Игра в любовь | Pau Cubarsi

Эсмеральда мчалась через двор, туфли, подаренные ранее, почти бесшумно скользили по влажной траве. Подол роскошного вечернего платья, приподнятый одной рукой, мешал, но она не обращала на это внимания. Сердце билось часто и радостно. Впереди, за высоким каменным забором, был маленький мир — её личное убежище, общежитие, где жил Омар. Она уже представляла, как они будут смеяться над её побегом, как он обнимет её, поздравляя с днём рождения, и как они проведут остаток этой ночи, принадлежащей только им двоим, без блеска софитов и лицемерных улыбок. Эта мысль грела её куда больше, чем любое публичное поздравление.

Проскользнув через боковую калитку, девушка оказалась на территории общежития. Дворик был тёмным, лишь несколько тусклых фонарей освещали дорожки. Она быстро направилась к нужному корпусу, предвкушая встречу. Вот она, лестница, ведущая к заветной двери. Она уже тянулась к перилам, когда резкий незнакомый голос остановил её.

— Эсмеральда Мауретте?

Она резко обернулась. Перед ней стоял парень примерно её возраста с растрёпанными тёмными волосами и напряжённым выражением лица. Его глаза изучали её с каким-то странным, болезненным любопытством. Эсмеральда, привыкшая к вниманию, но не к такому, демонстративно фыркнула, не скрывая своего пренебрежения.

— Чего тебе?

— Ты можешь уделить мне буквально минуту внимания? Это очень важно, — его голос звучал глухо, но в нём слышалась настойчивость.

Мауретте высокомерно осмотрела его с ног до головы. Невысокий, худощавый, одетый в обычную потрёпанную толстовку и джинсы. Явно не из её круга. Её не интересовали незнакомцы, особенно когда она спешила к Омару.

— Нет, я спешу, — отрезала она, делая шаг к лестнице.

— Подожди! — он сделал шаг вперёд, преграждая ей путь. — Это касается Омара…

Имя её парня, произнесённое этим незнакомцем, мгновенно заставило её замереть. Эсмеральда резко развернулась, приподнимая идеально выщипанную бровь.

— Ты о чём?

Парень тяжело выдохнул, словно собираясь с силами. Его взгляд был прямым и тяжёлым.

— Недавно я узнал, что моя девушка мне изменяет с каким-то парнем из старшего курса. И представь моё удивление, когда я узнал, что у её любовника тоже есть девушка. И не кто-то, а сама Мауретте младшая.

Последние слова обрушились на Эсмеральду как ледяной душ. Её сердце, только что радостно стучавшее в предвкушении встречи, вдруг замерло, а затем пустилось в безумный галоп.

— Чего?! — вырвался у неё истеричный смешок. — Омар бы никогда… Какого хрена ты мне вообще говоришь это в мой день рождения?!

Парень не отступил; его лицо оставалось мрачным и решительным, словно он не видел её растерянности и лишь чувствовал свою собственную боль.

— Потому что это правда, Эсмеральда. С днём рождения, кстати. Мою девушку зовут Элизабет. И ваш Омар встречается с ней уже несколько месяцев. А вчера я видел их вместе, обнимающихся прямо под окнами университета. Он держал её за руку так же, как, вероятно, держит твою.

Слова незнакомца эхом отдавались в голове Эсмеральды, разбивая вдребезги её счастливые представления о вечере. Элизабет... Имя, которое она никогда не слышала от Омара. Несколько месяцев... Боль пронзила её грудь — острая и нестерпимая.

— Ты лжёшь! — прошипела она.

Её мозг судорожно пытался отыскать хоть одно подтверждение словам этого парня. Он не мог просто так прийти и выдумать такую чушь, да ещё и в такой день. Внутри что-то похолодело. Этот взгляд и уверенность в глазах незнакомца… Она так хорошо умела читать фальшь, но в нём не было ни капли лжи. Только горькая, давящая правда.

— А что, по-твоему, я здесь делаю? — его тон стал ещё более резким. — Я сам не свой последние дни! И вот когда наткнулся на тебя, я просто не смог пройти мимо.

