Глава XIII
— Вот и всё, — сказал Суэро, и голос подвёл его: сорвался и дал хрипотцу. Хайме, конечно, заметил это.
— Не жалеешь? — спросил он, откинув голову назад и небрежно прислонившись к стенке кибитки. Он поднаторел в том, чтобы делать вид, будто ему всё равно, хотя после вчерашнего это было просто смешно. Он боялся, что Суэро посмеётся над ним, но тот посмотрел в ответ так же прямо и хорошо, как прежде, и переспросил:
— Жалею о чём?
— Почём я знаю? О чём-нибудь.
— Если ты имеешь в виду нашу эскападу, то я не жалею. Нужно разрубить этот узел и спасти Леонор, а, кроме нас никто больше этого не сделает. Если ты имеешь в виду наш грех... мне казалось, я всё сказал вчера.
Хайме пробормотал с непривычным смущением:
— То было ночью, а сейчас настал день. Ты мне вчера разного наговорил.
— Моё слово неизменно. Я и при свете дня повторю, что не жалею.
Хайме даже глаза прикрыл на мгновение, таким теплом залило его изнутри. Как будто всю жизнь мёрз и только теперь согрелся по-настоящему. И когда Сангуэса успел взять над ним такую власть?
— Тем более что мы оба можем умереть сегодня, — прибавил Суэро.
— Мы каждый день можем умереть. Каждое утро может стать последним. Так почему ты раньше не решился встречать эти утра с кем-то приятным? — протянул Хайме, и Суэро слегка улыбнулся:
— Тогда я уже встречал бы их с кем-то другим, и тебе оставалось лишь кусать локти.
Хайме расхохотался, Суэро засмеялся вслед за ним, а угрюмый Мануэль обернулся, недовольный их весельем.
Отсмеявшись, Суэро неожиданно серьёзно сказал:
— Что бы ни произошло сегодня, я не обернусь против тебя. — И прибавил, чтобы немного ослабить важность своих слов: — Как можно отдать старого врага кому-то другому. Ты слишком для меня ценен.
Хайме, который обычно не лез за словом в карман, долго собирался ответить, но не успел — кибитки приблизились к мосту, и Суэро пришлось спешиться, чтобы не привлекать лишнее внимание. Тень башни упала Хайме на лицо.
— Кто идёт? — спросил стражник, и старая Мануэла ответила от лица всех:
— Бродячие артисты, добрый сеньор. Мы приглашены порадовать знатных господ нашим скромным представлением.
Стражник пожевал губами и бросил:
— Ждите.
Кибитки довольно долго стояли у ворот. Мимо проезжали подводы с провизией, и их возницы свистели или отвешивали похвалы Урраке, а некоторые и крестились при виде хугларов. Наконец, им тоже дали знать проезжать.
— И впрямь не соврали, — напутствовал их стражник. — Повезло вам, что король желает посмотреть на ваши кривляния.
— Благодарю вас, добрый сеньор, — наперебой повторяли Мануэла, Перико, маленькая Агуэда и вся труппа. Хайме гордо прищурился, но согнулся, пряча лицо. Даже Суэро слегка поклонился вместе со всеми. Поездив с хугларами, он тоже немного научился актёрствовать.
Он привил мне немного своих чёртовых дворянских сложностей, подумал Хайме, ну, а я сделал рыцаря немного разбойником и немного хугларом.
Мимо них проплыла внешняя стена замка — такая толстая, что ты проходил сквозь неё как по туннелю.
— Что ж, — сказал Суэро, когда солнце на миг исчезло, — удачи нам.
И он перекрестился, а Хайме на всякий случай сделал жест от дурного глаза. И, прежде чем они въехали во двор, успел наклониться к Суэро и шепнуть:
— А у меня нет чести, Сангуэса, и моё слово можно изменить. Раньше я клялся убить тебя, а теперь клянусь, что ты выйдешь отсюда живым, даже если для этого мне придётся сдохнуть.
***
— Неужто тебе так дурно, дитя? — сочувственно спросила королева, сев на край постели Леонор и касаясь её лба материнским заботливым жестом.
