Черный квартал

20 сентября, 2010

— Нас встретят, но вряд ли это сильно поможет, — обращаюсь я к Малфою, шедшему рядом. — Действуем как и в прошлый раз. Никаких разговоров с прессой. Просто проходим мимо.

Он в ответ долю секунды вглядывается в мое лицо, но в итоге отводит глаза в сторону и лишь кивает, очевидно решив не спрашивать, почему его с утра пораньше заставляют ломиться сквозь толпу, а не тихо провожают со стороны пустующего черного хода.

Драко молча и без возражений принимает сказанное, после чего резким движением приподнимает воротник пальто повыше, словно это поможет отгородиться не только от ветра, но и столпотворения, что уже ждет нас у ступеней, ведущих к главному входу Министерства.

Люди везде. Громкие и шумные они быстро обступают нас с обеих сторон, закрывая пути отхода. Толпа движется подобно насекомым, заполняя собой самые крошечные щели, черня пространство. Она кричит с остервенением и дышит в унисон.

Несмотря на то что Эббот выделил несколько сотрудников из отдела правопорядка для оцепления и сопровождения, двигаться все равно получается с трудом. Мужчинам в форме, конечно, нужно отдать должное: они искренне пытаются удерживать минимальный проход, но этого едва ли достаточно. Пикет с красочными транспарантами, начавшийся около часа назад как небольшое сборище недовольных зевак, теперь стал намного масштабнее: он уже оброс журналистами, что ломятся все ближе к лицам, а также немалочисленным списком самых разнообразных последователей.

Воздух после прошедшего ночью дождя неприятно влажный. Он склеивает глаза и затекает в уши. Дрожит от неровного марша митингующих.

Чертов «Пророк».

Как и предполагалось, из-за статьи теперь-то уж все — от королевы до псов ада — узнали, что Драко Малфой вышел на свободу. Реакция общественности оказывается незамедлительной.

— Нет прощения убийцам! — четко скандируется с надрывом голоса. — Пожирателям не место на свободе!

Мы не останавливаемся ни на секунду, двигаемся наравне, склеенные толпой. Близко настолько, что я чувствую запах простого, странно не подходящего банного мыла от волос или кожи Малфоя, а также горькие табачные ноты, впитавшиеся в его пальто.

Бодрость внезапно сходит на нет, я вдруг чувствую себя словно в полусне — так нереально все гудит, щелкает и стрекочет вокруг. Подобное внимание я и другие члены Ордена испытывали после войны. Непривычно теперь вновь переживать этот опыт.

Драко же откровенно наплевать. Он безотрывно смотрит вперед, не поддается на дешевые провокации и брошенные словно стрелы в спину вопросы, в то время как я скольжу в целях предосторожности по каждому без исключений, по всем даже едва различимо кривящимся в уродливых восклицаниях лицам митингующих.

Происходящее выглядит как контролируемая ненависть. Пока контролируемая. Некоторые не ограничиваются словами, а плюют под ноги бывшему стороннику лорда, наивно полагая, что подобный пренебрежительный жест как минимум заставит обратить на них его холодный взгляд, а как максимум — нанесет моральную травму. Глупо. Они жаждут внимания объекта своего презрения до сумасшествия сильно, но только для того, чтобы поглубже ткнуть лицом в грязь. Малфой, вышедший так легко на свободу — символ ужасающего прошлого, что внезапно решило вторгнуться в бережно выстроенное настоящее. Слишком яркое и главное живое напоминание. Именно поэтому толпа с радостью вымещает злость в незамысловатых лозунгах, накопившуюся с тех времен, когда черно-зеленые метки разрывали небо над Волшебной Британией.

«Заслуженно. Не без причины», — крутится в мыслях, но... от дикости, что пропитывает сейчас каждый вдох, неожиданно колет внутри. Я не испытываю удовлетворения от публичного унижения даже такого человека как Драко. И нет, я ни в коем случае не извиняю его поступков, дело не в этом. С моей стороны было бы лицемерием утверждать, что я никогда бы не оказалась в их рядах, сложись обстоятельства иначе, но все же в конечном итоге я не одобряю происходящее. Позволяя себе много плохих мыслей и откровенно плохо сдерживаемой грубости, я все же считаю, что топтать на просторах сознания и взглядом совсем не то, что действовать агрессивно в открытую. Подобное ничем не лучше реального зла.

