Глава IX
Солнце стояло высоко, и, едва тенистая куща осталась позади, а над головами повисло раскалённое голубое небо, Леонор прищурилась и вновь набросила вуаль на лицо, чтобы жар хоть немного пощадил её разгорячённую кожу, а пыль не оседала на губах. Карлос ограничился тем, что утёр пот со лба и продолжил разговор:
— А что удивительного в том, что мне нравятся идеи Марсилия?
— Речи о выборной монархии в устах короля! — Леонор посмотрела на него сквозь вуаль. — Что может быть страннее.
— Возможно, со временем эта идея созреет для воплощения в жизнь, дайте ей время. Это и у Саласара хорошо высказано.
— У него весь трактат написан стихами, разве от этого не теряется смысл?
— Наоборот, — горячо возразил король, — красота изложения только облагораживает смысл!
Леонор улыбнулась и не стала с ним спорить, хотя для неё красота стихов и мысли о государстве лежали в разных областях и не должны были пересекаться.
— А правда ли, — спросила она, — что дон Галиндо тоже написал трактат о государстве?
— Есть за ним такой грешок.
— Отчего грешок?
Король ответил не сразу и несколько неохотно:
— Он был человеком моего отца от кончика носа до кончиков туфель. Им и остаётся по сей день. Ему он посвятил свой труд и его идеи описывает. Идеи эти Марсилий назвал бы тиранией, а не монархией. Дон Галиндо до сих пор не может мне простить желание всё поменять и то, что дни его силы при дворе прошли.
Не так-то чисты мотивы Энтенсы, подумала Леонор, впрочем, без особенного удивления. Только висок заныл, предупреждая о скорой головной боли. И кому тут верить?
— Кстати, он был страшным ненавистником обоих Менди, — задумчиво прибавил дон Карлос. — И дона Луиса, и доньи Эльвиры.
— К чему эти слова? — насторожилась Леонор.
— Да так, пришлось в строку, — невинно ответил он. — Мне ведь тоже хочется узнать, кто виновен в их смерти. Верите или нет, но я друг вам, донья Леонор.
Виски заломило со всей силой. Леонор даже прикрыла глаза.
Она чувствовала двойное дно в его словах... или показалось? Кто из них врёт ей? Может статься, все они.
Ей отчаянно захотелось хоть немного побыть вдали от политики, и спасительная мысль вырвала её из круговерти тревоги:
— Я слышала, что как раз в этих местах есть очень красивый обрыв и вид на реку.
— Да, он как раз недалеко, за той рощицей по левую руку от вас, — чуть рассеянно ответил король. — Вы желаете полюбоваться?
— Да, я хотела бы съездить туда.
— Что ж, я могу...
В этот момент раздался властный голос королевы:
— Ваше величество! — и король слегка поёжился, как провинившийся мальчишка:
— Что ж, должно быть, вы поедете без меня. В этой роще я как раз хочу объявить остановку на привал, чтобы укрыться от жары. Так что вы сможете спокойно съездить и вернуться. — И он направил коня к матери. Та, ожидая его, кивнула Леонор и сделала лёгкий жест рукой, отпуская её, а потом второй — и два идальго в цветах короля подъехали ближе:
— Позвольте сопроводить вас, донья Леонор, — сказал один из них.
— Ради вашей безопасности, — прибавил второй. Оба были молоды, с простыми открытыми лицами, но выглядели полными сил, а притороченные к сёдлам мечи внушали Леонор спокойствие, несмотря на неприятное всеведение королевы-матери. Она кивнула, благодаря донью Жанну.
Немало же у неё власти, думала она, пока идальго сопровождали её к обрыву. И всё же они вновь оказались под сенью деревьев, запахло листвой и хвоей, отчаянно расчирикались птицы, и Леонор, откинув вуаль, глубоко вдохнула и даже немного расслабилась.
