3
Ночной Отару был совсем не похож на Саппоро: продвигаясь по темным безлюдным переулкам с редко попадающимися вывесками круглосуточных магазинов и аптек, Нисикава думал о том, как мало ночная жизнь в столице отличается от дневной. Порой, возвращаясь поздним вечером домой с работы, Тэцуо смотрел на сверкающие огни торговых центров и спешащие толпы людей, и небо казалось таким плоским и ненастоящим, потому что не было ничего реальнее шума машин и гомона людских голосов, и разноцветных огней. Здесь, всего в каких-то сорока минутах езды, было совершенно по-другому. Ночь погрузила город в спокойное безмолвие – слышен был лишь шум прибоя у побережья и монотонное гудение проводов. Тэцуо остановился посреди безлюдной улицы, чтобы посмотреть в глубокое чернильное небо, и увидел на нем россыпь звезд – таких, какие не видел, наверное, с тех пор, как уехал.
Ноги сами несли его привычным маршрутом – сейчас, когда исчезла, наконец, компания болтливого Кохэку и излишне контролирующей Нэцуми, он мог полностью погрузиться в свои мысли. Нисикаву не покидало ощущение, что во всей этой истории он был лишним элементом. Будто он не должен был сюда приезжать. Будто он вообще не должен был узнавать о произошедшем.
Наконец, сырые сумрачные улицы привели его к месту назначения – туда, где, как он надеялся, он найдет ключ, маленькую деталь, которой не хватало для того, чтобы увидеть ситуацию целиком.
Здание школы – будто бы ничуть не изменившееся с тех пор, как Тэцуо, в последний раз поклонившись учителям, покинул его семнадцать лет назад – пряталось во дворах, окруженное забором, местами обитом еще зелеными ветвями плюща. Нисикава остановился у металлических прутьев и вгляделся в очертания школьного двора – те же деревянные скамейки, тот же маленький палисадник, те же облезлые ступени крыльца – будто кто-то запечатлел двор на фотографии, сохранив его сквозь года. Конечно, скамейки могли поменять, а крыльцо – покрасить, но это не бросилось Тэцуо в глаза. Разглядывая места, за долгие годы почти стершиеся из памяти, он пытался воссоздать хотя бы один эпизод из юности, но получалось плохо. Размытые лица одноклассников мелькал перед глазами, не желая обретать конкретику, все перемежаясь с какими-то вспышками света.
Вспышками.
Это слово юркнуло в мозг, будто скользкий живой угорь. Тэцуо мотнул головой, стараясь избавиться от наваждения, после чего вновь всмотрелся в темноту двора. Вспышка света.
Он вспомнил, как сидел на крыльце, а прямо перед ним мелькали пронзительно-белые всполохи, из-за которых трудно было сфокусировать взгляд на лицах.
Нет, не лицах, подумал он.
Трудно вспомнить лицо, которое ты никогда не видел.
И тут Нисикава понял – понял, почему Нэцуми не смогла вспомнить лица Хидэо, понял, почему она нашла катушки с пленкой в его квартире, почему ему так не понравился тип, сопровождавший Хаттори.
Тэцуо посмотрел на пустынную улицу перед школой и почти увидел тощую фигурку одинокого ребенка, сжимающего в руках фотоаппарат.
Он вспомнил, почему Хидэо никому не нравился, вернее, почему никому не нравилось его хобби.
Тамура Хидэо очень любил фотографировать.
И возможно, подумал Нисикава, именно эта привычка его сгубила.
Он развернулся и быстрым шагом направился прочь от школы.
Всю дорогу до мотеля его мысли занимал маленький Тамура. Они не общались, и поэтому Тэцуо, конечно, мало что помнил о нем, но теперь, когда ему удалось воссоздать в памяти одну важную деталь, остальные подтягивались за ней, будто ткань наползала на металлический каркас. Он вспомнил, что Хидэо был одиноким забитым ребенком, выросшим без отца. Тамура всюду таскался с фотоаппаратом, снимая, кажется, все подряд – в его фотографиях не было какой-то идейной задумки, ему просто нравилось ловить на пленку случайные моменты. Учителя пару раз пытались отнять у него камеру, ведь в конце концов, постоянные вспышки и привычка Хидэо фотографировать людей исподтишка действовала на нервы не только взрослым, но и сверстникам Тамуры, но как только камера покидала его руки, он становился плаксивым и нервным, поэтому в итоге на него просто махнули рукой. Этот краткий, но хоть мало-мальски что-то объясняющий портрет, который Тэцуо удалось собрать, пока он в промозглой ночи шагал к мотелю, пока что неплохо вписывался в его версию событий, но ему требовалось мнение со стороны. Открывая дверь в свой номер, он подумал, что с утра обязательно расскажет о своих воспоминаниях Нэцуми и Кохэку.