Та слабо кивнула, кутаясь в тяжёлое одеяло.
— Меня знобит, ужасно хочется спать, и живот будто огнём горит, — жалобно сказала она. — Никакой пир не принесёт мне радости, а мой больной вид расстроит гостей. Простите меня, ваше величество, и позвольте не идти.
— Конечно, я дозволяю, — милостиво разрешила та. — И пришлю тебе своего лекаря. Не беспокойся, в твои годы ты Божьей милостью быстро встанешь на ноги. Отдыхай.
Она поцеловала Леонор в лоб и, слегка улыбаясь, вышла из спальни вместе с дамами.
Леонор шумно выдохнула.
Что ж, кажется, ей случайно удалось угадать с признаками. А дрожь даже изображать не пришлось.
Она откинула одеяло и выбралась из-под него — полностью одетой.
Приоткрыла дверь и даже закрыла глаза, чтобы сосредоточиться на малейшем шорохе.
Нет, коридор пуст.
Леонор выскользнула за дверь.
***
— Не больно-то удобный зал, — сказал Перико, уперев руки в боки. — Давайте, может, кулису правее передвинем, так мне ближе будет.
— Да ты у меня в печёнках уже со своими перестановками, — проворчал вспотевший Мануэль, но послушно начал выполнять. Старая Мануэла в это время уже работала: в отдельной комнате, подальше от не располагающей к таинственному суеты, она раскладывала карты и гадала по ладони всем желающим. Хайме благоразумно старался не мелькать на виду, но всё же помогал с подготовкой сцены. Суэро чувствовал себя не у дел, потому что всё, что мог, он уже переделал, а что-либо стоящее хуглары всё ещё не решались ему поручать — похоже было, что из почтения, но он подозревал, что они просто недостаточно доверяют чужим рукам. Однако важный и деловой вид давался ему с успехом, и он обозревал ход работ, скрестив руки, как будто был за главного. На его лице красовалась носатая маска Капитана. Некоторые члены труппы тоже заранее надели маски, прикрывая его, и картина не выглядела подозрительно. Как бы равнодушно взгляды дворян ни скользили по хуглару, всё же стоило быть осторожным.
К тому же, первые зрители уже начали подходить и усаживаться за столы. Суэро кланялся входящим и оглядывающимся в поисках остальных дамам и господам, а затем краем глаза не оставлял слежку за ними.
— Ты поглядываешь по сторонам, как истый разбойник, — шепнул ему Хайме, проходя мимо. После потери рубахи одет он был только в жилет на голое тело, его глаза поблескивали из прорезей маски, а свет факелов рыжими искорками вспыхивал на небритой щеке.
Суэро хотел было отшутиться в ответ, но тут его слух уловил разговор двух только что вошедших дворян:
— А епископ?
— Он во всеуслышанье отказался веселиться вместе с королём. Говорит, что не желает смотреть на грешные кривлянья.
— Как будто не он держит у себя парочку карликов. Что за лицемер.
Епископа не будет на представлении! Хуглары уже подготовили реквизит и даже спрятались по углам в ожидании главного зрителя, и Суэро поспешил укрыться за кулисой и притянуть к себе Хайме:
— Аснареса не будет.
— Что ж, надеюсь, что он будет тихо пищать, когда я его прижму, — ухмыльнулся Хайме. — Не отступать же в самый последний момент.
Суэро помедлил, но вынужден был со вздохом кивнуть.
За хлипкой занавеской он уже слышал гул зрителей. Хинио бестрепетно разминался. Агуэда сидела на бочонке и рвала кусочек мяса на клочки поменьше, чтобы скармливать медведю после трюков. Её питомец просунул нос между решёток клетки, жадно принюхиваясь. Уррака улыбнулась Суэро.
К хугларам заглянул слуга в цветах короля:
— Его величество приказал начинать без него.
Значит, пора потихоньку выскользнуть из-за кулис с верёвками и булавами для жонглирования в руках и, будто бы по делу, выйти из зала. Хайме пошёл первым, Суэро за ним, испытывая искушение обернуться в последний раз, словно жена Лота. Последнее, что он слышал, были слова Перико:
— Что ж, удачи нам, — а, всё-таки обернувшись, он увидел, что каждый ответил жестом от сглаза: Уррака «козой», Мануэль и Хинио кукишем, а Агуэда ещё более неприличной фигурой.