— Я тебя поняла, — резко, почти выплюнув слова, произнесла Эсмеральда, не дожидаясь, пока парень закончит. На её лице больше не было высокомерной маски, лишь бледность и отчаяние. Она отвернулась от него, не желая больше видеть его страдающее лицо, которое лишь усугубляло её собственное положение.

Мауретте развернулась и стремительно, почти бегом, направилась к лестнице. Каждый шаг был наполнен смесью отрицания, гнева и невыносимой обиды. Она пока ещё не решила, что сделает с Омаром, если это окажется правдой: покатит его по этой самой лестнице или зарядит каблуком в затылок. Иронично, что эти самые туфли были подарены именно Кубарси. Она была уверена, что он, с его высокими моральными ценностями и нелюбовью к марокканцам, точно поддержал бы эту идею.

Но глубоко внутри, под слоем нарастающей злости, всё ещё тлела слабая надежда. Нет, это бред. Это какая-то ошибка. Омар не мог так поступить. Он был её единственным убежищем от фальши, её настоящей реальностью. Он просто не мог оказаться таким же лжецом.

Эсмеральда дошла до комнаты Омара, её рука с силой налетела на дверную ручку. Она распахнула дверь так, что та чуть не упала, ударившись о стену с грохотом, эхом разнёсшимся по тихому коридору.

Внутри было скромно, но уютно. Комната была украшена наспех: несколько воздушных шаров цвета шампанского были привязаны к спинке стула, на стене висел самодельный плакат с надписью «С днём рождения, любимая!». На маленьком столе, заставленном книгами и тетрадями, стоял праздничный торт из ближайшего супермаркета, украшенный небрежно, но узнаваемо.

Сам Омар лежал на кровати, откинувшись на подушки и уткнувшись в телефон. Он был в старой футболке и спортивных штанах и выглядел расслабленным, совершенно не подозревая о надвигающейся буре. Услышав грохот, он медленно поднял голову, и его глаза, широко распахнутые от неожиданности, встретились с пылающим взглядом Эсмеральды.

— Кто такая Элизабет?

Глаза Омара, мгновение назад наполненные мягким удивлением и нежностью, сменились на выражение растерянности. Он медленно поднялся с кровати, откладывая телефон на прикроватную тумбочку. На его лице появилась тщательно отрепетированная гримаса непонимания.

— Эсми? Любимая, что случилось? Почему ты так… на взводе? Я так ждал тебя! — его голос был нарочито мягким, с нотками заботы, но Эсмеральду это только ещё больше взбесило. Она видела эту игру, эту попытку вывести её из равновесия и отвлечь от главного. Он делал вид, что не понимает.

— Кто такая Элизабет?! — повторила она, делая шаг вперёд; её голос был низким и дрожащим от сдерживаемого бешенства.

Омар моргнул; его брови нахмурились в показном недоумении.

— Элизабет? Какая Элизабет, Эсми? Я не знаю никакой Элизабет. Ты о чём? Может, ты устала? У тебя был тяжёлый вечер…

Эсмеральда почувствовала, как в ней закипает гнев. Она знала, что должна бороться за свою правду.

Мауретте ощутила, как кровь приливает к её вискам. Это притворство, это наглое отрицание — было невыносимо. Она чувствовала, как внутри неё закипает чистая, неразбавленная ярость.

— Не притворяйся дурачком, Омар! — её голос сорвался на крик, переходящий в хрип. — Хватит! Мне плевать на твои дешёвые уловки! Мой день рождения? Ты испортил его! Ты, а не кто-то другой!

Омар сделал шаг к ней, пытаясь взять её за руки, но Эсмеральда резко отдёрнула их.

— Любимая, у тебя ведь праздник… Посмотри, я приготовил торт, шарики…

— Заткнись! — выкрикнула она, отпрянув. Её глаза пылали. — Меня больше интересует другое! Кто такая Элизабет?! И не смей мне врать!

Лицо Омара на мгновение дрогнуло, но он быстро взял себя в руки, снова надев маску невинного недоумения.

— Эсми… Я не знаю, что и кто тебе сказал, но это не правда! Никакой Элизабет нет. Я люблю только тебя, ты же знаешь! Это, наверное, какая-то злая шутка или недоразумение.

Эсмеральда презрительно усмехнулась.