Драко Малфой был наказан законом. Это — единственное верное. И как бы фантазия ни подкидывала порой идеи лучшего наказания, по моему неизменному мнению, члены Визенгамота — все еще единственные люди, что могут творить правосудие.

— Мистер Малфой, правда ли, что вы заключили сделку с министром? — слышится сразу же после новой вспышки камеры. Одной из самых старых моделей, от которой гудит магией и пылью. Этот репортер точно не из «Пророка», что щедро поддерживается различными спонсорами. — Они пообещали вам досрочное освобождение? Амнистию? — не успокаивается изрядно вспотевший мужчина, прорываясь сквозь линию оцепления.

— Отойдите, — как можно более деликатно, не прилагая чрезмерной силы, я отталкиваю журналиста в сторону. — Министерство не дает комментариев.

— Позор Гермионе Грейнджер! — внезапно летит в спину. — Как ты можешь защищать его после всего что было? После всего того, что он сделал! Двуличная сука!

В груди что-то болезненно сжимается в обиде и раздражении. По-настоящему правильным сейчас является проглотить, не подавившись. Объясняться перед незнакомцами или принимать подобное близко к сердцу я совершенно не собираюсь, как и замедлять шаг.

— Он заслуживает сдохнуть, а не гулять по Лондону под охраной!

— Нет прощения убийцам!

Остается совсем немного до входа, стражи быстро и уже более агрессивно расталкивают толпу, расчищая нам последние метры. Впереди ожидают авроры, готовые в любую минуту распахнуть двери и проводить в отдел, как вдруг молодая женщина, тощая с жидкими прядями крашеных светлых волос, дергается всем телом вперед, почти вдавливая агитационную листовку в грудь Малфоя. Ее движение оказывается настолько неожиданным, что ни он, ни я не успеваем совладать с рефлексами и выставить вперед хотя бы руку — не говоря уже о палочке. К удивлению, быстро отпрянув назад, блондинка лишь уверенно выкрикивает:

— Смертную казнь для пожирателя!

Драко на это внезапно останавливается и удостаивает ее — единственную из многих — вниманием. Он приподнимает бумагу, что украшена мигающим текстом и плохо пропечатанными каплями крови, на уровень глаз и, фальшиво улыбнувшись, произносит:

— Я бы с радостью, леди.

Спеша прервать их диалог, я решительно хватаю Малфоя под руку, уводя прочь от эпицентра бури, и ослабляю давление пальцев лишь тогда, когда за нами с грохотом закрываются министерские двери. Все крики и вспышки остаются за каменными стенами, но не исчезают окончательно. Они словно тень следуют по пятам, постепенно впитываясь в холодный воздух слабо освещенного утренним солнцем холла.

— А что, если я хотел немного поговорить с этой милой женщиной? — вежливо, но не менее решительно, чем я позволила себе удерживать его ранее, Драко стряхивает с себя мою руку.

— Да? — звучит сквозь смешок недоверия. — А мне показалось, ты хотел свернуть ей шею.

Он улыбается в ответ, но словно не мне — эта равнодушная улыбка в пространство, как будто он сейчас совсем не здесь.

— Все же приятно вернуться домой и осознать, что почти ничего не изменилось.

— Изменилось многое, Малфой.

— Но не ненависть ко мне, cerise.

Он говорит об этом легко. Легче, чем должен. Складывается ощущение, что отношение общества к его персоне только моя проблема. И его ответ этой женщине: «С радостью, леди». Ну конечно. То, сколько купленных правозащитников семьи Малфой пытались до последней капли пота обелить его имя перед вынесением приговора, говорит лишь о том, что быть убитым в одночасье он точно не хотел. И опять же я рада этому. Искренне рада, что смертную казнь с уходом дементоров и Азкабана упразднили. Смерть — не искупление. Отмерить последние секунды жизни убийце равносильно становлению им же. Мы — не боги, и мы больше не на войне, где убийство становится базовой потребностью как сон, еда и вода. К тому же сейчас мне кажется куда более жестоким наказанием закрывать зверей в клетках навечно, нежели облегчать их участь одним точным ударом заклинания в грудь.

— Вот и герой дня, — звонко тянется у меня за спиной, заставляя вновь напрячься. — Уже заждалась вас.

Прежде чем обернуться, я вдыхаю побольше воздуха и вместо приветствия произношу:

— Что ты здесь забыла, Шейла?