***
Когда дошло, наконец, до дела, Хайме почувствовал небывалую лёгкость. Тело само помнило, как идти тихо и как, если тебя всё-таки заметили, шагать деловито и сосредоточенно, будто ты здесь по праву. Как незаметно добраться до служебных помещений, бросить там хугларское барахло и стянуть оттуда пару ливрейных курток в цветах короля. А Суэро помнил, где эти помещения находятся и как пройти до покоев епископа.
— Почём ты знаешь, что он там? — вполголоса спросил Хайме, поводя плечами (куртка отчаянно жала).
— Просто знаю. В королевской резиденции за каждой семьёй, за каждой должностью закреплены определённые комнаты в определённых частях замка. Если расселить всех не так, как заведено, может подняться скандал. Верь мне, Аснарес в этом крыле.
И слуги здесь им попадались епископские, смотревшие как-то с прищуром, с подозрением — но молча проходящие мимо.
Вот и комнаты. А дальше Хайме знал своё дело: он извлёк из кошеля на поясе отмычки и вскрыл дверь, пока Суэро поглядывал по сторонам.
— Врезной замок, богато, — не преминул заметить Хайме. — Но и не такие одолевали.
Поскорее пробравшись внутрь и прикрыв дверь, они оба выдохнули с облегчением. Но Хайме предупредил:
— Не расслабляйся полностью. Епископ может прийти. Или сидеть сейчас в нужнике.
— Здесь нет отдельного нужника, — пробормотал Суэро, оглядываясь по сторонам. Огляделся и Хайме: комната с массивной кафедрой, чтобы читать и писать письма стоя, здесь же шкаф с бумагами. Из комнаты дверь вела в спальню с могучей кроватью и большим сундуком в ногах, а больше ничего и не было, кроме гобеленов и ковров на стенах.
— Что ж, сперва перероем бумаги, — Суэро уже стал подступаться к шкафу, но Хайме остановил:
— Не станет он среди бумаг важное прятать. Надо искать тайник или укромное место где-то поближе к нему. Под подушкой, в перине или на дне сундука.
— Будем потрошить подушки?
Хайме ухмыльнулся:
— А то. Но сперва, наверное, всё же сундук.
Они перерыли всё, что было в сундуке, проверили стенки, днище и крышку, а Хайме лично вспорол швы на одежде епископа, пока Суэро потрошил подушки, но ничерта они не нашли. Отыскали только большую нишу за гобеленом да несколько фиников, которые епископ, видно, припас для ночного перекуса.
Хайме уже свалил тряпки в кучу, закрыл сундук, чтоб не зиял беспорядком, и утёр пот со лба.
— И что теперь?
— Надо всё-таки изучить шкаф. Есть ещё буфет с вином, и... Постой-ка! — Суэро нашёл возле постели маленькую скромную псалтирь. Открыл, пошелестел страницами — и показал Хайме прорезанное в страницах место, а в нём сложенные бумаги.
— Вот чертяка! — возмутился Хайме и сдул пушинку с носа. — Не побоялся святую книгу резать. Читай скорей, что там.
Суэро развернул бумаги и успел даже измениться в лице, но вслух не прочёл ни слова: дверь в покои епископа открылась. У них имелась только пара мгновений, пока человек идёт через кабинет, и оба, не сговариваясь, бросились к гобелену. Хайме поднял его и пропустил Суэро, а потом нырнул сам, но снаружи они оставили страшный беспорядок. Хайме уже ждал, что слуга — или сам епископ, — заголосит, позовёт охрану. Вместо этого человек прошёлся по спальне, изучая обстановку, а, может быть, недоумевая. Хайме потихоньку достал нож и стал проверчивать дырку в гобелене. Когда он и Суэро и щека к щеке прижались к ней, то увидели, что посреди комнаты стоит королевский управляющий и изучает содержимое епископского сундука.