— Я должна на слова тебе поверить? — она протянула руку, указывая на тумбочку. — Телефон покажи. Сейчас же.

В этот момент маска Омара окончательно слетела. В его глазах вспыхнуло что-то похожее на панику, а затем – упрямство. Он сделал полшага назад, прикрывая собой тумбочку с телефоном.

— Нет, — твёрдо сказал он, его голос был глухим и лишённым всякой ласки. — Не покажу.

— Ты издеваешься, — с отчаянием произнесла девушка, её голос был едва слышен, но в нём звучала такая боль, что даже марокканец должен был её услышать. — Омар, пока я на твоей стороне. Но если ты не представишь мне доказательства, если не развеешь мои сомнения прямо сейчас, то я мгновенно разворачиваюсь, и ты меня больше никогда не увидишь.

Омар замялся. Его глаза метались, пытаясь найти выход.

— А разве отношения не строятся на доверии? — в его голосе прозвучала нотка упрёка, почти жалости.

Эсмеральда истерично рассмеялась; это был короткий, горький всхлип.

— Ну, видимо, я недоверчивая сука, — выплюнула она, срываясь. — Но лучше так, чем жить во лжи! Покажи сейчас же!

Ультиматум сработал. Омар бросил на неё быстрый, оценивающий взгляд. Что-то изменилось в его лице – паника, кажется, победила упрямство. Он на секунду отвернулся, подозрительно быстро что-то открыл в своём телефоне и затем повернул экран к Эсмеральде.

Этого было достаточно. Пока он соображал, что именно ей показать, девушка действовала инстинктивно. Она метнулась вперёд, выхватила мобильник из его рук и, не дожидаясь ни секунды, развернулась и бросилась к двери ванной комнаты, расположенной тут же в крошечном коридоре комнаты. Омар кинулся за ней, но она успела. Щёлкнул замок, отрезая его ярость и панику от её нарастающего ужаса.

— Эсмеральда, открой! Сейчас же! — загремел его голос по ту сторону двери, а затем раздались яростные удары в дерево. — Эсмеральда! Я не шучу! Открой немедленно!

Её пальцы дрожали, но она крепко держала телефон. Экран, который Омар так поспешно повернул к ней, показывал мессенджер — чистый, с парой безобидных чатов. Как он и хотел. Но Эсмеральда уже знала, что он что-то пытался скрыть. Её пальцы быстро скользнули дальше: галерея, затем – скрытые фотографии.

И вот она. Эсмеральда замерла. Сердце пропустило удар, а затем забилось так сильно, что, казалось, заглушало грохот в двери. На экране телефона – фотографии какой-то блондинки. Слишком вульгарные. В слишком откровенном белье. Сердце сжалось от острого, жгучего чувства, а на глазах предательски начали наворачиваться слёзы.

— Эсмеральда, открой! Я не шучу! — голос Омара стал ещё более злым, почти угрожающим.

Но она уже не слышала его. Её взгляд пробежал дальше. Она не стала долго искать и быстро нашла. Контакт: «Лиз». Её палец дрогнул, но всё же нажал. Переписка. Она пролистала вверх, и её глаза побежали по строкам, каждая из которых была как удар ножом.

«Мне так нравится, что мы скрываемся».

«Ты такая горячая…».

Вот же сволочь... Она прокрутила ещё немного.

«Эта богатая дура даже не подозревает...».

«Ничего, я возьму пару сотен евро из её сумочки, она даже не заметит. Пойдём в ресторан, сладкая».

По её щеке потекла одинокая слеза, горячая и жгучая. Какая же мерзость. Он не просто изменял ей. Он использовал её. Уничтожал.

Эсмеральда медленно сползла вниз по холодной стене ванной, прижимая к груди чужой телефон, как какое-то отвратительное, но неоспоримое доказательство. Её губы дрожали, но она сжимала их до боли, чтобы не издать ни звука. Слёзы текли по щекам, смешиваясь с остатками праздничного макияжа и обжигая кожу. Все её представления о любви, искренности и о своём Омаре – всё обратилось в пыль. Не просто обман, а холодный, расчётливый обман; цинизм и жажда денег. Богатая дура... Это она. Эсмеральда Мауретте, которая бежала к нему, рискуя всем, чтобы провести с ним свой день рождения.