Но до утра ждать не пришлось.
К рассвету, в час, когда солнце уже принялось подниматься над горизонтом, кто-то холодный и худой забрался к Тэцуо под одеяло. Нисикава широко открыл глаза, напряжённо вглядываясь в темноту, и увидел длинное лицо, в обрамлении растрепанных волос перед собой на подушке.
– Ты напугала меня, – сказал Тэцуо, убирая прядь с чужого лба. – Тоже мне, Баку, пришла съесть мои сны?
Нэцуми подтянула колени к груди, создавая между ними своего рода вакуум. Односпальная кровать была узкая и скрипучая, лежать было откровенно тесно, поэтому Тэцуо прижался к стенке, чтобы хоть как-то увеличить свободное место.
– Голодная останусь, – вздохнула Китамура. – Ты ж не спишь толком.
Тэцуо выгнул бровь, но в синих предрассветных сумерках этого было не видно.
– Какое тебе дело? – поинтересовался он.
– Никакого, – Нэцуми перевернулась на спину и уставилась в потолок, сложив руки на груди. В темноте комнаты ее бледная кожа практически светилась. – Ты умрешь от переутомления, а мне делать твою работу?
– Ты все равно спихнешь ее на Кохэку.
– Спихну, – с гордостью согласилась она. – Но работать-то все равно придется больше.
Они помолчали немного, вслушиваясь в предутренние звуки. В коридоре жужжали электрические лампы, за окном скрипел под ногами раннего прохожего выпавший за ночь снег. Тэцуо воспользовался паузой, чтобы еще раз прокрутить в голове свою ночную прогулку, и произнес:
– Ты помнишь, как Хидэо всех фотографировал?
Нэцуми повернула к нему лицо.
– Это был он? – протянула она. – Честно, я помню, что кто-то вечно ходил с камерой и всех снимал, но не помню кто это был.
– Я больше, чем уверен, что это он, – ответил Тэцуо. – Вспомни пленку, которую ты нашла в его квартире. Я думаю, она осталась со школьных, максимум – со студенческих времен. Если, конечно, он не увлекался фотографиями собственного спального места, в чем я сильно сомневаюсь.
Китамура повернулась на бок и положила голову на ладонь, локтем упираясь в подушку прямо рядом с лицом Нисикавы.
– А еще там были фотографии Хаттори.
Тэцуо приподнялся и сел на кровати.
– Как ты думаешь, – с волнением в голосе затараторил он. – Ее фотографии стали интересовать его уже после того, как она прославилась?
Китамура потерла щеку свободной рукой, после чего пожала плечами.
– Может и нет, – сказала Нэцуми, всматриваясь в лицо напротив. – Но какая разница, все мальчишки в школе были в нее влюблены.
Тэцуо хмыкнул.
– Ладно, может, не все, но большинство. Что с того, что Хаттори могла ему нравиться?
– Дело не в том, что она могла ему нравиться, – Нисикава покачал головой. – А в том, что он сделал со своими чувствами.
– Пф, – фыркнула Китамура. – Ну даже не знаю. Что обычно мальчики делают с невзаимной любовью? Молчат и строят из себя холодный и непрошибаемых.
– Да, но это было не в его стиле... эй!
– Ничего личного.
– Ничего, как же, – Тэцуо потер шею рукой. – Знаешь, что я думаю...
– Что?
– Тамура сфотографировал Хаттори, – начал он. – А ей не понравилось, что у него есть эти фотографии, ведь, наверняка, такая девочка, как она, испытывала неприязнь к кому-то вроде него. Вот и мотив.
Китамура скривилась.
– Что за бред, – она замотала головой. – Думаешь, она вернулась в родной город семнадцать лет спустя и убила одноклассника только потому, что у него были ее неудачные детские фотографии? Ей что, больше заняться нечем?
– У тебя есть версия получше?