Хайме беззвучно помянул Мадонну, и, видно, Она услышала его, но ответить решила своеобразно: вновь раздался шум шагов, на этот раз потише, но чёртов Энтенса добежал до гобелена, вскидывая длинные старческие ноги, как журавль, поднял его, увидал, что здесь уже занято, и оторопел было, но втиснулся-таки между ними.
Дверь открылась — кто-то вошёл в спальню.
Энтенса же злобно посмотрел сперва на Хайме, потом на Суэро, а затем дёрнулся: увидел бумаги и попытался отобрать их у Суэро, но быстро получил от него по руке.
Шаги по спальне заставили их снова замереть. Кто-то беспокойно прошёлся по комнате. Шуршало платье: женщина. Дырка в гобелене теперь была прямо напротив Энтенсы, и тот, конечно, посмотрел и очень изменился в лице, насколько было можно его разглядеть. Следом за ним посмотрел и оторопел Суэро. Хайме, стоя на одной ноге и вытянувшись, заглянул краем глаза в дырку... и увидел, как прямо мимо него прошла сама королева.
Они трое переглянулись, но её шаги стали приближаться к двери. Видно, испугалась беспорядка в спальне и решила уходить. И тут...
— Ну твою-то мать, — одними губами выругался Хайме, вновь услышав шаги. Суэро в темноте даже слегка рассмеялся. Королева с поразительной для такой величественной женщины резвостью метнулась прямиком к гобелену и даже взялась за его край, но, прежде чем она успела открыть бархатные туфли Энтенсы и сапоги Хайме, замерла, услышав голоса:
— Что ты тут делаешь?
— Оставь всех снаружи.
Это были король и Леонор.
Жива и здравствует, хитрая дворянская зараза!
— Почему? — спросил король.
— Прошу, поверь мне.
Суэро и Хайме вновь переглянулись, и Хайме в темноте было видно, как Суэро улыбается. Видно, ещё не задумался о том, что короля она теперь зовёт на "ты".
А королева передумала прятаться, наоборот, выпрямилась и скрестила руки на груди.
Снова отдалённый звук шагов. Несколько человек.
Что там творится?
— Так в чём дело? — голос короля теперь звучал ближе.
— Сперва надо убедиться, что он...
Но тут они вошли в спальню и, верно, увидели и беспорядок, и стоящую посреди него королеву.
И та не преминула грозно спросить:
— Что это вы тут делаете?
— Что мы тут делаем? — переспросил король, придя в себя после первого удивления. — Что вы тут делаете?
И то сказать, ты забрался куда-то с красивой дамой, а там чуть ли не из-под кровати вылезает твоя матушка. Не позавидуешь.
Но Хайме не особенно думал об этом — впервые за чёртову неделю он увидел свою подельницу живой и невредимой. И Суэро думал о том же: они почти одновременно подняли ткань гобелена, несмотря на сопротивление Энтенсы, и выбрались на свет Божий.
— Как твои дела, сеньора? — радостно возопил Хайме.
Суэро, выпутавшись из гобелена, задал более деловой вопрос:
— Леонор, ты цела? Что здесь происходит?
Хайме был чертовски доволен, увидев, как недоверие и испуг на лице Леонор сменились полновесной, сияющей радостью. Она покосилась на королевских особ, но всё же стремительно подошла обнять обоих — сперва Суэро, потом Хайме:
— Господи, как вы здесь тут оказались, зачем? И почему одеты в ливреи?
— За тобой пришли, конечно, — сказал Суэро. Хайме, почуяв на себе взгляды венценосцев, решил перевести стрелки:
— Кстати, тут ещё Энтенса стоит. Вылезай из-за гобелена, Энтенса!
Пока смущённый управляющий выбирался из-под тяжёлой ткани, король всё-таки переварил увиденное и услышанное:
— Висельник! Я тебя узнал. Значит, ты всё-таки покрывал его, — сказал он Суэро с неприятным холодком. Леонор повернулась к нему, едва не заслонив обоих своих спасителей спиной:
— Карлос, вспомни, что я говорила о Висельнике.
— Неважно, он мне солгал!