Глубокий вдох… раз, два, три… выдох. Она пыталась унять дрожь, собирая себя по крупицам. Нет. Она не позволит ему видеть себя сломленной. Не позволит ему выиграть. Слёзы – это слабость, а слабости она себе не прощала. Ещё несколько быстрых, судорожных вдохов. Она вытерла слёзы тыльной стороной ладони, резко, почти до боли.

С усилием Эсмеральда поднялась на ноги; её тело ныло от напряжения. Она поправила волосы, выбившиеся из аккуратной причёски, и одёрнула подол платья. В её глазах больше не было боли или отчаяния – только холодная, жгучая решимость.

— Эсмеральда, открой! — голос Омара по ту сторону двери стал ещё настойчивее, почти истеричным. — Я же сказал, открой сейчас же!

В тот же миг девушка со всей силы распахнула дверь, которая до сих пор служила ей защитой. Дерево с глухим стуком врезалось в лицо Омара, который, видимо, стоял слишком близко. Раздался вскрик, затем отрывистый стон. Он отшатнулся, схватившись за нос, из-под ладони которого тут же показалась тёмная струйка крови.

Эсмеральда стояла на пороге, словно фурия, с пылающими глазами и высоко поднятой головой. Телефон Омара всё ещё был у неё в руке.

Парень отшатнулся, застонав от боли; его ладонь прижалась к лицу, из-под которой уже сочилась кровь, пачкая светлую футболку. Его глаза, полные шока и растерянности, поднялись на шатенку.

Но в её взгляде не было ни капли сочувствия — лишь холодный, обжигающий огонь. Все нежные чувства, что связывали её с ним, сгорели дотла, оставив после себя лишь пепел отвращения.

— Пошёл нахер, — выплюнула она, каждое слово звучало как ледяной осколок. Голос её был низким, почти звериным, лишённым всяких эмоций, кроме презрения.

С этими словами она с силой швырнула его телефон на пол. Дешевый пластик со звонким треском ударился о линолеум, экран разлетелся мелкими осколками — словно разбитое сердце Эсмеральды.

Не дожидаясь ни слова, ни реакции, Мауретте резко развернулась. Её длинное платье волочилось по полу, туфли, в которых она так спешила к своей лжи, теперь несли её прочь. Она вышла из общежития, не оглядываясь, оставив за собой грохот разбитой двери и кричащую тишину.

Каждый шаг отдавался в ней болью — не физической. Это была боль от предательства, от осознания того, насколько слепа и наивна она была. Её собственный день рождения стал днём самого горького разочарования.

Мерзость. Отвратительная мерзость...

***

Зал ожидания аэропорта гудел, наполненный сотнями голосов, смехом и объявлениями, разносящимися из громкоговорителей. Но для Пау весь этот многоголосый хор был лишь фоновым шумом. Он стоял чуть поодаль от своей семьи, высокий и заметный даже в толпе, его взгляд неустанно скользил по табло прилётов, а затем возвращался к циферблату наручных часов. Каждая минута тянулась непозволительно долго, обволакивая его растущим беспокойством.

Вокруг него царила привычная, почти домашняя суета. Родители и сестра, окружив Ламина, громко и непринуждённо смеялись над какой-то его шуткой, их лица светились радостью. Педри и Фернандо, прислонившись к стене, с головой ушли в свои телефоны; их пальцы мелькали по экранам — то ли в игре, то ли в жаркой переписке. Рафинья с сияющей улыбкой целовал жену, играя с ребёнком, а Наталия нежно поглаживала малыша по головке. Картина семейного благополучия и безмятежности.

Но Кубарси эта идиллия почти не касалась. Его мысли были заняты совсем другим. Точнее, совсем другой. Эсмеральда. Она должна была полететь этим рейсом. Он сверился с расписанием в пятый раз, потом в десятый. Время вышло, пассажиры уже потянулись к выходу, но её не было. Звонки на её номер уходили в никуда, сообщения оставались непрочитанными. Полнейшее, наглое игнорирование. И что самое странное — никаких новостей о ней в СМИ. Ни скандалов, ни сплетен, ни даже намёков на то, где она может быть. И последнее, наверное, было к лучшему. Однако если Эсмеральда исчезала с радаров таблоидов, это обычно означало, что она действительно в беде или переживает нечто слишком личное, чтобы это можно было выносить на всеобщее обозрение.

