что нужно следовать грёбанному протоколу и не создавать проблем ни для себя, ни для Пороха.
— Прошу, заполните заявление, мисс…
— Грэхем, мисс Грэхем, — и в конце концов она садится за стол напротив кресла Марвина. Он подталкивает к ее краю бумагу с ручкой.
— Марвин Брана, — с неуместным весельем отвечает сержант. Не каждый же день в полицию обращаются люди с этой фамилией.
Их неловкое знакомство перетекает в тихое обсуждение каждого из обязательных пунктов в заявлении. Марвин нервно прочищает горло перед каждым ответом – першение одолевает его от длительного молчания. Только люминисцентные лампы гудят, да надоедливая моль тарабанится об окно, желая вылететь из участка на свободу. Марвин со скучающим видом оттягивает взгляд от окна на дверь, за которой вдруг разносится копошение и ругань.
— Куда по помытому пошел?!
— Простите, мистер!
— Кеннеди, ну и где тебя снова черти носили?! Ты видал, сколько грязи с собой принес?!
Сержант уже с большим интересом засматривается на дверь и появившуюся за ней фигуру бедового новичка. С его стороны даже умно: спрятаться в приёмной, чтобы лишний раз не злить шефа.
— Здравствуйте, сержант Брана, — на голос появившегося Леона, всего в ссадинах и грязи, зато с перманентно веселой улыбкой, робко оборачивается и мисс Грэхем.
— Здравствуй, Леон. Ну и кого ты на этот раз ловил? — Марвин не может не заметить, как смущенно девушка отводит взгляд от Леона на бумагу. — Кто бы это ни был, я могу полагать, он не смог убежать от тебя?
— Это были воры, сержант. Они украли из рук пожилой женщины пакеты с продуктами и попытались сбежать.
Спотыкаясь о собственные слова Леон начинает непрошенную тираду о бесстыжих воришках, устроивших ему засаду в канализации. Марвин изо всех сил сдерживает улыбку и желание рассмеяться – никогда раньше он не слышал о дымовых шашках в карманах хулиганов из трущоб Беверли-айленд. Хотя Марвин готов поспорить, что это была вынужденая мера, чтобы оторваться от Леона – среди всех новичков он был самым выносливым и быстрым.
— Значит, ты их упустил?
— Так точно, сэр, — потухшим голосом отвечает Леон.
Мисс Грэхем в сотый раз складывает заполненное заявление вдвое, не зная, как перебить разговор двух полицейских.
— Шеф будет не в восторге.
Ещё один медленный кивок.
Грэхем решается сложить бумагу гармошкой. Сержант же натянуто улыбается, чтобы хоть как-то подбодрить растерянного Леона, но слова вопреки желанию застревают в горле. Он только дергает галстук как удавку, гадая, на что ещё можно отвлечься в неприятно долгой тишине.
Из задумчивости его выталкивает мисс Грэхем. Она молча кладет смятое заявление поверх папок, лежащих под носом сержанта, будто боится, что в ином случае он напросто забудет это прочесть.
— Мне нужен лучший детектив, — уже в который раз повторяет она, сочетая в движениях рук изящество и нездоровую нервозность: снова теребит лямку сумочки. — Я могу на это рассчитывать?
И еще один вопрос виснет в молчании без ответа. Леон оставляет испачканный жилет в шкафчике, стряхивает с сапог грязь прямо в горшок стоявшего рядом с окном декоративного цветка. А эта надоедливая моль с завидным оптимизмом уже который час бьется о стекло, то и дело перетягивает внимание на себя с размытых строк заполненного заявления.
— Так значит, вас обокрали? — аккуратно уточняет Марвин, но тут же жалеет, что открыл рот – на девушку будто с новой силой накатывает волна негодования, покрывает ее лицо красными пятнами. — Мисс, мы не можем выделить вам детектива, только потому что какой-то грабитель украл ваше ожерелье. И судя по заявлению, — для убедительности водит пальцем вдоль строк. — Ничего больше не тронули. Вам самой не кажется это странным?
— Нет, — твердо парирует она, играясь пальцами с застежкой сумочки. Теперь на шаткое равновесие Марвина сваливается помимо неугомонной моли еще и это. — Я же объясняла, что это очень ценное ожерелье.
— Да-да, я прекрасно помню, — сержант Марвин снова прячет взгляд от сердитых глаз мисс Грэхем, с трудом натягивает маску вежливости на уставшее от глупостей за день лицо. — Голубой бриллиант, шестьдесят карат, белое золото.
Ее взгляд тускнеет под равнодушным голосом сержанта, она думает ещё раз предложить денег, но итог будет один и тот же – детектива ей от Брана не добиться. Ни сегодня, ни в этой комнате. В городе, над которым вместо звёзд рассыпаны светящиеся кристаллы, ценности обычным камням нет никакой.
И мисс Грэхем глотает ртом затхлый воздух прежде чем уронить лицо в ладони. Может хоть это поможет.
— Видимо, красивая вещь была, — пугливо говорит Леон, тем самым вытягивая девушку из накатившей паники. — Она вам дорога, мэм?
Ей даже не передать словами, как.
Но Леону хватает одного взгляда на мокрые от поступивших слез глаза мисс Грэхем, чтобы примерить на собственные плечи её необъятную печаль. Она сжимает дрожащие губы в тонкую полоску, размазывая помаду. А Леон не может вспомнить, где раньше видел ее лицо.
И никак в толк не возьмёт, как среди изобилия драгоценных камней в Раккун-сити грабители решили украсть именно её ожерелье, не трогая другие вещи в квартире.
Он жадно перечитывает заявление мисс Грэхем, потому что сержант уже устал вторить ей одно и то же на любые возражения. У нас не так много детективов, мисс. Я понимаю, мисс. Нет, это вы меня послушайте.
Ветхое спокойствие Марвина рассыпается на тысячу песчинок, оседает пылью на грязном подоконнике. Порох не вынесет ещё одного незакрытого дела, а по такой ерунде – особенно. Да и в медицинском пункте лишнего спирта уже давно нет – теперь отделаться лёгким испугом от гнева шефа точно не получится.
Марвин тарабанит пальцами по столу в попытке перебить нагоняющие тоску мысли. Мисс Грэхем не уйдет без ответов – она уже четко обозначила, какой именно из предложенных вариантов её устроит. Ей нужен самый лучший детектив в штабе, а на меньшее она не согласится. Только есть весомая проблема, где найти такого детектива?
Часовая стрелка близится к шести вечера, сквозь мыльные разводы на стекле просачивается свет заженных фонарей, что яркостью оттесняют собой созвездия кристаллов на вечно темном небе. Марвин уже как час должен быть дома, в объятиях неприветливой холодной гостиной. Но если оставит дело до завтрашнего дня, может произойти армагеддон.
— Я не могу просто смириться с кражей, — в голосе мисс Грэхем звучит упование. Она поднимает глаза на сержанта, затем на Леона, будто силы на споры у неё уже закончились. Но её слезам никто не верит, даже она сама. — Неужели вы не понимаете?
Мисс Грэхем решается предложить деньги снова, на что получает резкий отказ. Ей определенно не стоило дуть на тлеющие огни.
— А вы? — искра почти погасшей надежды озаряет темноту в приёмной, бросает блики на сосредоточенное лицо новичка. Он вдруг становится для неё маяком среди бушующих волн ночного океана. — Вы можете мне помочь?
Леон не думая бормочет.
— Я постараюсь.