— Он, стало быть, уже просто Карлос, — протянул Хайме и удостоился осуждающего взгляда от Суэро, но только пожал плечами в ответ. Сцена была слишком бредовой, чтобы он всерьёз боялся. Как будто попал в фарс наподобие тех, что разыгрывает труппа Мануэлы.
А, кроме того, при нём были его верные ножи, а король — такой же человек из крови и мяса.
Суэро меж тем сделал шаг вперёд, чтобы сознаться:
— Это правда. Я не мог нарушить данное слово, потому что я обещал свою защиту этому человеку, ещё не зная, кто он такой. — Хайме закатил глаза. «Человеку»! — Я смиренно прошу прощения за неисполнение приказа и сейчас всё же привёл Висельника к вам, но не как преступника, а как свидетеля преступления.
— Хорош свидетель, — резко сказала королева, скрестив руки на груди. — И хорош способ привести его. Почему вы вообще тут прятались в таком неподобающем виде? Дон Галиндо, от вас я меньше всех ожидала подобного. Это измена!
Леонор желала что-то сказать и чуть не дрожала от нетерпения, но Суэро успокаивающе положил руку ей на плечо.
— Уверяю вас в чистоте моих намерений, — испугался Энтенса. — И призываю всех успокоиться и рассуждать здраво.
— Ты слишком недавно барахтался в гобелене, чтобы тебя кто-то слушал, — насмешливо сказал Хайме, и его слова вызвали бурю эмоций:
— Вызовите стражу и выведите этого смерда, — подняла брови королева.
— Моего свидетеля никто не тронет без моего согласия, — прорычал Суэро.
А Энтенса, захлёбываясь, ткнул пальцем:
— Они двое прятались тут ещё прежде меня!
Король набрал воздуха и рявкнул:
— Тихо! — и у него получилось даже довольно внушительно. Во всяком случае, все замолкли. Но не успел король поднять руку и сказать, что собирался, как раздался ещё один голос:
— Что вы все делаете в моей спальне?
Обернувшись, каждый увидел епископа Аснареса, в полном изумлении оглядывающего всю честную компанию:
— Ваше величество... Донья Жанна... — он растерянно поклонился, но больше ничего сказать не успел, потому что Леонор, скинув с плеча руку Суэро, выступила вперёд:
— Довольно! Настало время указать на убийц
Суэро поддержал её:
— Епископ нанял головорезов, чтобы перебить Менди.
Леонор сделала нетерпеливый жест, но, кажется, только Хайме заметил, что убийцей она хочет назвать отнюдь не епископа. Король вот кивнул:
— Это правда, и твой прислужник уже арестован и сознался, ублюдок, так что поздно отрицать.
Вновь обведя сборище взглядом, епископ медленно покачал головой:
— Так вы ничего не знаете. О нет, ваше величество, я верный подданный короны. Это Менди были изменниками, а я выполнял приказ королевы, вашей матери.
— Что? — король чуть не дал петуха, и Леонор и Суэро обернулись к королеве молча и резко, как две гончие, почуявшие запах крови.
— Как я и думала. Все эти попытки меня убить, — почти шёпотом сказала Леонор, — подосланные ко мне идальго, яд — всё это было продолжением первого нападения. Попыткой закончить начатое. Знаешь, что произошло с твоей обезъянкой, Карлос? Я дала ей лакомство, которым угостила меня королева, и она издохла. Именно об этом я хотела тебе рассказать. Твоя мать и есть убийца.
Хайме потихоньку выпростал из рукава рукояти ножей, чтобы быть готовым, если дело запахнет жареным.
Королева же устало потёрла переносицу и неохотно сказала:
— Не спешите называть меня убийцей, если, конечно, не хотите обвинить меня в безвинной смерти обзъяны. Дело гораздо сложнее. Дон Луис, его коварная жена и их сторонники хотели свергнуть законную власть.
— О заговоре я слышал, — бросил король, — и что ты, дон Галиндо, тоже был с ними. Не отпирайся. Леонор рассказала мне.