Его пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Где она? Разве можно было что-то пообещать, а потом молча кинуть? Ах да, как же он мог забыть главную причину всего происходящего — Омара. Наверняка она развлекается где-то с ним, продолжает праздновать день рождения. Конечно, он был важнее, бесспорно. Но, черт возьми, было очень обидно. Обидно, что она выбрала не его.

Обидно до жгучей боли, которая расползалась по груди. Ведь после всего, что они пережили — после всех этих странных, порой невыносимых, но таких откровенных разговоров — Пау казалось, что между ними образовалась не просто ниточка, а какая-никакая связь. Возможно, это была не любовь — о нет, для этого она была слишком… неуправляемой, а он слишком прагматичным. Но это было что-то глубокое и человеческое. Взаимопонимание — что-то вроде молчаливой поддержки, которую он, к своему удивлению, находил в её едких замечаниях и неожиданной искренности. Он чувствовал, что они видели друг друга без прикрас, без напускной мишуры, которая окружала их в обычной жизни. Ему казалось, что они стали хотя бы просто хорошими коллегами; чем-то вроде двух кораблей в шторме, которые плыли рядом, не мешая друг другу, но и не оставляя наедине со стихией.

Однако дурной нрав Эсмеральды всё равно одерживал победу, как бы он ни пытался убедить себя в обратном. Эта её склонность к импульсивным поступкам, резким исчезновениям и полному игнорированию чужих чувств… Он пытался найти этому оправдание, списать всё на её эксцентричность, травмы и нежелание быть привязанной. Но внутри него всё кричало. Он просто не хотел верить, что она могла его вот так бросить. Не после всего. Не после того, как он, Пау Кубарси, позволил себе на секунду поверить в то, что кто-то, кроме его семьи и команды, может быть для него не просто знакомым, а чем-то большим — чем-то больше, чем просто имя в списке контактов. Он ждал. И это ожидание было мучительнее любых поражений на поле.

Особенно сейчас, когда он знал, что она прекрасно осведомлена о предстоящей церемонии. Он не раз упоминал о ней, объясняя важность этого события для своей карьеры, хоть она и морщила нос, называя всё это «лицемерием» и «показухой». Но она знала, что эта премия для него важна, что это не просто очередная награда, а признание его многолетнего труда и вера в его спортивную карьеру.

Им предстояло появиться вместе. «Посветиться перед камерами», как выражался его агент. Это был, казалось бы, простой, но важный жест для публики и медиа. Часть их странного, негласного соглашения, которое выходило за рамки привычных отношений. Но Кубарси, стоя здесь в гуле аэропорта, понимал, что все эти публичные аспекты были лишь внешней шелухой. Он не требовал от неё никаких героических поступков, громких слов поддержки, фальшивых улыбок или демонстрации чувств, которых не было. Он просто хотел, чтобы она была рядом.

Тихое присутствие. Незаметная тень. Просто её молчаливое, пусть даже равнодушное, но присутствие где-то поблизости. Этого было бы достаточно. Этого было бы более чем достаточно, чтобы он почувствовал, что эта едва уловимая «связь», этот хрупкий мост между ними не был иллюзией. Этого было бы достаточно, чтобы заглушить жгучую обиду от того, что она, зная обо всём, просто испарилась.

В этот момент из динамиков раздался последний настойчивый призыв к посадке на их рейс. Ирен, заметив его застывшую фигуру, окликнула его, махнув рукой.

— Пау! Идём! Начинается посадка!

Он вздрогнул, словно вынырнув из глубокого омута своих мыслей. На мгновение ему захотелось остаться на месте и продолжать этот бессмысленный, но такой важный караул. Вдруг она всё-таки появится? Вдруг это было лишь нелепое недоразумение и вот сейчас, в последнюю секунду, он увидит её большие глаза и эту надменную, но такую знакомую ухмылку? Но родители уже двинулись к выходу на посадку, команда ждала. Он не мог заставить их ждать себя.

