Восьмая

В старшей школе Гейнсвилла уже не было той привычной спокойной атмосферы. Во всех уголках царил хаос и постоянные перешептывания учеников о случившемся. Прошло трое суток, но Арчибальд Хоппер так и не нашёл никаких новых зацепок, а провести собрание родители требовали как можно скорее. Ему даже не хотелось обедать, поэтому он просто сидел в машине и размышлял над тем, с чем ему пришлось столкнуться. Он хотел верить в то, что девушку действительно убил кто-то из её дружков-наркоманов, но его чутье говорило об обратном.

—Думаете, нам стоит ожидать серию?—спросил Джейкоб Реймонд.

—Вероятно. Ты что-то хочешь мне сказать, Реймонд?

И Джейкоб замешкался. Всю эту ночь он спал очень плохо, постоянно связывая в своей голове дело восьмилетней давности с этой ситуацией, но не мог собраться силами и сказать об этом своему напарнику. Он боялся не недовольства или недоверия Хоппера, а того, что это действительно может оказаться правдой. Но молчать он об этом не мог.

—Восемь лет назад в Кларксвилле орудовал некий миссионер, который отлавливал проституток, наркоманок и просто отвязных девчонок. Вы помните об этом?

—Ты был ещё совсем щенком, а я работаю уже двадцать лет. Я помню обо всех серийниках штата. В Кларксвилле работал мой приятель над этим делом. К чему ты клонишь? Если ты решил, что Миссионер решил возобновить дело в Гейнсвилле спустя столько лет, то ты сказочник. Из-за одной наркоманки я не стану пугать весь город.

—Я знаю девушку, которая выжила после похищения. И её младшая сестра учится в старшей школе Гейнсвилла. Я не хочу говорить ни о Миссионере, ни о подражателе. Скорее, у меня личный интерес. И я уж точно не хочу, чтобы мои подозрения были правдивы.

Арчибальд Хоппер вышел из машины, чтобы закурить. Он думал над рассказом своего напарника о Дарлен Уилсон и вспоминал каким человеком он был восемь лет назад. Тогда все было по-другому. У Арчибальда была семья, но ему этого было недостаточно. Хоппер всегда стремился добиться определённых результатов и посвящал этому все свое время. Ему сочувствовали, когда жена забрала детей и переехала в другой город к своему любовнику, но сам он вряд ли от этого сильно страдал.

Арчибальду не было стыдно признаться самому себе, что жить стало намного удобнее, когда никто не устраивает истерики и не портит настроение. Но именно в этот момент Хоппер подумал о своей двенадцатилетней дочери, которая изредка приезжает к нему и скорее всего считает настоящим отцом нового мужчину своей матери. Но сейчас Арчибальд считал, что это намного лучше, чем если бы она была здесь.

У человека, которому не за кого переживать, больше возможности добиться справедливости и правосудия.

В городской газете о недавних событиях писать не торопились — уж сильно мистер Бутман боялся мэра города и полицию. Ему, в отличие от жалкой жёлтой прессы и мелких журналистов в социальных сетях, было что терять.

Дарлен Уилсон была занята далеко не написанием новых статей и проработкой информации о предстоящем дне города. В её ноутбуке была открыта вкладка с недописанным рассказом.

Он сказал мне, что девушки сами находят его. Он не винит их и не хочет показать миру, какие они на самом деле грязные. Миссионер хочет вознести их и очистить.
По его мнению, нет никакого очищения без предшествующих этому страданий.
Жертвуя своей красотой, молодостью, жизнью, девушки получают шанс на спасение и очищение.
Он не сомневался в своих деяниях.
В городе был комендантский час, но я слишком хотела встретиться со своими друзьями и допустила ошибку. Я сбежала из дома через задний вход, пока родители были заняты очередной руганью. На мне были лаковые чёрные туфли. Я запомнила это отчётливо.
Мне стоило лишь покинуть квартал, когда он ударил меня чем-то по голове. Он знал о каждом моем шаге и совершенно не боялся, что его кто-то увидит.
Я молилась, чтобы это оказалось какой-то шуткой.
Я хотела, чтобы это был розыгрыш от моих друзей.
Но это оказалось правдой.
Я была именно у него по своей собственной глупости.
Но, вероятно, он бы достал меня из-под земли любой ценой.
Лаковые туфли. Их на мне уже не было, как и всей моей одежды, когда я очнулась. На мне была лишь белая сорочка и плотная мужская рубашка.