Вскоре повеяло рекой — особым запахом нагретого ила и водорослей, мокрого песка и воды, полной незаметной глазу жизни. Леонор выехала на обрыв и убедилась, что вид в самом деле хорош. Берег круто спускался вниз, изломанный, с тут и там торчащими камнями и неровностями почвы, а на дне обрыва с шумом текла вода. По ту сторону простиралось море колышащейся под ветром травы и прекрасные, мощные башни замка Бутрон.
Вдруг странное чувство заставило волоски у неё на затылке встать дыбом. Ни на чём не основанное ощущение угрозы, вызвавшее в памяти запах дыма и гари.
Она резко обернулась и увидела, как один из идальго замахивается плёткой. Леонор успела снять ногу с луки седла, и, когда лошадь с отчаянным ржанием встала в свечку, оказалась на самом краю обрыва и, перебирая ногами, не без труда вернулась на твёрдую землю, всадница лишь упала в траву вместо того, чтобы вместе с ней рухнуть вниз.
Копыта замелькали прямо у неё перед лицом, и Леонор откатилась прочь — подальше и от лошади, и от обрыва. Встав на ноги, она увидела обоих молодых убийц. Дико, но на их лицах были такие же страх и растерянность, какие, должно быть, они видели на её лице. Они не знали, что делать. Спешившись, они стали подходить ближе, окружать, широко расставив руки, будто хотели поймать курицу.
Издав дурацкий смешок, Леонор попыталась зайти сбоку, но не выходило — идальго отрезали ей путь, не давая отбежать подальше от обрыва. Но и они не решались к ней приблизиться, ведь за спиной у неё всего в двух шагах зияла пустота.
— Это никуда не годится, — расстроенно выдохнул один из рыцарей. — Давай зарубим её и тогда сбросим вниз.
— Ты поднимешь меч на беззащитную женщину? — воскликнула Леонор, надеясь, что это хотя бы оттянет момент нападения. Рыцарь слегка пожал плечами:
— Таков приказ, а ты изменница. Мне правда жаль, что так вышло. — И потянул оружие из ножен.
Леонор попыталась воспользоваться моментом, но чуть не угодила в объятия второго убийцы и вынуждена была отступить назад, к обрыву. Глядя, как они подходят к ней, она почувствовала глухое отчаяние.
У неё не было оружия, как в тот раз.
И никто не придёт. Рядом нет ни Суэро, ни Хайме, каждый из которых уже спасал её от верной смерти. И вот она дохнула в лицо Леонор в третий раз. И теперь некуда бежать, не от кого ждать помощи. Будет только бессмысленная борьба до последнего, а потом её искалеченное тело вышвырнут вниз с обрыва.
И всё закончится.
***
Разумеется, мать позвала Карлоса лишь чтобы отчитать как мальчишку.
— Тебе не стоит так откровенно за ней увиваться, — говорила она. — Хотя бы женись сперва.
— А что изменит моя женитьба? — проворчал он.
— Я буду знать, что твоя судьба устроена, вот что.
Он посмотрел на неё не без удивления:
— Матушка, вы всерьёз подозреваете, что я забуду, в чём состоит мой долг, и тайно женюсь в обход ваших планов?
— Ты ведёшь себя по-плебейски, — прошипела она. — Кто знает, насколько ты готов забыться. Твои звёзды предрекали тебе бунтарство и неосмотрительность, и пока что ты во всём следуешь им.
Карлоса задели эти слова — не в первый раз. Мать никогда не доверяла ему, как бы он ни пытался доказать, что вошёл в ум и понимает, в чём состоит королевский долг. Куда там!
Вздохнув, он лишь отвёл взгляд и услышал в ответ на это новый комментарий сквозь зубы:
— Имей достоинство хотя бы держаться прямо и гордо во время разговора. Никто не слышит, что я тебя браню.
Зато все понимают, мрачно подумал Карлос, но вслух ничего не сказал.