— Мистер Малфой, — легко игнорируя мой вопрос, журналистка завершает свое нелепое дефиле от бедра и, остановившись прямо напротив, тянет руку в сторону Драко, надеясь, что он в традициях старого чистокровного общества мгновенно припадет к натянувшейся коже поверх костяшек ее пальцев в отвратительном приветственном поцелуе. — Каково это — вновь быть свободным человеком?

— Мисс Баркли, — не смутившись ни на минуту, отвечает Малфой, аккуратно подцепив ее ладонь, но вопреки возложенным ожиданиям едва сжимает ее в коротком рукопожатии. Никаких поцелуев, к счастью, не следует. — Боюсь, мне не положено отвечать на вопросы прессы.

Позер. Я в последний момент успеваю удержать язык за зубами.

— Что ж... — кривится Шейла, не сумев скрыть разочарования за тонкими линзами квадратных очков в черепаховой оправе. Она медленно отстраняет ладонь, зажимая ее в кулак и, не зная, куда теперь деть руки, застывает так на мгновение, но после все же вытягивает бледные пальцы и проводит ими по бедрам, разглаживая сшитый по фигуре костюм. — Вижу, вы еще не осведомлены, — продолжает, вернув самообладание и свое пристальное внимание на меня: — Но ваше начальство дало согласие на интервью. Поэтому пора обсудить время будущей встречи.

— Твоя очередная манипуляция?

— Думай как хочешь, Гермиона.

Я думаю, что скорее всего, она, черт возьми, права и по какой-то совершенно неясной для меня причине ни Кингсли, ни Эббот не посчитали нужным сообщить мне об этом распоряжении вовремя, но разбираться с этим прямо сейчас у меня просто нет возможности. Встреча с Колдуэллом уже через пару минут. Мы потеряли слишком много времени, пробиваясь сквозь толпу.

— Знаешь что, Баркли, — говорю, подступая к ней на шаг ближе. — Если мое начальство согласовало твою встречу с мистером Малфоем, то будь добра, — я наклоняюсь, окончательно скрадывая нашу разницу в росте, и останавливаюсь так, чтобы прошептать последние слова ей прямо на ухо. — Будь послушной девочкой и согласуй время с ними же. А мне пора.

⸻

Энтони Колдуэлл — феномен. Эта мысль непроизвольно скользит по краю сознания практически каждый раз, когда я вижу его: в стенах Министерства, на экранах первого магического канала и газетных колдографиях. Или прямо сейчас, сжимая в пальцах мягкий подлокотник кресла.

Испытывать признательность за поступки, что он совершил и продолжает ежедневно совершать на благо маглорожденных волшебников также естественно как дышать. Особенно такой, как я. Напрямую связанной с идеями, за которые он с таким рвением борется.

— Может выпьете хотя бы воды? — спрашивает Энтони, протягивая руку к кнопке вызова ассистента, и я сразу же качаю головой — не слишком резко, чтобы показаться невежливой но достаточно заметно, чтобы сразу же остановить порыв гостеприимства.

— Спасибо, ничего не нужно, — отказываюсь сразу за двоих. Если Малфой вдруг изнывает от жажды, что ж, придется потерпеть.

— Тогда не смею больше настаивать, — голубовато-серые глаза напротив щурятся в улыбке.

Отчасти странно, что я совсем не помню выразительного лица Колдуэлла во времена Хогвартса: ни имени, ни открытого теплого образа. То ли от того, что он учился на два курса младше, то ли от того, что школа осталась в моей памяти где-то глубоко в папке «до». В любом случае он вполне ярко заявил о себе после, неоднократно напоминая о своей выдающейся личности каждому, кто мог по невнимательности упустить это из виду. Многие до сих пор удивляются, как же могли не заметить раньше амбициозного студента Когтеврана, обладающего крайне острым умом и столь сильной аурой ирландского шарма.

— Как вы уже наверное знаете, теперь Драко Малфой наш консультант по текущему делу, — говорю я, переходя сразу к делу. — Мы надеемся это решение поможет быстрее разобраться в сложившейся ситуации и, конечно же, обеспечить вам большую безопасность.

— Безопасность всех маглорожденных, я полагаю.

— Кончено, — вежливая, отточенная до автоматизма улыбка трогает губы. — Энтони, вам не нужно уточнять подобное. Министр, равно как и Аврорат, полностью разделяет ваши приоритеты. Потому что они — и наши тоже. Просто хочу напомнить, что не стоит отрицать факта собственной уязвимости. Не забывайте о том, что вы чаще других на виду и потому находитесь в не меньшей зоне риска.