Дарлен снова и снова пролистывала главы, которые ужасали её саму с новой силой. Иногда она понимала, что её рассказ выглядит так, словно он пишется от лица не жертвы, а маньяка.

Он заставил меня думать, что все эти девушки заслужили страдания. И тогда я спросила, в чем же моя вина перед Господом.

Он сказал, что ошибся, но захотел, чтобы я все увидела. Миссионер хотел, чтобы у него был зритель. И этим зрителем стала я. Он оставлял на повторе видеозаписи своих издевательств над ними. Когда я разбила телевизор, не желая смотреть, то он оставил меня без еды и воды на сутки. Тогда мне казалось, что он оставит меня умирать.
И, каюсь, я хотела этого. В моменты, когда я мечтала о чудесном спасении, я боялась представить, как смогу жить обычной жизнью после того, что со мной произошло. И тогда я поняла, что не смогу вернуться к своей семье, пока не убью этого подонка собственными руками.
Я не знала, как я смогу это сделать и не понимала, как войти к нему в доверие.

Ещё тогда я молилась. Молилась каждую секунду, чтобы Бог услышал меня и помог мне.
Не знаю, действительно ли в моем спасении есть заслуга высших сил, но я вернулась домой.

Но моя вера в Бога осталась в том подвале, где Миссионер мучил и убивал девушек, не прекращая цитировать Библию.

Когда я вернулась, то продолжала слышать молитвы из уст своей матери. И я ненавидела это. Не могла слышать.

Я ненавидела всех, кто продолжал жить обычной жизнью и не знал, каково это — побывать в Аду.

Не знаю, сколько мне понадобится времени, чтобы принять продолжение своей жизни и научиться себя контролировать.
И я не знаю, смогу ли жить нормально, пока не увижу его труп перед собой.
Несомненно, я бы отдала все за возможность убить его сама.
Тогда бы я прочитала несколько молитв.

Дарлен понимала, что уже впустила часть его в свою душу. И от этого ей не удавалось сбежать все эти годы.
Как бы не помогала её терапия с Катрин, как бы она не отвлекалась на свои жизненные проблемы.
Тяжелее всего было признавать, что на многих сеансах с квалифицированными психологами она часто лгала.
И это не была ложь во благо.
Это был страх, что кто-то поймёт, что её разумом завледел безжалостный маньяк.

Теперь мысль о возмездии уже не так её тревожит. Дарлен сумела выкарабкаться из этого состояния ради сестры, но не закрыла эту дверь. Она все ещё возвращается к написанию этой книги, редактирую сотни заметок.

Самым страшным было понимание того, что она становится безумной и одержимой, стараясь отстранить сестру от любого общения с окружающими людьми. Она никогда прямо не говорила с Евой о том, что произошло в Кларксвилле. И Ева никогда не поднимала в разговоре эту тему. Поэтому она относилась к чрезмерной опеке со стороны старшей сестры без осуждения. Эти переживания навсегда застыли в сердцах этой семьи. Страшно напомнить. Невозможно забыть.

—Сегодня Кристофер пригласил меня погулять,—сказала Ева, складывая яблоки в пакет.

После школы они заехали в продуктовый магазин, но всю дорогу ехали молча. Дарлен была поникшей и уставшей — вторые сутки практически без сна не проходили бесследно.

—Ты же знаешь мой ответ, Ева.

—Я всего лишь хочу провести время с друзьями. Я же не буду гулять по городу одна.

—У твоего друга есть оружие?—внезапно остановившись, буркнула Дарлен,—Он умеет постоять хотя бы за себя? Или я должна отпускать тебя гулять, ничего о нем не зная?

