2
Тёмные воды за стеклом отражали разноцветный свет ламп, ловили силуэты посетителей и прятали своих обитателей. Гул разговоров прыгал от стены к стене вместе с довольно редкими щелчками камер без вспышек. Толпы радостных детишек бегали из угла в угол, крошечными своими ладошками трогали стекло и были готовы залезть друг на друга, лишь бы увидеть яркие плавающие пятнышки. Взрослые тщетно пытались их оттащить, шипели и соглашались уже закричать, лишь бы не кричали так громко их дети, да и чужие дети тоже.
Барб стояла чуть поодаль аквариума с рыбами-клоунами, держала в руках телефон и снова уходила мыслями во вчерашний вечер, когда наговорила ему всяких глупостей, когда неосознанно начала первой рвать тонкую нить между ними.
Она жалеет. Она места себе не находит. Она думает, что всё испортила.
Огромная очередь у входа, по её мнению, определённо была виновата в том, что вернулось это бесконечное и испытывающее чувство вины. Барб не может просто поверить его словам. Ей кажется, что она задела его. Ей кажется, что всё никак не может быть нормально, ведь она буквально назвала собственного отца предателем.
Она чувствовала, как в груди о рёбра отчаянно билось сердце, словно хрупкая канарейка о железные прутья клетки. Была готова поклясться, что в ушах раздавался не бешеный сердечный ритм, а звонкие удары нежного тельца о металл.
«Всё плохо», — обречённо произносит Барб про себя и наконец двигается с места.
Мама, как назло, потерялась ещё где-то в маленьком зале с едой, поэтому значительно отстала и никак не могла помочь ускорить процесс отвлечения дочери от всего, что норовило фигурально разорвать её изнутри. Барб не придумала ничего лучше, чем найти в кармане рюкзака наушники и включить «спасательный плейлист».
«Музыка и рыбки — прекрасно».
Теперь надоедливых голосов поубавилось, как и ноток нарастающего раздражения; Барб пришла сюда не за этим, совершенно не за этим, но, как оказалось, ничего не могла с собой сделать.
Разве жизнь дана только на сплошное нытьё? Разве постоянно жаловаться — единственная радость человеческого существования? Барб не могла ответить точно, но зато могла с уверенностью сказать, что счастье необходимо подмечать в мелочах и их впоследствии искать дальше, не останавливаясь на тоске и грусти. Эту значительную малость Барбара Мэри Рэдгрэйв уже успела понять. Для серости всегда найдётся время и место. Её слишком много. Она вытесняет то, чем все должны на самом деле наслаждаться, заставляет забывать красоту рассветов и пряный запах утреннего чая, жизнеутверждающий шорох листьев и приятное тепло горячей ванны.
Звучит просто, как дважды два. Звучит знакомо, потому что многие уже не раз говорили об этом людям. А ведь жизнь — это тоже относительно просто. Она, в самом деле, гораздо проще, чем мы думаем, потому что нам нравится всё усложнять и искать невыполнимые задачи, придумывать трудности и относиться к жизни так, словно она настроена против каждого живого существа.
Правда, Барб знала, что иногда выбраться из-под тяжести печальных мыслей бывает сложно, как и относиться к жизни позитивно. Она сама не раз сталкивалась с этими проблемами, выпадала из равновесия и переставала на какое-то время верить в лучшее. Переставала, потому что никто не мог напомнить. Никто не мог напомнить, потому что она ни с кем никогда не делилась тем, что творится там, глубоко внутри. Ей приходилось выбираться, выкарабкиваться из тьмы на свет самостоятельно, попутно разбиваясь, царапаясь о собственные чувства и домыслы.
Сейчас она думает, что опять в шаге от того, чтобы провалиться в эту непроглядную бездну. Ей кажется, будто она стоит на самом краю обрыва, и между ней и пропастью — один лишь шаг. Каждая клеточка её тела кричит о помощи, молит Бога о том, чтобы рядом появился кто-нибудь, кто смог бы поддержать и сказать, что всё будет хорошо. О большем Барб не может просить.
Атмосфера нового места, несомненно, помогала отпустить все тревоги или, по крайней мере, большую их часть. Его аура ещё не успела помрачиться, насытиться тёмными настроениями и депрессивными мотивами, как это часто случается со многими общественными местами. Океанариум держался молодцом, вселял надежду и дарил чувство очень схожее с вдохновением, некий душевный подъём. От него веяло весной: чистотой и свободой, прохладой и свежестью. Тем, чего так не хватает каждому жаркими летними днями. Тем, в чём люди так отчаянно нуждаются, когда некуда бежать от насущных проблем, цепляющихся за спину ловкими стеблями, впивающихся шипами глубоко в кожу.