У меня есть все основания, чтобы думать именно так.

Колдуэлл взлетел быстро. По окончании обучения пришел на стажировку в Визенгамот: молодой и целеустремленный он быстро проявил себя и стал фаворитом многих судей, но как это часто бывает, симпатия одних идет рука об руку с завистью и неприязнью другими.

Отвратительный бессмертный союз.

Этими другими в первую очередь стала Астория Гринграсс. Привыкшая никогда излишне не напрягаться и получать желаемое по щелчку пальцев, она ожидаемо не смогла стерпеть маглорожденного коллегу, пользующегося большой популярностью и успехом. Тем более получив место участника заседаний за пару лет до Колдуэлла, она уже давно ждала повышения. Воспитание по законам священных двадцати восьми ни для кого не проходит бесследно, и потому, как только желаемая должность вновь стала открытой, но увы засияла не на ее горизонте, Гринграсс приняла не лучшее решение в собственной жизни, попытавшись обойти соперника путем подкупа. Упускать возможность ей не хотелось до дрожи в пальцах. В тот момент закон отошел на второй план.

Нужно ли говорить, что все это обернулось громким скандалом. Помимо нее самой под статью об увольнении по причине взяточничества попал и один из главных судей Визенгамота. Общественность в очередной раз вколыхнуло ужасное отношение именно к маглорожденному волшебнику. На поверхность всплыло множество историй — сотни таких же, что когда-либо незаслуженно были притеснены, недооценены и обижены. Казалось бы, прогресс давно уже двинул магический мир вперед, но по-видимому, все еще недостаточно. Относиться иначе из-за происхождения считалось неправильным и открыто порицалось на публике, но в стенах собственных домов и за закрытыми дверями кабинетов все же не стиралось из умов консерваторов.

Энтони тогда в качестве компенсации предложили высокий пост среди заседателей. Люди хотели видеть его в рядах законодательного собрания — чистого, лояльного и по-человечески своего. Но он неожиданно сменил вектор интересов и отказался от любых привилегий, озвучив желание заниматься волонтерской деятельностью. Его семья была более чем обеспечена, что позволило в кратчайшие сроки открыть первый в стране центр помощи: теперь любой желающий, столкнувшийся с несправедливой дискриминацией, мог совершенно бесплатно получить психологическую и, что не менее важно, юридическую поддержку. Колдуэлл в один день из министерского клерка взобрался на пьедестал борца за право. Начал выступать в качестве адвоката на громких и не очень делах. Их было не так много — не каждый способен признать слабость публично — но в последние годы его имя как в Англии, так и за рубежом все же стало синонимом народной справедливости.

Около года назад, крепко заручившись поддержкой Министерства, Энтони основал движение «Союз Равенства». Помню, как впервые услышала об этом от Гарри, а не из новостной колонки «Пророка». Колдуэлл попросил его сначала о личной встрече, а после, не постеснявшись героя войны, и о том, чтобы выступить с ним на одной стороне. Войти в число основателей новой эпохи под гербом белой лилии. Гарри отказался от прямого участия, но из уважения дал короткое интервью, где более чем положительно отозвался об идеях «Союза», что, несомненно, очень помогло на начальных этапах популяризации кампании.

По сути, Энтони Колдуэлл продолжил заниматься все той же работой, что и осуществлялась в центре поддержки, но теперь приобрела еще больший масштаб. Итогом стало то, что в начале весны этого года организация выдвинула предложение о маглорожденном кандидате на пост нового Министра Магии. И речь не шла об абстрактном кандидате. Сотрудники и спонсоры всерьез говорили о самом Энтони. Кингсли уже не раз собирался в отставку. Когда это станет правдой — всего лишь вопрос времени.

Заявление встретили неоднозначно, но Колдуэл, которому едва исполнилось двадцать восемь, достойно принял удар. Не строил воздушных замков в глазах публики и не пытался казаться идеальнее чем есть на самом деле. Он просто не сдавался: продолжал преследовать свои идеалы, попутно высказываясь на страницах всевозможных СМИ и телеканалов о том, почему подобное решение с ним или без него во главе может стать истинно верным.