Еву это непременно задело, хотя обычно в такие моменты она ничего не отвечала.

—Ещё ничего неизвестно, поэтому ты не имеешь права запрещать мне жить обычной жизнью. Нам что, запереться в подвале и спать с ножом под подушкой? Если ты так делаешь, то это не значит, что я тоже хочу такую себе жизнь.

Ева резко замолчала. Она переступала грань. Но знала, что извинения сестре не нужны. Они все были на нервах.

—Пусть придёт к нам на ужин,—игнорируя грубость, ответила Дарлен,—Я приготовлю мясо на гриле.

К вечеру Ева уже пыталась привести себя в порядок и жутко нервничала. Ещё никогда она не знакомила свою сестру с парнем. Впрочем, у Евы до этого и не было парня. И она не имела и малейшего понятия о том, как все может произойти. Но едва ли её это беспокоило больше, чем нервное состояние Дарлен.

Она все ещё пыталась делать вид, что все держит под контролем. Помогало лишь общение с Кэт. Дарлен вспоминала те ужасные времена, когда она только начала проходить терапию у ещё неопытной Катрины. А совсем скоро они стали лучшими подругами. Между ними никогда не было тайн. Дарлен доверяла ей свое состояние целиком и полностью. И именно сейчас ей была необходима поддержка и советы.

Когда в дом вошёл Джейкоб Реймонд, то Дарлен наконец-то почувствовала спокойствие.
Он старался не подавать виду, что сам очень сильно волнуется и переживает, поэтому шутил обо всем и пытался поднять всем настроение. Кристофер очень сильно волновался. Между ним и Евой кроме того поцелуя больше ничего не было. Но ему хотелось, чтобы она понимала его серьёзные намерения.

Дарлен смотрела на них с улыбкой и наконец-то выдохнула. Она больше всего на свете хотела, чтобы у младшей сестры была настоящая юность с первой любовью, безрассудством и лучшими друзьями. Дарлен хотела, чтобы хотя бы сестра прожила ту жизнь, которую отняли у неё самой.

Они болтали обо всём. Словно в этом городе совершенно ничего не назревало. Они были в моменте спокойствия и хотели, чтобы так было всегда.

Кристофер раньше не знал, каково это — иметь дружелюбную семью. Хотя он и понимал, что завидовать Еве не было смысла, ведь девушка перенесла многое. Но в этот момент он вспомнил о своём брате и о том, что когда-то давно между ними была особая связь. Их родители часто ругались, много раз расходились, а у отца даже была любовница. И тогда для Кристофера единственной опорой был его старший брат. Но все изменилось. Теперь пропало любое желание с ним видеться.

—Предлагаю нам с Дарлен заняться перемещением на задний двор. Погода сегодня замечательная, —сказал Джейкоб, не скрывая ухмылку. —Бедный парень сидит словно на приёме у папы Римского и не знает куда себя деть.

Дарлен хотела возмутиться, но также подхватила смех остальных, после чего последовала за Реймондом на улицу. Он добавил вина в бокалы и смотрел вдаль.

—Не лучшая идея давать им так много свободного пространства.

—Может, это нужно было не ей, а тебе?—Джейкоб поставил свою руку совсем рядом с ногой девушки и немного нагнулся,— Он не выглядит идиотом. Уж я-то понимаю.

—Не сомневаюсь. Вряд ли в его возрасте ты был пай-мальчиком.

—Да ты видишь меня насквозь,—Джексон рассмеялся, а затем пугающие его мысли снова заполонили весь разум,— Я хочу всегда быть рядом, Дарлен. И я сам боюсь этого.

Они оба непременно чувствовали желание быть рядом друг с другом, но Дарлен расслышала в его голосе нечто другое, более пугающее.

—Давай проведём этот вечер так, словно у нас будет счастливое завтра. Я устала прятаться и бояться собственных чувств. Я всю жизнь что и делаю, так это убегаю и пытаюсь удержаться на плаву. Но с тобой все иначе. Меня не надо защищать, но именно с тобой я хочу попробовать. Я не обещаю тебе, что это будет легко и теперь мы пара, но...