Теперь взгляды присутствующих скрестились на управляющем. Старик даже немного отступил назад, но ответил твёрдым, ясным голосом:
— Я был с ними, это правда. Но я никогда не выступал против законной власти. Выдав меня, донья Леонор совершила измену против себя самой, потому что король правит нами незаконно. Он бастард!
Хайме, которого мало интересовали заговоры, даже поднял взгляд от своих ножей, что уж говорить обо всех остальных. Теперь Леонор переспросила:
— Что?
— Так вот в чём дело! — воскликнул Суэро. — Вот о чём говорят бумаги! — Он поднял руку с зажатыми в ней документами и прилюдно развернул. — Здесь содержатся клятвенно заверенные и подписанные признания прислужницы доньи Жанны и, видимо, других людей, имевших к этому отношение. А вот письмо королевского врача...
Леонор даже будто ослабла, ярость в ней погасла. Хайме пожалел её в этот момент. Ему ли не знать, как мерзко натыкаться на стену там, где раньше была ненависть, жажда действия и ощущение, что всё в мире ясно и просто: вот хорошие, вот плохие.
— Теперь всё ясно, — тихо сказала она. — Мои родители смогли раздобыть эти доказательства и их положили в фундамент своего восстания. А потом Аснарес припрятал их, чтобы использовать самому. Неудивительно. Никто бы не устоял перед таким искушением.
Несколько мгновений все молчали. Король закрыл лицо руками. Суэро всё смотрел в бумаги, как будто отказываясь верить. Епископ настороженно косился на свою хозяйку, а та молчала, гордо выпрямившись, будто палку проглотила. Леонор, забыв о толпе свидетелей, подошла к королю и молча положила руку ему на плечо. Один Энтенса казался вполне довольным, даже опустился на край разворошённой епископской постели, чтобы дать старым ногам отдохнуть.
— Должно быть, это фальшивка? — выдавил король, наконец.
— О нет, — усмехнулся епископ. — Бумаги подлинные. Поэтому-то Менди и были так опасны. Поэтому случившееся не должно выйти за пределы этой комнаты, и я ожидаю...
Король молча поднял руку, и епископ — о чудо, — замолчал. Леонор тоже желала что-то сказать. Наверное, накопились вопросы и у остальных. Но король смотрел на мать, и никто не посмел прервать их молчаливый разговор.
Наконец, он сказал вслух:
— Я жду объяснений.
Королева заговорила тихо и медленно:
— Что ж, я отвечу. Лгать уже нет смысла. И вы тоже слушайте, если вам интересно — это уже не имеет значения. Мой муж, король, был бессилен. Даже если с великим трудом удавалось привести его в готовность, его семя было безжизненным и не хотело прорастать ни в моём чреве, ни в любой другой женщине. У него были любовницы, но ни одна не понесла. Правда, винил в этом он исключительно их развратность и моё каменное тело, где, по его словам, не желала прорасти даже спорынья. А в это время со всех сторон наседали французы, кастильцы, англичане... Если бы он умер бездетным, не только Менди захотели бы пристроить свои зады на трон. Видит Бог, я хотела оградить свою новую родину от бедствий, которых мой муж и так вызвал достаточно. Надев корону Наварры, я вместе с тем приняла и ответственность за эту землю. И что ещё мне оставалось делать? Молиться? Но мои слёзы уже размыли буквы в молитвеннике, и я поняла: молитва помогает лишь тем, кто делает что-то сам. И Матерь Божья помогла мне осуществить задуманное и до сих пор хранить это в тайне. А гадалка однажды предсказала — когда я была ещё девчонкой, — что я возьму на душу грех, чтобы предотвратить великое зло, и что этот грех спасёт многих. Так я пожертвовала своей честью ради этого высшего блага.