– Вообще-то, не у меня, – уклончиво произнесла Нэцуми. – Когда мы с Кохэку ехали сюда, он предположил, что у Тамуры, возможно, было что-то, чем он мог шантажировать Хаттори.
– Он же был влюблен в нее.
– Или нет.
Тэцуо нахмурился.
– Или, – продолжила Китамура. – Он действительно был в нее влюблен, но это не помешало ему ее компрометировать. Вернее... что-то вынудило его на это именно сейчас, иначе он не стал бы... ну...
– Я понял тебя, – перебил Нисикава, и вдруг, перекатившись, навис над Нэцуми – но только чтобы взять с прикроватной тумбочки свои наручные часы. Они показывали начало седьмого утра. – Как ты думаешь, что нам на это скажет полиция?
– Ты что, – Китамура приподнялась на локтях, так, что кончик ее носа почти коснулся чужого подбородка. – Собираешься пойти и все им рассказать?
– Мое дело – расследовать убийство, но если Хаттори действительно виновата, арестовать ее – работа полицейских. И лучше бы нам с этим поспешить, – добавил он, поднимаясь с кровати и накидывая рубашку. – Иди собирайся, я разбужу Араи.
Нэцуми с недовольным вздохом уронила голову на подушку, но уже через секунду вскочила на ноги и направилась к выходу из комнаты, громко топая по ковролину босыми ногами.
Еще не рассвело, когда серебристая Исудзу, заворчав старым мотором, выехала с парковки под аккомпанемент тихой несерьезной ругани в салоне. Тэцуо вполголоса критиковал умение Нэцуми парковаться (– «Ты серьезно оставила машину вот так?» – «Все равно стоянка пустая, что ты хочешь?» – «Но есть же правила!»), Кохэку, свернувшийся калачиком на заднем сиденье, ругал обоих своих коллег за то, что его подняли в такую рань, и никакие замечания об уважении к старшим не могли остановить поток его досады.
Выпавший за ночь снег сбился в кучки, которые едва ли можно было назвать сугробами, у обочин, замел крыши и тканевые навесы над входами. Облаченный в снег, Отару выглядел не так тоскливо, как еще пару дней назад. Вдобавок, выпавшие за ночь осадки оставили небо безоблачным, поэтому видимость на дороге была куда лучше, чем Тэцуо ожидал, так что пользуясь немноголюдностью, он позволил себе чуть превысить скорость.
Уже сворачивая на улицу Сидзуя, Нисикава замедлился и как можно аккуратнее подъехал к входу в здание.
– Давайте без фокусов, ладно? – неожиданно сказал Кохэку, захлопывая дверь. – Мне что-то не хочется второй раз быть задержанным.
Тэцуо посмотрел на коллегу и ощутил внезапный приступ жалости. Кохэку стоял на холоде в своей легкой кожаной куртке, заспанный и растрепанный, переживший задержание в полиции и вообще не имеющий никакого отношения к происходящему. Он раз десять мог уехать обратно в Саппоро под любым предлогом – и Нисикава не стал бы его держать, но Араи остался. Хотя, конечно, и ныл местами, но все же остался помочь. Вдобавок, это он нашел журнал с лицом Хаттори на обложке в кафе, пока Тэцуо и Нэцуми вспоминали школьное прошлое.
Нисикава сделал себе мысленную пометку потом сходить угостить коллегу выпивкой. Он, конечно, умел действовать на нервы, но стоило признать, что и польза от него была.
– Мы просто поговорим, – пообещал Тэцуо.
– Мы просто поговорим и постараемся не выдать тот факт, что мы влезли в это дело глубже, чем должны были, – уточнила Китамура.
Нисикава кивнул. Кохэку пригладил растрепанные волосы в отражении зеркала заднего вида, оправил куртку, и все трое направились к входу в здание.
Когда дежурный обратил на них внимание, Нисикава глубоко поклонился и произнес:
– Я свидетель по делу Тамуры Хидео, – он прочистил горло. – Я бы хотел поговорить со старшим инспектором Кубо.
Дежурный с сомнением посмотрел на Тэцуо, но все же не стал спорить – поднял с рычага телефон внутренней связи, набрал нужный номер и, дождавшись окончания гудков, передал кому-то слова Нисикавы. После этого он несколько раз кивнул, поблагодарил человека с той стороны провода и попросил Тэцуо подождать в приемной. Нисикава еще раз поклонился и, позвав коллег за собой, опустился на небольшой кожаный диванчик.