Глава 1.
Рука, что ведёт.
«Тепло отцовской опеки — лучший камуфляж для хищника.»
Тьма в комнате была густой, почти осязаемой, когда Эмили резко села на кровати, сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из грудной клетки. Пижама прилипла к спине, пропитанная холодным потом, а воздух вокруг казался спёртым, словно кто-то невидимый медленно выкачивал из него кислород.
Она судорожно вдохнула, оглядываясь.
Стены, когда-то украшенные постерми с любимыми группами, теперь казались чужими, а тени от уличного фонаря за окном изгибались в странные, угрожающие формы. На письменном столе, заваленном учебниками, лежал конспект по уголовному праву — верхний лист был смят, будто её пальцы вцеплялись в него во сне.
Ноги сами понесли её в ванную.
Вода хлынула ледяными иглами, обжигая кожу, но даже этот холод не мог заглушить внутреннюю дрожь. Она вжалась в угол душевой кабины, чувствуя, как капли стекают по её телу, словно пытаясь смыть нечто большее, чем пот.
«Тот женский крик. Грубые пальцы, впивающиеся в её плечо. Запах чего-то металлического — крови.»
Она резко открыла глаза.
Вода продолжала литься, но в её шуме теперь слышались шёпоты — обрывки фраз, которые она не могла разобрать, но от которых по спине бежали мурашки.
Полотенце грубо впитывало влагу, когда она подошла к зеркалу.
И вдруг — сердце пропустило удар.
На белом халате проступили алые пятна.
Кровь.
Она в ужасе посмотрела на свои ладони — они казались липкими, красными, будто...
— Милая, ты в порядке? — голос матери за дверью прозвучал как гром среди ясного неба. — Ты вчера вернулась так поздно...
— Всё... всё нормально, мам, — её собственный голос прозвучал чужим, словно доносился издалека.
Она резко потёрла глаза — и халат снова был безупречно белым.
Воздух в кухне густой от запаха жарящегося лука, но сквозь него пробивается что-то ещё — напряжение, острое, как лезвие ножа в руках Генри.
Эмили замирает на пороге.
Брат стоит у плиты, его движения точные, выверенные. Лезвие сверкает, рассекая помидор на идеальные дольки — раз, два, три. Каждый разрез сопровождается тихим *шк* о разделочную доску. Он не торопится. Наслаждается процессом.
«Вы выжили. А выжившие должны быть готовы повторить всё, если потребуется» — слова Лектора всплывают в голове, и пальцы Эмили непроизвольно сжимаются в кулаки.
Мать сидит за столом, спина её неестественно прямая, будто она боится даже дышать слишком громко. Её пальцы теребят край салфетки, скручивая её в тугой жгут. Когда она замечает Эмили, её глаза на мгновение вспыхивают тревожным облегчением, но тут же тускнеют, когда Генри поворачивается.
—Садись, — говорит он, не глядя, — решил вас удивить.
Мать улыбается. Это жуткая, натянутая улыбка, которая не дотягивается до глаз. Она делает жест к стулу, словно приглашая Эмили сесть, но её рука дрожит.
—Приятного аппетита, милые дамы, — Генри ставит перед ними тарелки с театральным изяществом. Его голос сладок, как сироп, но в уголках губ прячется что-то острое.
Эмили смотрит на еду. Яичница с аккуратно выложенными овощами выглядит аппетитно, но её желудок сжимается. Ей хочется схватить тарелку и швырнуть её в это самодовольное лицо.
Мать осторожно касается его запястья —"Спасибо, милый"— но тут же одёргивает руку, будто обожглась. На её лице мелькает тень старого страха.
Генри замечает это. Его глаза сужаются.
—Эмили, я слышал, ты ходишь к психиатру, — он наливает себе кофе, не торопясь.
—Да, мне посоветовали...
—Глупость, — он перебивает, ставя чашку с лёгким звяканьем. —Деньги на ветер. Отец тебя совсем разбаловал.
Мать вздрагивает при упоминании отца. Её пальцы сжимают салфетку так, что суставы белеют.
—Генри, не нужно... — её голос тихий, почти шёпот.
Он поворачивается к ней, и в его взгляде — холодная, безразличная злоба.
Мать замолкает.
Эмили чувствует, как гнев поднимается по её горлу, горячий и густой. Но она сжимает зубы.
Завтрак заканчивается в гнетущей тишине. Эмили встает, стараясь не дрожать. Накидывает куртку.
На улице воздух был свежим, но даже он не мог вытеснить из головы тяжелую атмосферу кухни. Дорога к колледжу казалась привычной, но каждая витрина, каждая тень напоминала ей: мир вокруг будто потерял краски с той ночи.
В аудиториях царила тишина, студенты переговаривались вполголоса. Она пыталась сосредоточиться на лекции по уголовному праву, но слова профессора звучали отрывисто и странно символично: «Порой граница между убийцей и жертвой тоньше, чем кажется...» Эмили невольно вздрогнула.
Когда занятия закончились, она задержалась у дверей корпуса, не решаясь идти дальше. И всё же ноги сами повели её к знакомому зданию — туда, где в воздухе пахло кожей, специями и опасностью.
Поднявшись по лестнице, она заметила мужчину у выхода из кабинета. Тёмные кудрявые волосы скрывали часть лица, плечи были опущены, взгляд — уставший, словно мир обрушился на него. Он бросил на Эмили быстрый, почти пустой взгляд и, не сказав ни слова, прошёл мимо.