— Кем был мой настоящий отец? — сдавленно спросил король. Слушал он довольно стойко. Побледнел и сжимал руки в кулаки, но в остальном держался. Королева в ответ неприятно усмехнулась:
— Конюх, сын мой. Он был конюхом в конюшнях доньи Оливии де Логроньо, моей доброй подруги. Я обдумывала своё дело, когда приехала к ней. Мне нужен был кто-то подходящий — не только здоровый, но и нужной внешности, кого, к тому же, легко заставить замолчать. И сам Господь послал мне его, похожего на короля и светлыми волосами, и ростом. Он был крепче и сильнее, но это означало, что и ребёнок будет здоровым. Простодушный малый, но я и не ждала от смерда тонкого ума. А потом, когда я разрешилась от бремени, ты прожил первые месяцы и охотно брал грудь, я избавилась от этого человека... увы, я не смогла убрать все следы. И я надеялась, что молоко самой знатной кормилицы в королевстве облагородит сына конюха, а лучшее воспитание сделает из него достойного короля. Я ошибалась, — бросила она. Король изменился в лице, и во вновь возникшей тишине Хайме сказал неожиданно для себя самого:
— А король-то, выходит, из наших.
— Значит, заговорщики были в своём праве, — тихо сказал сын конюха. — И я действительно не достоин трона.
Все одновременно подались вперёд, чтобы что-то сказать, но первым заговорил Энтенса, даже встал ради этого:
— Так и есть! Бастард, да ещё и простолюдин на троне — позор для каждого из нас.
— Для меня не позор, — заметил Хайме, но его, конечно, не услышали, да и он и не рассчитывал.
Энтенса горячился:
— Подумайте сами. Аснарес, это ведь не по-божески. Дон Суэро, а вы неужели потерпите это? Подумайте, каким благом обернётся для вас правление доньи Леонор.
Суэро, который всё это время молчал, поднял взгляд сперва на Хайме, а потом перевёл его на Энтенсу и мрачно сказал.
— Верно, дон Галиндо. Вот только клятву я давал именно сыну конюха.
— Да дались вам эти клятвы! — вскричал Энтенса. — Что за ребячество. Ваша родственница становится королевой по праву, а ваша клятва была ложной!
Хайме посмотрел на короля — тот всё пытался прийти в себя. Потом на королеву — та копила силы, чтобы выступить против Энтенсы. Потом на епископа — тот ждал, чем всё закончится, и не лез в пекло. И, наконец, на Леонор — она по-прежнему стояла рядом с королём и по-прежнему держала руку на его плече.
Так, подумал, он. Пора вмешаться.
— Сеньора моя, а ты сама-то хочешь на трон? — спросил он.
Впервые с начала разговора его услышали. Взгляды, полные одинакового недоумения, скрестились на нём.
Леонор быстро ответила:
— Боже упаси. Ничто не смоет елей со лба Карлоса.
— Тогда вопрос решён, — сказал Хайме и метнул нож прямо в глаз Энтенсе.
Леонор вскрикнула, её Карлос даже закрыл рот ладонью, а Суэро лишь на мгновение прикрыл глаза. У королевы же ни один мускул на лице не дрогнул, хотя она как будто немного расслабилась.
— Ну, — буднично спросила она, проведя ладонью по лицу, — что будем делать теперь?
Леонор посмотрела на неё взглядом, который Хайме был хорошо знаком. Он означал: ничего не кончено, я тебе ещё отплачу. Но едва она вновь обернулась к Карлосу, этот взгляд потеплел. Да, она мне не соперница за сердце Суэро, да и никогда не была, подумал Хайме. Суэро, кажется, со смешанным чувством смотрел на это, но, насколько Хайме мог читать по его лицу, облегчения в нём было больше всего.
— У меня есть одна мысль, — сказал он.
— Возможно, та же, что у меня, кузен, — отозвалась Леонор, и её обращение окончательно поставило точку в вопросе свадьбы между ними.
— Точно, — сказал король, — Леонор, окажи мне честь и стань моей супругой. Мы избежим заговоров и междоусобицы, законная наследница будет сидеть на троне, а наш сын потом займёт его с полным правом. И никто не посмеет пальцем коснуться моей жены, даже если и пожелает. Что скажете, дон Суэро? Вы ведь её опекун.
Молча Суэро обменялся взглядами с Леонор, спрашивая её, хочет ли она этого, и та, чуть помедлив и взвесив всё, кивнула. Кивнул и Суэро:
— Для меня честь породниться с королём. — И король и будущая королева обнялись, сияющие и довольные. Быстро же они поладили между собой, пока помощь спешила к Леонор.