— Значит он ваш главный аргумент, — говорит Драко, нажимая на фалангу среднего пальца. Глухой суставной щелчок прокатывается по светлому кабинету Колдуэлла. — Он — триггер, — кивок в направлении мужчины, сидящего за столом. — Думаешь, Белла слетела с катушек и восстала из мертвых от его наглых речей и рвения к власти?

— Мистер Малфой, я бы попросил...

— Да. Грубо говоря, да, — бросив извиняющийся взгляд в сторону Энтони, отвечаю я Драко. Этого оказывается достаточно, чтобы правозащитник уложил руки на стол в подобии молчаливого смирения перед откровенным невежеством. — Мы так считаем: Эббот, Крам и я. Это единственное, что могло хотя бы отчасти объяснить происходящее. Временные рамки совпадают. Первое убийство произошло спустя пару дней после пресс-конференции.

— Ну это уже хоть что-то, — размышляя вслух, Малфой проводит широкой ладонью по чисто выбритому подбородку. — Хотя немного странно, что она просто не убила его. Вряд ли на пост мистера конгениальность большая очередь.

— Малфой, — цежу я, чувствуя как зубная эмаль скоро начнет стираться от натуги.

Просто невозможно.

— Мистер Малфой, — вновь произносит Колдуэлл. Его подбородок с маленькой ямочкой по центру морщится, выдавая признаки стремительно истончающегося терпение. — Я тоже не разделяю восторга относительно вашей персоны, но если уж так сложились обстоятельства, то давайте попытаемся в ходе расследования проявить к друг другу хоть немного уважения.

— Я максимально уважителен к вам, — чуть склонив голову вбок, отвечает Драко, и это точно не ложь. Он привычно пренебрежителен, не сильно тактичен, но вовсе не провоцирует, скорее, после прочтения документов из архива и собственной быстрой оценки во время пребывания в офисе основателя «Союза Равенства» исключает его из своей реальности, чтобы лишний раз не отвлекаться на посторонние факторы. — К нему же приставили охрану? В отчетах этого не было.

— Сразу же после второго убийства. Никто даже не попытался проникнуть на территорию квартиры, навредить или же как-то иначе подобраться ближе. Помимо редких писем с оскорблениями и недовольствами тем, что его идеи развращают магическое сообщество, ничего подозрительного или же опасного.

— Эти письма я получаю уже не первый год, — как бы между делом добавляет Энтони. Не гордость, но что-то близкое к этому сквозит между строк. Скорее всего, момент конфронтации в его мировоззрении подтверждает правильность выбранного пути.

— В целом, если это и вправду Беллатриса, — заключает Малфой задумчиво, — она вполне может играть. Иногда интереснее отобрать у противника все фигуры, прежде чем поставить шах и мат королю.

Драко отворачивается к окну, за которым Министерство сегодня наколдовало солнечные тропики, и медленно проводит пальцем по циферблату наручных часов, очерчивая ровный круг.

Один. Второй. Третий.

Кажется, если я задумаюсь о причинах, почему они надеты на его запястье еще хоть пару раз, начну сходить с ума.

— Думаете, она все же придет за мной? — нарушает повисшее в комнате молчание Энтони. На этот раз в его голосе звучит тень настоящего страха. Ранее он старался держать подобное при себе. По крайне мере на публике.

— Обязательно, — Драко, не раздумывая, отвечает на адресованный именно ему вопрос. Он усмехается слишком довольно — едва ли нормально. Краешки бледных губ тянутся вверх. — И лучше она придет позже. Потому что шансов на успех у вас в данный момент абсолютно нет, мистер Колдуэлл.

Не слишком обнадеживающе. Но Малфой тут и не за тем, чтобы строить воздушные замки.

— Энтони, — перевожу я внимание на себя, увидев, как он нервно сглатывает от услышанного. Потухает. — Мы сделаем все возможное. Помните об этом. А пока, обсудим дальнейшие действия.

⸻

Мы с Драко почти одновременно поворачиваем головы на тяжелые шаги в коридоре, становящиеся все громче и громче с каждой секундой.

— Добрый день, сэр.

Я поднимаюсь на ноги сразу же, как только Томас Эббот входит в приемную. Кожаная обивка маленького диванчика сопровождает это действие неприятным скрипом, смешивающимся с тихим хмыканьем Малфоя, что наоборот совсем не собирается вставать.