А к чему тогда все эти бесчисленные попытки, подумал он. Я не поехал за Леонор, чтобы исполнить волю матери, но всё равно невозможно исполнить её так, чтобы она осталась довольна. А моей репутации ничуть не повредит, если Леонор станет моей любовницей. Так какой смысл во всём этом? Всё равно веление звёзд не изменить, если верить астрологам матери.
Приободрённый собственным бунтарством, он отстал от королевы, приказал Энтенсе объявить привал и во время возникшей суеты, подмигнув своим идальго, чтоб прикрыли, — не в первый раз! —направился по тропинке к обрыву, где Леонор должна была любоваться видом.
Ещё в роще он услышал отчаянное конское ржание, и, хотя глупая скотина могла просто испугаться змеи, пришпорил, не задумываясь. Мать назвала бы это глупым, но, вылетев к обрыву, он увидел, что Леонор стоит на самом краю, её лошадь куда-то делась, а к ней приближаются два его собственных идальго, Хуан и Гонсало, с мечами наголо.
— Ах вы ублюдки! — воскликнул он, спешиваясь. — Как посмели!
Они оглянулись с испугом, как нашкодившие мальчишки, и Гонсало рванул к Леонор со всех ног, чтобы успеть сделать своё чёрное дело. Карлос бросился за ним, перехватил за руку и, пытаясь вырвать или хотя бы заставить уронить меч, впервые в жизни почувствовал отчаянное сопротивление. Не на жизнь, а на смерть. Не как на тренировочной плошадке.
Карлос даже растерялся, но услышал вскрик Леонор и рванул со всей силы, да ещё и укусил Гонсало в ухо. От неожиданности тот выпустил меч, и Карлос завладел оружием.
Нельзя убивать его, подумал он, лишь оглушить, чтобы потом он мог рассказать, кто его послал. И, пользуясь растерянностью Гонсало, опустил яблоко меча на его голову. Раз — тот лишь пошатнулся и попытался прикрыться рукой. Второй — он упал на колени, но ещё мог убежать, и пришлось ударить в третий. Наконец, подлец потерял сознание, и Карлос бросился на помощь Леонор.
Та стояла на самом краю, раз за разом уворачиваясь от атак Хуана. Карлос, всё ещё тяжело дыша после первой схватки и чувствуя мерзкий комок в горле из-за того, что только что со всей силы бил Гонсало по голове, налетел на него с мечом — и встретил блок, который Хуан поставил, успев быстро развернуться. Он всегда был чертовски хорош, и уже при первом столкновении Карлос почувствовал, что продует.
Несколько ударов, и меч вылетел из руки Карлоса, а запястье свело от боли.
Странно, но в момент, когда Хуан с обезумевшим видом занёс меч над его головой, забыв, что бьётся со своим королём, Карлос даже не подумал приказать ему остановиться. Он лишь выставил руку в попытке защитить голову.
Но удара не последовало — когда Хуан чуть отступил назад для замаха, Леонор поставила ему подножку, и он перелетел через её бедро. Прямо вниз с обрыва.
Карлос слышал его отчаянный вопль и глухие звуки, с которыми тело и меч ударялись о землю и камни.
Леонор увлекли следом сила его падения и тяжёлые юбки, и она выставила руки, пытаясь удержать равновесие. В этот момент песчаный край обрыва не выдержал всего происходящего и начал осыпаться. Миг — и Леонор лежит на животе, цепляясь пальцами за траву, и неостановимо сползает вниз, куда уже упал Хуан.
До чего быстро всё произошло.
Карлос стащил с себя котарди и на животе пополз к ней. И вновь он не подумал ни о чём, в том числе о том, что может упасть следом за ней, умереть бездетным и повергнуть страну в пучину междоусобицы.
Он на вытянутых руках подтолкнул котарди к ней, и Леонор — она была совершенно белая, как полотно, как творог, он никогда не думал, что у человека действительно может быть такое лицо, — медленно и осторожно оторвала от земли одну руку и вцепилась в ткань, а затем другую. Когда Карлос потянул её на себя, земля под ними обоими опасно зашуршала, посыпался и пополз песок. Карлос прикусил губу и, не дыша, пополз назад. Медленно, очень медленно.