—Слишком много слов,—перебил Джейкоб, притягивая девушку к себе.

Иногда его очень напрягало и раздражало постоянное желание Дарлен копаться в чувствах и прикрываться своим страхом, но теперь он понимал, что в этой девушке таится слишком много тёмного и болезненного. Он целовал её так аккуратно и нежно, словно боялся, что она вот-вот исчезнет из его объятий и растворится в этом прекрасном закате.

С самого детства Джейкоб ненавидел время, когда солнце прячется за горизонт. Когда он был ребёнком, то потерял свою мать в один из таких вечеров. И каждую ночь он так сильно боялся темноты, что не мог оставаться один. Старшая сестра всегда говорила ему, что за каждым закатом непременно наступит рассвет, а тьма, которая сейчас заполонила сердце, со временем уйдет и даст место чему-то светлому.

—Ты радуешься тому, что у твоей сестры появились отношения?

—О, Крис, когда-нибудь ты узнаешь поближе нашу семью и поймёшь, что это все очень сложно. Иногда я боюсь стать такой как она. Боюсь, что когда-то произойдёт что-то ужасное, после чего я тоже буду избегать привязанности.—ответила Ева, но остановилась.
Конечно же, она хотела доверять Кристоферу и быть к нему ближе, но рассказывать тайны о своей сестре она попросту не имела права.

—Это случилось, когда я подружился с компанией моего брата. И одна из его подруг часто уделяла мне внимание, что, наверно, раздражало его. А мне тогда лишь хотелось самоутвердиться, поэтому я отвечал ей взаимностью. Мой брат это видел. Видимо, я дорос до такого момента, чтобы быть ему соперником, хоть он и намного старше. Она была младше его, но старше меня примерно на год. Я подозревал, что он собирается с ней сделать, но было слишком поздно.

Кристофер отвернулся, пытаясь сдержать слезы, но когда Ева коснулась его плеча, тогда он и решил продолжить свой рассказ. Ему уже давно хотелось кому-то выговориться.

—Они слишком увлеклись наркотиками. Я знаю, что она винила себя и считала, что это её решение. Но мой брат ничтожество. Воспользовался невинной девочкой. И я сдал его только потому что чувствовал свою вину. Я успел узнать её. Не знаю, любил ли я её или же она мне нравилась, просто мне стало её так жаль. Это все произошло в нашем доме. Я вернулся поздно ночью, когда она едва ли могла стоять на ногах и пыталась скрыть все следы в его ванной. Она сразу сказала, что не пойдёт к копам. Ева, она была такой измученной и напуганной. Я помог ей помыться и оставил спать в своей комнате. Я хотел его убить. И знаешь что он сказал мне, когда я бил его по лицу?

Кристофер снова замолчал. Ему было стыдно признаваться, как он напал на собственного спящего брата, но почему-то он чувствовал, что Ева его не осудит.

—Неважно, как это произошло и как он оправдался. Ты поступил правильно в любом случае.

—Было бы правильно, если бы я успел раньше. Но мой брат не собирался оправдываться. Он назвал меня своей жалкой копией и сказал, что с самого детства я отбирал его игрушки и внимание родителей. Он был таким обдолбанным и мерзким, что я едва ли остановился. Он заставил меня чувствовать вину за его действия.

—Что произошло дальше? Почему она уехала?

—Мой брат растрепал об этом абсолютно всем, поэтому все дошло до её религиозных родителей. Это был позор для их семьи, поэтому они упекли её в какую-то больницу для наркоманов, а сами продали свой дом и переехали. Он испортил ей всю жизнь и ни капли не жалел. Он продавал детям наркотики и пользовался девушками. Последней каплей стал звонок от неё со словами, что я ей нравился. Ева, она пыталась убить себя в той больнице.

Теперь Ева поняла, почему Кристофер так отдалился от всех, но как именно он посадил своего старшего брата в тюрьму не стала спрашивать.

Они сидели на диване и смотрели друг другу в глаза и думали, что больше ничего страшного в их жизни не должно произойти, ведь они столько выдержали.