— Добрый, — коротко кивает он мне после того, как мило улыбается своей секретарше. Оливия ему определенно нравится и уже не один год, но Эббот в первую очередь женат на своей работе, и потому женщина, ведущая его расписание, лучше других понимает, что место для нее в сердце начальника Аврората просто напросто не хватит. Уверена, она никогда не согласится на свидание с ним, даже если очень захочется. Даже если однажды перед праздниками Эббот купив цветов, обернутых тонким пластиком, все же решится позвать ее куда-нибудь выпить.

— Рад вас видеть, главный аврор, — внезапно произносит Драко, и я не успеваю сдержать удивление — брови приподнимаются вверх, натягивая кожу.

— Обращайся ко мне «мистер Эббот» или «сэр», — голос звучит ровно, но он полон стали.

— Хорошо, мистер Эббот-сэр.

Вот же черт...

Сейчас я совсем не понимаю, почему Малфой, кажется, так хорошо научившийся молчать за годы заключения, внезапно становится раздражающе говорливым в присутствии этого человека. Столь откровенно нарываться на резкость уже во второй раз нерационально. Какие вообще притязания могли возникнуть у него к Эбботу с первой же встречи, чтобы столь упорно биться о стены его каменного терпения?

— Жди здесь, — строго бросаю я Драко прежде чем войти в кабинет вслед за исчезающей в нем широкой фигуре.

— Ты что-то хотела? — спрашивает Эббот, вешая пиджак на спинку кресла. В каждом движении скользит недовольство.

— Ну как минимум я хотела бы знать, ради чего подвергала нашего нового консультанта опасности, проводя его через толпу совсем не мирно настроенных митингующих. А также, возможно, почему чертова Шейла Баркли, а не вы, говорит мне о каком-то интервью.

— Сбавь тон, Грейнджер.

Вот и поговорили.

— Прошу прощения, сэр.

Он отрицательно качает головой. Торопливо расстегивая запонки, скрепляющие манжеты темной рубашки, хмурит лоб, что изрезан глубокими морщинами далеко не от старости. Закусив губу, я наблюдаю, как узловатые пальцы быстро перебирают по ткани, будто она способна задушить.

— Вы должны были показаться толпе, — начинает Эббот, закатывая рукава и с облегчением выдыхая. — Поверь, никто не станет убивать его сегодня. Ваше показательное шествие — лишь кусок мяса для толпы, а интервью в «Пророке» позволит изложить Министерству исключительно нашу версию вынужденного сотрудничества.

— Почему не предупредили?

— У меня дел по горло, Гермиона, — резко выдыхает, на миг закрывая глаза, а после, не поднимая взгляда на меня, тянется к галстуку в попытке ослабить его. Он нервно двигает полоску ткани на шее из стороны в сторону до тех пор, пока узел не опускается на уровень часто вздымающейся груди. — Мне пришлют новых стажеров из Академии уже на следующей неделе, Кингсли ежедневно заваливает вопросами по следствию, а у меня все еще нет на них ответов. И теперь еще этот... — он морщится. — Клоун... — кусок дерьма. Его любимое выражение. Именно это он хочет сказать на самом деле. — Висит на мне чертовым камнем.

— Чисто технически он висит на мне.

— Не дерзи, будь добра. И без того тошно, — говорит с наигранным упреком. — Просто... не усложняй. Назначь для интервью любую дату и время. На этой или следующей неделе, что тебе будет удобна. Я пришлю им список разрешенных Министерством вопросов. Время подготовиться будет.

— Конечно.

А что еще я могу сказать?

За годы работы с Томасом Эбботом я уже давно научилась не спорить. В преследовании своих интересов этот человек готов идти до конца и напролом.

— Отлично, я не сомневался, что ты все поймешь.

— Конечно, — совершенно по-идиотски повторяю я почему-то снова. — Тогда, думаю, мне уже пора.

Он кивает, мягко улыбается на прощание, но как только я делаю пару шагов и хватаюсь за бронзовую ручку двери, окликает с напоминанием:

— Гермиона, — замираю, но не оборачиваюсь. — Не забудь про аттестацию. Я уже попросила Виктора подменить тебя на завтрашнее утро.

Это первый раз когда после моего дня рождения Эббот привычно шутливо не спрашивает куда я все время езжу в свой праздничный выходной. И либо давняя игра ему порядком поднадоела, либо мысли начальника Аврората, как и мои собственные, слишком глубоко утопли в расследовании, с каждым днем кажущимся все более сложным и запутанным.