Леонор смотрела ему в лицо, вцепившись в ткань так, что побелели костяшки пальцев. Когда он потянул куртку на себя, та затрещала, а песок вновь зашуршал, осыпаясь вниз. Сорочка на Карлосе задралась, и раздираемый мелкими камушками живот отчаянно болел. Но останавливаться было нельзя.
После, казалось, тысячи лет медленных осторожных движений он почувствовал более твёрдую землю под ногами и стал уверенней отползать назад, сперва потянув за рукава котарди, а затем и взяв Леонор за руки. Наконец, край обрыва остался далеко, но оба не успокоились, пока не отошли от него в самый лес, к деревьям. Только тогда Карлос усадил Леонор возле корней бука и задрал сорочку, чтобы посмотреть на повреждения.
Он ожидал увидеть, что исполосован в мясо и залит кровью, но, к его прискорбию, живот украшали лишь несколько глубоких царапин и пара ссадин. И похвастаться нечем. Даже странно, что они причиняли ему столько боли, пока он полз.
— Я думал, что спасаю вас, но ведь и вы спасли мне жизнь, — сказал он, вспомнив меч Хуана, сгинувший вместе с ним.
— Думаю, мы квиты, — ответила она, переводя дыхание. Румянец постепенно возвращался на её щёки.
— Давайте я проверю, что с Гонсало, — сказал он, — а вы сидите здесь.
Леонор издала слабый смешок:
— О, будьте уверены, я никуда не уйду.
На трясущихся ногах Карлос подошёл к человеку, которого считал своим верным рыцарем.
— Я ведь хорошо его знаю, — не выдержал он, переворачивая его лицом вверх. — Он всегда казался таким надёжным, и... о чёрт. — Глаза Гонсало ещё не помутнели, а тело было тёплым, но Карлос сразу понял, что тот мёртв, едва увидел его лицо. Один глаз насмешливо прищурен, второй широко раскрыт, струйка крови стекает из разможжённого виска. А само лицо... Карлос не мог понять, что именно с ним стало, но это было безжизненное лицо куклы, а не человека.
— Господи, я его убил, — растерянно сказал он. — Я думал, что лишь оглушил его, а он мёртв.
— Значит, мы не узнаем, кто их послал, — холодно ответила Леонор, и Карлос невольно вернулся к ней, единственному здесь живому существу, кроме него. — Я думала, что это вы, да простит меня Бог.
Карлос сел было рядом с ней, прислонившись спиной к дереву, но тут же чуть не вскочил снова:
— Я?
— Конечно, а кто ещё может отдать приказ вашим людям? — Леонор пожала плечами. Она
выглядела такой усталой и сосредоточенной одновременно, что Карлоса неожиданно пронзила острая жалость. Мало было потерять семью, так и за ней самой охотятся, и нет человека, которому она могла бы доверять. Кроме, может быть, её чёртова кузена, от которого он же, Карлос, её и забрал.
Сангуэса лучше смог бы защитить свою невесту, подумал Карлос с горечью. У него хотя бы есть действительно преданные люди, а не эти собаки. Чем их купили? Почему их не удержала ни верность королю, ни его дружба?
Нет, может, он и не назвал бы это дружбой, но хорошим отношением уж точно!
Однако жалость к ней была сильнее жалости к себе и самоуничижения. Он приобнял её за плечи — сперва бережно, а потом, когда Леонор уронила голову ему на плечо, крепче. Он бы дорого заплатил за это ещё недавно, но всё-таки предпочёл бы обнимать её где-нибудь в тиши покоев и после пары бокалов вина, когда можно было бы плавно переместить руку с её плеча немного ниже, а не в лесу и после нападения убийц. Даже гадко, что ему так приятно её касаться, когда она пережила такой страх.