Дверь в кабинет была приоткрыта.
— Мисс Дюбуа, — голос Лектора прозвучал так, будто он ждал её ещё до того, как она появилась, — проходите.
Эмили шагнула внутрь. Кабинет был всё тем же: идеальный порядок, кожаные кресла, книги на полках в идеальной симметрии. Лектор жестом пригласил её присесть.
— Как утро? — спросил он мягко, но взгляд его был цепким, изучающим.
— Напряжённо... — Эмили села, теребя край рукава. — Генри снова... говорил неприятные вещи.
Лектор чуть наклонил голову, будто слушал её с особым вниманием.
— Генри... — произнёс он спокойно, словно вспоминая имя близкого знакомого. — Расскажите мне о нём, Эмили.
Она замялась, потом тихо сказала:
— Он злой. Давит на маму, цепляется ко мне. Словно ждёт повода, чтобы снова причинить боль. Иногда мне кажется... он такой же, как отец.
Лектор вздохнул, но не осуждающе, а с оттенком грусти.
— Понимаю. Это тяжело — видеть в близком человеке отражение того, что вы так хотите забыть.
Эмили кивнула, уткнув взгляд в пол.
— Я боюсь, доктор. Боюсь, что всё может повториться.
Он чуть подался вперёд, его голос стал мягким, почти отеческим:
— Эмили, посмотрите на меня. — Она подняла глаза и встретила спокойный, уверенный взгляд. — Вы не одни. Здесь, со мной, вы в безопасности.
Она невольно вдохнула глубже, словно его слова на секунду сняли тяжесть с груди.
— Если Генри когда-нибудь причинит вам боль... или вашей матери... — он сделал паузу, чтобы каждое слово проникло в неё, — вы ведь не позволите этому?
Эмили прикусила губу.
— Я... не знаю.
Лектор чуть улыбнулся, но в этой улыбке было что-то слишком уверенное.
— Вы знаете, моя дорогая. Просто ещё не решились сказать это вслух. У вас уже есть сила. Вы доказали это. И когда придёт момент — вы снова защитите тех, кого любите.
Тишина повисла между ними. Для неё его слова прозвучали как обещание поддержки. Но на самом деле — как приговор. Лектор выдержал короткую паузу, словно давая её сердцу вернуться к привычному ритму, и налил в тонкую фарфоровую чашку чай. Поставил поближе — не навязываясь, как человек, который умеет быть рядом.
— Давайте ненадолго уберём в сторону тяжёлые темы, — произнёс он мягко. — Как продвигаются ваши занятия? Вы ведь на юриспруденции.
Эмили чуть заметно расслабила плечи, глоток тёплого чая вернул ей голос.
— Хорошо... даже лучше, чем ожидала. Последний семестр. Закрыла все предметы на отлично, осталась защита. И... — она на секунду смутилась, но решила не утаивать, — меня уже взяли на первую работу по специальности. После защиты выхожу помощником юриста.
— Прекрасная новость, — Лектор улыбнулся так, как улыбаются люди, искренне гордящиеся чьими‑то достижениями. — Вы идёте очень ровно: план, дисциплина, результат. Это то, чего многим не хватает, особенно пережившим травму.
Она кивнула, словно от его слов в комнате стало теплее.
— Учёба помогает складывать хаос в голове в порядок. В законе всё по полочкам: факты, доказательства, мотивы. Там есть правила.
— Правила дают опору, — кивнул он. — Что вам ближе: материальное право или процесс?
— Наверное, процесс, — ответила она после короткой паузы. — Мне нравится, как работает доказательная база, как выстраиваются линии защиты. И ещё — как право видит разницу между намерением и действием.
Лектор чуть наклонился вперёд, но его голос остался мягким, почти домашним:
— Зрело. Умение отличать импульс от поступка — редкий дар. Он защищает от поспешных выводов... и от несправедливости.
Эмили невольно улыбнулась краешком губ.
— Я стараюсь. Хочу, чтобы у меня получалось правильно оценивать людей и ситуации. Без... эмоций.
— Эмоции не нужно глушить, — возразил он тихо. — Ими нужно управлять. Вы уже это делаете. Работа поможет вам ещё крепче стоять на ногах, стать независимой. А независимость — лучшая защита для вас и вашей матери.
Она посмотрела на него благодарно — в этом взгляде было то доверие, которое так легко спутать с привязанностью.
— Спасибо, доктор. Иногда мне кажется, что без этих разговоров я бы просто не справилась.
— Вы справляетесь, Эмили, — отеческая нотка в его голосе прозвучала почти ласково. — И ещё одно маленькое профессиональное пожелание, раз уж вы на пороге практики: освежите раздел о пределах необходимой обороны и крайности, когда закон признаёт вынужденные решения. Это полезное чтение для будущего юриста.
Она кивнула, записывая в телефон, как прилежная студентка.
— Обязательно.
— Хорошо, — он откинулся в кресле, будто аккуратно завершив незримый узор беседы. — Пусть ваше знание правил делает мир для вас безопаснее. А я, — его взгляд был тёплым и уверенным, — прослежу, чтобы вы шли по ним без лишних шторма и сомнений. У вас теперь есть опора.
Слова легли на неё мягким пледом. За ними — забота. Под ними — незаметная нить, которую он уже держал в пальцах.