Хайме потихоньку положил ладонь на плечо Суэро, чтобы тот не чувствовал себя одиноко, и спросил:
— А что делать с этими мразями? Заговорщики были Менди или нет, я слышал обещания и клятвы отомстить за них.
— Их не казнили по приговору суда, а беззаконно убили. — Нежная улыбка ещё не исчезла с губ Леонор, а в глазах уже снова появился холодный огонь. — И нет для меня свадебного подарка лучше, чем месть за моих родственников.
Епископ отступил назад:
— Едва на моих руках замкнутся кандалы, вы станете врагами Рима. Меня имеет право судить лишь церковный суд. И я действовал по приказу! — Его голос звучал всё более визгливо, пока король не перебил его:
— Слышал я, как ты действовал. Божий человек нанял головорезов.
— Увы, он прав, ваше величество, — возразил Суэро, и Хайме убрал руку с его плеча. — Это создаст страшные сложности.
— Я вновь разрешу все ваши сложности, — сказал Хайме и выпростал из рукава второй нож. Бросок получился менее удачным, в горло, и епископ некоторое время дёргался на полу, булькая и хлюпая кровью.
— Поздравляю с замужеством, — сказал Хайме, выдернул нож и вытер об сутану умирающего.
Он думал, что кто-нибудь возмутится, но нет, всем понравилось, что не пришлось пачкать руки. Да, некоторое время царило неловкое молчание, но, пока он был занят оружием, взгляды остальных скрестились на королеве.
В возникшей тишине, прерываемой лишь хрипением умирающего, та гордо выпрямилась, словно показывая, что никто здесь не смеет её судить. Даже Хайме было непросто поднять к плечу нож.
— Если нужно, — сказал он, — у меня ещё не устала рука.
Но Суэро перехватил его за запястье, а король резко крикнул:
— Нет! — И спокойнее повторил: — Нет. Я хочу услышать мнения всех присутствующих, и прежде всего Леонор.
— Убийца моих родителей должна быть наказана, — твёрдо сказала та. Но Суэро заговорил — сдержанно, взвешенно, как только он умел:
— Но подумайте, ваше величество. Донья Жанна сказала правду: страна погрузилась бы в пучину бедствий, а она взяла на душу грех, чтобы предотвратить это великое зло.
— А что насчёт моих родителей? — прошипела Леонор. — Насчёт моей старой кормилицы? Наших слуг? Десятки невинных людей ничего не знали ни о каком заговоре и ни о какой смуте.
— Твои родители, девочка, сделали бы то же самое ради тебя, — сказала королева тихо, но уверенно. — Когда ставка действительно высока, десяток жизней не играет никакой роли. Менди собирались отнять сотни и сотни ради власти. Я же отделалась малой кровью — и не ради выгоды для себя, а чтобы защитить своего сына и его королевство, как велит долг любой матери.
— Ты свою власть защищала и свою добрую славу, — бросила Леонор.
— Но мать всё-таки, — пробормотал Хайме. — Мать — это святое.
— Тогда и моя мать не менее свята, чем она.
Король поднял руку, призывая всех к молчанию:
— Я принял решение. — Он поднял бледное лицо, обернулся к матери и произнёс: — Я отлучаю вас от власти, которую вы так любите, и приказываю удалиться в монастырь. Там вы останетесь до конца своих дней, окружённые подобающим обращением, но я больше никогда не хочу видеть вас при своём дворе.
Долго, очень долго королева смотрела сыну в лицо, прежде чем медленно склониться, признавая его приказ.
— Но перед этим вы должны подтвердить то, что случилось здесь. — Король обвёл всех взглядом. — А именно то, что дон Галиндо и епископ оказались заговорщиками и пытались убить меня и донью Леонор. Скорее всего, они работали на проклятого француза, но мы никогда не узнаем это наверняка. Мы остались целы только благодаря сноровке и преданности разбойника по кличке Висельник, которому я в благодарность жалую королевское прощение за все былые грехи, а также уму и благородству дона Суэро, который тоже будет вознаграждён за это в свой час. Думаю, всем по вкусу такая история. А теперь бейте тревогу.