— Кажется, приказы моим людям отдаёт кто угодно, кроме меня, — мрачно сказал он. — Но это не значит, что у меня не достанет сил и верных людей, чтобы вас защитить.
Он погладил её по растрепавшимся волосам, и Леонор неожиданно всхлипнула, отчего у него даже ёкнуло сердце.
— Я так устала бояться, дон Карлос. Я подозреваю всех и каждого.
— Расскажите мне всё, — попросил было он, но тут в лесу раздались голоса: верно, искали его. Карлос отстранился, не убирая руку с её плеча: — Сейчас нас найдут, и я объявлю, что не оставлю этого дела в покое. А когда шумиха уляжется, мы поговорим как следует, хорошо?
...Возможность для этого предоставилась нескоро. Едва к обрыву вышли члены свиты, как началась круговерть: охи и ахи, поиски тела Хуана, пляски врачей вокруг Карлоса и Леонор, его строгие заверения в том, что убийца будет найден, гневный взгляд матери, которая не переносила, когда ей приходилось бояться за него... Конечно, пришлось организовать перевозку трупов и только потом сниматься с места, конечно, уже вечером в Бутроне пришлось немало поспорить о том, отнести ли тела убийц и изменников в церковь или положить их где-нибудь в менее почётном месте. Второе, может, и было бы правильней, но семьи Хуана и Гонсало могли обидеться. Карлос согласился на церковь, лишь бы его оставили в покое и можно было, наконец, поговорить с Леонор.
Но и после этого остаться с ней наедине было непросто. Конечно, он мог просто явиться к дамам и приказать выметаться всем, кроме неё — и к чёрту мнение матери, — но это породило бы ненужный скандал. Карлос хотел, чтобы у них просто была возможность поговорить в тишине. Если бы у него не было проторенной дорожки, он бы, наверное, всё-таки оскандалился — просто от усталости, — но, к счастью, донья Габина, одна из старших в свите матери, помогала ему порой в делах куда более приятного свойства. Она и в этот раз любезно наплела, что Леонор будет отдыхать в одиночестве после пережитого, и потихоньку указала Карлосу, где та будет отдыхать.
Карлос, чтобы вездесущие слуги не доложили матери, лично принёс с собой кувшин с вином и блюдо с вечернего стола. Едва Леонор открыла на стук, он продемонстрировал ей свой дар:
— Вы не появились за ужином и, наверное, будете рады еде.
— Это правда, — признала та и впустила его. Она переоделась с дороги в домашний по виду наряд, но без нарушения приличий, а волосы были вновь тщательно убраны. Даже жаль: ему так хотелось бы посмотреть, как они волной рассыпаются по её плечам. — Это еда с общего стола?
— Да, этих блюд успели отведать все. Я внимательно следил, что беру с собой. Да никто и не знает, что я взял всё это для вас. — Гордый своей предусмотрительностью, Карлос выставил снедь на крышке прикроватного сундука: немного холодного мяса, пара слив, апельсин, сыр, свежий хлеб и мёд в отдельной мисочке. И слегка развёл руками:
— Крестьянский ужин, зато и отравить сложнее.
— Замечательный ужин, — возразила Леонор и села на край постели, чинно сложив руки на коленях. Но Карлос, подумав, решил, что так дело не пойдёт:
— Давайте-ка вспомним, как были детьми.
— Что это значит?
Он взял с кровати подушки и скинул на пол, а следом за ними и тяжёлое, подбитое мехом покрывало:
— Садитесь, донья Леонор. Будем ужинать по-сарацински, — и придвинул сундук так, чтобы было удобнее брать с него еду. Та скинула туфельки быстрым изящным движением, от которого у Карлоса захватило дыхание, хотя он видел его лишь мельком, ступила на мех и села сперва с осторожностью, но быстро освоилась. Вскоре и блюдо с едой перекочевало на покрывало, а Леонор охотно подставила бокал, когда Карлос предложил ей вина. И разговор сперва непринуждённо вился вокруг славного прошлого.