С тяжёлым вздохом Пау двинулся следом. Его шаги были размеренными, но в них чувствовалась невысказанная тяжесть. Подойдя к стойке регистрации, он машинально полез во внутренний карман куртки, доставая необходимые документы. Пальцы нащупали плотный картон и гладкую бумагу.

Сначала показался его паспорт, затем его собственный посадочный талон. А потом… потом он вытащил её билет. Белый, аккуратно сложенный с её именем, чётко пропечатанным на нём: Эсмеральда Мауретте. Он провёл большим пальцем по буквам, чувствуя, как внутри всё сжимается. Вот он — её билет, символ его несбывшейся надежды. Доказательство того, что он верил. Доказательство того, что он ждал.

Билет в никуда, на неслучившийся полёт. Горечь затопила его. Она знала. Знала, как важна для него эта награда. Знала, что он хотел видеть её рядом. Но предпочла просто исчезнуть. И в этот момент он окончательно понял: Эсмеральда со всей своей непредсказуемостью и безразличием в очередной раз выбрала свой собственный хаос.

***

Яркий свет софитов резал глаза, а гул голосов, ещё минуту назад наполнявший огромный зал, казалось, стих, превратившись в едва слышимый нервный шёпот. Пау сидел за столом, выпрямившись, но внутренне сжавшись до предела. Его сердце колотилось где-то в груди, каждый удар отдавался гулким эхом в ушах. Вот она, эта минута. Минута, ради которой были годы тренировок, лишений и борьбы. И она была так близка, но в то же время казалась недостижимой.

Под столом, скрытая от любопытных глаз, нежная, но крепкая рука его матери нашла его собственную, сжав пальцы в ободряющем жесте. Никто не мог этого заметить, но для парня это был якорь, единственная реальность в вихре нарастающего напряжения. Он почувствовал прилив тепла — крошечную, но спасительную волну спокойствия от этого тихого, любящего прикосновения.

Казалось, весь зал на эту минуту замер, удерживая дыхание. Тысячи глаз, направленных на сцену, отражали такое же напряжение и надежду. Каждое мгновение тянулось, превращаясь в бесконечную секунду, в которой помещалась целая вечность предвкушения.

И сквозь эту звенящую тишину, где-то совсем рядом, под самым ухом послышался тихий, но настойчивый шёпот Ламина. Едва слышный, почти неосознанный, но такой родной и по-детски озорной:

— Ку-ку-кубарси! Ку-ку-кубарси!

Это было его личное секретное заклинание — попытка отвлечь, поддержать или просто разрядить обстановку. Пау слегка улыбнулся краешком губ, не поворачивая головы. Это был момент, когда всё решалось. Момент, когда ему как никогда хотелось, чтобы рядом был кто-то ещё. Но её не было. И ему оставалось лишь дышать, сжимать мамину руку и ждать приговора судьбы.

— Лучшим молодым игроком становится... — голос ведущего на мгновение запнулся, создавая невыносимую паузу, в которую казалось, вместилась вся жизнь Пау. Конверт в его руках зашелестел, и этот звук пронзил оглушительную тишину зала. — ...Пау Кубарси, Барселона!

Взрыв. Вот что произошло дальше. Мощный, оглушительный взрыв аплодисментов, криков и возгласов ликования. Весь зал взорвался, словно сбросив накопившееся напряжение. Пау на мгновение почувствовал, что теряет равновесие. Голос ведущего донёсся до него словно издалека, сквозь плотную пелену шока и невероятной радости.

Его тут же обхватили со всех сторон. Крепкие объятия отца, нежный поцелуй матери в висок, восторженный визг сестры. Ламин буквально вскочил на него, обхватив руками шею и что-то радостно бормоча. Педри и Рафинья похлопывали его по спине, их лица сияли искренней гордостью. Это был вихрь эмоций, тепла и счастья, который чуть не сбил его с ног.

Сквозь этот водоворот поздравительных объятий он наконец начал пробираться к сцене. Каждый шаг казался нереальным. Ноги слегка подкашивались, словно они впервые за долгое время несли его по твёрдой поверхности. Он пожимал руки, которые тянулись к нему со всех сторон, ловил восторженные взгляды и кивал в ответ на поздравления, но всё это было словно в тумане. Ему казалось, что он плывёт сквозь плотную массу света и звука.