— ...Мы тоже выбирались на берег, как раз в те же места. В ту пору меня пугала лишь стремнина ниже по течению. Кормилица уверяла меня, что там живёт водяной чёрт, который украдёт меня и сделает своей женой, если я подойду слишком близко. — Когда она отпила вина, маленькая алая капля задержалась в углу рта, и она слизнула её. Карлос поскорей отвёл взгляд от её губ.
Потом — может быть. Но не сейчас. Сейчас есть вещи поважнее.
— Раз уж речь зашла о стремнинах, давайте поговорим о грозящей вам опасности, — сказал он, собравшись с духом. — Тогда, в лесу, вы сказали, что подозревали меня.
Леонор задумчиво посмотрела на него, и он про себя поразился тому, какими матово-непроницаемыми могут быть её глаза.
— Знаете, — сказала она с той же искренней интонацией, с какой частенько разговаривал её кузен Суэро, — я бы подозревала вас и сейчас, несмотря на то, что вы спасли мне жизнь. Но вы слишком всерьёз рисковали собой, а, кроме того... быть может, вы обидитесь, но вы неумелый боец, и то, что борьба с собственными людьми далась вам тяжело... как ни глупо прозвучит, это меня убедило. — Она улыбнулась извиняющейся улыбкой. — Поэтому я верю, что это не жестокая игра, призванная меня впечатлить, и не часть сложного заговора. Я верю, что вы хотите мне помочь. Поэтому слушайте мою историю всю целиком, без утайки.
И она действительно рассказала всё. Хотя Карлос вскинулся, когда прозвучало имя проклятого разбойника, он и тогда не перебил её. И когда в истории появился Энтенса, он смолчал, дожидаясь финала рассказа. Но взорвался, едва Леонор закончила:
— Какого чёрта! Мне уже думается, что здесь нет ни одного человека, не замешанного в заговоре. И единственный, кто хоть что-то сделал для спасения вашей жизни и поиска виновных — разбойник с большой дороги. Это упрёк мне и каждому идальго в королевстве.
— Я думаю, — сказала Леонор, откидываясь назад и прислоняясь спиной к столбику балдахина, — что смыть этот позор можно, если всё-таки найти виновных.
— Разумеется! — Карлос допил остававшееся в кубке вино, проглатывая вместе с ним стыд и возмущение. — Значит, мне надо было не разбойников ловить. Нужно взять под стражу и епископа, и Энтенсу и распутать оба заговора — против меня и против вашей семьи. Что это ещё за бумаги, грозящие моему трону. — Его даже передёрнуло.
— Я думала, речь о каком-то неблаговидныом поступке, — осторожно сказала Леонор, и Карлос даже издал горький смешок:
— Поймите одну вещь. Ничто не смоет со лба короля елей, которым он был помазан. Эти бумаги просто не могут доказывать, что я убил кого-то или имею сотню незаконных сыновей, нет. Да и что я мог успеть, даже если б и захотел? Я года не просидел на троне. Нет, это, скорее всего, сочинение на тему того, что у моего прадеда меньше прав на трон, чем у вашего, потому что он женился на двоюродной сестре, или у моего деда, потому что он был женат дважды... знаете, как это бывает. — Он поднял глаза на неё, надеясь встретить в ответ взгляд без вражды и получил даже больше, чем ждал: взгляд, полный тепла. Это неожиданно размягчило Карлоса, и он прибавил: — Иногда я почти жалею, что не совершал великих подлостей, как мой отец. Он разбазарил наши земли, поссорил нас с французами и Бог знает чего ещё натворил, но он, по крайней мере, был фигурой и совершал деяния. А я... если мне очень повезёт, я лишь разгребу авгиевы конюшни, что он мне оставил.
— Разве не этим и занимаются великие короли? — мягко спросила Леонор, и Карлос почувствовал такое безумное облегчение, такую радость от её поддержки, что, не зная, как ещё это выразить, придвинулся к ней поближе и поцеловал — легко, даже осторожно, но одного вкуса её губ, слегка пахнущих вином, было достаточно для того, чтобы его сердце гулко заколотилось.
Она отстранилась, но лишь чтобы прервать поцелуй, а не отодвинуться от него совсем. Вблизи он видел, как расширились её зрачки, и слышал, как сбилось дыхание.
— Я больше ничего не посмею сделать, если вы меня остановите, — сказал он тихо.
— Бросьте. Я могу умереть в любой момент. Ваша матушка, помнится, посоветовала мне радоваться жизни. Давайте радоваться ей, — решительно заявила Леонор и вытащила из волос длинную шпильку, затем вторую — и её волосы тяжёлой волной упали ей на плечи, как Карлос и мечтал. И он запустил пальцы в эти волосы, гладя, притянул Леонор к себе и вновь поцеловал — уже смелее: сперва просто крепче, а затем касаясь её нежных губ языком. Она делала это впервые, — сперва он почувствовал на своих губах её удивлённый вдох, — но быстро схватывала, и вскоре Карлос тихо застонал, когда она слегка укусила его. Леонор отстранилась, лукаво улыбаясь, и облизнулась.
Смешно сказать. Хотя Карлос не был девственником и успел немало попробовать, казалось, он робел сильнее, чем она. Но и ничего удивительного: это у неё была власть над ним, он давно хотел коснуться её шеи, как сейчас, поцеловать место, где она переходит в плечо, он готов был снова стонать, когда она всего лишь погладила его по спине сквозь ткань котарди...
Но и она начала дышать чаще, особенно когда Карлос положил ладони на её грудь сперва сквозь верхнее платье, а потом, когда он снял его — лишь через тонкую ткань камизы. Такую тонкую, что мог рассмотреть её соски сквозь неё, и увидеть, как они затвердели, когда он приласкал их пальцами. Он поцеловал один сквозь ткань, и Леонор издала первый тихий стон. Она прикрыла глаза, позволяя ему и дальше ласкать её грудь, целовать в шею, потихоньку задрать юбки и гладить по нежной коже бёдер, и открыла их лишь когда Карлос положил её ладонь на свой пах, давая почувствовать, как сильно он хочет её. И, видит Бог, он хотел так, что трудно было терпеть.
— Господи, что станется с моей честью, — запоздало спохватилась она. — Что я потом скажу Суэро?
Карлос думал об этом и решение знал, хотя оно и закрывало для него заметную часть удовольствий. Но истинный рыцарь бережёт честь дамы, не так ли?
— Ничего не скажешь. Я не стану лишать тебя девственности.
— А что ещё ты можешь сделать? — удивилась Леонор. Карлос усмехнулся:
— Неискушённая душа. Боюсь, я научу тебя страшным грехам. — И, мягко раздвинув её бёдра пошире, он лёг между её ног.
Жаль, что ткань платья скрывала всё, что он так хотел бы рассмотреть, но он боялся, что стыдливость Леонор заставит её передумать или просто испугаться, если он задерёт юбки и станет разглядывать всё, что даже другие женщины никогда не видели. Он и без того почувствовал, как она немного напряглась, когда он поцеловал её в бедро. Но последовал второй поцелуй, и третий, и она постепенно расслабилась, привыкая, так что он смог постепенно приблизиться к кудрявым волоскам между её ног — удивительно мягким.
Вдохнув чистый запах её возбуждения, он сам чуть не застонал и сперва только поцеловал, вызвав у Леонор удивлённое и смущённое восклицание и даже попытку отодвинуться. Но она осталась, стоило ему успокаивающе погладить её по бедру и поцеловать вновь — и больше отстраняться уже не захотела. Когда Карлос стал ласкать её языком, найдя нужное местечко, она сперва чуть раздвинула ноги, окончательно оставив стыдливость, а потом тихо, прерывисто застонала. Карлос вновь возблагодарил одну из своих наставниц в постельных делах, которая научила его этому секрету, и продолжил дразнить Леонор лёгкой лаской, пока она неожиданно не положила ладонь ему на затылок и не начала двигаться сама, пытаясь прижаться:
— Господи, пожалуйста, сильнее...