Поднявшись по ступеням, он наконец оказался на сверкающей сцене. Ведущий с улыбкой протянул ему заветную статуэтку. Холодный металл ощущался в ладони удивительно тяжёлым — весомым, как и осознание всего произошедшего. Зал вновь наполнился аплодисментами, но теперь они были адресованы только ему.

И вот настало время речи. Микрофон притягивал его взгляд, а тысячи глаз в зале ждали. В горле пересохло. Он открыл рот, чтобы произнести первые слова, и в этот момент, сквозь пелену эйфории, на мгновение вспомнилась она. Её место было бы здесь — рядом с ним, хоть и на расстоянии. Её отсутствие ощущалось остро — словно незаживающая рана даже в этот триумфальный момент. Но это было лишь мимолётное воспоминание. Сейчас был только он, эта награда и слова, которые он должен произнести.

Он сделал глубокий вдох, чувствуя, как лёгкие наполняются воздухом. Микрофон слегка скрипнул, и его голос — поначалу дрожащий от волнения — быстро обрел уверенность и разнёсся по залу:

— Добрый вечер, дамы и господа! Я стою здесь, и мне кажется, что это сон, из которого я не хочу просыпаться. Хочу выразить свою огромную, безмерную благодарность. Это невероятная честь для меня получить такую престижную награду. Прежде всего, я хочу поблагодарить свой клуб — «Барселону». Это не просто клуб, это мой дом, моя семья. Спасибо каждому тренеру, каждому члену персонала, которые верили в меня, развивали меня и давали мне шанс расти и учиться каждый день. Ваши наставления, ваша поддержка и ваша вера сделали меня тем, кто я есть сейчас. Мои товарищи по команде… Вы — настоящие братья. Мы вместе тренируемся, боремся, побеждаем и проигрываем. Мы поддерживаем друг друга как на поле, так и за его пределами. Эта награда — наша общая награда, потому что без вашей помощи, самоотдачи и таланта я бы никогда не достиг этого. Спасибо вам, парни! И, конечно же, моя семья. Мои родители, моя сестра… Вы — моя главная поддержка, мой фундамент, моя сила. Ваша любовь, терпение и готовность жертвовать ради меня всегда были тем топливом, что двигало меня вперёд. Вы всегда верили в меня, даже когда я сам сомневался. Эта награда — ваша награда. Спасибо вам за всё!

И вот, где-то на периферии зрения, в самом конце зала, у массивных дубовых дверей, ведущих в фойе, его взгляд выхватил едва различимое движение. Сердце ёкнуло, пропуская удар. Она.

Эсмеральда стояла там, полускрытая за колонной, словно тень, едва заметная в полумраке входной зоны. Она не махала и не привлекала к себе внимания; просто стояла, скрестив руки на груди, и её глаза, скрытые в тени, были прикованы к нему. Украдкой. Словно не хотела, чтобы её присутствие было замечено, но не могла устоять и не прийти.

Неожиданный прилив тепла разлился по его венам, смывая остатки обиды, терзавшей его часами. Он ощутил, как уголки его губ сами собой растягиваются в широкой искренней улыбке. Это была улыбка, адресованная не тысячам зрителей и не прессе, а ей — Эсмеральде, застывшей у входа. Улыбка облегчения и радости от того, что она всё-таки пришла.

— Эта премия — это не только признание моих усилий; это вдохновение двигаться дальше. Это напоминание о том, что мечты сбываются, если ты готов усердно работать, верить в себя и никогда не сдаваться. Я обещаю продолжать работать ещё усерднее, чтобы оправдать это доверие и эту честь. Спасибо всем, кто сегодня здесь, кто болеет за меня и поддерживает. Это невероятный вечер. И в заключение я хочу сказать… — он выдержал паузу, позволяя эмоциям захлестнуть его. — Visca Barca! Visca Catalunya!

Зал взорвался аплодисментами и восторженными криками. Пау стоял на сцене, купаясь в свете софитов и шуме оваций, осознавая свою победу. И где-то там, у входа, он знал: она всё ещё смотрела. Её присутствие было самым необычным и самым ценным подарком этого вечера.

***

От Автора:

вся актуальная информация
tg/tiktok: spvinsatti