Он едва не засмеялся, обрадованный такой реакцией, и стал ласкать жёстче, насколько ему позволяли её судорожные движения, пока пальцы Леонор не сжались на его волосах, а она с коротким вскриком сперва напряглась, а затем мягко опустилась на покрывало. Карлос выпутался из юбок, утёр рот, расправился со шнуровкой, торопливо высвободил член из складок ткани и навис над Леонор, опираясь на локоть. Её изумлённое и впервые за всё это время действительно расслабленное лицо сказало ему, что он достиг успеха.
— Если грешить так приятно, то какова же райская награда? — с улыбкой сказала она.
Карлос улыбнулся в ответ и поцеловал её в щёку, чтобы не касаться губ. Взял её за руку:
— Теперь твоя очередь.
— Ты хочешь от меня того же самого? — спросила она не без испуга.
— В другой раз, когда я тебя научу. Пока просто положи на него руку.
— Нет уж, я хочу посмотреть!
Карлос послушно сел и дал ей изучить все отличия мужчины от женщины, осторожно коснуться пальцами, погладить мошонку и, наконец, сжать пальцы на члене. Её откровенное любопытство смущало, но он слишком сильно хотел, чтобы такие мелочи испортили ему настроение.
Тем более что она оказалась одарённой: едва он направил её руку, первое самостоятельное прикосновение, такое лёгкое, приятно дразнящее, заставило его судорожно выдохнуть. Она лукаво улыбнулась, осознавая власть, попавшую в её руки, и вновь попробовала подразнить его. Не выдержав, он стал подаваться навстречу ласкающей руке, судорожно обнимая любовницу, а она сжалилась над ним. Её пальцы обхватили сильнее, ещё несколько последних толчков, таких приятных и окрашенных сожалением о том, что сейчас всё кончится... и его пронзила короткая судорога, а её пальцы и рукав испачкало семя.
— Ох, как хорошо, — выдохнул он, пока она не без опаски рассматривала результат своих трудов, и не удержался: — Мои сыновья, познакомься.
Леонор торопливо отыскала льняную салфетку на блюде и вытерла руку.
— Я не думала, что это будет... так, — наконец, сказала она.
— А чего ты ожидала?
— Что будет... страшно, — призналась она, помедлив. — Больно. И я, конечно, ждала чего-то... не такого извращённого.
Карлос засмеялся:
— Если действовать с умом, то не доставишь женщине боли. А если не хочешь лишать её невинности, то приходится извращаться. Зато теперь ты испытала со мной удовольствие и при этом ничего не потеряла. Один доход без малейших убытков. Ты ведь не жалеешь об этом?
— О нет, — заулыбалась она. — Не жалею. Я хотела совершить какое-нибудь безумство после всего, что случилось, а получила куда больше, чем хотела.
Он польщённо улыбнулся в ответ:
— Может, я не такой уж хороший фехтовальщик, но ни одна женщина ещё не жалела о ночи со мной. И ни одна женщина не жаловалась, что я не могу её защитить, так что сегодня я отберу тех, кому доверяю как себе, и эти люди будут охранять тебя сегодня и завтра, не спуская глаз, а завтра вечером сюда прибудет подкрепление, за которым я послал, и мы арестуем всех этих негодяев.
После этой тирады он принялся приводить себя в порядок. Как-то нелепо обещать защиту и суд, когда у тебя шоссы расшнурованы и член наружу. Леонор, спохватившись, тоже одёрнула камизу, вновь надела верхнее платье и сказала, убирая волосы:
— Быть может, Карлос, самая удачная вещь, что я сделала за свою жизнь — это та травяная куколка.